Ii. 10. модель развития на уки

Итогом и концентрированным выражением фальсификационизма является схема развития научного знания, выдвигаемая Поппером. Как мы уже отмечали, фальсификационизм был порожден глубоким убеж­дением Поппера в том, что у людей нет никакого критерия истины и мы способны обнаружить и выделить лишь ложь. Из этого убеждения естественно следует: 1) понимание научного знания как набора догадок о мире — догадок, истинность которых установить нельзя, но можно обнаружить их ложность; 2) критерий демаркации — лишь то знание научно, которое фальсифицируемо; 3) метод науки — пробы и ошибки. Научные теории рассматриваются как необоснованные догадки, кото­рые мы стремимся проверить, с тем чтобы обнаружить их ошибоч­ность. Фальсифицированная теория отбрасывается, а сменяющая ее но­вая теория не имеет с ней никакой связи, напротив, она должна макси­мально отличаться от предшествующей теории. Развитие в науке нет, признается только изменение: сегодня вы вышли из дома в пальто, но на улице жарко; завтра вы выходите в рубашке, но льет дождь; послезавтра вы вооружаетесь зонтиком, однако на небе ни облачка... Вы никак не можете приноровиться к капризам погоды. Даже если однажды вам это удастся, все равно, утверждает Поппер, вы этого не поймете и останетесь недовольны. Вот очерк его фальсификационистской методологии.

Когда Поппер говорит о смене научных теорий, о росте их истин­ного содержания, о возрастании степени правдоподобия, то может сложиться впечатление, что он видит прогресс в последовательности сменяющих друг друга теорий Т1 -> Т2 -> Т3 -> ... с увеличивающимся истинным содержанием и, таким образом, накоплением истинного зна­ния о мире. Однако это впечатление обманчиво, так как до признания кумулятивности Поппер так и не доходит. Переход от Т1 к Т2 не выра­жает никакого накопления: "... наиболее весомый вклад в рост научно­го знания, который может сделать теория, состоит их новых проблем, порождаемых ею..." ^м. Наука, согласно Попперу, начинает не с наблю­дений и даже не с теорий, а с проблем. Для решения проблем мы строим теории, крушение которых порождает новые проблемы и т. д. Поэтому схема развития науки имеет следующий вид:

Здесь Р1 — первоначальная проблема; Т1, Т2, ..., Т — теории, вы­двинутые для ее решения; ЕЕ — проверка, фальсификация и устранение выдвинутых теорий; P2 — новая, более глубокая и сложная проблема, оставленная нам устраненными теориями. Из схемы видно, что про­гресс науки состоит не в накоплении знания, а только в возрастании глубины и сложности решаемых нами проблем.

На первый взгляд кажется, что модель развития Поппера верно описывает одну из сторон реального процесса развития науки: дейст­вительно, если мы сравним проблемы, решаемые наукой наших дней, с теми проблемами, которые решали Аристотель, Архимед, Галилей, Ньютон, Дарвин и все другие ученые прошлых эпох, то возникает ис­кушение сказать, что сегодня научные проблемы стали несравненно более сложными, глубокими и интересными. Увы, небольшое размыш­ление показывает, что это впечатление — хотя и лестное для нашего самолюбия — ошибочно или, по крайней мере, нуждается в уточнении.

³⁴ Поппер К. Р. Предположения и опровержения. Указ. соч., с. 336.

Попробуем согласиться с тем, что в процессе развития знания рас­тет только глубина и сложность решаемых нами проблем. Тогда встает вопрос: на каком основании мы это утверждаем? Чем определяется глубина и сложность научной проблемы? Сразу же очевидно, что нет иного ответа на этот вопрос, кроме того, который дает нам и сам Поппер: глубина и сложность проблемы определяется глубиной и сложно­стью теории, решающей эту проблему. Мы не можем оценить сравни­тельную сложность проблем, решаемых учеными, разделенными, ска­жем, двумя столетиями развития науки, иначе, как сравнив сложность теорий, разработанных учеными этих эпох. И если теории ученых более поздней эпохи покажутся нам более сложными и глубокими, это даст нам основание утверждать, что они решают более сложные и глубокие проблемы. Таким образом, в процессе развития знания прежде всего растет глубина и сложность теорий и только это дает нам некоторое основание говорить о возрастании сложности наших проблем. Однако и это еще не вполне верно.

