Философия истории: классические и неклассические интерпретации

Термин «философия истории» впервые введен в философский оборот в XVIII в. Вольтером. Использовал его также И.Г. Гер­дер в работе «Идеи о философии истории человечества» (1791). В 1822-1823 гг. Г.В.Ф. Гегель впервые прочитал лекции по философии истории, представив всеобщую историю человечества от первобытных времен до современной цивилизации. В соответствии с этим философским подходом история была поднята на более высокую ступень, где она в отличие от чисто эмпирической, т.е. устанавливающей факты, стала философской историей, понимающей их, познающей причины того, что эти факты произошли именно так, как они произошли (Коллингвуд Р.Дж. Идея истории. Автобиография. М.1980, с.110). В гегелевском понимании понятие «философия истории» и «философская всемирная философия» используются как равнозначные.

Обобщая сформированные в социальной философии подходы к феномену философии истории, можно зафиксировать, что философия истории – область философского знания, предметом которой является, с одной стороны, уяснение природы исторического процесса, выявление фундаментальных принципов и начал исторического бытия, постижение смысла, направленности и многомерности истории, с другой стороны, рефлексивно-ана­литическое осмысление специфики и структуры исторического знания, его связи с другими типами знания (донаучным, художественным, этическим, религиозным и др.) социокультурными и ценностными компонентами, раскрытие механизмов взаимодействия и специфику исторического описания (нарратива), понимания и объяснения, социального детерминизма и свободы воли в истории. Отмеченные ракурсы философии истории фиксируют, как мы видим, два ее измерения – исследование исторического бытия в целом или всемирной истории во всем ее многообразии, философский анализ исторического познания, его форм, методов, границ и особенностей.

Классические версии философии истории, которые принято называть онтологической или субстанциональной моделью философии истории (метафизикой истории) были разработаны Дж. Вико, Гердером, Гегелем, Марксом, Шпенглером, Тойнби, Бердяевым, Ясперсом и др. Проблемное поле онтологической модели философии истории включает в себя следующие моменты:

∙ природа, специфика, причины и факторы движения истории;

∙закономерности и случайности в истории;

∙направленность и смысл истории;

∙движущие силы исторического процесса;

∙прогностические модели исторического развития;

∙тематизация содержания и ритма истории;

∙характер отношения прошлого, настоящего и будущего;

∙проблема выбора путей исторического развития и т.д.

Проблемное поле критической (аналитической) философии истории охватывает такие вопросы, как:

∙природа и специфика исторического познания;

∙особенности исторического описания (нарратива);

∙понимание и объяснение в истории;

∙историческое и донаучное знание;

∙социокультурные и ценностные регулятивы исторического знания;

∙рациональное и иррациональное в историческом знании;

∙структура и методы исторического знания;

∙формирование и статус исторических фактов;

∙детерминизм, случайность и свобода воли в историческом познании и т.д.

Становление аналитической философии истории было детерминировано развитием в конце XIX в. дисциплинарно организованной науки, опредмечиванием наук о природе и «наук о духе», когда эти науки приобретали статус самостоятельных дисциплин. Традиция критической философии истории формировалась благодаря усилиям Дильтея, Виндельбанда, Риккерта, Кроче, Коллингвуда, обративших внимание на специфику и природу исторического познания, логику его развития. Существенный вклад в разработку аналитической философии истории внесли в 40-50е годы XX столетия такие представители критико-аналитической философии, как Гемпель, Дрей, М.Уайт и др. Критико-аналитическая философия истории особый импульс развития получает в XX в., когда появляется большинство работ по эпистемологии (гносеологии) и методологии исторического познания. Неслучайно критическую философию истории называют гносеологическим направлением (логикой исторического познания) в понимании предмета философии, в противоположность онтологическому, акцентирующему внимание на проблеме исторического бытия.

В русской философской традиции предпринимались попытки синтеза исторической онтологии и логико-гносеологического подхода к философии истории. Так, Н.И. Кареев в своих работах «Основные вопросы философии истории. Критика историософических идей и опыт научной теории теоретического прогресса» (тт. 1-3, 1883-1890), «Историология. Теория исторического процесса» (1915) и др. философию истории рассматривал как синтетическую дисциплину, включающую в себя теоретическую и конкретно-историческую части. Философия истории для него есть суд над историей, в соответствии с чем на историю и на социум важно смотреть глазами живой личности, включенной в социокультурную среду и исторические контексты. Таким образом, в философии истории Кареева осуществляется синтез социального и исторического знания. «Именно преображение всемирно-исторического процесса с некоторой общей точки зрения и есть основная задача философии истории» (Кареев Н.И. Общий ход всемирной истории. Очерки главнейших исторических эпох. 1993, с.14).

