Политика, или учение о государстве
Основанием всей философии Платона являются его убеждение в том, что абсолютные ценности существуют и его стремление эти ценности обосновать и возвестить всему миру. Платон больше всего озабочен проблемой добродетели. Как мы видели, все его учение о человеке пронизано желанием, как можно больше людей сделать добродетельными.
Но Платон хорошо понимает, что одних личных усилий человека для того чтобы быть добродетельным недостаточно. Человек живет в обществе, и он зависит от общества. А большинство существующих обществ по самой своей сути глубоко порочно. Они не только не способствуют движению отдельных людей к добродетели, но и всемерно препятствуют этому, толкая на путь порока. Ужасна судьба человека, который в таком обществе пытается быть добродетельным: «… если человек, словно очутившись среди зверей, не пожелает сообща с ними творить несправедливость, ему не под силу будет управиться одному со всеми дикими своими противниками, и, прежде чем он успеет принести пользу государству или своим друзьям, он погибнет без пользы и для себя, и для других».[32] (18, т. 3, с. 276 - 277).
Конечно, среди существующих государственных устройств есть и достаточно неплохие формы – аристократия и монархия. Но их недостаток в том, что они часто не устойчивы и обращаются в порочные в силу неблагоприятных обстоятельств или действия сил распада, господствующих в этом мире. Аристократия может выродиться в олигархию, а монархия стать подобной тирании, если монарх окажется необузданным, безумным и порочным.
Наиболее же худшие формы правления – это тирания и демократия. Особенно ненавидит аристократ и сноб Платон демократию. Демократия – это царство развращенности, «безумия толпы» и порока. Здесь правит толпа, возглавляемая демагогами и софистами.
«… густой толпой заседают в народных собраниях, либо в судах, или в театрах, в военных лагерях, наконец, на каких-нибудь иных общих сходках и с превеликим шумом частью отвергают, частью одобряют чьи-либо выступления или действия, переходя меру и в том и в другом; они кричат, рукоплещут, и вдобавок их брань или похвала гулким эхом отражается от скал в том месте, где это происходит, так что шум становится вдвое сильнее». (18, т. 3, с. 271 - 272).
Как здесь не вспомнить эпизод, когда Платон в суде попытался защитить Сократа, и был прогнан судьями с криками: «Долой! долой!». Думаю, именно в этот момент демократия приобрела в лице Платона непримиримого и неукротимого врага. Сноб, аристократ, угрюмец и честолюбец Платон помнил это унижение до конца жизни.
«В демократическом государстве только и слышишь, как свобода прекрасна и что лишь в таком государстве стоит жить тому, кто свободен по своей природе». (18, т. 3, с. 350) Но на деле эта свобода оборачивается вседозволенностью и всеобщим буйством. «…государство это сверх должного опьяняется свободой в неразбавленном виде…» (Там же) В итоге, законопослушных граждан «клеймят» как добровольных рабов, отец боится детей, учитель – учеников, мужчины – женщин, люди – животных. «А насколько здесь свободнее, чем в других местах, участь животных, подвластных человеку, - этому никто не поверил бы, пока бы сам не увидел…лошади и ослы привыкли здесь выступать важно и с полной свободой, напирая на встречных, если те не уступают им дороги! Так-то вот и все остальное преисполняется свободой». (18, т. 3, с. 351)
Очевидно, что в таком государстве тот, кто мог бы быть добродетельным, в итоге становится порочным, а тот, кто все же стал добродетельным, неизбежно гибнет, как это произошло с Сократом.
Как либерал не могу согласиться с Платоном. Конечно, толпа, «агрессивно-послушное большинство» всегда склонно к тому, чтобы задавить талантливого, принципиального человека, но в тоталитарных обществах, духовным отцом которых является Платон, участь такого человека неимоверно ужаснее. Он не только находится под постоянным прессом деспотической власти, которая мелочно регламентирует, что он должен говорить и делать, но и балансирует на грани физического уничтожения или тюремного заключения. Чтобы понять это, достаточно обратиться к истории Советского Союза. Бесконечен список талантов, уничтоженных советской властью. Те же, кто выжили, побывали в лагерях или испытали иные гонения. Если вы изучите реальные биографии лучших представителей творческой и интеллектуальной советской элиты, то будете поражены, сколь немногие из них избежали репрессий и гонений.
