Сагатовский валерий николаевич (р. 1933)
Чего нам не хватает?
Чего нам не хватает, чтобы выйти из кризиса? Чтобы люди были рады своему <сегодня> и верили в свое <завтра>? Чтобы в самой богатой стране мира была нормальная экономика? Чтобы мы воочию увидели тех, кому хочется доверить управление страной? Чтобы разумные законы действовали неуклонно — всегда и для всех? Чтобы не коррумпированная сволочь и мафиози правили бы бал, а соль земли, становой хребет общества, — народ (не толпа и не самозванная «элита»), на ком все держится, занял свое достойное место? Чтобы, наконец, уйти от вечного нашего диагноза: «У России трудное время...»
«Финансирования» — скажут одни. «Такого-то или таких-то у власти» — ответят другие. Одним словом, чтобы страной распоряжались те, кто способен «провести реформы» («демократический» вариант) или «накормить народ» (вариант «коммунистический»). Так вот: ни то, ни другое само по себе нас не спасет. И как в бездонную бочку ухнут любые капиталы, любые отдельные инициативы, если...
Если мы не будет обладать тем, благодаря чему объединенное русское войско Дмитрия Донского, благословенное Сергием Радонежским, выиграло Куликову битву; Минин и Пожарский вывели Россию из смутного времени; наш народ победил в отечественной войне 1812 г. и в Великой Отечественной войне. Благодаря чему наши умельцы украсили Родину изумительными храмами; наши землепроходцы освоили новые земли от Груманта до Сан-Франциско; наша культура прошлого и начала нынешнего столетия действительно была «впереди планеты всей». Благодаря силе духа. Вот чего нам не хватает сейчас — не силы зависти и локтей, но одухотворяющего начала, без которого ни один народ и никогда не совершал никаких чудес — экономических и политических в том числе. Нам нужна такая идея, которая даст благодатный свет и непреложный ответ на вопрос: во имя чего ?
«То есть, как? — воскликнет деловой прагматик. — Да во имя того, чтобы жить «как белые люди», чтобы на «мерседесе» подкатить к ресторану, да развернуться так, чтобы небу было жарко, чтоб все свои растущие потребности да враз удовлетворить... Что же еще?!»
Наше общество разочаровалось в коммунистических утопиях. Не той оказалась человеческая природа, чтобы «сознательно» работать на общее благо без частной заинтересованности. Не смогли кухарки успешно править государством: обнаглевшая «кухарочная» номенклатура вместо того, чтобы,
как обещали Маркс и Энгельс, привести нас из «царства необходимости» в «царство свободы», вконец разворовала страну и под занавес предала обманутый народ, быстренько перенеся себя на более надежные политические платформы, а капиталы — на зарубежные счета. Но что нам предлагают взамен: «Я стал миллионером, вот повезло!», «райское наслаждение» от «баунти», водки «Смирнофф», порнографии и педи-грибал? И «толстый, толстый слой шоколада»?
Запомните, господа. Ни одно общество, вдохновляемое такими «идеалами», никогда не поднимется выше компрадорского уровня: мафия, купленные ей политиканы и чиновники да крутящиеся вокруг них «шестерки», будут жить хорошо. (А разве им сейчас плохо?). Остальным, может быть, что-нибудь перепадет, какая-нибудь, так сказать, «гуманитарная помощь». Разве такой участи достойна Россия?
В начале был Дух!
Обратимся к истории. Напоминали ли те, кто создал могущество индустриальной культуры Запада, наших «рыцарей первоначального капитала»? Действительно ли там у истоков стояли одни пираты да разбойники с большой дороги?
Если таким образом рисовать, например, основы американского благосостояния, то Штаты напоминали бы какой-нибудь салун из фильмов о Диком Западе: награбили, напились, подрались... И это было, и сейчас есть, но не среди тех, кто создавал и создает большие богатства и устойчивость общества в целом. Там «разбой» вписывался в куда более сложную систему поведения, имеющую духовные основы. И сейчас настоящий американский бизнесмен, «стопроцентный американец» — не «ковбой» и не «плейбой», а скорее «трудоголик».
Во имя чего предки нынешних трудоголиков совершили первую промышленную революцию в Англии XVIII века и создали мощь и богатство Соединенных Штатов?
