Социальная философия эпохи Возрождения
Общая картина ренессансного мировоззрения будет неполной, если не коснуться его социально-философского аспекта. Пожалуй, художественно-эстетические и социально-философские воззрения мыслителей Возрождения с наибольшей выразительностью передают гуманистический и антропоцентрический характер культуры эпохи, ее ориентированность на изображение настроения яркой индивидуальности личности. Новое мироощущение полнее всего проявилось в социально-философской мысли, отразившей преобразования в социально-политической области.
Никколо Макиавелли (1469–1527)происходил из древней патрицианской флорентийской семьи. Семья с трудом перебивалась, но, тем не менее, мальчику было дано 
вполне достойное образование. В 1498 г. Макиавелли получил место секретаря синьории (городского управления), а затем должность государственного секретаря Флорентийской республики, которую занимал четырнадцать лет подряд. В это время он несколько раз ездил послом к императорскому и папскому дворам и проявил много ловкости, проницательности и знания людей и обстоятельств.
После падения республики в 1512 г. и установления власти Джованни Медичи (одного из членов олигархического семейства Медичи, представители которых неоднократно становились правителями Флоренции) Макиавелли оказался отстраненным от дел. По подозрению в участии в заговоре против Медичи он был заключен в тюрьму и подвергнут пыткам, а затем сослан в свое имение Сан-Кашиано с запрещением выезжать оттуда. После восстановления республики и изгнания Медичи он предложил свои услуги республике, но получил отказ. Через 10 дней после рокового для него решения Большого Совета Никколо Макиавелли умер
Свое призвание Н. Макиавелли видел, прежде всего, в политической деятельности. О себе он писал: «сначала жить, потом философствовать (prius vivere deinde philosophari)». Однако, оказавшись в изгнании и желая найти применение своим недюжинным интеллектуальным способностям, он становится писателем. Здесь, среди покоя деревенской жизни, он пишет свой прославленный труд «Государь», а также цикл исторических сочинений: «Рассуждения на первую декаду Тита Ливия», «История Флоренции».
Сочинение «Государь» как таковое не является философским произведением. Это скорее набор пожеланий и рекомендаций для будущего правителя, желающего захватить, удержать и эффективно распорядиться властью. В своих рекомендациях он отталкивается от политической практики как своего времени, так реалий давно минувших дней. Тем не менее, те широкие обобщения, которые Н. Макиавелли формулирует в этом произведении, позволяют считать содержание этого произведения вполне философским.
Совокупность идей Н. Макиавелли принято рассматривать как первый светский вариант политической философии в эпоху Возрождения. Действительно, отличительной особенностью политической философии Макиавелли являлось то, что он фактически исключил Бога из сферы своего анализа человека, общества, истории и политики.
Это проявилось, прежде всего, в развернутой Макиавелли концепции человека. В отличие от своих современников, он полностью лишен религиозных иллюзий относительно сущности человека. Если Манетти и Пико делла Мирандола ищут в человеке черты его богоподобия, тоН. Макиавелли трактует человека вполне натуралистически. Для него сущность человека исчерпывается его тотальным эгоизмом.
Эгоизм человека проявляется, прежде всего, в стремлении сохранить свою жизнь, свое имущество, свою собственность, а также в стремлении к приобретению новой собственности. «Люди скорее простят смерть отца, чем потерю имущества». Лишь за собственническими интересами идет человеческая забота о «чести» и почестях». Его оценка человеческой природы весьма пессимистична: «Ведь о людях можно вообще сказать, что они неблагодарны, изменчивы, лицемерны, трусливы перед смертью, жадны до наживы».