Аналогичную позицию в отношении синтеза онтологического направления (теория исторического процесса) и гносеологического (теория исторического познания) в философии истории занимал и русский философ и богослов Л.П.Карсавин. Философия истории, с его точки зрения, выполняет такие задачи, как: исследование первоначал исторического бытия; рассмотрение этих начал в единстве бытия и знания; познание и изображение конкретного исторического процесса в его целом, в раскрытии смысла этого процесса.

В настоящее время классическая философия истории, движимая идеей прогресса, переживает переосмысление традиционной проблематики и вырабатывает новые ракурсы исследования[13]. Ряд исследователей описывал крах классической философии истории как конец философии истории как таковой. Концепции "заката Европы", "конца истории" (Фрэнсиса Фукуямы), пост-истории и в самом деле заставляли задаться вопросом: имеет ли право на существование философия истории? Однако на самом деле мы имеем дело с подспудной актуализацией философии истории и превращением ее в важное направление европейской философской традиции.

Новый виток актуализации философии истории, однако, происходит со смещением фокуса основной проблематики. Если для классической философии истории одной из самых обсуждаемых проблем была проблема статуса истории как науки и примыкающая к ней тематика онтологических вопросов исторического процесса, то для современной философии истории основными стали вопросы вариативности исторического знания и связанная с ними проблематика повествовательного характера исторического дискурса.

Предпосылки же актуализации данной проблематики оформились уже в первой половине XX века в рамках методологии исторической науки, отталкивавшейся, прежде всего, от теории познания немецкого неокантианства. Так, Макс Вебер (1864—1920), основываясь на различении ценности и оценки, произведенном Генрихом Риккертом(1863—1936), первым обратил внимание на роль многообразия субъективных ценностей и роль "ценностных предпосылок" в научном исследовании. В бесконечном многообразии, хаосе событий и действий значимой для исследователя является лишь часть реальности. Существенное от несущественного он отделяет лишь в свете собственных культурных ценностей.

В своей широко известной работе "Открытое общество и его враги" Карл Раймунд Поппер (1902 - 1994) (1945 г.) конкретизировал эту идею применительно к историческому знанию. Он четко сформулировал взгляд на исторические теории как на "интерпретации", выражающие точку зрения историка. "…Мы могли бы написать историю человеческого прогресса по пути к свободе (содержащую, например, рассказ о борьбе с рабством), а также историю человеческого регресса и угнетения (включающую, возможно, такие вещи, как угнетение цветных рас белой расой)", — писал К. Поппер [14].

В посмертно изданной работе "Идее истории" (1946 г.) Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) не только отстаивал право историка на "отбор, дополнение и критику" [15] материалов источника, но и высказал значимую для последующего философско-исторического дискурса идею о роли воображения в историческом повествовании. Лишь воображение историка, "заполняя лакуны в рассказах источников, придает историческому повествованию непрерывность" [16].

Однако подлинная актуализация проблемы повествовательного характера исторического дискурса произошла в середине шестидесятых годов благодаря исследованиям философа аналитической традиции Артура Данто.

В работе "Аналитическая философия истории" (1965) Данто обосновал роль повествовательного элемента в работе историка. Историографический феномен — не простая регистрация материала, не его полный и симультанный учет в некой “идеальной хронике”, но описание, имеющее структуру повествования. Эта структура задается тем, что история всегда пишется "задним числом". "Идеальный хронист" не может знать будущего. Его знает только историк. Повествовательные предложения историка всегда связаны с его временной позицией. Более того, в нем подразумеваются три временных позиции: 1) позиция описываемого события, 2) позиция события, относительно которого оно описывается, 3) позиция нарратора [17]. К примеру, "В 1713 году родился автор "Племянника Рамо". В этой фразе рождение ребенка переописывается в свете другого события — публикации знаменитого произведения.

В своей программной работе 1973 г. "Метаистория: Историческое воображение в Европе ХIХ в." американский исследователь Хейден Уайт (р. 1928) развил и дополнил идеи Данто соображениями, почерпнутыми из литературоведческих исследований. Проблему соотношения исторического рассказа и объективного ряда событий он решил как проблему форм выражения.

История — для Уайта это уже общее место — является сведением всех фактов, известных о данном периоде, только к тем, которые важны для историка. Историки и хотели бы говорить "правду, только правду и ничего, кроме правды", однако невозможно повествовать, не прибегая к фигуративной речи.

