Глава 9 холм священного огня 6 страница
Мой спутник — купец из Бомбея — сидит рядом и рассказывает, что, вернувшись в город, намерен оставить торговлю. Он крайне набожен и столь же практичен. Откладывая сокровища на небесах, он не забывает откладывать сокровища в банке. Я знаком с ним около недели и считаю его любезным, сердечным и дружелюбным человеком.
— Я ухожу в том возрасте, который Судхи-бабу предсказал самым благополучным, — с горячностью поясняет он.
Это странное замечание заставляет меня, образно говоря, насторожить уши.
—А кто такой Судхи-бабу?
—А вы не знаете? Это искуснейший астролог Бенареса.
— О, всего лишь астролог! — бормочу я с легкой усмешкой.
Ибо таких типов я встречал и в пыли бомбейского большого пустыря — Майдана, и в душных лавках Калькутты; они собираются во всех интересных для путешественника местах, в любом городишке. В большинстве своем — это грязные на вид создания с дикими лохмами нечесаных волос. Печать суеверия и невежества лежит на их лицах. А весь инвентарь обычно состоит из двух или трех замусоленных книг и местного календаря, полного непонятных знаков. У меня часто появляются циничные мысли, что они рвутся направлять судьбы других людей, а сами кажутся обойденными фортуной.
— Вы меня удивляете. Разумно ли деловому человеку доверяться мерцанию звезд? Не подсказывает ли ваш здравый смысл поискать проводника получше? — добавляю я тоном доброго советчика.
Собеседник покачивает головой и снисходительно улыбается моим словам.
— А как тогда вы объясните предсказание моего ухода? Кто бы угадал, что я внезапно оставлю торговлю в столь раннем возрасте, ведь, как вы знаете, мне только год назад исполнилось сорок лет?
— Совпадение, вероятно.
— Отлично; тогда позвольте рассказать маленькую историю. Несколько лет назад я встретил великого астролога в Лахоре и по его совету занялся большими деловыми переговорами. В то время моим партнером был человек старше меня по возрасту, и он убеждал меня в излишней рискованности дела. Поэтому он не согласился со мной, отказался войти в сделку, и мы расторгли договор. Я начал дело один. И оно увенчалось маленьким успехом. Но, если бы лахорский астролог не поддержал меня, я тоже побоялся бы войти в дело.
— Так вы придерживаетесь мнения, что... Мой спутник заканчивает предложение за меня:
— Наши жизни управляются судьбой, и эта судьба предначертана звездами!
Я выражаю свое несогласие нетерпеливым жестом.
—Астрологи, которых я видел в Индии, неграмотны и тупы на вид, и я не могу себе представить, что они могут хоть кому-то дать удачный совет.
—Ах, вы не должны путать образованного ученого, вроде Судхи-бабу с этими невежами. Поистине, эти люди — шарлатаны, а он — высокообразованный брахман, живет в собственном большом доме. Он глубоко изучал предмет долгие годы и обладает множеством редчайших книг.
Мне приходит на ум, что мой спутник отнюдь не глуп. Он принадлежит к типу современных индийцев, практичных и полных энтузиазма, без колебаний пользующихся последними западными изобретениями. Он даже обошел меня в этом, ибо везет с собой прекрасную кинокамеру, а я могу похвастаться только скромным футляром «Кодака»; его слуга достает фляжку термоса и наливает холодного напитка — это упрек моему прискорбному пренебрежению отличным походным снаряжением; а из беседы я узнаю, что в Бомбее он чаще пользуется телефоном, чем я — в Европе. И он верит в астрологию! Я озадачен несовместимыми чертами его характера.
—Давайте разберемся. Вы абсолютно уверены, что карьера каждого человека и каждое мировое событие управляются звездами, хотя их удаленность от нашей планеты невозможно представить?
— Да, — отвечает он спокойно.
Я пожимаю плечами, не зная, что и сказать. С примирительным видом он говорит мне:
— Любезный господин, а почему бы вам самому не пойти и не испытать его? В вашей стране говорят: «Проверить пудинг — это съесть его». Выясните, что Судхи-бабу расскажет о вас. Я не доверчив к шарлатанам, но этому человеку верю.
—Хм. Я скептично отношусь к предсказателям. Тем не менее ловлю вас на слове. Вы возьмете меня к этому астрологу?
—Конечно. Приходите ко мне завтра на чай, и мы сходим к нему.
