Тема 11. социокультурная ситуация в россии хх века

Культура советского периода чрезвычайно неоднозначна, в ней много как плюсов, так и минусов. Мы до сих пор сохраняем слишком прочную связь с этой культурой, поэтому не можем быть полностью объективны. И серьезный культурологический анализ эпохи коммунистического строительства еще впереди. Однако уже сейчас можно сказать, что это сложная диалектическая целостность, в которой нормальные, собственно человеческие элементы странным образом уживались с тоталитаризмом, обращение к великой российской истории служило прославлению системы и так далее. Несмотря на кажущийся разрыв с предшествующей культурной традицией, культура в СССР сохранила многие черты собственно российского культурного менталитета.

До сих пор огромной проблемой остается осмысление места Октябрьской революции в истории российского государства. Часто даже в научной литературе мы сталкиваемся с утверждением, что октябрьские события 1917 года вписываются в понятие “переворота” и только. Думается, что такая точка зрения является слишком упрощенной. Действительно, коммунистические идеи были экспортированы в Россию с Запада и сама коммунистическая теория, безусловно, была продуктом западнической мысли, причем мысли наиболее радикальной. Верно и то, что коммунистические идеалы никак не были связаны с традиционной российской культурой и пропагандировались извне достаточной узкой группой революционеров. Следует, наверное, согласиться и с тем, что смена всей общественно-политической системы стала возможной, в частности, из-за недостаточной решительности и жесткости императорской, а затем и буржуазной власти (точнее, беспрецедентная жестокость, агрессивность и бескомпромиссность большевиков поставила их попросту вне конкуренции).

Вместе с тем, многие идеи коммунистов все же нашли отклик в умах широких слоев населения и тогдашней интеллигенции. Большевиками была умело использована усталость людей от Первой Мировой войны, которая приобрела крайне изнурительный и затяжной характер. Зарождающийся капитализм также не вполне импонировал сознанию российского обывателя. В нем он увидел несправедливый способ распределение материальных благ, ориентацию на утилитарно-материалистические ценности, накопление и потребительство. Монетаризм (“диктат денег”), присущий капиталистическому мировоззрению, заставил усомниться в духовных началах и нравственности этого строя. Так или иначе, но капиталистические отношения так и не вызвали восторга у значительной части интеллигенции и простого люда, что, безусловно, существенно облегчило задачу большевистской партии.

Утопия о “светлом будущем”, обществе справедливости и достатка вселяла надежду в сердце русского человека, утомленного тяжелыми условиями быта. Максималистский и идеалистический склад русского характера вполне мог принять перспективу коренных перемен и характерную для коммунистических идей устремленность в будущее. Необходимо также помнить, что одна из центральных идей новой теории - идея коллективизма - не была чужда России, для которой идеалы соборности, коллективного спасения и общинного хозяйствования являлись вполне традиционными. В дальнейшем, когда несоответствие между коммунистическими идеалами и реальной жизнью достигло своей очевидности, советской власти пришлось многократно менять свою тактику ради утверждения своего господства. И спектр мер, направленных на достижение этой цели, был весьма велик: от объявления “красного террора”, граничившего с геноцидом коренного населения страны до известных “поблажек” в духе “новой экономической политики” и прямого отступления от марксистской философии под предлогом ее “творческого переосмысления”.