Столь же натуралистически Н. Макиавелли объясняет и возникновение человеческого общества, государства, религии и морали. Необходимость самозащиты от враждебных сил природы привела к объединению людей в общество. Необходимость защиты друг от друга приводит к возникновению государственной организации как высшей силы, способной поставить более или менее жесткие пределы человеческому эгоизму, свести его к должной норме: «они избралииз своей среды самого храброго, которого они сделали своим начальником и стали повиноваться ему». Таким же образом возникает мораль и право, причем само понятие добра определяется критерием пользы: «Отсюда возникло познание разницы между полезным и добрым и вредным и подлым», а для соблюдения возникших таким образом первоначальных правил человеческого общежития люди «решились установить законы, учредить наказания для их нарушителей; отсюда явилось понятие справедливости и правосудия». Таким образом, Макиавелли фактически показал, что государство есть, по существу, дело человеческих рук и бог никакого участия в его установлении не принимает. Отсюда понятно, почему К. Маркс назвал имя Макиавелли первым в ряду тех философов нового времени, которые «...стали рассматривать государство человеческими глазами и выводить его естественные законы из разума и опыта, а не из теологии».
Однако это не означает, что автор «Государя» не видел никакого смысла и в рассмотрении вопросов религии.С чисто земных позиций рассматривает Макиавелли и религию. Ни о каком божественном ее происхождении у него и нет и речи. Религии рассматриваются им как явления общественной жизни и оцениваются они с точки зрения их пользы для политической цели, стоящей перед обществом. Общества без религии Макиавелли не мыслит. Религия представляется ему необходимой и единственной формой общественного сознания, обеспечивающей духовное единство народа и государства.
Вместе с тем такая позиция отнюдь не исключала критического отношенияН. Макиавелли как к католической церкви, так и христианству. Не отвергая этических принципов христианства, он в то же время показывает, что они не соблюдаются в современной ему европейской, и особенно итальянской, действительности. «Если бы в христианском государстве сохранилась религия, основанная учредителем христианства, христианские государства были бы гораздо счастливее и более согласны между собой, чем теперь». Но религия оказалась в разительном несоответствии с повседневной житейской практикой, в особенности с пагубной для общества и государства деятельностью католической церкви: «Но как глубоко упала она, – продолжает свою мысль Макиавелли, – лучше всего показывает то обстоятельство, что народы, наиболее близкие к римской церкви, главе нашей религии, оказываются наименее религиозными» Дело не только в том, что Макиавелли считал папский Рим виновником бедствий своей страны, главным препятствием к достижению ее национального единства. Благодаря разложению католической церкви и духовенства общество не только отошло от «основных начал» христианства, но итальянцы «потеряли религию и развратились».
Причину упадка он видит также и в самой христианской религии, оказавшейся в противоречии с политической практикой. Этические начала христианства он считает практически неосуществимыми, а потому и непригодными для укрепления государства, к чему должна сводиться, по учению Макиавелли, положительная функция религии. По его мнению, христианство, пусть и открывая верующим «истину и правильный путь жизни», тем не менее «признает святыми большею частью смиренных, более созерцательных, чем деятельных», «полагает высшее благо в смирении, в презрении к мирскому, в отречении от жизни». В результате «этот образ жизни, как кажется, обессилил мир и предал его в жертву мерзавцам. Когда люди, чтобы попасть в рай, предпочитают скорее переносить побои, чем мстить, мерзавцам открывается обширное и безопасное поприще».
Неудовлетворенность Макиавелли господствовавшим христианским вероучением была столь велика, что он противопоставлял ему «языческие» религии греков и римлян. Достоинство язычества, а вместе с тем и той идеальной, с точки зрения Макиавелли, религии, которая всего более отвечает интересам укрепления государства, он считает то, что «древняя религия боготворила только людей, покрытых земной славой, как, например, полководцев и правителей государств»; его привлекают обряды, сопровождавшиеся «кровопролитием и жестокостями», потому что подобный культ возбуждал храбрость, приводил к тому, что древние были в своих поступках «более жестоки, чем мы».
Таким образом, не только анализ политики отделен и освобожден у Макиавелли от религии, но и сама религия оказывается подчиненной политическим соображениям. Политика рассматривается им автономно, как самостоятельная область человеческой деятельности, имеющая свои собственные цели и свои законы, независимо не только от религии, но и от морали.