Мы проплываем мимо обширных дворцов, старинных храмов и маленьких святилищ, усыпанных желтыми цветами. Я равнодушно смотрю на широкие каменные ступени с толпами пилигримов, совершающих омовение, а сам размышляю, что наука льстит себе, будто она поставила преграду сверхъестественному. Я уже понял, что научное отношение ставит преграду только исследованиям. Если астролог приведет очевидные факты неизбежности судьбы — это чувство разделяет большинство его соотечественников, — я буду изучать их непредвзято.
* * *
На следующий день мой приветливый знакомый приводит меня на узкую старую улочку, бегущую сквозь нагромождение домов с плоскими крышами. Мы останавливаемся перед старым каменным домом и, миновав темный проход с низким потолком, поднимаемся по каменным ступеням узкой лестницы, где может пройти только один человек. Затем пересекаем узкую комнату и оказываемся на веранде просторного внутреннего дворика, вокруг которого построен дом.
Цепной пес приветствует нас бешеным лаем. Вдоль веранды тянется ряд больших горшков с тропическими растениями без цветов. Я иду за моим спутником в темную мрачную комнату и чуть не спотыкаюсь о разбитые каменные плиты у порога. Остановившись, я замечаю, что рыхлая земля в избытке разбросана и по комнате, и на полу веранды.
«Может быть, астролог ищет отдохновение от звездных наук в выращивании растений», — думаю я?
Мой проводник зовет астролога, и его имя отражается эхом от древних стен. Мы ждем две или три минуты, а наш новый призыв, сопровождаемый собачьим лаем, помогает разрушить молчание этого, по-видимому, заброшенного жилища. Я уже думаю, не зря ли мы пришли, когда слышу чьи-то шаги на верхнем этаже. Вскоре шарканье приближается к нашей комнате.
На пороге появляется фигура хрупкого человека со свечой в одной руке и звякающей связкой ключей — в другой. Короткая беседа в полумраке — и астролог отпирает еще одну дверь. Мы вместе проходим в новую комнату, хозяин отдергивает две тяжелые портьеры и открывает ставни на высоких окнах балкона.
Лицо астролога неожиданно озаряется светом из открытых окон. Наш хозяин кажется фигурой скорее из мира духов, чем существом из плоти и крови. Я вижу «согбенного мыслью». Его лицо подобно безжизненной маске, что в совокупности с невероятно сутулым телом и странно замедленными движениями производит сверхъестественное впечатление: Белки его глаз, создающие своей белизной резкий контраст с угольно-черными зрачками, крайне усиливают этот эффект.
Хозяин садится возле большого стола, заваленного бумагами. Он говорит на вполне приличном английском, и я уговариваю его вести беседу без помощи переводчика.
— Пожалуйста, поймите, что я пришел с вопросами, а не как сторонник вашей науки, — начинаю я.
Он кивает изящной головой.
— Понимаю. Давайте я сделаю ваш гороскоп, и вы скажете, устраивает он вас или нет.
—А какую вы берете плату?
—У меня нет твердых расценок. Люди с достатком платят мне шестьдесят рупий, другие — двадцать. Я оставляю это на ваше усмотрение.
Прежде чем говорить о будущем, я хочу проверить его знания на своем прошлом. Он соглашается. И в течение некоторого времени занимается расчетами, исходя из даты моего рождения; минут через десять нагибается к полу за креслом, разыскивая что-то в беспорядочной груде желтых бумаг и манускриптов на пальмовых листьях. Наконец он вытаскивает пачку продолговатых потрепанных карточек, рисует странную схему на листе бумаги и говорит:
— Это небесная карта времени вашего рождения. А эти санскритские тексты объясняют значение каждой части карты. Сейчас я передам вам, что сказали звезды.
С минуту он изучает схему, затем, заглядывая в одну из карточек, низким бесстрастным голосом, который так хорошо подходит к нему, говорит:
— Вы — писатель с Запада. Я не ошибаюсь?
Я согласно киваю.
Потом он рассказывает о моей юности, живо описывая несколько событий ранних лет моей жизни. В конечном счете, он определяет семь важных пунктов моего прошлого. Причем пять из них — в целом правильны, но два других совершенно неверны. Так я проверяю его возможности. Это, несомненно, честный человек. Я уже убедился, что он неспособен на умышленный обман. В первоначальном тесте 75 процентов успеха уже однозначно показывают, что астрология индусов требует научного исследования, хотя они же говорят, что эту науку нельзя назвать точной и непогрешимой.