Немецкий социолог Макс Вебер, специально исследовавший этот вопрос, назвал народы, у которых наиболее ярко проявился «дух капитализма*, пуританскими народами Суть капиталистического духа заключается в жестком подчинении всех проявлений жизни рационально обоснованной системе действий по приумножению капитала: сумма денег, вложенных в любую деловую операцию, должна возрасти. Отсюда и вся жизнь регламентируется известным принципом, сфрмулированным в XVIII столетии американским просветителем Бенджамином Франклином: «время — деньги» (вопреки нашим расхожим представлениям о просветителях, он,
как истинный американец, был одновременно и очень религиозным и очень деловым человеком).
Казалось бы, с таким духом не станет спорить и наш доморощенный бизнесмен. Ан нет: весь вопрос в том, что заставляет приумножать богатство. «Жизнелюб», гедонист видит в нем средство для того, чтобы обеспечить себе максимум наслаждений. «Скупой рыцарь» видит в нем самоцель. Ни то, ни другое не имеет отношения к тому «духу капитализма», о котором ведет речь Вебер. Ибо в его основе лежит пуританство или кальвинизм (по имени его основателя, религиозного деятеля XVI столетия Жана Кальвина) — одно из направлений протестантства, которое, в свою очередь, является новьш вариантом христианской религии (наряду с католичеством и православием), возникшим в XVI веке в Европе.
Вот предельно краткое изложение существа пуританства — религии мрачной и жестокой, в которой от Ветхого Завета гораздо больше, чем от Евангелия, от древнего Иеговы — чем от Христа . Все, что совершает Бог и должен делать человек, совершается и делается только во славу Господню (т.е. у мира, сотворенного Богом, в том числе у человека как одной из тварей — сотворенных существ, нет каких-то целей, значимых сами по себе)2. 2. И все же у человека есть одна «личная» .цель —загробное блаженство (не забывайте, что люди того времени верили в загробную жизнь безусловно, рай и ад были для них абсолютно реальными перспективами). 3. Бог изначально и по своему произволу разделил людей на избранных (которым уготовано райское блаженство) и проклятых (которых ждут муки ада). 4. Человек не может ни узнать того, что ему предопределил Бог, ни изменить — ни мольбой, ни делами — свою судьбу. 5. Тем не менее сомневаться в мудрости божественного решения — величайший грех. Задача человека — прославлять Бога — и не молитвами, но земными делами, своей профессиональной деятельностью. Приумножение славы Господней есть приумножение богатства.
Теперь представьте себе, что должен чувствовать человек, уверовавши! во все это. Страх и одиночество — прежде всего (отсюда, именно отсюда. «Какое мне дело до вас до всех, а вам до меня...»). И единственный способ заглушить эти чувства — активная деятельность: быстрее, больше, еще
Чтобы убедиться в этом, перечитайте Нагорную проповедь Христа (Евангелие от Матфея, гл. 5—7) и сравните с тем, что проповедовал Кальвин.
Сам по себе человек «полностью отрешен от добра и мертв во грехе» — слова из «Вестминстерского исповедания 1646 г.» (См.: Вебер М. Избр. произв. М. 1990.-С. 140.)
больше — «время — деньги!» Эта мотивация особенно возрастает с некоторым ослаблением ортодоксального пуританства, когда стали допускать, что, хотя покаяние и мольбы бесполезны, — Бог никого не милует1, — по успехам в делах (в бизнесе!) все же можно узнать о своей избранности. В условиях такой конкуренции, конечно же, некогда думать о близких, некогда жить внутренней жизнью, нельзя ни на секунду расслабиться: время — деньги, а возрастание капитала прославляет Бога и свидетельствует, что ты относишься к «избранному народу» (пуритане переняли и эту — весьма немаловажную — идею Ветхого Завета). Индивидуализм и строжайшая самодисциплина! И безжалостность, ибо безжалостен сам Бог.