Отвержение созерцательности и противопоставление ей активности, присущее в различной степени многим гуманистам, нашло у Макиавелли обобщенное выражение в развитой им концепции Фортуны в ее соотношении с деятельностью человека. Понятие фортуны в мировоззрении многих гуманистов, по существу, обозначало о неизбежность природно-общественных событий. У Макиавелли оно иногда фигурирует как синоним «судьбы», или же именуется словом «необходимость».Фортуна-Необходимость – это не внешняя по отношению к истории и обществу сила, а воплощение природной закономерности, неизбежного хода вещей, определяемого совокупностью причинно-следственных связей.
Однако воздействие Фортуны-Необходимости-Судьбы не фатально. Макиавелли специально разбирает и опровергает мнение, «будто дела мира направляются судьбой и богом, что люди, с их умом, ничего изменить в этом не могут, а наоборот, совершенно беспомощны». «Можно, – продолжает он, – думается мне, считать за правду, что судьба распоряжается половиной наших поступков, но управлять другой половиной или около того она предоставляет нам самим».
Судьбу Макиавелли уподобляет одной из разрушительных рек, которые приносят своим разливом неисчислимые бедствия жителям. «И хотя это так, оно все же не значит, чтобы люди в спокойные времена не могли принимать меры заранее, строя заграждения и плотины». Таким образом, напору, потоку судьбы можно противостоять. Человеческая деятельность может, с одной стороны, приспособиться к «судьбе», учитывать ее ход («счастлив тот, кто сообразует свой образ действий со свойствами времени», «несчастлив тот, чьи действия со временем в разладе»). Узнать, угадать, понять границы возможного, действовать в «соответствии со временем - задача политического деятеля, а определить общие закономерности этого движения времени - задача политического мыслителя, наставника государя: «Тот, кто умеет согласовать свои деяния со временем и действует только так, как того требуют обстоятельства, менее ошибается... и бывает счастливее в своих начинаниях». И все же одной осторожности и благоразумия недостаточно, необходимы решительность и смелость, умение подчинить обстоятельства, чтобы заставить их служить себе, необходимы воля и страсть борца: «Лучше быть смелым, чем осторожным, потому что судьба – женщина, и если хочешь владеть ею, надо ее бить и пинать… судьба всегда благоволит к молодым, потому что они не так осмотрительны, более отважны и смелее ею повелевают».
Именно такими интеллектуальными качествами, по мнению Макиавелли, должен обладать Государь.Герой его политического трактата – это разумный политик, учитывающий обстоятельства времени и места, трезво оценивающий реальное положение вещей и целенаправленно применяющий на практике правила политической борьбы, ведущие к политическому успеху. Свою роль в качестве воображаемого советника Государя Макиавелли видит в том, искать настоящей, а не воображаемой правды вещей». Он отвергает распространенные в гуманистической литературе сочинения об идеальных государствах и идеальных государях, отвечающих представлениям о должном ходе государственных дел. «Многие измыслили республики и княжества, никогда не виданные и о которых ничего на деле не было известно». Цель автора «Государя» иная – практические советы практическому политику ради достижения реального результата.
В контексте решения этой задачи Макиавелли рассматривает и вопрос о нравственных качествах идеального правителя. Реальная политическая действительность не оставляет места для прекраснодушных мечтаний. «Ведь тот, кто хотел бы всегда исповедовать веру в добро, неминуемо погибает среди столь многих людей, чуждых добра». Поскольку проявлять добродетели на практике «не допускают условия человеческой жизни», государь должен добиваться лишь репутации добродетельного правителя и избегать пороков, особенно таких, которые могут лишить его власти», при этом, не отклоняясь от добра, «уметь вступить на путь зла, если это необходимо».
Было бы, однако, неверно рассматривать политическое учение Макиавелли как проповедь безнравственности. Моральные соображения у Макиавелли всегда подчинены целям политики, и тем самым политика освобождается из-под опеки морали. Политическая деятельность, т.е. прежде всего создание и укрепление государства, имеет единственный собственный критерий оценки, заключенный в ней самой, критерий этот – польза и успех, достижение поставленных целей. Хорошим и благим Макиавелли объявляет все, что содействует укреплению государства, его похвалы удостаиваются те политические деятели, которые добиваются успеха любыми средствами, в том числе и с помощью обмана, хитрости, коварства и открытого насилия.«Насколько похвально, когда государь неизменно благочестив, живет цельно и бесхитростно, понятно каждому; тем не менее, видно из опыта в наши времена, что те государи, которые мало заботились о благочестии и умели хитростью заморочить людям мозги, победили в конце концов тех, кто полагался на свою честность».