Снова Судхи-бабу роется в своих бумагах, а затем довольно точно описывает мой характер. Потом он обрисовывает мои ментальные способности, которые и привели меня к соответствующей профессии. Поэтому когда он поднимает голову интеллектуала и спрашивает: «Все верно?» — мне нечего возразить.
Он опять перемещает бумаги, молча дальше изучает схему и начинает говорить о будущем:
— Весь мир станет вашим домом. Вы будете много путешествовать, а ваше перо всегда будет наготове для описания ваших впечатлений.
И в подобном тоне он рассуждает о будущем. Но я изменяю своим исследовательским принципам и оставляю его пророчества там, где нашел, — записанными на звездах[22]!
Напоследок он снова спрашивает, удовлетворен ли и тем, что услышал от него. Его точный рассказ о прошедших сорока годах моей жизни на этой удивительной планете, его почти полный успех в описании моего ментального «Я» — все это заставляет умолкнуть мой скептицизм.
Я спрашиваю себя: «Может ли быть такое, что этот человек просто вытягивает жребий наугад? Или вдруг это не более чем проницательная догадливость?» — но, стараясь быть беспристрастным, вынужден признать, что его прогнозы впечатляют меня. И только время может рассудить, есть ли в них что-то ценное.
Неужели моя позиция по отношению к темному вопросу судьбы, привитая западным воспитанием, может рассыпаться подобно легкому карточному домику? И что я знаю об этом предмете? — Я подхожу к окну и стою в раздумье, глядя на дом напротив и звеня серебряными рупиями в кармане.
Наконец я возвращаюсь к своему месту и к вопросам астролога.
—Почему вы считаете невозможным, что далекие звезды могут влиять на жизнь людей? — возобновляет он прерванный разговор. — Разве волны не отвечают далекой луне отливами и приливами? Разве тело женщины не подвергается изменениям каждый лунный месяц? Разве человек не сильнее подвержен депрессивным настроениям в бессолнечные дни?
—Согласен. Но это слишком притянуто к притязаниям астрологии. Разве Юпитер или Марс беспокоит, потерплю я кораблекрушение или нет?
Он смотрит на меня с невозмутимым лицом.
— Лучше считайте планеты только небесными символами. На самом деле на нас влияют не они, а через них — наше прошлое, — отвечает он. — Вы никогда не поймете истинной природы астрологии, если не примете учения, что человек рождается не один раз и что его судьба следует за ним в каждом рождении. Если он избежит расплаты за дурные дела в одном рождении, то будет наказан в следующем; а если он не вознагражден за добрые поступки на протяжении одной жизни, то непременно получит награду в следующей. Без этой доктрины о постоянном возвращении человеческой души на Землю до тех пор, пока она не станет совершенной, изменчивые судьбы отдельных людей покажутся результатом простого случая или слепой удачи. Как может такое допустить справедливый Бог? Мы верим, что, когда человек умирает, его характер, желания, мысли и воля продолжают существовать, пока однажды не войдут в новое физическое тело, придя в мир в виде новорожденного младенца. Добрые или злые дела, совершенные в прежнем рождении, будут по праву вознаграждены или наказаны в рождении настоящем или даже будущем. Так мы объясняем судьбу. Когда я говорю, что в свое время вы попадете в кораблекрушение и можете утонуть, — это движение судьбы, которую Бог в Его скрытом правосудии определил вам за какой-то неправильный поступок в прошлом рождении. Это не планеты толкают вас к кораблекрушению, а неизбежные результаты ваших прошлых дел. Планеты и их позиции только записывают эту судьбу; почему это так — я не ведаю. Человеческий ум не сумел бы выдумать астрологию; она издавна пришла к нам, открытая на пользу человеку великими искателями древних времен.
Выслушав это правдоподобное заявление, я не знаю, как его прокомментировать. Астролог привязал к судьбе душу и удачу, но ни один здравый житель Запада не позволит лишить себя права на свободу воли. Как может энергичный европеец восторженно принять, что это судьба, а не его свободный выбор управляет его жизнью? Я смотрю в замешательстве на этого согбенного мечтателя, болезненного на вид странника среди далеких знаков зодиака.
