Научные сообщества и их исторические типы
(Вер. 1)
Наука - сфера человеческой деятельности, направленная на производство новых знаний. Она возникает вслед за отделением умственного труда от физического и превращения познавательной деятельности в специфический род занятий, особой (сперва очень малочисленной) группы людей. Важной формой организации современной науки является научное сообщество.
Сообщество неоднородно, оно состоит из множества специализированных по дисциплинам сообществ различающихся специальностью и сходной научной подготовкой. Само понятие «научное сообщество» ввел в обиход Майкл Полани, хотя его аналоги - «республика ученых», «научная школа», «невидимый колледж» и другие имели давнее происхождение. Есть свидетельства, что еще в XVII в. аббат М. Марсанн был организатором «незримого колледжа». Полани это понятие понадобилось для фиксации в рамках концепции личного знания условий свободной коммуникации ученых и необходимости сохранения научных традиций.
Уже в XII-XIII веках в Западной Европе возникают первые университеты (первые прообразы научных сообщества) (Болонский, Парижский Оксфордский), которые становятся первыми научными центрами в области исследования природных явлений. Но данный период времени эти образования достаточно аморфны в силу того, что университеты довольно часто закрывались и открывались. Все это приводило к постоянной смене как преподавателей, так и средневековых студентов. В тот период также соответственно не было каких-либо научных, центров объединяющих ученых. В XVII-XVIII веках возникают первые академии наук и организуются научные общества, которые в основном были расплывчаты, и носили формальный характер. Обычно называют 1662г., год образования Лондонского королевского общества естествоиспытателей, утвержденного Королевской хартией, как дату рождения науки. В 1666г. в Париже появляется Академия наук. Лондонское королевское общество объединяет ученых-любителей в добровольную организацию, устав которой был сформулирован Робертом Гуком. В нем было записано, что цель общества - «совершенствование знания о естественных предметах, всех полезных искусствах с помощью экспериментов (не вмешиваясь в богословие, метафизику, мораль, политику, грамматику, риторику или логику»). Королевское общество стремилось поддерживать экзальтированный эмпиризм. Работы, выполненные другим нормам, отвергались. И как правило основным способом передачи информации была переписка по изучаемой проблеме, т.е личные встречи не практиковались между учеными. В ХVIII веке в Германии образуются профессиональные национальные сообщества, например сообщества Химиков. В конце ХVIII - начале ХIХ в. образуются научные сообщества современного типа, в которых есть устав, распределены обязанности, причем эти научные сообщества уже не носят формальный характер, как было до этого.
На рубеже XIX-XX веков возникает новый способ организации науки - крупные научные институты и лаборатории. В начале ХХ в. преобладала следующая точка зрения на ученого: деятельность ученого по производству нового типа знания научного и складывающиеся на этой основе отношения между учеными воспринимались как нечто отличительное от социальных отношений в сфере политики или производства.
В XX веке концентрация и централизация науки вызвала к жизни появление общенациональных и международных организаций и центров.
Признание во второй половине ХХ. в. многообразия форм социальности в науке привело к повышению внимания исследователей к субъекту научной деятельности. Во второй половине ХХ века специальным предметом изучения становится внутренняя социальность науки, оформившаяся, прежде всего в научном сообществе.
Мы можем охарактеризовать научное сообщество как форму совместной организации деятельности ученых, при которой регулирующие взаимоотношения и нормы между учеными, вырабатываются и поддерживаются ими самими. Это позволяет научному сообществу выступать в качестве целого единого во взаимодействиях социального института науки с другими национальными институтами, с государством и обществом.
В середине XX века формой организации науки в нашей стране становятся НИИ, на базе которых создаются научные центры, кроме того, были созданы научные советы по комплексным проблемам - неформальные объединения ученых - научные школы, в которых разрабатываются научные идеи, сформулированные лидером школы (школа Королева, Иоффе и т. п.).