Возрастание глубины и сложности теорий в процессе развития знания достаточно очевидно. Но так ли уж очевидно, что вместе с этим растет глубина и сложность решаемых учеными проблем? Подумаем, как оценивается успех ученого, решившего некоторую проблему и предложившего для этого новую теорию, например, достижения Эйн­штейна? Оценивая теорию относительности Эйнштейна и сложность проблем, которые она решила, мы соотносим ее с уровнем науки нача­ла XX века, а вовсе не с наукой древних греков, проблемы Эйнштейна мы сравниваем с теми проблемами, которые решали Лоренц, Пуанкаре и их современники, а не Аристотель или Галилей. Всякое научное дос­тижение тем более ценно, чем больше оно превосходит уровень науки своего времени. Оценка научных результатов всегда относительна. Это можно пояснить аналогией с оценкой спортивных достижений, напри­мер, в тяжелой атлетике. Пусть, например, спортсмен М поднял в толч­ке 150 кг, а через 20 лет спортсмен Н поднял 180 кг. Можно было бы сказать, что спортсмен Н. Намного сильнее М, "проблема", стоявшая перед ним, была гораздо сложнее, а достижение — более значительно. Однако те, кто немного знаком со спортом, не согласятся с таким ут­верждением. Они прежде всего спросят, на сколько килограмм увели­чился рекорд за время своей спортивной карьеры М и насколько это сделал Д? И если окажется, что за время своих выступлений М увели­чил рекорд, скажем, на 30 кг., а Н— только на 10, они признают, что более выдающимся спортсменом был М и он безусловно решил более сложную "проблему". С точки же зрения абсолютных цифр сегодняш­ний перворазрядник может показаться гораздо более значительным спортсменом, чем прославленные чемпионы прошлых лет.

Аналогично обстоит дело в науке. Глубина и сложность проблемы, решенной учеными, определяется тем расстоянием, на которое продви­гает фронт науки ее решение, и тем влиянием, которое оказывает это решение на соседние научные области. Именно поэтому мы считаем ве­ликими учеными таких людей, как Ньютон и Дарвин, хотя по абсолют­ному количеству знаний этих ученых превзойдут, по-видимому, совре­менные аспиранты. Оценивая глубину и сложность проблем по тому влиянию, которое оказывает их решение на науку своей эпохи, мы мо­жем сказать, что вопреки мнению Поппера, глубина и сложность науч­ных проблем по-видимому не возрастает с течением времени. Растет сложность, растет глубина наших теорий. Но это происходит потому, что каждая новая теория надстраивается над предыдущими, которые передают ей свои достижения. Изменяются и наши проблемы. Однако их глубина и сложность не зависят от уровня достигнутого знания. Во все времена были глубокие проблемы — как сегодня, так и вчера — и во все времена были мелкие и простенькие проблемы.

Если же допустить — как это делает Поппер в своей схеме, — что глубина и сложность научных проблем возрастают по мере развития знания, то мы должны признать, что каждый современный ученый работает над более сложными проблемами и, следовательно, является бо­лее значительным ученым, чем все ученые прошлых эпох. Кроме того, однажды наши проблемы могут стать настолько сложными, что мы окажемся не в состоянии решить их и развитие науки остановится.

Следствия такого рода должны сделать модель развития Поппера неприемлемой даже для него самого.

Таким образом, хотя модель развития науки, предложенная Поппером, интересна, эта модель, по-видимому, неверна: она приводит к абсурдным следствиям и совершенно не соответствует реальному по­ложению дел в науке. Модель развития Поппера — порождение и кон­центрированное выражение его фальсификационизма. И внутренняя порочность и неадекватность этой модели свидетельствует о порочно­сти фальсификационизма.