— Знаете ли вы, — говорю я ему, — что в некоторых краях на юге астрологи почитаются вторыми, сразу после священнослужителей, и ничего значительного не делается без их совета? Европейцы посмеялись бы над этим, ведь мы не доверяем предсказаниям. Нам нравится думать, что мы — свободные личности, а не злополучные жертвы неумолимой судьбы.
Астролог пожимает плечами.
— В одной из наших старых книг «Хитопадеша» заявлено: «Никто не способен избежать своей судьбы», — он дает нам осознать его слова и затем продолжает: — Что тут поделаешь? Мы должны пожинать плоды наших поступков.
Но я не могу согласиться с таким утверждением.
Пророк личных судеб поднимается с кресла. Я понимаю намек и готов уйти, но он бормочет задумчиво:
— Все во власти Бога. Ничто не избежит Его. Кто из нас по-настоящему свободен? Можете ли вы уйти туда, где Бога нет? — а у дверей он прибавляет не решительно: — Если хотите прийти снова, мы продолжим беседу на эти темы.
Я благодарю его и принимаю приглашение.
— Очень хорошо. Я жду вас завтра после заката солнца, часов около шести.
* * *
На следующий день в сумерках я возвращаюсь к дому астролога. Я не намерен принимать безоговорочно все, что он скажет мне, но также не собираюсь и отбрасывать любые его домыслы. Моя задача — выслушать его с вниманием, возможно, и поучиться, но и проверить экспериментально его утверждения. И в настоящее время я вполне готов к подобным опытам, но их основанием должны быть достаточно веские причины. Кроме того, мой гороскоп, составленный Судхи-бабу, убедил меня, что астрология индусов — не суеверная чушь. Она нуждается в более глубоком изучении. Но пока я ограничиваю ход своих мыслей моим теперешним положением и не иду далее в своих размышлениях.
Мы садимся друг напротив друга за большим письменным столом, тускло освещенным керосиновой лампой. Таким же образом освещены сегодня вечером миллионы других индийских домов.
— В этом доме четырнадцать комнат, — говорит мне астролог. — И все они заполнены древними манускриптами, по большей части на санскрите. Вот зачем мне такой большой дом, хотя я и живу один. Пойдемте, посмотрим мою коллекцию.
Он берет фонарь и ведет меня в другую комнату. Открытые ящики стоят рядами вдоль стен. Я заглядываю в один из них и вижу, что он забит бумагами и книгами. И даже на полу комнаты лежат бесчисленные бумаги, кипы пальмовых манускриптов и книг с выцветшими от времени обложками. Я беру одну связку в руки — каждый лист покрыт непонятными поблекшими знаками. Мы идем из комнаты в комнату и везде находим одну и ту же картину. Библиотека астролога производит впечатление запущенности, но он уверяет, что знает, где находится каждая книга и рукопись. Мне кажется, что в его доме собрана вся мудрость Индостана. Несомненно, многое из странных знаний Индии можно найти здесь, на этих почти неподдающихся расшифровке страницах древних манускриптов и санскритских книг.
Мы возвращаемся к своим креслам, и собеседник сообщает мне:
—Почти все мои деньги я потратил на приобретение этих манускриптов и книг. Многие из них являются раритетами и обошлись мне очень дорого. Поэтому я очень беден сегодня.
—О чем эти книги?
—О человеческой жизни и божественных тайнах. Хотя многие из них имеют отношение к астрологии.
—Так вы и философ?
—На его тонких губах появляется легкая улыбка.
—Плохой философ не станет хорошим астрологом.
—Если вы простите мое любопытство, то я надеюсь, вы не проштудировали все эти книги? Я был поражен вашей бледностью, впервые увидев вас.
— Это неудивительно, — отвечает он спокойно. — Я не ел шесть дней. Но не беспокойтесь, это не связано с деньгами. Женщина, которая приходит ежедневно готовить для меня пищу, больна и отсутствует шесть дней.
— А почему вы не позвали другую женщину?
Он качает головой.
— Нет. Мне не должна готовить женщина низшей касты. Я скорее не буду есть в течение месяца, но не позволю этому произойти. Я должен ждать выздоровления моей прислуги. Но я надеюсь на ее возвращение уже через день или два.
Я внимательно смотрю на него и замечаю священную нить «Сынов Брахмы». Тройной холщовый шнурок, прижатый под его подбородком, вешается на шею каждого ребенка брахмана и никогда не снимается до самой смерти. Так он — брахман.