Признаком принадлежности к научному сообществу является научная деятельность. Членами сообщества могут быть как ученые, посвятившие себя чисто исследовательской деятельности, так и ученые, сочетающие в себе научно-исследовательскую и преподавательскую деятельность, а также ученые, работающие в промышленности и осуществляющие прикладные исследования и разработки.
(Вер. 2) Научное сообщество – понятие, обозначающее одну из структурных единиц науки. Научное сообщество объединяет ученых, принадлежащих, как правило, к одной научной дисциплине, работающих в одном научном направлении, придерживающихся общих теоретических оснований, принципов и методов решения исследовательских задач. Научное сообщество состоит из исследователей определенной научной специальности, которые получили сходное образование и профессиональные навыки, в процессе обучения усвоили одну и ту же учебную литературу и извлекли из нее одни и те же уроки. Члены научного сообщества считают себя и рассматриваются другими в качестве единственных людей, ответственных за разработку той или иной системы разделяемых ими целей, включая и обучение учеников и последователей. В таких группах коммуникация бывает относительно полной, а профессиональные суждения относительно единодушными. Коммуникации же между обособленными научными сообществами иногда затруднительны, между отдельными сообществами может существовать соперничество и конкуренция.
Историческое развитие институциональных форм научной деятельности идет от античных философско-научных школ (пифагорейцы, школы Платона, Аристотеля и др.). Особенностью этих школ было то, что знание в них разрабатывали и хранили не жрецы, а светские люди, поэтому знанию не придавался сакральный характер. Различные учения обсуждались в критических дискуссиях, им обучали способных к науке молодых людей. Благодаря этому за короткий по историческим меркам период в рамках этих школ были созданы основы целого ряда наук (математики, физики, биологии, социологии, психологии и т.п.). Эти науки, особенно в школе Аристотеля, стали приобретать вид научных дисциплин, в рамках которых велись систематические исследования, накапливался корпус текстов, обучалась научная смена.
В период раннего средневековья центрами хранения знания стали монастыри и школы при церквях. В них складывается система религиозного образования, ставящего цель искоренения языческих представлений и насаждения христианских ценностей. Хотя о науке как таковой здесь говорить нельзя, во многих монастырских школах были библиотеки и скриптории, где занимались перепиской книг. В них также сложилась дисциплинарная структура знания, передаваемая в ходе обучения. В эпоху расцвета средневековой культуры, 12-13 вв., возникли университеты, которые объединили в себе две функции: получение высшего образования и обеспечение научной работы. Университеты были созданы практически во всех европейских столицах, а также во многих крупных городах (к 1500 г. их насчитывалось около 80). Университетская среда сформировала в Европе наднациональную корпорацию интеллектуалов, чему способствовала латынь как интернациональный язык людей, причастных к знанию. Вместе с тем средневековый университет был сообществом людей учения, но не ученых в современном смысле слова, поскольку главной целью их занятий было не получение нового знания, но сохранение и упорядочение имеющегося знания и передача его посредством обучения молодым людям, выбравшим карьеру священников, юристов или врачей.
Можно выделить следующие основные стадии развития институтов науки: любительскую науку, академическую науку, университетскую науку и науку, связанную с промышленностью, государственными программами и военными исследованиями. Новый тип науки возник вне или на периферии основных социальных институтов европейского общества конца 16 – начала 17 вв. Ни государство, ни церковь, ни университетская среда, сохранявшая каноны схоластики, не оказывали поддержки научным исследованиям. В этот период научная деятельность осуществлялась в основном как любительское занятие людей, которые были достаточно состоятельны или же зарабатывали на жизнь в других сферах социальной деятельности. Типичной также была форма патронажа, когда неформальная группа ученых получала покровительство от крупного вельможи или магната. Такие небольшие сообщества интеллектуалов существовали с эпохи Возрождения и с оглядкой на античные философские школы нередко именовали себя «академиями».