Вот некоторые примеры, приводимые Вебером из пуританской литературы: «...Главным и самым тяжелым грехом является бесполезная трата времени... Трата этого времени на светские развлечения, «пустую болтовню», роскошь, ... сон — не более шести часов — морально совершенно недопустима» . Готовы ли наши «деловые люди» к такому образу жизни? И с кем они думают конкурировать? (Тут на «разборках» далеко не уедешь). «Символ веры мормонов также завершается следующими словами: «Однако ленивый или нерадивый не может быть христианином или спастись. Его удел погибель, и он будет выброшен из улья» (не попасть ему в «избранный народ», пусть, в лучшем случае, удовольствуется долей «сырьевого придатка» — B.C.). Поразительные экономические успехи этой секты были достигнуты преимущественно благодаря строжайшей дисциплине, сочетающей черты монастыря и мануфактуры; дисциплина, которая ставила индивида перед выбором: труд или уничтожение, сочеталась с религиозным энтузиазмом и была возможна только благодаря ему»3. А энтузиазм откуда? От стремления к вечной жизни за гробом. И если вдруг — чудом — она далась бы без трудовой аскезы, то тогда мы видим следующее (из книги «Путешествие пилигрима»): «некий «христианин», осознав, что он находится «в городе, осужденном на гибель», услышал голос, призывающий его немедля совершить паломничество в град небесный. Жена и дети цеплялись за него, но он мчался,зажав уши, не разбирая дороги и восклицая: «Life! external
Какой контраст с католичеством и православием!
2 Вебер М. Цит. раб. С.186.
Вебер М. Цит. раб. С.254. Я всевда задумывался, почему устойчивыми оказываются только религиозные, а не светские утопические коммуны. Все дело, видимо, в том, что последние обращаются к разуму и доброй воле, первые же — к вере в возмездие или награду. Это, конечно, не прибавляет оптимизма относительно человеческой природы.
life!» («Жизнь! Вечная жизнь!»). «Едва ли самый углубленный и тонкий анализ, — комментирует Вебер, — мог бы более отчетливо передать настроение пуританина, занятого по существу только собой и помышляющего только о своем спасении...» .
Итак, жестокий индивидуализм и неиссякаемая активность во славу Господню! Крепкий сплав. И вывод Вебера: «Если пуританский Бог играл в истории такую роль, как мало кто из богов до и после него, то это произошло благодаря именно тем его атрибутам, которыми снабдила его сила идеи»2.
Полезно знать, какая идея лежит в основе той цивилизации, которую некоторые из нас так страстно мечтают «догнать и перегнать» (хоть на большевистский, хоть на «демократический» лад). Но, может быть, все это «дела давно минувших дней?» Конечно, современный западный человек — не пуританин XVIII столетия. И все же это наследие прочно вошло в его образ жизни. Студенты американскихколледжей слушают курс «Американский путь. Введение в американскую культуру». (А как у нас реагируют на малейшее упоминание о «русском пути»?!) В качестве базовых ценностей этого пути называют индивидуальнуюсвабоцу, опору на самого себя и счастье, понимаемое как достижение материального благополучия, богатство.
Свобода официально провозглашается основной ценностью нового времени уже в американской «Декларации независимости» (1776 г.) и французской «Декларации прав человека и гражданина» (1789 г.). Свобода у последователей Жан-Жака Руссо выглядит совершенно естественно. Но как она могла сочетаться у потомков пуритан (ибо ими были первые английские и голландские переселенцы в Северную Америку) с учением о предопределении? Вот тут-то и надо понять, что это совсем не та свобода, которую подразумевали мы как вчерашние «марксисты» («свобода — это осознанная необходимость») или люди с российским менталитетом (свобода — это воля вольная). Человек, полностью предопределенный волей Бога и одинокий в этом мире, нуждается именно в индивидуальной свободе, свободе от—других людей, привязанностей, обязательств перед миром: «Они не должны ничего другим людям, они не ждут ничего от других людей»3. Это свобода одинокого волка, надеющегося лишь на свои силы
1 Вебер М. Цит. раб. С. 145.
2 Там же. С. 223.
The American way. An Introduction to American Culture. E.N. Kearny, M.A Keamy, S.A. Creadol. New Jercey. 1984.—P. 19.
и в непрестанной борьбе кующего свое счастье. Одинокая свобода без помех приумножать «славу Господню»!