—Почему вас заботят суеверные кастовые ограничения, — выпаливаю я. — Разве ваше здоровье не важнее этого?
—Это не суеверие. Каждый излучает магнетические токи, которые вполне реальны, хотя инструменты ваших западных ученых еще и не открыли их. Повар, готовя еду, воздействует на нее своим излучением — бессознательно, конечно. Поэтому повар низких личных качеств осквернит еду плохим магнетизмом, который проникнет во вкушающего эту еду.
—Какая странная теория!
—Но она верна. Я меняю тему.
—Давно ли вы стали астрологом?
—С девятнадцати лет. Я занялся этой профессией после моей женитьбы.
Ах, я понимаю.
— Нет, я не вдовец. Жизнь моя сложилась так, что уже в тринадцать лет я часто молил Бога о знании, и Он вел меня к разным людям, они учили меня и давали мне разные книги. Я был так пленен наукой, что просиживал за книгами дни и ночи напролет. Мои родители устроили мой брак. Но через несколько дней после нашей свадьбы жена разгневалась на меня и сказала: «Я вышла замуж за человека-книгу!» А на восьмой день она убежала с человеком, который использовал для бегства нашу повозку!
Судхи-бабу делает паузу. Я стараюсь удержаться от улыбки при его саркастическом замечании о жене, ведь ее быстрое бегство должно было стать сенсацией в консервативной Индии. Но пути женщины извилисты и непонятны человеческому разуму.
—Со временем я оправился от удара, — продолжает он, — и забыл ее. Но все мои чувства умерли. Я еще больше углубился в изучение астрологии и божественных тайн. И начал изучать самый великий труд, книгу Брахма Чинта.
—Быть может, вы скажете мне, о чем же эта книга?
—Ее название можно перевести, как «Божественное Созерцание», или «Поиск Брахмы», или даже «Богознание». Весь труд содержит семь тысяч страниц, но я изучил только отдельные главы, и даже их я собирал почти двадцать лет, ибо книга разрознена по частям. Я терпеливо собирал эти части через агентов в различных провинциях Индии. В ней — двенадцать главных разделов и много подразделов. Главные темы — философия, астрология, йога, жизнь после смерти и другие глубокие вопросы.
—Есть ли английский перевод этой книги?
—Никогда не слышал о таком. Даже среди индусов мало кто знает о существовании этой книги. Доселе она ревниво охранялась и держалась в тайне. Изначально она пришла из Тибета, где ее почитали как священную и разрешали изучать только избранным ученикам.
—Когда она была написана?
—Тысячи лет назад ее составил мудрец Бхригу, ом жил так давно, что я не назову вам дату. Книга учит методам йоги, которая совершенно отличается от всех остальных существующих в Индии. Вы ведь интересуетесь йогой, не так ли?
— Как вы узнали это?
Вместо ответа Судхи-бабу спокойно достает карту моего дня рождения и тычет карандашом в странные значки планетарных конфигураций и зодиакальных знаков.
— Ваш гороскоп удивляет меня. Он необычен для европейца и даже для индийца. Вы очень склонны к изучению йоги, и покровительство величайших мудрецов поможет вам глубже проникнуть в предмет. Однако вы не ограничите себя одной йогой и
станете сведущи в других разделах мистической философии.
Он останавливается и смотрит мне прямо в глаза. У меня возникает острое ощущение, что он — на пороге признания, которое раскроет его внутреннюю жизнь.
— Есть два рода мудрецов: одни эгоистично хранят свое знание для себя, а другие после достижения просвещенности щедро делятся опытом с другими искателями. Ваш гороскоп показывает, что вы почти у ворот просветления и поэтому способны услышать меня. Я готов передать свои знания вам!
Я застигнут врасплох таким странным поворотом дел. Сначала я пришел к Судхи-бабу проверять истинность индийской астрологии; потом я прихожу послушать его новые доводы в защиту их базового постулата. А теперь он неожиданно предлагает стать моим учителем в йоге!
— Если вы занимаетесь по методу Брахма Чинта, вам не нужен учитель, — продолжает он. — Ваша душа станет вашим учителем.
Я тут же понимаю свою ошибку и удивлен — не прочитал ли он мои мысли.
— Вы поражаете меня! — все, что я могу сказать.