Идея нарративного характера исторического дискурса обрела свой завершенный вид в концепции французского герменевта Поля Рикёра(р. 1913). В работе "Время и рассказ" (1985) Рикёр описал нарративный дискурс в целом как раздвоившийся на историографию и художественную литературу. Характер самой истории он определил как исключительно повествовательный, что не означает сознательного нарративизма историков. Напротив, историография (особенно французская) стремится порвать с когнитивными операциями нарративного понимания. Но любая история, даже наиболее удаленная от повествовательной формы, сохраняет свою связь с нарративным пониманием, будучи производной от него[18], так как ей всегда присуще конструирование исторического времени.

Таким образом, рассмотрение проблемного поля современной философии истории с включением в нее проблемы нарративного характера исторического дискурса является актуальным направлением современной западной философии истории. Рассматривая исторические теории как интерпретации, выражающие точку зрения историка на объективный ряд событий, исследователи настаивают на том, что история доступна человеку только в заданном культурной традицией форме рассказа о ней.

Тем самым классические и современные интерпретации философии истории взаимодополняют друг друга, способствуя дальнейшему постижению смысла ее величества Истории.

Особый ракурс исследования связан с формированием такого направления философии истории и историческом познании, как психоистория.( Примечание: В данном параграфе мы опираемся на работы белорусских исследователей: Современная мировая историческая наука. М., 1996; Методология истории. Мн., 1996; Шутова О.М. Психоистория: школа и методы. Мн., 1997; Постижение истории: онтологический и гносеологический подходы. Мн., 2002 и др.)

Начало психоисторической школе положила американская психоистория 1960 гг. История представляется здесь как поле проявления человеческого взаимодействия, индивидуальных и групповых; поведение действующих лиц в истории оценивается с точки зрения психологической мотивации их поступков. Авторы психоистории близки к представителям таких направлений, как французская школа «Анналов», историческая антропология с ее разделами, ответвлениями, в т.ч., «Гендерная история», «Новая культурная история» и пр.

С целью уточнению понятий, обратимся к подходу В.М. Раньян, зафиксированному в его работе (W.M. Runyan. Psychology and Historical interpretation. N.Y., Oxford, 1988).

I	II	III	IV	V
История	История с психологическим содержанием	Психоистория	Историческая психология	Психология

Психоистория - направлена на использование психологических теорий в исторических интерпретациях;

Историческая психология - направлена на изучение трансисторических общностей или психологических структур, их элементов и взаимоотношений в истории;

История с психологическим содержанием – направлена на выяснение степени влияния психологических феноменов (человеческих мотиваций, верований, эмоций и действий), на историческое развитие.

Зафиксируем некоторые этапы «психологизации» исторического исследования. Психоистория является закономерным явлением, обусловленным всем движением исторической мысли. Еще Платон обосновывал свою теорию управления и государственности с удивительной психологической точностью. «Жизнеописания» Плутарха и даже библейские истории – первые попытки психологического изучения лидеров. Н. Макиавелли, который делал акцент на роли случая и морали как важнейших мотивов исторического процесса, считал, что знание прошлого и способность представлять будущее дают государю возможность проводить политику, которая может оказаться аморальной, но оправданной с точки зрения пользы для государства. Дж. Вико предположил, что человечество проходит в своей истории определенные циклы. Божественный промысел, предполагающий индивидуальный эгоизм и заботу об интересах всего человечества, он рассматривает как движущие силы истории. И.Кант считал, что люди по своей природе нуждаются в законах, что человеческая натура неизбежно предполагает вождя. По Гегелю, «великие люди» совершают поступки, руководствуясь подсознательными мотивами и являясь частью «мирового духа». Гердер, напротив, утверждал, что человеческая личность стабильна и предсказуема, закономерно соотносится с природной средой. В этом же ключе, рассматривали человеческую историю позитивисты, определяя ее как «социальную физику».

Существенную роль в становлении психоистории имели идеи З.Фрейда. С выходом его «Леонардо да Винчи и память его детства» (1910) традиционно связывают возникновение психоистории.

Огромное влияние на ее развитие оказали такие мыслители, как В. Дильтей, М.Блок, Л. Февр, Ф. Ариес и др. В. Дильтей рассматривал историю как последовательную смену психологических мировоззрений, скорее эмоциональных, чем рациональных, воплощенных, главным образом, в сочинениях литературных, религиозных и философских гениев.

Основатели французской школы «Анналов» М.Блок и Л. Февр предостерегали исследователей против искушения применять современный категории к представлениям прошлых лет. Они ориентировали историков на изучение того, как мыслили и чувствовали люди в минувшие века.