Первые институты академической науки в современном смысле слова - Лондонское королевское общество (1660), Парижская академия наук (1666) – возникли как самоуправляемые научные сообщества в результате подъема экспериментальных исследований и общего повышения социального статуса науки. Академии сразу же получили государственную поддержку, а их члены – различные социальные привилегии. Академии 17-18 вв. способствовали формированию национальных научных сообществ, поскольку основывали научные журналы, печатали труды на национальных языках. Однако число их членов было невелико, практическую пользу наука еще не приносила. Наряду с академической сохранялась и любительская наука, которая стала в основном «бюргерской» и практиковалась как любительское занятие людей среднего класса, уделявших ей лишь часть своего времени.
Постепенный рост массива знания, обеспечиваемый этими институтами, в начале 19 в. привел к проблемам, без решения которых дальнейшее развитие науки уже не могло продолжаться. Освоение необходимого для исследований объема знания требовало длительной профессиональной подготовки. Решение этих проблем привело к институциональной революции в науке, в результате которой научное сообщество заняло новое место в институциональной структуре общества, обеспечившее ученым условия и средства для специализированной научной деятельности, которая еще оставалась малопродуктивной с экономической точки зрения. Этим институтом стал университет нового типа, основными принципами которого стали академические свободы и единство исследования и преподавания. Новый тип университета противостоял как средневековой университетской корпорации, так и университету эпохи Просвещения, готовящего специалистов и чиновников для государственных нужд. В наиболее четком виде этот институт был реализован в Берлинском университете, основанном в 1808 г. по концепции В. фон Гумбольдта. Модель университета, в котором ведутся научные исследования, организуются лаборатории, с теми или иными модификациями была реализована в ведущих европейских странах и США.
В конце 19 в. наряду с университетской наукой стала формироваться промышленная наука. Фактически, все сегодняшние живые и плодотворные исследования - междисциплинарные, будь то генетика, астрофизика, география или социология с психологией.
Наука и бизнес
В нашей стране наука и бизнес выглядят антагонистами. Когда у нас была мощная, поражавшая весь мир своими свершениями наука, то не было бизнеса, по крайней мере, легального. Когда появился бизнес, начался развал науки. А по данным опросов, нынешние родители хотят видеть своих отпрысков не учеными и космонавтами, как в советское время, а бизнесменами и политиками, считая эти типы карьеры явными антиподами. Тем не менее наука и бизнес вовсе не антагонистичны, а, напротив, в нормальном обществе предполагают друг друга и имеют много общего.
1. Общие корни
Первое, что сближает науку и бизнес, - это их общие корни, вырастающие из протестантской этики. Тесная связь с нею предпринимательства и вообще "духа капитализма", впервые продемонстрированная М. Вебером, приобрела редкий в социальных науках статус рассматриваемой истины и сейчас прописана в учебниках. Р. Мертоном и его последователями столь же убедительно доказана неразрывная связь с этой этикой и науки Нового времени. Да и вообще все основные источники формирования предпринимательской активности одновременно послужили и условиями развития науки.
Например, индивидуализм, явившийся одним из главных порождений протестантской этики, сыграл первостепенную роль в формировании таких предпосылок предпринимательства, как самостоятельность, независимость и ответственность личности. Он же стал основой формирования атомистически-механистического стиля мышления, характерного для науки Нового времени. "Этический индивидуализм ("индивидуум" - латинский перевод греческого "атом") и естественнонаучный атомизм (корпускуляризм) в XVII - начале XVIII в. воспринимались как различные аспекты единого мироощущения, согласно которому основополагающими элементами природного и социального бытия являются самостоятельные индивиды (атомы, корпускулы), взаимодействие между которыми осуществляется внешне регулируемым, механическим образом и подчиняется жестким законам".