В сущности, Н. Макиавелли провозглашает и качестве закона политической морали правило «цель оправдывает средства»: «О действиях всех людей, а особенно государей, с которых в суде не спросишь, заключают по результатам. Так пусть же государь побеждает и удерживает власть, а средства всегда сочтут при этом достойными и одобрят».
Однако целью этой является, по Макиавелли, вовсе не частный, личный интерес правителя, государя, но «общее благо», которое он не мыслит вне создания сильного и единого национального государства. Если государство это выступает в книге о государе в форме единоличного правления, то это продиктовано не выбором автора в пользу монархии в ущерб республике, а потому, что современная ему действительность, европейская и итальянская, не давала реальных перспектив создания государства в республиканской форме. Республику он считал порождением «честности» и «доблести» римского народа, тогда как в наше время нельзя рассчитывать, чтобы могло быть что-нибудь доброе в такой развращенной стране, как Италия». Государь, о котором идет речь в знаменитой книге, не наследственный монарх-деспот, а «новый государь», т.е. человек, создающий новое государство, которое в дальнейшем, после достижения поставленной цели, после смерти правителя может перейти и к республиканской форме правления.
Определяя роль народа в жизни государства, Макиавелли резко полемизировал с теми политическими писателями и мыслителями, которые отказывали народу в здравом смысле и верном суждении. Он подчеркивал, что недостатки народа не хуже, чем вообще недостатки отдельных людей и тем более самих государей. «Правда, народы, как говорит Туллий (Цицерон) невежественны, но они всегда способны признать правду и легко уступают, когда человек, достойный доверия, показывает им истину».
Однако понятие «народ» в произведениях Макиавелли не тождественно понятию «население». Он выделяет три основных группы населения Флоренции: дворянство (gentiluomini), под которым он подразумевает земельную аристократию; средний класс (popolo), в который входит наиболее зажиточная и активная часть городских жителей - купцы, ремесленники; низы (plebe), к которому он относит подавляющее большинство населения Флоренции и которые представлены неквалифицированными работниками, да и просто люмпенами.
Класс, к которому Макиавелли относится безусловно и безоговорочно враждебно – это земельная феодальная аристократия, служащая главным препятствием к достижению национального единства и к созданию нового абсолютистского государства. «Чтобы объяснить, кого я разумею под именем дворян, – поясняет он, – замечу, что дворянами называются люди, праздно живущие обильными доходами со своих владений, не имея нужды заниматься земледелием или вообще трудиться, чтобы жить. Люди эти вредны во всякой республике и во всякой стране; из них особенно вредны те, которые имеют сверх того замки и покорных подданных... В таких странах не может быть ни республики, ни вообще какой бы то ни было политической жизни, потому что эта порода людей – заклятый враг всякой гражданственности».
Плебеи тоже не вызывают симпатий у Макиавелли. По его мнению, эта та категория населения, которая наиболее продажна в силу своей бедности, не ценит свободы и в борьбе за власть легко может стать орудием в руках феодальной верхушки.
Симпатии Макиавелли полностью отданы среднему классу, который он и отождествляет с понятием «народ». «Вверять охранение свободы должно тем, кто менее алчен и менее помышляет о ее захвате». Народы, утверждал Макиавелли, «более любят свободную жизнь и не имеют средств на похищение свободы в свою пользу. Таким образом, поручая народу охранять свободу, можно надеяться, что он будет больше о ней заботиться, и, не имея возможности сам завладеть ею, не позволит захватить ее и другим».
Отношение к творчеству Н. Макиавелли достаточно противоречиво. Среди большинства историков философии существует устойчивое убеждение в огромной роли Макиавелли в возникновении политической философии Нового времени. Английский философ Б. Рассел, например, противопоставлял эти заслуги автора «Государя» всей остальной ренессансной философии, в которой он не видел больших теоретических величин.