Психоистория заявила о себе как «наука об исторических мотивациях – ни больше, ни меньше». Первым применил термин «психоистория» Эрик Г. Эриксон. Начало психоистории как историографического направления часто связывают с 1958 г., с публикацией его работы «Молодой Лютер: психоанализ и история». Этой же теме посвящены такие работы Э. Эриксона как «Правда Ганди» (1969); «История жизни и исторический момент» (1975). Он использует психоанализ для понимания роли отдельных людей и событий в истории, а детский опыт считает решающим в развитии индивидуума.

Можно выделить три главные сферы исследовательских интересов психоисториков:

1. История детства (Childhood History)

2. Психобиографии (Psychobiography)

3. Психоистория групп(Group Psychohistory)

Что интересует исследователей в рамках истории детства, психогенетической теории детства? Основатели этого направления ставили перед собой цель создания науки об эволюции отношений между родителями и детьми как основной движущей силы истории. Широко известными стали работы Э. Эриксона и особенно его теория о психосоциальной идентичности – главной цели становления личности. Известна его формула: психосоциальная идентичность = биопсихологические задатки + ранний детский опыт + широкие социально-исторические и идеологические веяния.

Рассматривая историю детства на Западе, Л.де Мос выделил шесть моделей воспитания, сменяющих одна другую на протяжении веков:

· «детоубийственный» способ (от античности до IV в н.э.), характерный наличием чистого насилия над детьми, выживанием сильнейших;

· «отстраненный» способ (IV-XIII), когда начали признавать наличие души у детей;

· «двойственный» способ (XIV-XVII), который характеризуется, с одной стороны, распространением культа Марии и смягчением образа матери в искусстве, с другой – сохранением популярного «воспитания палкой»;

· «навязывающий» способ (XVIII), свидетельствующий о большом сдвиге в отношениях родителей и детей в сторону их духовного сближения, однако, осуществляющийся посредством жесткого контроля поведения детей, их мыслей и чувств со стороны родителей;

· «общественный» способ (XIX – сер. XX в.), когда приходит понимание воспитания как внушения и навязывание родительской воли постепенно сменяется процессом обучения детей, их подготовкой к успешной интеграции в общество;

· «помогающий» способ (начиная с сер. XX в.), предполагающий осознание обществом того, что сами дети лучше знают, в чем они нуждаются на каждой жизненной стадии; участие родителей в жизни своих детей путем проявления внимания, заботы и оказания помощи самоидентификации.

Движение от одной модели воспитания к другой психоисторики связывают с развитием человеческого общества. Любой регресс в процессе воспитания детей влечет за собой и регресс в социальной области.

Исторический процесс предстает перед глазами психоисториков на фоне эволюции детства. Причем немаловажное значение придается травмам. «История есть воспроизведение, «проигрывание», ранних травм, потому что все мы имеем их в той или иной степени, что и определяет наше сходство» (Л.де Мос). Распространение ядерного оружия, атомные бомбардировки Хиросимы и Нагасаки, катастрофы на атомных станциях и опасность, исходящая от них – имеют широкие травматические последствия на психику человека. Чем меньше травм, тем демократичнее общество.

Устанавливается также корреляция между способами воспитания, преобладающими психоклассами и политическими движениями. Жесткие способы воспитания, закаливания, крещения в ледяной воде и др. «кошмары» предопределили, согласно Л. Де Мос, не только сложность «проблемы отцов и детей», но и систему общественных отношений в России в целом. Технология пеленания детей («бинтования») явилась одной из предпосылок формирования несвободной личности, «зашоренности» мышления и авторитарного правления в обществе. Политические кошмары царизма и сталинизма были производными от традиционного воспитания. Черты русского характера – страх перед независимостью и ответственностью, частая смена настроений, необходимость внешнего контроля является, с точки зрения Л.де Мос, результатом длительного пеленания, эмоциональной заброшенности, холодного отношения родителей и физических наказаний, которые были широко распространены в России с давних пор.

Следующее направление психоистории – это психоистория группы как сфера психоисторических исследований. Психоистория группы (Group Psychohistory) пользуется на Западе большой популярностью. Используя средства массовой информации как зеркало, отражающее фантазии группы, психоисторики нередко высказывают оправданные предположения о развитии событий в будущем. Так, Д. Атлас в книге «Что случится в Германии?» высказал предположение о скором падении Берлинской стены и превращении Германии в единую мощную страну в Европе, за что получил прозвище «цыгана с гадательным кристаллом» ( Atlas J. Was in Deutschland passieren wird…das undewusste der Deutschen - Dussedort, 1991.- (Что случится в Германии… Бессознательное немцев).