— Я уже передавал это знание другим людям и никогда не предлагал себя в качестве учителя — только как брат и друг. Я не буду вашим учителем
в обычном смысле. Дух мудреца Бхригу просто воспользуется моим телом и умом, передавая свое учение вам.
— Как можно сочетать профессию астролога с учением йоги?
Его тонкие руки вытягиваются на поверхности стола.
— Очень просто. Я живу в мире и служу ему своим трудом, по случаю — это астрология. А во-вторых, я отказываюсь быть учителем йоги, ибо в нашей Брахма Чинта единственный признанный учитель — Бог. Он — единственный наставник, которого мы признаем. Он как вселенская душа — в нас, и Он учит нас. Смотрите на меня, как на брата, если хотите, а не как на духовного наставника. Те, у кого есть учитель, слишком склонны полагаться на него; поэтому они больше доверяются ему, а не собственной душе.
— Вы сами зависите от руководства астрологии, — парирую я быстро, — вместо собственной души.
— Вы не правы. Я уже не смотрю на свой гороскоп — фактически, я порвал его много лет назад.
Я изумлен таким утверждением. И он объясняет:
— Я нашел свет и не нуждаюсь в руководстве астрологии. Ее находят полезной лишь те, кто все еще идет в темноте. Я же полностью отдал свою жизнь в руки Господа. Я принял решение отдать ему все заботы о моем будущем или прошлом. Все посылаемое Господом я принимаю, как Его волю. Я отдал всего себя — тело, ум, действия и чувства воле Всемогущего.
— А если вам будет грозить смерть от руки убийцы, вы ничего не предпримете и тоже положитесь на Волю Божью?
— Во время опасности нужно только молиться, и я всегда — под Его защитой. Необходима молитва, а не страх. Я часто молюсь, и Господь чудесами защищает меня. Хотя у меня было много тревог, я всегда осознавал Его помощь и полностью доверял Ему во всех делах. Когда-нибудь и вы будете пренебрегать будущим с полным к нему безразличием.
—Мне нужно будет сильно измениться, чтобы это случилось, — замечаю я с сомнением.
Вы наверняка изменитесь.
—Вы уверены?
—Да, вы не избежите своей судьбы. Это духовное второе рождение — событие, идущее от Бога, ожидает его кто-то или нет.
— Вы говорите странные вещи, Судхи-бабу.
— Идея божественности — неизменный фактор моих бесед в этой стране. Индусы по сути своей религиозны и часто мучают меня вечным упоминанием о Боге. Могут ли они понять точку зрения западного скептика, который отказался от незатейливой веры ради сложного осмысления? Я считаю бесполезным и бесцельным обсуждать вопрос о Божественном в споре с астрологом. Я не жажду испробовать теологические диеты, которыми он будет потчевать меня, и сворачиваю разговор на менее спорную почву.
— Поговорим о другом, ибо Бог и я никогда не встречались.
Он смотрит на меня в упор, его странные бело-черные глаза зондируют мою душу.
—Карта вашего гороскопа не может быть неправильной, или я должен скрыть знание от неподготовленного ума. Однако звезды движутся безошибочно; сегодня вы не в силах понять это знание, но оно удержится в ваших мыслях и со временем вернется с двойной силой. И я повторяю, что готов открыть вам путь Брахма Чинта.
—А я готов учиться этому.
* * *
Вечер за вечером я посещаю старый каменный дом астролога и получаю уроки Брахма Чинта. Бледный свет лампы отбрасывает дрожащие тени на узкое лицо хозяина, когда он посвящает меня в тайны этой первозданной тибетской системы йоги [23]. Ни разу я не замечаю в нем позиции духовного превосходства или эгоистического назидания. Он — воплощенное смирение и обычно предваряет обучение фразой «В этом учении Брахма Чинта сказано...»
—Какова высшая цель йоги Брахма Чинта? — спрашиваю я однажды вечером.
—Мы ищем состояние священного транса, ибо в нем человек получает истинные доказательства, что он — это его душа. Для этого человек освобождает ум от связей с окружающим миром; предметы постепенно исчезают, и внешний мир словно пропадает. И тогда человек познает в себе душу, как живое настоящее существо; блаженство, покой и ощущение силы охватывают его. Ему нужен только простой опыт, который доказывает, что в нем эта божественная и бессмертная душа; никогда больше человек не забудет этого.
Обрывок сомнения подсказывает мой вопрос:
— Вы уверены, что это не глубокая форма самовнушения?