Соответственно, задача Платона - не только найти вернейшие пути ко благу, но и разработать проект государства, сама сущность которого будет подавлять порок и всемерно способствовать воспитанию добродетели.
Проект идеального государства изложен в грандиозном диалоге Платона «Государство». Идеальное государство по Платону должно быть справедливым и неизменным. Неизменность для Платона особенно важна, поскольку многие хорошие государства рано или поздно гибли или превращались в несправедливые и порочные. Очевидно, что государство, которое было добродетельным, но потом перестало быть таковым, не может быть идеальным. Настоящее идеальное государство – это то, которое максимально приближено к миру эйдосов. Оно стабильно и неизменно как тот мир.
Такое государство справедливо, ибо добродетель базируется на справедливости, то есть, на разумном и гармоничном порядке.
Платон очень любит понятие «справедливость». Для него это важнейший и ключевой принцип. Но мы совершим большую ошибку, если воспримем это любимое понятие Платона на современный лад. Современный человек, также, впрочем, как и человек прошлого, полагает, что справедливость – это нечто очевидное и общепризнанное. Но это не так. Нет ничего более подвижного и условного, чем понятие «справедливость». Даже в современном обществе под справедливостью разные люди и разные слои понимают различные вещи. Еще более этот «разноголосица» очевидна, если мы обратимся к международной политике. Что же говорить о различных исторических эпохах!
Этой теме посвящены тысячи пухлых ученых томов, так что нет смысла здесь подробно развивать ее. Скажу лишь о самом главном.
В целом, аграрное общество оперирует сословным понятием справедливости. Показательно, в этом отношении, одно место из «Истории бриттов» Гальфрида Монмутского (автор XII века): «После этого Артгаллон правил десять лет, переборов свойственные ему в начале пороки. Теперь в противоположность тому, как поступал некогда, он стал принижать незнатных и возвеличивать родовитых, так как считал, что каждому следует воздавать должное и всегда и везде соблюдать справедливость» (9, с. 36)
Не является здесь исключением и Платон. Он сам дал наилучшее определение этой справедливости: справедливость – это воздаяние каждому должного. Весь социальный порядок аграрного общества базируется на этом принципе. Справедливо, когда барон пирует в замке, в то время как его крепостной с утра до вечера трудится, чтобы сделать эти пиры возможными. И справедливо: когда приходит враг, барон первым атакует его, в то время как крепостной за стеной замка, или в лесу со страхом ожидает, чем кончится битва. Каждому воздается должное! Платон лишь философски подкорректировал это понятие справедливости. И не без влияния Платона Гальфрид Монмутский прилагает это понятие справедливости к правлению того или иного короля.
Впервые сословному понятию справедливости наносит удар христианство[33] – оно создает эгалитарную (фр. egalitaire – равенство) концепцию справедливости. В ранних христианских общинах все были равны, и все у всех было общим. Но почти сразу же эгалитаристский характер христианства «выдыхается» и превращается в некий абстрактный принцип, время от времени волнующий умы и порождающий христианские секты коммунистического толка.
По настоящему реальным принципом эгалитарное понятие справедливости становится лишь в современном индустриальном обществе. Начиная с эпохи Просвещения, эта идея властно вторгается в сознание масс и преобразует мир. Таким образом, то понятие справедливости, которым пользуемся мы, насчитывает не больше двух сотен лет. Исторически оно не типично для большинства людей, живших, да и еще живущих на земле (если вспомнить о современных немодернизированных обществах).
Однажды я читал лекцию о киниках и рассказывал студентам об одной крайне нелепой, крайне странной идее, заявленной этими философами – люди по природе равны. Далее я поведал, что тысячелетия эта идея существовала в качестве странной мутации на задворках культуры, пока не была воспринята в последние двести лет в рамках европейской цивилизации как очевидная и естественная.