Права же других людей гарантируются не сердечной привязанностью, не голосом совести, но рациональным договором о взаимовыгодных отношениях. Американский политолог Александр Янов (советский историк, эмигрировавший в 70-е годы) с большим сочувствием цитирует американцев Горация Уайта и Ричарда Хофштандгера: конституция США «основана на философии Гоббса (того самого, который провозгласил «homo homini lupus est» — «человек человеку волк» — B.C.) и религии Кальвина. Она предполагает, что естественное состояние человечества есть состояние войны и что земной ум находится во вражде с Богом», и «Люди, набрасывавшие конституцию летом 1787 года в Филадельфии, не верили в человека, но верили в силу хорошей политической конституции, способной его контролировать. Они не верили в добродетель, но полагались на способность порока нейтрализовать порок»1. Это и есть правовое общество. Не стройте иллюзий, прекраснодушные Маниловы! (Но Чичиков, став чуть «покруче», чувствует себя в нем неплохо).
И если закон позволяет безжалостно утопить другого человека, то самоутверждающийся во славу Господню не приминет это сделать. Как и его Богу, ему незнакома жалость. Бог этот может потерять свой ортодоксальный религиозный образ, но сохранить свою суть в виде определенных ценностных установок на жизнь. Не становится ли понятнее в свете этого, к примеру, Сиси Кепвелл из многосерийной «Санта- Барбары»? Да и крепкая старушка Минкс Локридж не уступит ему в пуританской жесткости... Не становятся ли более понятными и кажущиеся порой беспредметными жалобы русских, что им как-то не по себе в благоустроенном правовом обществе?
В других странах индустриального Запада, где духовной основой оставалось католичество или пришедшее ему на смену лютеранство, пуританская прямолинейность смягчается. Земные наслаждения, в которых всегда можно покаяться (у католика) и ценность внутреннего мира созерцания, общения с Богом в своей душе (у лютеранина) умеряет предпринимательскую одержимость. Анализируя, к примеру, социально-психологический облик французского буржуа, И.М. Бунин отмечает: «...Капиталистическая склонность к накоплению была у французских предпринимателей заметно ослаблена по сравнению, например, с английскими и американскими...
1 Янов А. Русская идея и 2000-й год. // Нева, 1990, № 9. С.145.
Основная цель французской буржуазии — не столько приумножить состояние, сколько его сохранить»1.
Ставить знак равенства между духовными основами, определившими особенности жизни американского, французского, немецкого и других западных обществ, было бы непростительным упрощением. Тем не менее есть некая общая духовная инварианта Запада, сформировавшаяся в эпохи Возрождения, Реформации и Просвещения. Ее можно выразить одним словом: антропоцентризм.
Человек, стоящий в центре мира. Заброшенный в этом чуждый ему мир и утверждающий, реализующий себя в нем, подчиняющий его себе. Познать мир, чтобы подчинить его себе: «знание — сила.'» (как мне кажется, более точно было бы перевести «знание — власть!», ибо power в английском языке означает и силу (мощь) и власть). Другой вопрос, прославляется ли при этом Господь и обеспечивается личное спасение (как у пуритан), или проявляется воля к власти Единственного (как у Штирнера или Ницше). Но в любом случае человек противопоставляется миру (субъект и объект у Декарта, Канта, Сартра, <я> и <не-я> у Фихте и т.д.). Именно этот мощный пафос самоутверждения и был той силой духа, которая оплодотворила индустриальную культуру Запада. Именно она заставила работать на себя все и вся, когда-либо созданное человечеством (порох, к примеру, был изобретен в Китае, но промышленное применение нашел на Западе; алгебра была создана арабами, но Запад сделал математическое естествознание «производительной силой», произведшей промышленную и современную научно-техническую революцию).
Хорошо это или плохо, нравится ли нам такой фаустовский дух2 (хоть на сделку с дьяволом пойти, но дать простор творчеству и счастье человечеству) или нет — это мы обсудим дальше. Сейчас нам важно понять одно: вполне определенная духовная установка задала направление развития западного общества, так же как, если взять другой регион, без японского духа не было бы и японского экономического чуда.
Есть ли в нынешнем российском обществе духовная установка, сопоставимая по силе и значению с описанными выше?
Или, как в известном анекдоте, мы хотели бы «жить как у них», а
Бунин И.М. Буржуазия в современном французском обществе. М., 1978. С. 22-23.
О. Шпенглер в своей книге «Закат Европы» не случайно назвал цивилизацию Запада «фаустовской культурой».