С другой стороны еще с XVI в. за Макиавелли закрепилась устойчивая репутации проповедника аморализма, всякого рода вероломства в политике и даже за ее пределами. На почве неприятия идей Макиавелли возник термин «макиавеллизм», используемый для обозначения государственной политики, пренебрегающей нормами морали для достижения политических целей. Инициатива создания этого мифа принадлежала прежде всего католической церкви (в 1546 г. на Тридентском соборе был распространен мемориал, в котором было сказано, что «Государь» написан рукой Сатаны», а в 1559 г. все сочинения Макиавелли были включены в первый «Индекс запрещенных книг»). Прусский король Фридрих II, еще будучи кронцприицем, написал сочинение «Анти-Макиавелли», в котором опровергал флорентийского политика с позиций высокой морали, однако, став королем, едва ли не удвоившим за время своего правления унаследованное им королевство, действовал (как язвительно подметил Вольтер), в сущности, как верный последователь автора «Государя».
Томас Мор (1478-1535)происходил из зажиточной семьи лондонских бюргеров. Отличался редкой начитанностью в греческих и латинских авторах, как и в библейских текстах и произведениях отцов христианской церкви. Разносторонний писатель, Мор не чурался и политической деятельности - он был некоторое время и членом английского парламента, и шерифом Лондона, выполняя дипломатические поручения.
В дальнейшем Мор стал ближайшим сотрудником короля Генриха VIII, который в своих политических расчетах оказывал известное покровительство гуманистам, используя их литературные и политические таланты. Мор получил рыцарское звание, был председателем палаты общин, а в 1629 г. занял высший государственный пост, став лордом-канц-лером Англии. Однако судьба его круто изменилась, когда Генрих VIII решил стать на путь церковной реформы, чтобы завладеть богатствами католической церкви в Англии. Хотя Мор более чем не одобрял современное ему состояние католической церкви и мечтал о ее реформе в духе подлинной морали и первоначального христианства, он держался за идею духовного единства христианско-католического мира и был противником такой церковной реформы, которая один вероисповедный догматизм заменяла другим, столь же нетерпимым. Отказавшись присягнуть королю как новому главе церкви, лорд-канцлер в 1632 г. покинул свой пост, но был обвинен в государственной измене и по приказу короля заключен в Тауэр. Через три года король милостиво разрешил отрубить ему голову (первоначальный приговор предполагал более мучительную казнь).
Хорошо зная социальную и моральную жизнь своей родины, английский гуманист проникся глубоким сочувствием к бедствиям ее народных масс. Эти его настроения и получили свое отражение в знаменитом произведении с длинным заголовком в духе того времени - «Весьма полезная, как и занимательная, поистине золотая книжка о наилучшем устройстве государства и о новом острове Утопия...» Она была издана при 1616 г. и сразу приобрела большую популярность в гуманистических кругах.
Повествование ведется в ней от имени вымышленного автором путешественника Рафаила Готлодея, что сообщило книге дополнительный литературный успех в эпоху великих географических открытий и путешествий. Именно такой страной и была объявлена здесь Утопия - греческое слово, образованное Мором и означавшее буквально «место, которого нет» (сам он переводил название этой страны как «Нигдения»).
Книга состоит из двух частей. Вторая, большая из них и написанная сначала, излагает утопийский образ жизни, в то время как первая часть, написанная после второй, дает прежде всего весьма критическое описание современной Англии. Перед читателем проходят здесь картины жестокой эпохи первоначального накопления капитала в Англии: беспощадное преследование бродяг и так называемых воров, согнанных со своих земель и лишенных средств к существованию, с одной стороны, и праздная жизнь знатных бездельников, не стесняющихся никаких средств для достижения собственного благополучия, - с другой. Широкую известность приобрели слова Мора о том, что «обычно кроткие овцы стали теперь пожирать людей». Этим выражением он охарактеризовал процесс так называемого «огораживания», в ходе которого английские лэндлорды сгоняли крестьян с общинных пахотных земель и превращали последние в пастбища для разведения овец, шерсть которых затем чрезвычайно выгодно продавалась для развивающегося сукноделия Англии.