«А как же на самом деле? Люди равны или неравны?» - спросил меня один студент. Мой ответ был таков:
То, что люди равны – это предрассудок культуры. То, что они неравны – это тоже предрассудок, хотя и имеющий серьезные основания в природе вещей. Все зависит от того, о каком обществе идет речь. Скажите: правильно ли живому существу питаться мясом?... Вы правы, вопрос поставлен некорректно. Прежде необходимо определить, что это за живое существо. Если это лев, то мясо будет для него благом. Если же это жираф, то мясо для него неприемлемо. Каждое живое существо имеет набор генетических программ, которые задают параметры его существования. Если бы животные могли говорить, то каждый вид имел бы свою правду. И он никогда не принял бы правду другого вида. При этом и жираф, и лев экзистенциально тождественны самим себе - они ничего не знают о генетических программах, управляющих ими, но они отождествляют себя с результатом действия этих программ. Они когнитивно и экзистенциально невменяемы. Их поведение есть результат действия независимых от них программ, и они не в состоянии познать и изменить их.
Но помимо животных есть еще зоологи. Они неплохо знают о подлинных механизмах существования зверей. И они дистанцированы от их «правды». Зоологу не приходит в голову оправдывать или обличать животное, или ставить его в пример всему мирозданию. Задача зоолога – строгое, непредвзятое знание. То же справедливо и для социальной науки.
Действительно. Общество, социально-исторический организм – это определенная форма социальной жизни. И как таковая она функционирует сообразно своим социальным программам. Все попытки оценить эти программы обречены на неудачу, поскольку они не имеют объективных оснований. Всякая оценка есть выражение и проявление определенной социальной формы жизни. Оценивать одну форму социальной жизни с позиции другой формы социальной жизни – это произвол, лишенный рациональных оснований.
Такая оценка возможна, она непрерывно совершается, но она не имеет никакого отношения к научному знанию, поскольку научное знание есть отражение сущего, оценка же – выражение отношения к сущему, проявление ожиданий относительно его. Таким образом, коммунизм, фашизм, либерализм, консерватизм, феминизм, расизм, интернационализм, гуманизм, милитаризм, пацифизм, империализм, патриотизм, национализм и тысячи прочих «измов» есть всего лишь социальные программы, идеологии, выражающие сущность той или иной социальной формы жизни, ее ожидания и ее страхи.
Это справедливо и по отношению к ценностной позиции того или иного индивида. Отдельный человек – модус определенной формы социальной жизни (общества). То, что мы называем личностью, и то, что сам человек воспринимает как свою самость – есть индивидуальная конфигурация генетических программ и наличных программ культуры. Естественно, сам человек не подозревает об этом, поскольку он экзистенциально тождественен самому себе - он ничего не знает о программах, управляющих им, но он отождествляет себя с результатом действия этих программ. Человек – существо когнитивно и экзистенциально невменяемое. Он – феномен, через который социальная матрица пролагает себя в будущее. Социальная матрица неоднородна, она содержит множество разноречивых программ, многие из которых – формирующиеся программы будущего, другие – обломки программ прошлого. Социальная матрица как бы порождает множество самых разнообразных индивидуальных конфигураций с тем, чтобы естественный социальный отбор оставил наиболее адекватное и эффективное. Как во всякой системе, здесь возможны сбои и ошибки. Существует предел приспособляемости системы. Эволюция (биологическая и социальная) – это не только история выживания и образования нового, но и история вымирания и исчезновения.
Так что понятие справедливости условно и всегда восходит к той социальной форме жизни, которая его озвучивает. Как представители той или иной формы социальной жизни мы можем искренно и убежденно выражать свое понимание справедливости. Но не пристало нам, как просвещенным людям, воображать, что наше представление есть закон Вселенной. И уж тем более не стоит обрушивать «этот закон» на головы других людей.
Итак, идеальное государство Платона справедливо. Оно подобно добродетельной душе, ибо и добродетельная душа в основе своей имеет принцип справедливости. В добродетельной душе разум господствует над волей и чувственностью, а последние, в свою очередь, помогают разуму идти верным путем. Так и в идеальном государстве. Все его составные части находятся в гармоничном сочетании друг с другом и направлены к благу.
Справедливое государство состоит из трех классов, или сословий.