Восстановление системы централизованного авторитарного государства, произошедшее в России в 1920-х годах, первоначально можно было объяснить гигантским распадом государственной системы и всех цивилизованных основ общественной жизни, явившихся следствием Октябрьской революции и гражданской войны. Но дальнейшее развитие репрессивно-манипуляторской системы сталинизма, конечно, невозможно объяснить только этим, и даже идеей И.В. Сталина о нарастании классовой борьбы по мере построения социалистического общества. Россия в форме СССР стала классическим тоталитарным государством, в котором процветал полный контроль над всеми сферами жизни общества и человека, преследовалась и уничтожалась оппозиция и инакомыслие. Главным институтом регуляции духовной жизни стала коммунистическая партия. В культуру вошел принцип партийности, требовавший от философии, общественных наук, искусства и литературы отражать интересы правящей партии и класса рабочих и крестьян. В искусстве расцвел метод социалистического реализма, о котором очень зло отозвался В.С. Гроссман в романе “Жизнь и судьба”: “Соцреализм - это волшебное зеркальце, которое на вопрос партии и правительства, кто на свете всех милее, всех румяней и белее, отвечает: ты, партия, правительство, всех румяней и белее”. В общих чертах, это метод, требовавший от художника “правдивого, исторически конкретного изображения действительности в ее революционном развитии” и сочетавшийся “с задачей воспитания трудящихся в духе социализма” (из “Устава Союза писателей СССР”, 1934 год). И надо сказать, что своих высших достижений советское искусство добилось на иных духовных путях (творчество Б. Пастернака, С. Есенина, М. Булгакова, М. Шолохова, А. Солженицына, В. Гроссмана, А. Ахматовой, С. Прокофьева, Г. Свиридова, П. Филонова, К. Васильева и других). В целом, для культуры советской эпохи характерно разделение духовной жизни общества на официальную и оппозиционную, так называемую “внутреннюю эмиграцию”.

Однако в своих глубинных основаниях культура советского периода продолжила предшествующее развитие российской культуры. Более того, сама политическая власть в определенные моменты была вынуждена негласно, но вполне целенаправленно поощрять обращение к русской истории и национальной культуре. Особенно четко это проявилось в период Великой Отечественной Войны и в годы послевоенного строительства, когда коммунистических идеалов стало явно не хватать для духовного подъема нации. Во время экстремальных для страны ситуаций советское руководство каждый раз начинало “заигрывать” с русским народом, спекулируя на его лучших качествах: силе духа, трудолюбии, всепрощении. Да и сама марксистско-ленинская идеология очень своеобразно и интересно наложилась на общую религиозность российского народа, став неким псевдорелигиозным учением. Возможно, именно потому, что власть ощущала внутреннюю духовную параллельность коммунизма и православия в сознании человека, в 1920 - 1930 годах русская православная церковь подверглась сильным репрессиям и разрушениям. А повсеместный культ вождя вполне может быть сопоставлен с обожествлением монарха, о котором мы уже говорили выше.

При всех объективных минусах СССР стала мощной державой, заставившей с собой считаться все мировое сообщество, и в этом мы видим продолжение традиций Ярослава Мудрого, Петра Первого, Екатерины Великой и других правителей, которые всеми своими делами и мыслями ратовали за величие России. Мы сделались страной стопроцентной грамотности, самыми читающими; в СССР выплавляли стали больше, чем Америка и Европа вместе взятые. И этот ряд можно продолжать долго - вопрос в том, как на это смотреть. Главное, что необходимо понять и уяснить для себя, - нельзя просто так зачеркнуть этот сложный и противоречивый период российской культурной истории, на каких бы основаниях он ни был построен.

Современная культурная ситуация вызывает немалую тревогу у культурологов. Довольно распространенным является утверждение, что развитие культуры России на настоящем этапе продолжает культурные традиции, насильственно оборванные в 1917 году. Однако перед нами достаточно отличные процессы. Лавинообразная смена ценностей и нравственных установок, захлестнувшая российскую культуру не соответствует реалиям, характерным для дореволюционной России. И это можно проследить по всем культурным составляющим. Произошла резкая переориентация российского культурного сознания на Запад, что вызвано прежде всего экономическими причинами. Однако такая зависимость культурного менталитета от внешних причин совершенно не характерна для России. Высшее руководство страны никак не озабочено сохранением и поддержанием уровня России как великой мировой державы, решая свои личные интересы (борьба за власть, за сферы влияния, наполнение собственного кошелька и т.д.), что также не включается в общую культурную традицию функционирования власти. Несмотря на возросшую активность церкви и особое внимание к ней со стороны власть предержащих, Русская Православная Церковь уже не имеет того влияния на умы и души людей, какое мы наблюдаем на протяжении многих веков российской истории. И вряд ли церковь сумеет восстановить свой прежний уровень.