Близкую роль сыграл и свойственный протестантизму культ терпения. Производные от него "умеренность, воздержание, труд как самоценность, самодисциплина и отсроченность вознаграждения" в равной мере необходимы и в бизнесе, где успех не приходит сразу, и в науке, где, как в случае М. Фарадея, для того чтобы получить результат, необходимо провести более сотни экспериментов. Прагматизм и утилитаризм, ставшие краеугольными принципами тех отношений, которые стимулировали предпринимательство, одновременно были основными ориентирами науки Нового времени, нацеленной в первую очередь на достижение практических результатов. Как показывает Р. Мертон, практически все исследования ее основателей помимо чисто научной имели еще и отчетливо выраженную практическую цель - так же, как и усилия предпринимателей.
Синхронное влияние на науку и бизнес оказали и обусловленные протестантизмом установки, которые в истории человечества приобрели преимущественно политическое звучание, например идеи свободы, равенства и т.п. В мире бизнеса они немало содействовали свободе предпринимательства, разрушению чуждой его духу системе кастовых отношений, утверждению равноправия предпринимателей, побуждавшего их к соблюдению единых правил игры, уважению друг к другу, честности и взаимной ответственности.
В науке соответствующие принципы проявили себя тем, что сделали возможными свободный обмен мнениями, дискуссии, утверждение кредо "подвергай все сомнению" и т.д., породив то, что Р. Мертон называет "тотальной гносеологической установкой" . И, как подчеркивает другой классик социологии науки - Б. Барбер, "активность в этом мире, противостоявшая ориентации на потустороннюю жизнь, либерализм в противоположность авторитаризму, активное воздействие на мир, а не пассивное приспособление к нему, равенство, противопоставленное неравенству, - все эти ценности составили основу развития науки".
Но, пожалуй, самый мощный общий корень науки и предпринимательства пророс в виде рационализма. Наука Нового времени характеризуется как эмпирический рационализм, поскольку основана, во-первых, на эксперименте, во-вторых, на постулатах о принципиальной познаваемости мира, возможности его улучшения с помощью знания, необходимости подчинения человеческих аффектов, да и всей социальной жизни разуму, который воплощает в себе наука. В мире же бизнеса рационализм имел два основных проявления. Во-первых, сделал основой предпринимательского действия расчет, опирающийся на математику как средство, на взвешивание потенциальных потерь и приобретений - как стратегию. Во-вторых, приучил людей к откладыванию полученной прибыли, самоограничению и отрицанию нерационального мотовства в ее использовании, которые сделали возможными аккумуляцию капитала и его разумное размещение.
Наука и предпринимательство, конечно, не могли не оказывать и прямого влияния друг на друга. Как отмечает М. Вебер, предпринимательство с первых своих шагов опиралось на научное знание (например, на географическое или математическое) и на основанные на этом знании технические изобретения. Наука же "получала сильную стимуляцию со стороны капиталистических интересов и их практического воплощения".
При наличии единой корневой системы науки и предпринимательства неудивительно, что когда и то, и другое из факультативной и эпизодической деятельности превратилось в профессию, между учеными и предпринимателями обнаружилось много общего. И очень символичны распространенный образ науки как "рынка идей" или нарисованный А. Зиманом образ ученого как "купца истины", который торгует произведенным им знанием точно так же, как любой другой купец торгует своим товаром [7], неизбежно обладая рядом качеств предпринимателя. Это утверждение можно развернуть и в противоположную сторону, распространив его на первых предпринимателей, которые, совершая Великие географические открытия, предпринимали действия, характерные для ученых.
В типовом облике современных ученых и бизнесменов тоже можно обнаружить общие черты. Важнейшей среди них является так называемая мотивация достижения - сильное желание добиться успеха и сделать в своей жизни что-либо значительное. Без нее немыслим успех ни в науке, ни в бизнесе. И не случайно, как свидетельствуют эмпирические исследования, к числу профессиональных групп, для которых характерен наиболее высокий уровень мотивации достижения, принадлежат в первую очередь ученые и бизнесмены, а также политики .