На самом деле, классов всего два. Но высший класс распадается на два подкласса. И поэтому несколько неточно, но ради удобства, я буду говорить о трех классах.
Первый класс олицетворяет разумную часть души. И как в добродетельной душе разумное начало должно править, так и в справедливом государстве должны править те, кто способен к этому. Но одной способности недостаточно. Справедливое правление должно направлять государство к благу. Следовательно, правители не только должны иметь способность к управлению, но и знать благо.
Таким образом, знание и, прежде всего, знание философское, есть необходимое условие для того, чтобы быть правителем. Естественно, правят идеальным государством философы. Они знают о мире эйдосов, и они согласуют свою деятельность правителей с этим знанием.
Речь идет о философах платоновского типа. Подозреваю, что если бы Платону поручили предложить людей на эту должность, он не смог бы указать никого лучше, кроме самого себя. Кто, как не Платон, может знать лучше о мире эйдосов и о благе, являющимся высшим принципом мира идей! Но даже Платон нуждался бы в помощниках. Кроме того, в какой-то момент он уже перестал надеяться на то, что доживет до того счастливого дня, когда его идеальное государство станет реальностью. Именно поэтому он основал Академию. Академия должна была стать питомником будущих государственный деятелей.[34]
Платон предвидит, какое изумление у современников вызовет его утверждение о том, что править должны философы. Уже в его время философы воспринимались большинством как весьма странные и даже чудаковатые люди. В диалоге «Государство» собеседник «платоновского» Сократа возражает тому: «…ведь кто устремился к философии не с целью образования, как это бывает, когда в молодости коснутся ее, а потом бросают, но, напротив, потратил на нее много времени, те большей частью становятся очень странными, чтобы не сказать совсем негодными, и даже лучшие из них под влиянием занятия, которое ты так расхваливаешь, все же делаются бесполезными для государства». (18, т. 3, с. 266)
Здесь Платон совершенно прав. Настоящие философы действительно по большей части производят странное впечатление. Тому есть несколько причин. К философии, как дисциплине достаточно умозрительной, прибиваются многие из тех, кто поражен невротическим неконтактом с людьми и миром. Не умея жить нормальной человеческой жизнью, они погружаются в глубины умозрения и всю жизнь пребывают в контакте не с реальностью, а со своими идеями. Ближайший пример тому – сам Платон, который за подлинную реальность принимает свои фантазии, а окружающий мир воспринимает как слишком навязчивую иллюзию.
Те же, кто, по моему мнению, избрал более верное употребление для философии, то есть те, кто подобно Сократу рассматривает ее как искусство жизни, совершенствуясь в нем, неизбежно становятся непохожими на других, поскольку перестают быть марионетками легиона предрассудков и житейских иллюзий. В итоге, они также воспринимаются большинством как весьма странные и проблематичные люди.
Сократ возражает, указывая, что это справедливо по отношению к философам, живущим в порочных государствах. Характер этих государств растлевает даже лучших из людей – философов. В «прекрасном же городе», то есть, в идеальном государстве дело будет обстоять иначе. Люди, имеющие талант к философии, получат гармоничное воспитание и развитие. Кроме того, многие из нынешних философов таковыми не являются, поскольку подлинные философские таланты увлекаются в порочном государстве ложным и мнимым, а их место в философии занимают люди вздорные и ничтожные.