«работать как у нас»? Что ж, для компрадоров — это осуществимая мечта. Не мешало бы только задуматься, какую цену приходится платить за это обществу в целом.
И последнее. Не означает ли защита тезиса «В начале был Дух!» столь мощный ныне поворот на 180 градусов от марксистского «Бытие определяет сознание»? Нет, не означает. Я не могу здесь подробно обсуждать этот сложный вопрос, ограничусь лишь несколькими замечаниями. Во-первых, бытие и сознание в разных отношениях и по-разному взаимно определяют друг друга. Во-вторых, бытие не сводится к экономике, к способу производства материальных благ. Последние являются необходимыми условиями, элементарной стартовой площадкой, обеспечивающей движение вперед; но не они задают высший смысл, направление движения: мы едим для того, чтобы жить, но не живем для того, чтобы есть. В-третьих, дух не появляется из ничего, он тоже рождается из сложной системы взаимодействий предшествующего исторического развития определенного общества (дальше мы постараемся проследить это в отечественной истории). Точнее, дух возникает как начало, превращающее это взаимодействие в новую неповторимую целостность.. Без экономики и политики дух в обществе не выживет, .не пойдет дальше мечтаний. Но экономика и политика без духа мертвы, лишены той осмысленной динамики и того вектора, которые позволяют творить именно чудо, а не очередной базар. <...>
СУЩНОСТЬ РУССКОЙ ИДЕИ
К русской идее не только no-разному относятся, но ее и понимают по-разному. Не существует какого-то ее общепринятого развернутого изложения. Идея эта не только не успела воплотиться, но и сама разработка ее осталась неоконченной. Задача заключается не просто в том, чтобы изложить то, что было сделано, — необходим новый синтез уже имеющихся моментов, новое видение становящегося целого, отвечающее современной исторической ситуации. А ситуация эта такова, что требуется стратегическая идея, задающая духовные ориентиры в преодолении кризиса индустриальной цивилизации и возрождения российского общества По моему глубокому убеждению русская идея является самым адекватным ответом на этот вызов истории.
Ставя вопрос таким образом, я, естественно, беру на себя очень большую ответственность. Удастся ли мне изложить сущность русской идеи достойно поставленной задачи — пусть судит читатель.
Несколько слов о методологии раскрытия проблемы.
1. Русская идея будет раскрываться как система ценностей, опирающаяся на определенные знания и существующая в контексте определенной духовной атмосферы.
2. Последовательность изложения этих ключевых ценностей — понятий задается единством исторического и логического. Это означает, что нам придется одновременно проследить реальную историю их осознания в отечественной мысли и понять их как такие моменты целого, каждый из которых последовательно раскрывает и обогащает (конкретизирует) содержание предыдущего, а вместе дают целостную мировоззренческую концепцию. Причем упор будет делаться не на детали и противоречия исторического развития описываемых понятий, но именно на их логическую и идеологическую связь1.
3. Будет предложена такая интерпретация основных моментов русской идеи, которая, как представляется автору, позволит снять противоположность их религиозно-идеалистической и материалистической трактовки. Такое снятие, на мой взгляд, осуществляется в философии антропокосмизма или ноосферном мировоззрении. Разумеется, я отдаю себе отчет в том, что с такой трактовкой не согласятся ни верующие, принадлежащие к определенным конфессиям, ни «воинствующие материалисты». Я был бы удовлетворен уже и тем, если бы при этом меня не удалось упрекнуть в эклектике.
Соборность: воля к любви против воли к власти
Существует три основных типа отношений между человеком и миром: приоритет человека над миром; приоритет мира над человеком; паритет между ними. <...>
Третий — «паритетный» — случай, зиждящийся на взаимодополнительности свободы и единства, выражается в ценности и понятии соборности: Я и Мы, человек и мир не против, но вместе (единство), сохраняя в то же время свою свободу и самоценность. Абсолютом здесь становится совершенствование этого двоякого отношения: высшая ценность в становящейся гармонии самоценностей человека и мира.
Соборность — этим словом можно предельно кратко выразить сущность
Сейчас слово «идеология» не модно, но никто от идеологии никуда не уйдет. Идеология есть осознание и обоснование своего отношения к миру. Если вы не берете это отношение «напрокат», руководствуясь конъюнктурой и модой, стало быть, вам приходится заниматься идеологией.