Проницательность автора «Утопии» отнюдь не ограничивалась констатацией ужасной картины социальных бедствий, переживавшихся его страной. Он сумел рассмотреть социальную суть этих бедствий, подчеркнув в самом конце своего великого произведения, что при внимательном наблюдении жизни не только Англии, но и «всех государств», она не представляют собой «ничего, кроме некоего заговора богатых, под предлогом и под именем государства думающих о своих выгодах». Причину всех неслыханных народных бедствий гуманист увидел в существовании частной собственности, в господстве личного, частного интереса: «Я полностью убеждён, что распределить всё поровну и по справедливости, а также счастливо управлять делами человеческими невозможно иначе, как вовсе уничтожив собственность. Если же она останется, то у наибольшей и самой лучшей части людей навсегда останется страх, а также неизбежное бремя нищеты и забот».
Уже эти глубокие констатации подсказали Мору основное направление проектов и мечтаний во второй части «Утопии». Разумеется, они не могли возникнуть из чисто эмпирических источников. Многочисленные исследователи этого произведения конста-тировали не только прямые, но и косвенные ссылки на тексты и идеи Библии (прежде всего евангельские), в особенности же античных и ранне-христианских авторов. Однако изо всех произведений, оказавших на него наибольшее воздействие, выделяется, конечно, платоновское «Государство». Многие гуманисты видели в «Утопии» долгожданную соперницу этого величайшего творения политической мысли, существовавшего к тому времени почти два тысячелетия.
Едва ли не самую характерную, определяющую черту социально-философской доктрины, лежащую в основе «Утопии», составляет антииндивидуалистическая трактов-ка общественной жизни, мыслимой в идеальном государстве. Последовательный же ан-тииндивидуализм с необходимостью требует отмены частной собственности, точнее же сказать, изживания ее в условиях Утопии. Максимальное равенство в размерах собствен-ности и сопутствующего им уравнения в потреблении - нередкое требование народно-оппозиционных движений в эпоху средневековья, получавших обычно религиозное обоснование. Элементы его имеются и у Мора как активного сторонника «христианского гуманизма», взывавшего к первоначальному христианству с его идеалами всечеловеческого равенства. Но основная аргументация английского гуманиста вполне рационалистична. В составе ее первостепенную роль играют идеи платоновского «Государства».
Великий идеалист сформулировал здесь фундаментальный тезис, согласно кото-рому процветание государственных дел возможно лишь в условиях, когда высший носи-тель власти будет глубоко образованным философом и морально безупречным челове-ком. Мор тоже был убежден, что «от правителя, как из какого-нибудь неиссякаемого ис-точника, распространяется на весь народ все доброе и злое». Таким полулегендарным правителем и был Утоп, некогда завоевавший воображаемый остров и заложивший по-литические, социальные и моральные устои основанной им Утопии. Однако если в «Го-сударстве» Платона частная собственность отсутствует лишь в двух высших, правящих сословиях и полностью сохранена в третьем сословии, жизнь которого фактически не интересовала философа-аристократа, то в утопийском государстве какой-то значитель-ной собственности нет у всех его жителей. Ее отсутствие в особенности подчеркнуто тем, что здесь нет денег, играющих какую-либо рол в его экономической жизни. Золото (как и серебро), которое тогда и выполняло функцию денег, утопийцы совсем не используют в быту, даже для украшений. Более того, именно из этих металлов здесь изготовляются «ночные вазы» и другие сосуды для нечистот, а если из них и делают кольца и цепи, то лишь для того, чтобы надеть их как более тяжелые и мучительные оковы на тех, кто опозорил себя каким-нибудь преступлением и стал в результате его рабом. Так вели-кий гуманист выразил свое отвращение ко все возраставшей роли золота, роли денег, приносивших бесчисленное зло уже в ту эпоху. Единственное употребление золота, без чего не может обойтись утопийское государство, - это его применение во внешних сношениях и тем более во время войн, которые утопийцы вынуждены вести с соседними государствами и народами, живущими обычной жизнью.