«Когда, таким образом, от философии отпадают те люди, которым всего больше надлежит ею заниматься, она остается одинокой и незавершенной, а сами они ведут жизнь и неподобающую, и неистинную. К философии же, раз она осиротела и лишилась тех, кто ей сродни, приступают уже другие лица, вовсе ее недостойные. Они позорят ее и навлекают на нее упрек в том, за что как раз и порицают ее, по твоим словам, ее хулители, говоря, будто с ней имеют дело люди либо ничего не стоящие, либо же в большинстве своем заслуживающие всего самого худшего… И правильно говорят. Ведь иные людишки чуть увидят, что область эта опустела, а между тем полна громких имен и показной пышности, тотчас же, словно те, кто спасаясь от тюрьмы, бежит в святилище, с радостью делают скачок прочь от ремесла к философии – особенно те, кто половчее в своем ничтожном дельце. Хотя философия находится в таком положении, однако сравнительно с любым другим мастерством она все же гораздо больше в чести, что и привлекает к ней многих людей, несовершенных по своей природе: тело у них покалечено ремеслом и производством, да и души их сломлены и изнурены грубым трудом; ведь это неизбежно… А посмотреть, так чем они отличаются от разбогатевшего кузнеца, лысого и приземистого, который недавно вышел из тюрьмы, помылся в бане, приобрел себе новый плащ и нарядился – ну прямо жених? Да он и собирается жениться на дочери своего господина, воспользовавшись его бедностью и беспомощностью». (18, т.3, с. 275 - 276)
Этим рассуждением Платон заклеймил большинство современных ему философов как лжефилософов. Выходит, что кроме Платона, его учеников и пифагорейцев других истинных философов больше не осталось. Во главе когорты псевдофилософов шествуют софисты, киники и киренаики. Об этом следует помнить всякий раз, когда у Платона заходит речь о философах. Думаю, и вашего покорного слугу Платон отнес бы к худшей разновидности псевдофилософов.
Кроме того, фраза о людишках, бросивших ремесло и обратившихся к философии, выглядит неуместно в устах «якобы Сократа». Ведь и сам Сократ обратился от ремесла к философии. Странно, что Платон не замечает неуместности и двусмысленности этих слов, приписанных им учителю.
Правителями становятся лишь люди старше пятидесяти лет, наиболее достойные, прошедшие тщательный отбор и испытания. Фактически, Платон рекомендует геронтократию. Правители рекрутируются из второго класса – класса «стражей», или воинов.
Второй класс–стражи-олицетворяет волевую, «яростную» часть души. Как в добродетельной душе, воля является орудием разума, так и в идеальном государстве стражи подчиняются правителям и реализуют их замыслы. Задача стражей, прежде всего, развивать способности, связанные с мужеством и борьбой. Они охраняют государство от внешних и внутренних врагов.
Как уже было сказано, правители и стражи являются стратами (социальными слоями) в рамках одного высшего, правящего класса. Фактически этот класс - каста, поскольку он замкнут и отделен от остальных поданных государства. Правда, Платон специально оговаривает, что те, кто окажется недостойным обязанностей стража, должен быть исключен из этого класса. И наоборот, если в низшем классе обнаружатся достойные, то они должны быть возвышены до положения стражей.
Все молодые люди правящего класса становятся стражами. Это относится, как ни странно, в том числе и к женщинам. Это требование представляется удивительным и неожиданным, если вспомнить предрассудки Античности, да и отношение к женщинам самого Платона. Но, я думаю, что иначе и быть не может. Как я покажу это ниже, у Платона просто не было другого выхода.
Молодые люди правящего класса упражняются в воинских искусствах и, вместе с тем, получают образование. Но самое высшее знание – диалектику (философию) они могут изучать лишь после тридцати лет, дабы молодые неокрепшие умы не использовали это удивительное знание во вред.[35] Упражнения, обучение и деятельность являются средством выявить наиболее достойных стать в последующем правителями.
В этом правящем классе царит единоначалие и субординация. Все основано на справедливости – каждому воздается должное. Те, кто имеют талант править – правят. Те, кто имеют талант сражаться и подчиняться – сражаются и подчиняются; порядок в государстве – не их ума дело. В диалоге «Законы» Платон хвалит лакедемонян (спартанцев): «в особенности превосходен один закон, запрещающий молодым людям исследовать, что в законах хорошо, и что нет, и повелевающий всем единогласно и вполне единодушно соглашаться с тем, что в законах все хорошо, ибо они установлены богами; иные же утверждения вовсе не следует допускать. Если у вас что-либо подобное придет в голову человеку старому, он может высказать свое мнение должностному лицу или человеку своих лет, но только не в присутствии юноши». (18, т. 4, с…)
Третий класс олицетворяет чувственную, телесную часть души. Речь идет о земледельцах и ремесленниках. Их задача – работать. Они обслуживают и обеспечивают всем необходимым правящий класс. Никакого участия в управлении они не принимают. Каждому воздается должное. Тот, кто имеет талант к труду, должен трудиться, а не мудрствовать лукаво о законах и обстоятельствах правления.