русской идеи, ее неповторимого вклада в сокровищницу мировоззренческих ценностей становящегося единого человечества.
Разумеется, для более полного раскрытия русской идеи потребуются и другие ценности и понятия. Но все они так или иначе вытекают из соборности, конкретизируют ее, являются разверткой богатейшего содержания этой первоначальной интуиции русского духа. Соборность является его первой характеристикой исторически, логически и мировоззренчески. <... >
В идее соборности вместо противостояния между человеком и миром, которое в пределе разрешается уничтожением либо человека, либо мира, как не представляющих ценности самих по себе, провозглашается их согласие. Не утопия ли это? Прежде чем более основательно раскрыть содержание соборности, посмотрим, ответом на какой вызов является эта идея, из какого тупика она предлагает выход. <...>
Различные определения соборности предлагаются в специальной философской литературе. Самое краткое из них принадлежит Бердяеву, когда он излагает взгляды А. С. Хомякова: соборность — это «общение в любви»1. Любовь является основой соборного общения с миром и другими людьми, а характер этого общения был раскрыт еще Хомяковым. «А.С. Хомяков, — отмечает И. Вощинин, — ... был основателем учения о соборности, т.е. о сочетании свободы и единства группы личностей, объединенных общей любовью к тем же самым абсолютным ценностям» . Отсутствие противостояния свободы и единства (ключевых ценностей Запада и Востока), их добровольная взаимодополнительность — вот стержень различных определений соборности. <...>
В православии доминирующим моментом в понимании соборности стало общее согласие, органическое единство, не отменяющее индивидуальной свободы. Идеал соборности — Троица, все ипостаси которой одновременно и нераздельны (единство) и неслиянны (свобода, уникальность каждой ипостаси), а любовь — общая сущность Бога: Бок как «Солнце любви».
В контексте соборности свобода и единство не просто не противостоят друг другу (точнее, между ними отсутствует абсолютное, взаимоисключающее противостояние) — они взаимопроникают друг в друга, открыты друг другу и гармонизирующей их любви. <...> Водораздел с шопенгауэровско-ницшеанским пониманием воли состоит в том, что это не воля к власти,
Бердяев НА. Алексей Степанович Хомяков. С. 128.
Вощинин И. Солидаризм. Рождение идеи. Франкурт-на-Майне. 1969. С.20.
ибо ее закон — это «закон любви»1. Свобода это, таким образом, своя воля в противоположность необходимости, которая «есть только чужая воля»2. Своя воля — но не своеволие, поскольку в свое, в свободу уже имманентно заложены и Другой (Ты) и Целое (Мы), освященные солнцем любви. Не замкнутая в себе, не эгоцентрическая свобода, ориентированная на самореализацию «по головам» (и смиряемая лишь доводами разума), но свобода открытая, осуществляющая самореализацию в единстве с миром. <...>
Это такое единство, когда каждая индивидуальность (монада) считается со свободой и уникальностью других монад и самоценностью универсума не потому, что так оно будет выгоднее, но потому, что резонанс, змпатия, единство для такой монады столь же сильная и столь же первоначальная потребность, как и свободная самореализация. <...>
Основой взаимопроникновения, взаимодополнения, гармонизации свободы и единства является любовь. Слово это многозначно, можно говорить, скажем, о любви к вкусным вещам или понимать любовь в духе Фромма, но понятно, что в отечественной философии под любовью подразумевается именно «солнце любви», не разлагаемое ни на какие свойства, но всему дающее свой свет. «Это сердце, сила любви, и притом духовной любви к действительно прекрасным и драгоценным предметам»3. Под последним верующий человек подразумевает проявление Бога: «сокровенный внутренний свет во всех сущих вещах» . И когда человек в своем сердце ощущает этот свет, имеет место «целостная очевидность сердца»5.
Но я думаю, что возможно и другое — не ортодоксально-религиозное понимание «солнца любви». «Все во всем», взаимопроникновение монады и универсума, резонанс со всем сущим в мире и с миром в целом не обязательно олицетворяются в Боге и его присутствии. Люди, не принадлежащие ни к какой религиозной конфессии, тем не менее способны всем сердцем (и это главное!) ощущать самоценность Другого и Целого. А ведь это и есть любовь — добровольное и радостное приятие Другого и Целого в их самоценности, а не с точки зрения функциональной значимости для тебя лично или для строительства коммунизма. С этой точки зрения
1 Хомяков А.С. Соч., Т. 1. С. 340.