Но отсутствие частной собственности и денег, конечно, не могло стать следствием простого морально-юридического законодательства, восходившего к мудрому и доброму Утопу. Они могли развиться лишь в результате всеобщего участия утопийцев в трудовой деятельности. Понимание необходимости ее организации как непременного условия, без которого невозможна никакая реализация стремлений к равенству, и делает Мора первым представителем утопического коммунизма, ибо отсутствие частной собственности и всеобщее участие в труде делают утопийское общество социально однородным.
Труд в Утопии выступает в двух обычных в ту эпоху разновидностях - ремеслен-ной и сельскохозяйственной. Участие как в первом, так и во втором обязательно для всех без исключения утопийцев. Даже начальники, избираемые ими (так называемые сифогранты), которые в принципе могут не принимать в нем участия, в действительности трудятся, показывая пример всем остальным. Труд стал здесь не только жизненной, но и моральной необходимостью. Этот свободный труд, строго ограниченный только шестью часами весьма производителен. Ремесленный труд специализирован, и утопийцы готовятся к избранной ими (или наследуемой) профессии с детства. Сельскохозяйственный же труд, явившийся жизненно более необходимым, не специализирован, и в нем обязаны принимать участие все без исключения утопийцы, каким бы ремеслом они ни занимались, минимум два года проводя в условиях деревенской жизни.
Существенная сторона утопийской жизни - наличие здесь рабов, в которых обыч-но превращаются тяжкие преступники (при некоторых обстоятельствах они поступают сюда и из других государств). Эта социальная категория неизвестной численности обре-чена на самые тяжелые и неприятные работы.
Вследствие отсутствия тунеядства при всеобщей заинтересованности в труде (со-четавшейся с элементами соревнования различных семейств и общин), утопийская рес-публика - «это ни что иное, как одна большая семья», ибо в ней нет никакого противоре-чия между частным и общим. Всеобщий и свободный труд производит здесь такое оби-лие продуктов и вещей (централизованно учитываемых в масштабах всего государства), что их оказывается вполне достаточно для удовлетворения потребностей всех утопийцев. Среди них нет ни бедных, ни тем более нищих, ибо в условиях, когда «все принадлежит всем», «хотя ни у кого там ничего нет, все, однако же, богаты».
Умственный труд в качестве профессионального отнюдь не играет в Утопии той роли, какую он играл в платоновском государстве, где первое сословие, философы, ис-полняли и олицетворяли только интеллектуальную деятельность. В Утопии делом чтения и изучения книг занимается тоже небольшая категория наиболее одаренных утопийцев. Именно из этой ученой категории, свободной от физического труда, избираются различные должностные лица, включая главу государства, а также священники. Но все они жестко не противостоят основной массе утопийцев. Непродолжительный рабочий день не позволяет им утомляться «подобно вьючному скоту». Будучи избавлены от «телесного рабства», в принципе каждый утопиец может достичь «духовной свободы и просвещения», осваивая различные науки (характерно, что естественные науки известны им менее всего). Для этой цели в предрассветные часы даже устраиваются специальные чтения. Тем самым и перед любым утопийцем открывается возможность того, что мы именуем всесторонним развитием личности.
Но какую бы роль в жизни утопийцев ни играло собственно интеллектуальное начало, моральная сторона их жизни более важна. Жизнь государства подчиняется не столько юридическим, сколько этическим законам. Писаных законов у них очень мало, и они настолько просты, что каждый без труда разбирается в них. Много законов и не требуется для народа, у которого «все законы издаются только для того, чтобы напомнить каждому его долг». Иногда Гитлодей даже подчеркивает, что хотя «умом мы их превосходим, однако усердием и рвением своим они оставляют нас далеко позади себя». Поэтому Утопия именуется также Евтопией, т. е. Страной блаженства. Здесь неоднократно подчеркивается, что человек представляет собой высшую ценность, которую нельзя подменить никаким золотом. Но вот что касается понимания счастья жителями Евтопии, то здесь вырисовывается уже достаточно распространенный тогда гуманистический идеал антиаскетизма, стремления к наслаждению, удовольствию в духе эпикуреизма (чье имя в самом тексте, однако, ни разу не упомянуто). Среди удовольствий первое место принадлежит здоровью, которому только вредит псевдосвященный аскетизм с его постами и другими атрибутами. Радости еды и питья должны быть весьма умеренными, ориентированными прежде всего на человеческое здоровье.