Таков превосходный и гармоничный порядок, долженствующий царить, по мнению Платона, в идеальном государстве.
Но Платон, как умный человек, хорошо понимает, что даже идеальный порядок подвержен порче и распаду. Его идеальное государство идеально не только потому, что оно справедливо, но и потому, что оно неизменно. Но как достичь этой неизменности? Платон, отвечая на этот вопрос, предлагает ряд тотальных, радикальных мер, которые с неизбежностью должны сделать идеальное государство неподвижным. Этот комплекс социальных установлений в историко-философской литературе получил название «платоновский коммунизм». Связано это с тем, что меры, предлагаемые Платоном, во многом совпадают с теми идеями, которые в последующем заявили различные коммунистические движения.
Платон является основоположником «коллективистской», а, значит, с неизбежностью и тоталитарной, идеологии. Либерализм и демократия ориентируются на благо личности, и основанием этого блага считают свободу. Коллективистские же идеологии преследуют благо коллектива, общества в целом. Они полагают, что индивидуальность с неизбежностью порождает индивидуализм, в результате чего выигрывает отдельный человек, но проигрывает общество в целом. Коллективистская идеология требует поставить индивида под строжайший контроль общества и подчинить его интересы интересам коллектива.
Новое и Новейшее время явили множество образцов подобной идеологии. Наиболее известные из них - коммунизм и фашизм. Но еще ранее к этому образцу стремилось христианство, и, кое-где, оно даже преуспело в этом. В качестве примера можно указать на колонии английских пуритан в Северной Америке, давших начало Соединенным Штатам, и иезуитское «государство» в Латинской Америке (XVII век). В будущем я не исключаю появления и иных разновидностей тоталитаризма, в том числе, например, основанных на учении экологистов–«зеленых». Любая идеология, базирующаяся на абсолютных ценностях чревата тоталитаризмом. Всегда найдутся люди, которые обвинят своих единомышленников в лицемерии и попустительстве и потребуют более радикального, более самозабвенного служения абсолютным ценностям во имя их скорейшей реализации в этом мире.
Платон тщательно исследует причины, по которым распались неплохие формы государств прошлого. Он приходит к выводу, что виной тому распри, которые раскололи правящий класс этих обществ и сделали его беззащитным со стороны нелепых и чрезмерных притязаний низших классов. Элита не смогла противостоять низшим классам, а те, дорвавшись до власти, довершили падение государства.
Распри внутри правящего класса были вызваны все возрастающим имущественным неравенством и соперничеством семейных кланов. Следовательно, в идеальном государстве не должно быть ни того, ни другого. Частная собственность и семья в идеальном государстве упраздняются.
Частная собственность оказывается опасной, поскольку она приводит к тому, что одни из стражей со временем будут богатеть, другие же – беднеть. Те, кто разбогатеет, преисполнятся спесью и самомнением. Бедные озлобятся и будут во всем противостоять богатым. Единство правящего класса ослабнет, и он не сможет достойно управлять государством и держать в узде класс трудящихся.
Кроме того, богатство, а не добродетель и таланты, станет проводником к высшей власти, так что, в итоге, правители лишатся мудрости и начнут совершать ошибки. «А чуть только заведется у них собственная земля, дома, деньги, как сейчас же из стражей станут они хозяевами и земледельцами; из союзников остальных граждан сделаются враждебными им владыками; ненавидя сами и вызывая к себе ненависть, питая злые умыслы и их опасаясь, будут они все время жить в большем страхе перед внутренними врагами, чем перед внешними, а в таком случае и сами они, и все государство устремиться к своей скорейшей гибели». (18, т. 3, с. 187)
Именно поэтому в отношении правителей и стражей отменяется всякая частная собственность. Они живут на полном государственном довольствии. Земледельцы и ремесленники поставляют в государственные хранилища все необходимое, и уже затем продукты и вещи распределяются среди правящего класса по необходимости. Во всем царит суровая простота, и ни в чем нет излишка, ибо правящий класс должен блистать добродетелями и талантами, а не одеждами и дворцами. Для низшего класса частная собственность допускается, поскольку, находясь под контролем добродетельных стражей, эти люди не смогут использовать частную собственность во зло.