2 Там же. С. 344.
з
Ильин И А. Путь к очевидности. С. 388.
4 Там же. С. 308.
5 Там же. С. 313.
единство (сопричастность иному) именно потому и возможно, что человек способен любить не только себя и свою свободу.
Я не берусь давать определение любви, но, кажется, такой подход близок к пониманию ее сути. «Любовь, как нравственное начало, — отмечал Вл. Соловьев, — по необходимости есть и живая личная сила, и универсальный закон»1. Соборность выступает как согласие отдельных индивидуальностей друг с другом и с целостностью общности, культуры, Космоса на основе принятия их свободных проявлений, их внутреннего мира, причем такого принятия, бескорыстие которого доставляет радость именно потому, что принимающий любит их не с точки зрения своего интереса или удовольствия (как сладкий пирог), но как таковых, как они являются в себе и для себя.
В свою очередь, в концепции соборности, как уже говорилось, предполагается, что и Целое-Бог излучает любовь по отношению к порожденному им миру, именно в любви —его сущность. Думаю, что и здесь возможна «неортодоксальная» интерпретация. А именно: Вселенная организована так, что, говоря современным языком, негэнтропийная тенденция в ней все же сильнее энтропийной, порядок возникает из хаоса, и в «музыке сфер» больше звучит добра и настроя на единение, чем зла и раздора. (Разумеется, речь идет не о количественном измерении, но о ведущей тенденции.) Человек не заброшен в чуждый мир, он рожден в своем Доме, в котором, как говорится, и стены лечат. Он может быть синтонным с миром, ибо в мире есть начало и основа, синтонная с человеком: в этом суть антропокосмизма. <...>
Соборность, как свободное единение свободных индивидуальностей, предполагает и внутреннюю целостность каждой такой индивидуальности. «Ибо сердечное созерцание, совестная воля и верующая мысль суть три великих силы нашего будущего, которые справятся со всеми проблемами, неразрешимыми как для бессердечной свободы, так и для противосердного тоталитаризма»2. Высшая цель, стало быть, не просто реализовать себя, но возвысить уровень своей целостности, одновременно возвышая уровень целостности мира. И потому, не «тот достоин жизни и свободы, кто каждый день идет за них на бой», но тот, чей смысл жизни — в гармоничном совершенствовании себя и мира в единой неразрывной связке. И не через навязывание своих утопических проектов, но через полиалог, в сотворче-
Соловьев B.C. Критика отвлеченных начал. // Собр. Соч. Т. 11. СПб. С. 163.
Ильин ИА. Путь к очевидности. С. 316.
стае, в полифонии неповторимых монад, совместно ткущих целостную ткань универсума. <...>
Не во имя интересов — сверхчеловека, передового класса или большинства — допускает соборность борьбу со злом, но лишь во имя защиты любви. В мире есть зло, но не в нем, а в любви сущность мира. <...<
Русская философия не только разработала основополагающую категорию соборности как ключевой ценности нашего мировоззрения, но и рассмотрела с ее позиций основные сферы отношений человека с миром: онтологию бытия в тесной связи с характером человеческого познания, нравственного поведения и эстетического отношения к миру (с позиций истины, добра и красоты), характер и космический смысл человеческой деятельности в целом, повседневное поведение человека, отношения людей в обществе. Каждая из этих сфер имеет свою ключевую ценность-категорию. Каждая из этих ценностей-категорий, в свете которых решаются соответствующие проблемы, следуют из исходной концепции соборности и в то же время конкретизируют и обогащают ее, образуя в соотношении друг с другом сущность русской идеи. <...>
Всеединство и всечеловечностъ: нам внятно все...
Открытость Другому и Целому рождает такое качество русской души, как всечеловечностъ, которую Достоевский считал основной характеристикой русской идеи. <...>
Русская культура не противопоставляет себя другим культурам, она всегда готова к плодотворному диалогу с ними, всегда открыта для их восприятия, внутренней переработки и включения в синтез, который все в большей степени носит уже не локальный, но общечеловеческий характер. Здесь уместно еще раз подчеркнуть не узконациональный или региональный, но именно всечеловеческий характер русской идеи.