2. Основная форма симбиоза
Научные парки, а также родственные им структуры - регионы науки, технополисы и бизнес-инкубаторы сейчас являются главной организационной формой симбиоза предпринимательства с наукой. Они, как правило, создаются на базе университетов и опираются на их научный потенциал. Деятельность научных парков строится на основе четырех краеугольных принципов, от реализации которых в равной мере выигрывают и наука, и бизнес.
Во-первых, создание максимально благоприятных условий для наукоемкого производства, инновационного бизнеса и, таким образом, научно-технического прогресса.
Во-вторых, максимальное сближение, в том числе и территориальное, науки, производства и бизнеса.
В-третьих, объединение под одной крышей (но не в нашем - криминальном - смысле слова) фирм, разрабатывающих различные виды наукоемкой продукции, что позволяет создать условия для продуктивного обмена идеями и опытом, достичь "эффекта агломерации" и т.д.
В-четвертых, создание для развития идей тепличных условий, обеспечение им инкубационного периода - периода "детства", в котором идеи нуждаются так же, как и люди, и, будучи выброшенными на рынок в незрелом возрасте, могут там не выжить.
Научные парки по всему миру зарекомендовали себя как одна из самых эффективных форм организации современного наукоемкого бизнеса. Взросление в лоне научных парков заметно облегчает жизнь инновационным фирмам, особенно венчурным. В большинстве западных стран более 90% таких фирм терпят крах в течение 5 лет своего существования. Если же они вырастают под крышей научных парков, то оказываются гораздо более жизнеспособными: в Великобритании, скажем, разоряются всего 3% внутрипарковых фирм. Принадлежность к научному парку приносит и другие дивиденды - например, она "стала хорошей рекламой, способствует авторитету в коммерческих кругах" и т.п.
В результате уже к концу 1980-х гг. в мире насчитывалось около 7000 научных парков. Сейчас они имеются практически при всех университетах США, при большинстве крупных университетов Европы, в таких странах как Индия, Малайзия, Таиланд, в государствах Восточной Европы, повсюду придавая бизнесу современный инновационный вид и принося ощутимые экономические результаты. В частности, общепризнано, что в успешном развитии экономики постсоциалистической Венгрии немалую роль сыграли Будапештский, Сегедский, Дебреценский, Пакшский и другие научные парки.
Но мы не были бы похожими на себя, - как говорят философы, равными самим себе, если бы одной рукой не разрушали то хорошее, что делаем другой, создавая одновременно и научные парки, и трудности, которые им приходится героически преодолевать, приобретая в процессе борьбы за существование особенности, отличающие их от зарубежных собратьев.
Первая специфическая особенность отечественных парков сопряжена с той чертой современной России, что на хорошие начинания, в отличие от внутренних войн или вилл новых русских, в стране хронически нет денег. В результате наши парки отличаются от зарубежных тем, что не получают ощутимых финансовых вливаний.
Вторая особенность отечественных парков состоит в том, что им приходится действовать в крайне искаженном правовом пространстве, мало содействующем процветанию инновационной деятельности и наукоемкого бизнеса. За рубежом научные парки имеют большие налоговые льготы, у нас же считаются обычными коммерческими структурами со всеми вытекающими отсюда последствиями. Зато при распределении кредитов у нас парки рассматриваются как некоммерческие и, соответственно, бесприбыльные организации, и поэтому научному парку, в отличие от торгово-финансовой структуры, получить кредит, в том числе в государственном банке, практически невозможно, что также разрывает одно из основных связующих звеньев между нашей наукой и отечественным бизнесом.