Следует добавить еще принципиальное миролюбие утопийцев, считающих войну отвратительным и поистине зверским делом. Сами они по собственной инициативе никогда не прибегают к ней, но ведут ее с величайшей самоотверженностью, когда она им навязана или когда им приходится идти навстречу просьбам того или иного народа, свергающего укрепившуюся у них тиранию.
Проблема морали неотделима от проблемы религии. В духе гуманистического просветительства Мор различает подлинную религию и суеверие, которое многие утопийцы принимают за религию (к суевериям он относит, в частности, гадания и аналогичные им предсказания).
Подлинная религия трактуется в «Утопии» в духе универсальной религии флорентийских платоников. Весьма интересно, что, по словам Гитлодея, она была установлена Утопом еще за 144 года до рождения Христа. Содержание же утопийской религии сводится к убеждению в существовании единого божественного существа («родителя»), разлитого во всем мире и время от времени напоминающего о своем существовании посредством чудес, необъяснимых при помощи природы и свидетельствующих о божественном провидении. Подлинная религия невозможна и без веры в бессмертие индивидуальной души, как и в загробное воздаяние. Именно этих убеждений придерживался Утоп, когда столкнулся на острове с множеством суеверий в различных городах, враждовавших из-за них друг с другом. Объединив весь остров и провозгласив в едином государстве подлинную религию, он совершенно не стремился к тому, чтобы навязывать ее силой. В Утопии существует полная веротерпимость, и каждый волен мыслить бога в соответствии со своими понятиями. Идея веры требует такого разнообразия, лишь бы были соблюдены те общие положения, без которых она невозможна и о которых сказано выше.
О глубине гуманистической идеи веротерпимости свидетельствует и то, что она распространяется даже на атеистов (хотя слова этого здесь и нет) - тех, кто не верит в общерелигиозные положения. В духе своей эпохи Мор считает таких людей аморальными, но утопийцы, которым чужды всякое притворство и ложь, не заставляют их скрывать свои взгляды, не подвергают их наказанию, хотя и запрещают выступать с ними перед толпой.
Главные ревнители религии в Утопии выборные священники (в том числе и женщины). Они явно противопоставлены множеству (если не большинству) тогдашних служителей церкви, ибо их главная особенность - исключительное благочестие, безупречная моральность. Обучая детей и юношество, они ставят последнюю выше их интеллек-туального развития. Эти жрецы морали пользуются среди утопийцев наибольшим авторитетом по сравнению со всеми другими должностными лицами.
Появление в ренессансной политической мысли как социальных утопий, так и планов политических реформ, устремленных в будущее, свидетельствовало о глубокой перестройке общественной и философской мысли под воздействием бурного социально-экономического развития эпохи первоначального накопления и обострения классовых противоречий. Если средневековая мысль устремлена в прошлое, к традиции как вопло-щению неизменной вечности, а в будущем видит лишь осуществление эсхатологического завершения земной драмы человека, т.е. иную, но тоже вечность, наступающую после Страшного суда, то гуманистическая мысль осуществляет поворот к будущему, в которое устремлены как мечты и чаяния, так и конкретные планы социальных и политических реформ. Вера в могущество человека и его разума проявилась и в самой идее рационального исправления недостатков существующего общественного устройства, и в попытке конструирования идеального, лишенного недостатков, бесклассового общества.
В этой обращенности к будущему сказалось новое, характерное для философской мысли эпохи Возрождения понимание направленности времени, пролагавшее путь к пониманию прогрессивного развития человека и общества, возможности осуществления «рая на земле» на земле в результате собственных усилий.