Подобие улыбки появляется на его губах.
— Когда мать рожает ребенка, может ли она хоть на миг сомневаться в происходящем? И, оглянувшись на свой опыт, посчитает ли она его когда-нибудь только самовнушением? Наблюдая, как ее ребенок растет подле нее год за годом, разуверится ли она когда-нибудь в его существовании? Так и труд духовного перерождения — это столь значительное событие в нашей жизни, что его невозможно забыть; все изменяется для человека. При вхождении в священный транс вакуум возникает в его уме; Бог — вы, кажется, заменяете его словом «душа», а я скажу «высшая власть» — входит и заполняет этот вакуум. Когда это происходит, невероятное счастье наполняет его. Человек чувствует великую любовь ко всему мирозданию. Наблюдателю покажется, что тело — не просто в трансе, а мертво, ибо дыхание полностью останавливается в этой высшей точке.
—Это не опасно?
—Нет. Транс достигается в полном уединении или под наблюдением друга. Я часто вхожу в священный транс и всегда могу выйти из него по своему желанию. Обычно я остаюсь в нем два или три часа, заранее намечая время его окончания. Это удивительный опыт, ибо все, что вы видите как вселенную, я вижу внутри себя. Поэтому я говорю — все, что вам нужно знать, познайте в своей душе. Когда я полностью научу вас йоге Брахма Чинта, учитель не понадобится; вам не нужно будет внешнее руководство.
—У вас самого никогда не было Учителя?
— Ни одного. Я никогда не искал их, ибо открыл тайны Брахма Чинта. Тем не менее великие Мастера приходили ко мне время от времени. Такое случалось, когда я входил в священный транс и становился осознающим во внутреннем мире. Эти великие мудрецы появлялись передо мной в их духов мой форме и в благословении клали руки на мою голову. Поэтому я повторяю, доверьтесь собственной душе, и Учителя сами придут к вам.
Две минуты задумчивого молчания. Собеседник словно окутан облаком мыслей. Затем очень тихо и смиренно этот странный наставник говорит:
— Однажды в священном трансе я видел Иисуса!
— Вы, наверное, шутите надо мной! — восклицаю я.
Но он не спешит объясниться. Наоборот, он вдруг выкатывает белки глаз пугающим образом. Проходит минута напряженного молчания; и лишь когда его глаза начинают приобретать нормальный вид, я успокаиваюсь.
Он снова обращается ко мне, и опять слабая загадочная улыбка скрывается в уголках его губ.
— Таково величие этого священного транса, что смерть не может поймать человека во время его проведения. Некоторые йоги на тибетской стороне Гималаев упражняются в совершенствовании на этой тропе Брахма Чинта. Они скрываются в горных пещерах и входят в глубочайшую стадию священного транса. В этом состоянии останавливается пульс, сердце больше не бьется и кровь не течет по жилам недвижного тела. Любой, найдя их, решит, что они умерли. Не считайте, что они погрузились в сон, ибо они в полном сознании, как вы или я. Просто они вошли во внутренний мир и проживают более долгую жизнь. Их умы освободились от ограничений тела, они открыли целую вселенную внутри себя. Однажды они выйдут из их транса, но тогда им будет много сотен лет!
Итак, снова я слышу невероятное предание о печной человеческой жизни. По-видимому, оно будет следовать за мной по пятам, где бы я ни был под этим восточным солнцем. Но встречусь ли я с этими легендарными бессмертными когда-нибудь лицом к лицу? Откроет ли и примет ли Запад как научный и психологический вклад, эту древнюю магию, вынянченную в холодном климате Тибета? Кто знает?
* * *
Мой последний урок в фантастическом учении йоги Брахма Чинта подходит к концу. Я уговариваю астролога рискнуть покинуть дом, который он при его сидячем образе жизни и трудах редко оставляет, и размять конечности небольшой прогулкой. Мы бредем по узким улочкам, избегая шумных базаров, к реке. Несмотря на всю свою древнюю запущенность и перенаселенность, Бенарес представляет пестрое разнообразие взгляду человека, который бродит по его улицам пешком. Послеполуденный зной, поэтому мой спутник держит на плече открытый плоский зонтик, защищаясь от солнечных лучей. Его хрупкая фигура и утомленные вялые движения не позволяют идти быстро, и я меняю маршрут, сокращая наше путешествие.