Если воспользоваться "трихотомией" К. Поппера, разделившего наш мир на три части - мир идей, мир людей и мир вещей, можно сказать, что в норме наука поставляет бизнесу идеи, которые он превращает в вещи. В современной же России в результате разобщенности двух основных векторов взаимодействия науки и бизнеса она поставляет ему в основном не идеи, а... людей. Так называемая "внутренняя утечка умов" - массовый переход ученых в другие сферы деятельности, и прежде всего в бизнес, наряду с внешней "утечкой" - их эмиграцией за рубеж - стала одним из символов нашего "смутного времени". Причем, хотя общественное мнение больше озабочено внешней "утечкой умов", которой посвящается много громких слов, совещаний и конференций, ее внутренняя часть более весома. На одного российского ученого, уезжающего на ПМЖ за рубеж, в последние годы приходилось десять, остающихся в нашей стране, но уходящих из науки. Российская научная диаспора за рубежом насчитывает несколько десятков тысяч ученых, в то время как в наших коммерческих структурах обосновались сотни тысяч бывших научных сотрудников. Так, опрос участников одного из форумов отечественных бизнесменов показал, что почти половину их - более 45% - составляли бывшие ученые, которых автор этого наблюдения назвал "бизнесменами поневоле" .
Экс-ученые неплохо преуспевают в бизнесе, даже в его отечественной разновидности. Уже в конце 1980-х гг., когда предпринимательская активность в нашей стране только начинала разворачиваться, в различных кооперативах, совместных и малых предприятиях трудилось свыше 100 тыс. бывших ученых, которые более оперативно, чем представители большинства других категорий населения (за исключением партийных и комсомольских работников) отреагировали на свободу препринимательства. В начале 1990-х гг. примерно треть руководителей крупных коммерческих структур составляли бывшие научные сотрудники. Одним из символов новой России стал вчерашний, вечно нуждавшийся и занимавший "трешку" до очередной получки итээр, ныне возглавляющий коммерческую структуру и разъезжающий на престижной иномарке: "Был Алфимов инженером, стал миллионером". Ну а такие экс-ученые, как Б. Березовский, К. Боровой, И. Хакамада, С. Мавроди, известны каждому.
Двойная (а то и тройная) занятость научных сотрудников ведет к утрате их научной квалификации и, естественно, наносит вред науке. Но одновременно она идет на пользу бизнесу, обогащая его навыками и знаниями, имеющимися у бизнесменов, которые числятся учеными. То же самое можно сказать и о других формах перехода ученых в бизнес: нанося немалый ущерб науке, они полезны для бизнеса. В частности, вследствие интенсивного притока выходцев из науки российский бизнес характеризуется как "самый интеллектуальный в мире".
Не в том, конечно, смысле, что он носит инновационный характер и опирается не на примитивную спекуляцию, а на наукоемкое производство, - чего нет, того нет. Но, вопреки мрачной сентенции одного из классиков русской мысли Г.П. Федотова о том, что "деловитость и интеллигентность несовместимы" [29, с. 439], более 80% отечественных предпринимателей имеют высшее образование, многие закончили элитные вузы, такие как МГУ, Физтех, МИФИ и др., а среди крупных предпринимателей, как показало одно из обследований начала 1990-х гг., 11.6% учились в аспирантуре и 38.3% имеют ученую степень. К тому же выборочные исследования свидетельствуют о том, что более 70% наших предпринимателей, по крайней мере, из числа представителей "белого" (если таковой у нас есть) и "серого" бизнеса - интеллигенты во втором поколении. Среди же 50 ведущих бизнесменов России около половины имеют инженерно-техническое образование *. В результате, как пишет П.Н. Шихирев, "один из парадоксов современной частной экономики России состоит в том, что эпоху начального накопления здесь вершат люди с вузовскими дипломами, в то время как в США будущие миллионеры, как правило, не имели даже среднего образования".
Здесь, конечно, трудно удержаться от вопроса о том, почему высокоинтеллектуальный российский бизнес одновременно так мало похож на нравы интеллигенции. Интеллектуальность далеко не всегда предполагает высокую нравственность - как в случаях вышеупомянутого С. Мавроди или нашего программиста С. Левина, благодаря предприимчивости которого американский "Сити Бэнк" недосчитался 12 млн долларов. Да и советская наука в пору престижности научного труда давала прибежище множеству далеких от ее идеалов людей.