И такое отношение не ограничивается человечеством, но распространяется на весь мир, на все бытие в целом. В этом смысле всечеловечность есть проявление более широкой характеристики — всеединства. Последнее же, в свою очередь, выступает как конкретизация соборности. В самом деле, из понимания соборности, как гармонизации, взаимодополнения свободы и единства на основе любви, следует и определенное представление об идеальном состоянии мирового бытия в целом (и человеческого сообщества в частности), о высшей цели, смысле развития бытия. Таковым является состояние всеединства, оказывающегося принципом устройства любого множества, «которому присуща полная взаимопроникнутость и в
то же время взаимораздельность всех его элементов»1. Можно сказать, что всеединство есть предельный результат воплощения соборности.
Фундаментальный анализ категории всеединства был осуществлен в русской философии Вл. Соловьевым. Все существующее в мире и в человеке для него существует не само по себе, не отдельно друг от друга, но в той всеобщей связи, которая делает мир и человека целостными, т.е. через отношение к всеединству. В этом мире, однако, есть две формы существования: абсолютная (вечная, неизменная), где целостность уже есть, и относительная (преходящая, изменяющаяся, раздробленная), где целостность еще становится. Первая форма относится к Богу, вторая — к реальному миру, порожденному Богом. Соответственно есть и две формы всеединства: Бог — сущее всеединство; Мир — становящееся всеединство. Смысл развития, эволюции природного мира — воплощение в нем того всеединства, которое вечно есть в Боге: «...постепенная реализация идеального всеединства составляет смысл и цель мирового процесса. Как под божественным порядком все вечно есть абсолютный организм, так по закону природного бытия все постепенно становится таким организмом во времени.<...>
Принцип всеединства положен Соловьевым и в основу нравственного поведения. Характеризуя основы нравственности, философ отмечает, что, во-первых, нравственное общество определяется «характером общинности или практического всеединства, в силу которого все составляют цель деятельности для каждого и каждый для всех» и, во-вторых, «все члены общества составляют не границы друг для друга, а внутренне восполняют друг друга в свободном единстве духовной любви»2.<...>
Здесь мы снова возвращаемся к вопросу о возможности не ортодоксально-религиозной трактовки различных сторон русской идеи. Я понимаю, что моя точка зрения может вызвать серьезный протест, но тем не менее намерен ее открыто и последовательно проводить. В самом деле, что важнее — разногласия между креационистской точкой зрения официальных религий (Бог находится вне мира, это особая «сверхличность», создавшая мир из ничего) и точкой зрения пантеистической (в самом мире есть совершенствующееся вместе с ним начало: «музыка мира», «информационно-энергетическое поле» и т.д.) или то общее, что есть в этих двух вариантах трактовки всеединства? А общее я вижу в
Хоружий С.С. Всеединство. // Философский энциклопедический словарь. М., 1983. С.
Соловьев B.C. Критика отвлеченных начал. С. IV.
следующем: 1) в обоих случаях мир не есть скопление бездушно функционирующих «атомов», он есть становящееся единство, в котором за материальным существованием стоит духовная основа; 2) не борьба и противостояние, но синтез и целостность есть путь развития мира и человека; а потому все отдельные явления, претендующие на абсолютное доминирование, в истинном свете представляют как взаимодополняющие моменты становящегося целого; следовательно, не надменное отрицание друг друга, не зло во имя высших целей (Гегель, Маркс), но доброе единство является смыслом эволюции жизни и человеческой истории. <...>
Софийность: мудрая цельность
При обоих возможных истолкованиях всеединства оно предстает как идеальное состояние мира и человека, достигаемое на основе соборности. В религиозной интерпретации таким идеальным состоянием обладает Бог, и, следовательно, мир становящегося всеединства движется к Богу по пути обожения. Внерелигиозная интерпретация имеет в виду идеальные возможности самого мира и, соответственно, движение по пути их реализации. В обоих случаях это движение направляется каким-то исходным «проектом», «информационной программой». В первом случае это замысел Бога относительно сотворенного им мира, во втором — внутренние тенденции самого мира, направленные к возрастанию его целостности. И в том и в другом случае встает вопрос о непосредственном носителе этой «программы», субъекте, воплощающем ее в жизнь.