Тревожной чертой современного культурного поля является формирование слоя промышленников, бизнесменов и прочих деятелей экономики, которые в принципе не заинтересованы в нормальном развитии российского государства, его экономики и культуры, наживающие немалые дивиденды на продолжащемся хаосе.

Несмотря на множественные публичные заявления нарушены и традиции российского меценатства. На современном этапе меценатство и спонсорство становятся средствами саморекламы и получения налоговых льгот, тогда как в дореволюционный период для российских меценатов был важен уже сам факт помощи, поддержки, а не только прославление собственного имени. П.М. Третьяков, основатель знаменитой Третьяковской галереи, говорил, что свое богатство он собирает лишь для того, чтобы оно снова вернулось к людям. Сейчас подобная практика достаточно редка, и можно сомневаться, что такая идеология присуща большинству современных российских меценатов.

Интересным для изучения является так называемый феномен “новых русских”, которые первыми разорвали прежнюю структуру культурной ментальности и оказались в неком свободном полете, вне каких-либо культурных и нравственных ограничений. Существующие взгляды на данную группу людей разнятся от абсолютного одобрения до полного неприятия. Для культурологов в этом вопросе важно понять, являются ли “новые русские” той кастой, которая сможет совершить культурный прорыв, радикально способствуя преобразованию всей российской культуры для существования в новых цивилизационных условиях. Однако имеется фактор, затрудняющий рассмотрение “новых русских” с таких позиций. Культура - это всегда осознание границ, тогда как “новые русские” ведущей линией своей жизни сделали закон собственного произвола.

Исследование феномена “новых русских” необходимо и потому, что они являются элементом современной российской субкультуры и существенно влияют сегодня не только на экономику России, но и на ее политику и культуру. Каковы же истоки “денежного мировоззрения” современных российских нуворишей? Российской ментальности всегда был чужд монетаристский (“денежный”) подход к жизни. Испокон веков Россия жила идеальностью и выше своего “тварного” обустройства всегда ставила обустройство духовное и нравственное. В этом великая трагедия и великая сила русского стиля жизни: устремленность к духовным основаниям мироздания, неиссякаемость духовного потенциала здесь всегда сочетались с нивелировкой бытовых ценностей, с пренебрежительным отношением к плоти и “тварной” основе человека. Уже на заре постсоветских реформ экономисты отмечали, что “в отличие от рационалистической этики поведения западноевропейца, для которого забота о личном благополучии есть общепризнанная норма поведения, поведение русского человека в значительной степени ориентировано не на получение выгод, выражаемых совокупностью потребительских благ, а на общественное признание, соответствующее общепризнанным нормам. Для российского общественного сознания поступки, связанные лишь только с личным, частным интересом, не были общепризнанной нормой...”. Поэтому дореволюционный капитализм так и не смог навязать русскому предпринимателю своей философии. Европа была подготовлена к мировоззренческому восприятию капитализма всей своей системой ценностей, начиная от антропоцентризма и индивидуализма, и заканчивая рационализмом и либерализмом. В России же (как, впрочем, и на Востоке) такого мировоззренческого фундамента не было. Не было также и времени для распространения капитализма и капиталистических отношений в полной мере. Вследствие этого, в дореволюционной России значение капитала так и не вышло за рамки чисто экономической сферы.

В годы советской власти экономическое мышление также не смогло распространиться в СССР. Вся коммунистическая идеология прямо или косвенно препятствовала этому. И сама марксистская философия, и система собственности, и воплощенный в жизнь принцип уравниловки низвели значение денег до минимума, необходимого для элементарного жизнеобеспечения. Такая государственная политика имела неоднозначные последствия. С одной стороны, сама реальная жизнь доказывала бесполезность накопления капитала; население испытывало не столько дефицит денежных средств, сколько дефицит услуг и товаров. С другой стороны, отсутствие экономического стимула, низкий уровень жизни и ощущение бесперспективности становились причиной подсознательной идеализации западных ценностей. В этом смысле, недовольство советской экономической системой формировало у людей оппозиционные чувства. Жесткие рамки экономической несвободы зачастую ассоциировались с несправедливо отнятыми возможностями к достойному обустройству предметно-эмпирического бытия. Психологически, это послужило одним из оснований монетаристского ажиотажа у значительной части предпринимательства постсоветского периода.