Современный российский бизнес таков, каков он есть, - не вследствие, а вопреки его облагораживанию и, в первую очередь, интеллектуализации бывшими учеными.
Во-первых, как это ни парадоксально, в первые рыночные годы количество малых предприятий в сфере науки и научного обслуживания росло у нас быстрее, чем количество торговых фирм [32], и только отсутствие соответствующей государственной политики помешало новорожденному российскому бизнесу пойти именно этим путем. Тем не менее в 1995 г. численность работающих на таких предприятиях достигла 362 тыс. человек, что составило 20% численности занятых в научно-технической сфере [32]. А в последние годы в научно-технической сфере действовало около 50 тыс. малых предприятий *.
Во-вторых, общепризнано, что наиболее развитые секторы нашего рынка - банковский, финансовый, компьютерный и т.д. - "поднимали" именно выходцы из научной среды.
В-третьих, в силу своей приверженности традициям, принятым в научной среде, и нередкой ностальгии по ней (об этом явлении см. [16]), бывшие ученые в большей степени, нежели другие категории отечественных предпринимателей, тяготеют к инновационному наукоемкому бизнесу, создавая, например, такие формы его организации, как научные парки или инкубаторы бизнеса.
Наконец, в-четвертых, выходцы из науки все же по своим морально-психологическим качествам выгодно отличаются от типовых представителей отечественного бизнеса, что дает основания для следующих характеристик: "они пока небогаты, но честны, дорожат своей репутацией и думают о будущем. Не только своем, но и России". Даже если это и преувеличение их патриотичности, по своему личностному складу они, как правило, ближе к так называемым "дельфинам", в то время как другие отечественные предприниматели явно больше напоминают "акул".
Таким образом, хотя бизнес с российским лицом мало похож на цивилизованное предпринимательство, ученые оказывают на него немалое облагораживающее влияние, без которого он был бы еще хуже.
6. Диссоциированное общество
В целом же сложившаяся у нас система взаимоотношений науки и бизнеса, во-первых, основанная на оттоке из науки в бизнес не идей, а людей, во-вторых, практически лишенная обратного влияния предпринимательства на науку, в том числе и подпитки последней деньгами, которые образуются в мире бизнеса, - весьма патологична и обречена на недолгую жизнь. Она сама себя разрушает, поскольку приближает наступление момента, когда из науки уже нечему будет "утекать".
Кроме того, хотя наука регулярно подпитывает интеллектуально другие сферы деятельности, в том числе и бизнес, причины этого процесса, характерные для современной России, тоже выглядят аномально. Если в советское время именно в науке искусственно концентрировались наиболее одаренные и честолюбивые люди при одновременной невозможности для них заниматься предпринимательством и т.п., при сверхвысоких доходах в народившемся бизнесе происходит девальвация научной карьеры, что стимулирует отток интеллекта из научного производства и таким образом, наряду с другими факторами, способствует развалу отечественной науки. Поэтому, снабжая отечественный бизнес преимущественно "мозгами", а не идеями, наша наука разрушает не только саму себя, но и без того хрупкую систему взаимодействия с бизнесом.
Патологическая система связей между наукой и бизнесом заключает в себе и более общий смысл, отражая, с одной стороны, реальное место науки в нашем обществе, с другой - одну из его главных проблем. Вопреки стереотипному мнению, что главные причины неприспособленности российской науки к рынку коренятся в ней самой - в ее неразворотливости, архаичных формах организации, советских традициях и т.п., в действительности проблема локализована на противоположном полюсе. Не отечественная наука не соответствует запросам рыночной экономики, - напротив, отечественный вариант этой экономики, основанный не на наукоемком производстве, а на торгово-финансовых операциях, не отвечает требованиям НТП и не способен ассимилировать новое научное знание. Сама же по себе российская наука обладает вполне приличным рыночным потенциалом, который проявляется в тех случаях, когда она соприкасается с нормальным, цивилизованным рынком, и именно поэтому российские ноу-хау и технологии в большинстве своем, не найдя применения в своей стране, "утекают" за рубеж.