Думаю, в этом пункте Платон заблуждался. Если бы ему удалось создать идеальное государство, то он очень скоро обнаружил бы, что частная собственность порождает в низших классах неравенство и создает трудовую элиту. Разбогатевший человек преисполняется гордости, и у него появляются запросы, несвойственные тому, кто трудится с утра до ночи. Такой человек, например, захочет получить образование, а монополия на образование находится в руках лишь правящего класса. Такого человека станут посещать мысли: а чем он хуже стражей? почему он не может принять участие в управлении государством? Богатый человек в тенденции становится лидером толпы, а, значит, потенциальным соперником правителей. Все это мы уже видели в Европе Нового времени, когда третье сословие, разбогатев и приобщившись к образованию, восстало против дворянства и священства и создало современное западное общество с его равенством, свободами, правами личности и демократией. Очень скоро Платон бы обнаружил, что государственная форма собственности должна пронизать все общество сверху донизу.
Кроме того, Платон, безусловно, ошибался и в том, что государственная форма собственности сможет уберечь общество от порока. Подобный эксперимент был поставлен в Советском Союзе. Конечно, большинство советских граждан обладали личной собственностью, но правящая элита – номенклатура - фактически пребывала в положении платоновского сословия стражей. Все, чем она пользовалась, принадлежало государству. Номенклатура жила в государственных квартирах и на государственных дачах, обставленных государственной мебелью и заполненной государственными вещами; питалась за государственный счет, ездила на казенных машинах. «Обслуга»[36] также поставлялась государством. Все это не помешало советской номенклатуре благополучно сгнить и рухнуть под натиском митингующей толпы. Эти люди настолько утеряли способность бороться за власть, что проиграли в ситуации, когда все козыри были у них на руках.
Я хорошо помню август 1991 года. Верхушка советского государства ввела чрезвычайное положение, пытаясь предотвратить распад Советского Союза. В их руках были административный аппарат, армия, тайная полиция. Их солдаты и их танки наводнили Москву. И при этом во время телеконференции лица их были землистого цвета и руки тряслись от страха. Им противостояло несколько десятков тысяч безоружных людей, собравшихся у Белого Дома. Военные требовали письменного приказа на то, чтобы разогнать этих людей: уже в который раз военных «подставляли» и валили на них всю вину за жертвы, и они не хотели стать вновь козлами отпущения. Но ни один из этих правителей не решился подписать приказ.
Кроме того, Платон как человек, родившийся и живший в демократическом государстве, где частная собственность – всеобщее правило, просто не смог оценить такой феномен как власть. Опыт восточных деспотий, а также таких стран как Россия убедительно демонстрирует, что по своей силе власть ничуть не меньше, чем частная собственность. В этих обществах частная собственность фактически отсутствует. Но роль частной собственности играет власть. Распределение благ осуществляется не сообразно собственности, а сообразно власти. В этом отношении, характерна известная российская пословица: «Кто что сторожит, тот тем и пользуется». В таких обществах власть с неизбежностью порождает скрытую форму собственности. Здесь собственность принадлежит всему классу бюрократии, и распределение от ее доходов осуществляется сообразно рангу и должности, занимаемой тем или иным чиновником, хотя официально никакой частной собственности нет, и все принадлежит или государю, или народу.
Для таких обществ характерна беспредельная коррупция. Иной раз она воспринимается обществом как зло, но общество не в состоянии ее победить. В этом нет ничего удивительного. Коррупция – это еще один необходимый для этой системы канал присвоения доходов, получаемых классом бюрократии с общества, находящегося в его собственности.
Упраздняется в правящем классе и семья. Семья – это источник распрей среди стражей и потенциальная основа для их деградации. Стражи и правители должны думать о том, как возвысить достойнейших и избавиться от недостойных. Интересы же семьи этому препятствуют, ибо человек склонен покровительствовать родным и близким, невзирая на их таланты и достоинства. Это обстоятельство не нужно детально разъяснять особенно россиянам – все российское общество пронизано клановыми и семейными связями.