В “эпоху перестройки” опыт западных бизнесменов был молниеносно усвоен и перенесен на отечественную почву. Учтены были также и многовековые криминалистические уроки истории. А главное, вместе с уродливым и искусственным экономическим трафаретом, который навязывается сегодня нашей стране, неуклонно начало пробивать себе дорогу и соответствующее ему мировоззрение. Уродливая иерархия ценностей, в которой экономический элемент занимает верховное положение, была помножена на сто и “творчески” переработана. Родившийся в итоге мировоззренческий монстр превзошел все ожидания. “Моральный кодекс” “новых русских”, доведший принципы западного менталитета до своего логического и абсурдного конца, своей беспринципностью и цинизмом ошарашил даже видавших виды российских уголовников.

Скорее всего, феномен “новых русских” мог возникнуть только в России - в стране безапелляционного максимализма, где нет места компромиссам и где каждая идея, каждая черта характера доводится до крайности. Философия экономического благополучия получила уникальную возможность посмотреть на свое уродливое отражение без грима и прикрас. Как в портрете Дориана Грея “новые русские” отобразили всю суть духовного убожества современной цивилизации.

Справедливости ради необходимо заметить, что профессия предпринимателя объективно содержит в себе потенциальную угрозу монетаризации мировоззрения. Цель любой коммерческой операции - извлечение максимальной прибыли. Таким образом, универсальная оценка деятельности фирмы, проводимых ею операций, а также профессиональных качеств персонала полностью вписывается в рамки экономического эффекта. Иными словами, аксиологическая (ценностная) сторона бизнеса вполне исчерпывается шкалой денежных эквивалентов. Даже такие, казалось бы, чисто этические понятия как “порядочность”, “честность”, ”справедливость” в мире предпринимательства трансформируются в чисто рационально-экономические категории: “порядочность” партнера понимается в качестве одного из гарантов получения прибыли и не более того.

Денежная интенциональность (ориентация, направленность сознания) предпринимательства объективна и не является сама по себе искажением ценностных ориентиров, поскольку замкнута на профессиональной деятельности. Вместе с тем, бизнесмены по роду своего занятия попадают в своеобразную “группу риска”. Шкала денежных эквивалентов, необходимая и вполне уместная в ремесленных рамках, способна трансформироваться в стиль жизни и экстраполировать (перенести) критерии оценки предпринимательской деятельности на мировоззрение в целом. Гарантом против подобной экстраполяции может служить только высокий духовный потенциал человека, способность к критическому самоанализу. К сожалению, как показывает опыт российского бизнеса, такой духовной защиты у современных отечественных предпринимателей нет.

Если вспомнить историю возникновения североамериканского предпринимательства, то можно провести немало параллелей с нынешней ситуацией в российском бизнесе. Как известно, первое поколение американских мигрантов состояло из выходцев со всех концов света. Причины, заставившие людей оставлять насиженные места были далеко не праздными. Этими людьми руководили отнюдь не патриотические соображения, не вера в “светлое будущее” американской экономики и не идея построения постиндустриального общества. В своем большинстве первые североамериканские поселенцы состояли из “отбросов общества”: одни спасались от закона, другие - от неудач и разочарований собственной жизни, третьи видели в зарождающемся государстве быстрый и легкий путь обогащения. Сырая правовая база и слабый государственный контроль провоцировали недопустимые формы борьбы с конкурентами, и в итоге своеобразного “естественного отбора” смогли выжить только сильнейшие, то есть, наиболее беспринципные, лишенные нравственных и духовных “комплексов”, первопроходцы.