Соответственно основная причина невостребованности науки в современной России состоит не в каких-либо специфических свойствах отечественной науки, а в отсутствии у нее нормальных взаимоотношений с нашим обществом. Из-за утраты ею своих общественно востребованных функций образовался вакуум, не заполенный новыми функциями [33].
Эта ситуация вообще очень характерна для нашего общества, которое можно назвать диссоциированным, - в том смысле, что нормальные связи между его подсистемами - наукой, бизнесом, культурой, сферой образования и т.д. - разорваны, каждая из них существует в своеобразном вакууме, а не в тесном взаимодействии с другими подсистемами, в результате чего и создается иллюзия их невостребованности, например, "ненужности" науки или культуры современной России (необходимо богатое воображение, чтобы представить себе современное общество, которому культура или науки действительно не нужны). Такое общество отличается от нормального (назовем его ассоциированным) не отсутствием какой-либо из подсистем, а именно разрывом или деформированностью связей между ними. В результате все основные слагаемые нормального общества - и наука, и бизнес, и политика и т.п. - у нас имеются, но все они мало похожи на свои аналоги в развитых странах.
В частности, современный российский бизнес мало похож на то, что называется этим словом в цивилизованных странах, во многом потому, что оторван и от системы образования, и от науки (в результате чего карьера немалой части отечественных бизнесменов развивалась по схеме ПТУ - тюрьма - банк), а отечественное предпринимательство лишено опоры на наукоемкое производство. Соответственно одной из главных задач является преодоление диссоциированности нашего общества - восстановление связей между его подсистемами; а установление нормальных связей между наукой и бизнесом необходимо и для возрождения российской науки, и для придания отечественному бизнесу цивилизованного характера.
Магистральный путь взаимовыгодного соединения науки и бизнеса общеизвестен, пройден всеми цивилизованными странами и предполагает три краеугольных принципа. Во-первых, установление симметрии в их отношениях, стимулирование такого же интереса бизнесменов к науке, который желающие подзаработать ученые имеют к бизнесу. Во-вторых, усиление обоих слагаемых системы их взаимодействия ("технологического подталкивания" и "подтягивания спросом") и обеспечение их сбалансированности. В-третьих, укрепление главного связующего звена между наукой и бизнесом - наукоемкого производства *. Эти принципы материализуются с помощью системы законов, устанавливающих налоговые, кредитные и прочие льготы для инновационного бизнеса, наукоемкого производства, инвестиций в науку, что существует во всех странах **.
* В США, например, в начале 1990-х гг. 75% общего количества ученых и инженеров работало в промышленности, где осваивалось 68% общих затрат на НИОКР, выполнялось 67% прикладных и 86% опытно-конструкторских работ (см. [33]).
** На этот путь, пройденный всеми промышленно развитыми странами, стали и постсоциалистические государства Восточной Европы. Например, в Чехии, Венгрии, Польше и др. около 50% вложений в НИОКР освобождается от налогообложения. В нашей же стране законы, призванные стимулировать научно-технический прогресс, либо не принимаются вовсе, либо (как небезызвестный указ прежнего президента РФ о том, что на науку должно выделяться не менее 4% ВВП) принимаются, но не исполняются, либо (как закон "Об использовании результатов научно-технической деятельности", передающий все права на доходы от интеллектуальной собственности... Министерству юстиции) абсурдны в своей основе.
Очевидность и повсеместно доказанная эффективность этих решений одной из ключевых проблем нашего общества - его диссоциированности - порождают только один вопрос: почему мы не делаем очевидных вещей? Вопрос, впрочем, сугубо риторический.