Женщины правящего класса являются такой же собственностью государства, как и мужчины. Они вступают в половые отношения согласно жеребьевке. Но это официально. В действительности же правители занимаются постоянной подтасовкой этой «лотереи», тщательно следя за тем, чтобы лучшее сходилось с лучшим, а худшее с худшим. Платон – убежденный сторонник селекции человеческого рода. Он изумленно замечает, что хороший пастух старательно следит за качеством стада и безжалостно избавляется от негодных особей, в то время как по отношению к человеческому стаду мы почему-то допускаем полный произвол и случайность в деле создания потомства.
Как и стадо овец, стадо людей должно подвергаться селекции. Дети, родившиеся от лучших, получают право на жизнь; от худших – безжалостно уничтожаются. Уничтожаются все неполноценные телесно или душевно, даже если они явили эти качества уже во взрослом состоянии. Люди, проявившие себя блистательно на каком-либо поприще, получают дополнительные возможности к спариванию с тем, чтобы потомство этих выдающихся людей было как можно более многочисленным.[37]
Все родившиеся дети тотчас поступают в распоряжение соответствующих государственных лиц так, что никто из взрослых не знает, кто является его ребенком. Это правило должно привести к тому результату, что весь правящий класс будет воспринимает всех детей этого класса как своих собственных. В итоге, покровительствовать будут не родным и близким, а талантливым и добродетельным.
Теперь вы видите, что Платон позволил женщинам быть стражами не из любви к ним, а по необходимости. Если женщины не получают такого же образования и обучения как и мужчины, если они не становятся воинами, то непонятно, что с ними делать. Правящий класс должен иметь потомство. Для этого необходимы женщины. Но если эти женщины не являются стражами, то есть, не являются частью правящего класса, то как же их тогда устроить?
Предположить, что они пребывают в государственном публичном доме, томясь от праздности и развлекаясь лишь в те минуты, когда наступает их очередь для спаривания – безумие. Платон глубоко убежден, что подобное рождается от подобного. Как может родиться нечто ценное от государственной проститутки, развращенной праздностью, невежеством и пороком.
Поместить женщин в низший класс также невозможно. Это состояние развратило бы их. Да и контакты правящего класса с народом были бы в этом случае слишком близкими.
Остается лишь одно – женщины высшего класса должны быть в том же гражданском состоянии, что и мужчины.
Думаю, что, как и с частной собственностью, в этом пункте платоновский проект потерпел бы полное фиаско. «Священный поход» Платона против всерастлевающей материи – непосильное дело даже для такого гения как он. Он желает пересилить материю и придать ей идеальную форму, сообразно прекрасному и удивительному миру эйдосов. Но проклятая материя не позволила бы ему так легко себя победить.
«Голос крови» слишком силен. Представители правящего класса постоянно стремились бы к тому, чтобы узнать кто из детей их сын или дочь. И природа им активно помогала бы в этом – дети часто похожи на своих родителей.
Нашлись бы и другие способы нарушения этого правила. Убежден, что первыми предались бы коррупции сами правители. Они рассудили бы, что подобное рождается от подобного и, следовательно, поскольку они есть наилучшие люди в государстве, то дети, рожденные от них, скорее всего тоже будут наилучшими. Следовательно, необходимо с самого начала взять их на заметку. Это желание узнать – кто является их ребенком – не прихоть, но государственная необходимость. В конце концов, власть – это непреодолимая сила. И мне трудно представить, как государственная акушерка посмела бы воспротивиться требованию правителя указать, от какой женщины родился ребенок. Тем более, что власть и контроль находятся в руках этого правителя, так же как и все возможные награды. Очень скоро стало бы обычаем негласное знание всех обо всех детях. Но публично в этом никто не признавался бы.
Кроме того, очень скоро властители, помня о том, что подобное родится от подобного и что они – лучшие люди государства, «заграбастали» бы себе большую часть женщин и, прежде всего, самых красивых. В итоге, класс стражей расколола бы распря не по поводу имущества, а по поводу секса.
Очень скоро женщины превратились бы в одну из главных категорий «материальных» ценностей, распределение которой давало бы правителям абсолютную власть.