Теоретической основой психоистории групп служит концепция толкования групповых фантазий (Group Fantasies), отражающихся в визуальных образах, изображениях, карикатурах, появляющихся в средствах массовой информации, на обложках журналов, заголовках статей в газетах и т.д. Визуальные отображения фантазий, циркулирующих среди членов данной группы, нации, коллектива, выражают карикатуристы, художники, оформители обложек.

Дж. Атлас подчеркивал, что важно «не создавать эти образы, а просто интерпретировать их». По сути дела психоистория, изучая эмоциональную жизнь наций, является более всего эмпирической дисциплиной.

Концептуальные основы психобиографии формировались в контексте особого интереса к психологии. Начало ХХ в. было ознаменовано стремительным ростом психологии как самостоятельной дисциплины, а вместе с этим и расширением поля ее интересов. С момента выхода работы З.Фрейда «Леонардо да Винчи и память его детства» (1909) психоаналитиков влекло к изучению исторических характеров. В послевоенное время появился журнал «Psychoanalysis and the Social Sciences» (1947), где публиковались материалы, посвященные проблемам взаимодействия психоанализа и истории, психоаналитической интерпретации исторических личностей. Новый этап был связан с выходом книги Э. Эриксона «Молодой Лютер» (1958).

Большой популярностью пользуются работы, посвященные изучению личностей тоталитарного типа. Одной из известных работ психоисториков является «Гитлер и нацистская Германия», созданный коллективом автором (Э. Фромм, У. Ширер, Р. Уэйтти и др.). Авторы пытаются решить вопрос о том, почему стало возможным «легализированное варварство». Гитлер никогда не выглядел как «героический лидер», скорее он был похож на «официанта из второстепенного Viennese cafe».

Психоисторики находят объяснение этому феномену в поддержке Гитлера не только невежественными, но и образованнейшими людьми своего времени. С одной стороны, он был мастером политического оппортунизма, обладавшим значительными адаптационными способностями, циником, руководствовавшимся личными амбициями и жаждой власти, застарелым невротиком, обладающим фобиями, напрямую связанными с его успехами и неудачами.

С другой стороны, Гитлер обладал чертами, общими для того поколения немцев, которые были унижены поражением в первой мировой войне и подорваны инфляцией. Из этого психоисторики делают вывод о «привлекательности» идей Гитлера и нацизма в Германии в период их прихода к власти и на ее первых порах. Нацизм в Германии победил благодаря обещанию дать индивидуумам то, чего им не доставало: чувство власти, понимание смысла существования, драматизм совместных действий (Bordy Z. The Product of Social-Psychological Malaise /Hitler and Nazi Germany. N.Y. 1987. p. 56). Химан Муслин показал, что Гитлер так и не смог преодолеть стадии роста («кризисы идентичности» по Э. Эриксону). Поэтому он всю жизнь пытался компенсировать незаконченность своей личностной самоидентификации посредством привлечения внимания, нуждаясь в восхищении и создании своего величия. Эта его страсть совпала с потребностями масс Германии иметь мессию, харизматического лидера.

Немало книг посвящено изучению детства Гитлера, его взаимоотношений с матерью, жестокости отца, его внутренним проблемам, связанным с многочисленными комплексами, которые он имел. С этой идеей роли травматического детского опыта Гитлера в становлении его личности не согласен Э. Швиаб. Он считает, что Гитлер был параноидальным психопатом, чье «падение в безумие» было обусловлено его навязчивой ненавистью к евреям.

Книга Роберта Уэйта «Психопатический бог: Адольф Гитлер» (1993) стала хрестоматийной. Факты, открытые им, свидетельствуют о психических проблемах Гитлера, их источниках и последствиях.

Выявление подсознательной мотивации поведения, показывающее болезненные черты правителей авторитарного типа (Пилсудский, Франко, Салазар) и тоталитарного типа (Сталин, Гитлер, Мао), являются традиционными в рамках психобиографии.

Психоистория, сочетая в себе сильную эмоциональную окрашенность, постоянную апелляцию к человеческим чувствам и психологическим мотивациям со скрупулезными концепциями об анализе групповых фантазий, эволюции детства, значительно расширяет проблемное поле исторической науки, философии истории. Междисциплинарные возможности философии истории при этом повышают тем самым ее гуманитарный статус, дополнительные интерпретации исторических событий и явлений и прогностические тенденции развития будущего.