Нынешнее поколение российских “деловых людей” в своей основе также формируется по остаточному принципу. Прежде всего, это люди не способные к реализации своей интеллектуальной собственности, к конструктивной, созидательной деятельности, и вследствие этого, выброшенные обществом на периферию духовно-культурной жизни. В этом плане весьма показателен социальный состав “новых русских”. Это либо бывшая номенклатура, вовремя оказавшаяся возле приватизируемых предприятий, с легкостью сменившая свои коммунистические убеждения на монетаристскую психологию. Либо откровенно уголовные элементы, смекнувшие, что в условиях общественно-политической и правовой нестабильности действовать под прикрытием коммерческой вывески наиболее удобно, эффективно и безопасно. Либо это вновь пришедшая молодежь, не освоившая толком школьную программу, но зато неотягощенная какими-либо признаками мыслительного процесса.

Так или иначе, но поколение “новых русских” объединяет нравственный нигилизм, полная неспособность к духовной деятельности, монетаристская психология и, как следствие, паразитический способ существования под флагом предпринимательской деятельности. Поэтому вполне закономерно, что рост благосостояния современного российского бизнесмена вершится на фоне общего спада производства, обнищания населения, инфляции и развала экономики страны в целом.

Лучшей иллюстрацией нищеты внутреннего мира носителей монетаристской философии являются многочисленные российские клубы, стриптиз-учреждения, казино и прочие увеселительные заведения, получившие широкую популярность среди представителей “ново-русского” предпринимательства. Здесь они получают все необходимые средства для удовлетворения своих потребностей, которые, как правило, не выходят за рамки чисто физиологических отправлений. Периодические выходы в театр, покупка дорогостоящих художественных произведений и антиквариата, ставшие в последнее время модными в кругу бизнесменов, к сожалению, не свидетельствуют о культурной переориентации “новых русских”, поскольку диктуются исключительно их представлениями о “престижности” или необходимостью создания имиджа.

Серьезной отрицательной стороной современной культурной ситуации является отсутствие позитивной программы дальнейшего развития России, которая была бы одобрена социальным большинством. В обществе существуют разнонаправленные тенденции, рассекающие российскую культуру на несколько несовместимых плоскостей по национальным, экономическим, политическим признакам, что еще больше обостряет ощущение надвигающейся катастрофы. Конечно, культура, а точнее учреждения культуры продолжают свое существование, и люди по-прежнему посещают театры, выставки, концертные залы, и внешне ситуация выглядит не столь трагичной, однако самоубийство одного из ведущих академиков РАН, ставшее протестом против невыносимых условий, в которые поставлена наука, а с ней и вся культура, лишний раз подтверждает патовость положения.

В научном мире существуют самые разные концепции выхода из современного культурного кризиса, однако сложность заключается в том, и это общемировая тенденция, что гуманитарные науки утратили возможность влиять на культурные процессы, поэтому сегодня судьба культуры во всем мире, а не только в России, зависит от экономической и политической элиты.

РАЗДЕЛ IV

ЗАПАД И ВОСТОК

ТЕМА 12. ЗАПАД И ВОСТОК

Деление мира на Восток и Запад условно и меньше всего имеет собственно географическое значение. Это понятия, прежде всего, философско-культурологического характера, которые фиксируют два принципиально различных мировоззрения и пути культурного развития. Основой для такого деления послужили во многом противоположные парадигмы, лежащие в основе западноевропейской и восточно-азиатской культур. В классическом виде обобщенный социокультурный тип Запада сформировался в эпоху Нового времени и нашел свое выражение в глобальных мировоззренческих ориентациях на жесткий антропоцентризм и рационализм. Эталоном восточного типа культуры может служить Древняя Индия (в частности весьма распространенная на Востоке буддистская религиозно-философская система), которой удалось сформулировать космоцентрические взгляды и иррационально-мистический подход к человеку, обществу, природе и космосу.

Карл Густав Юнг, изучая мировоззрение Востока и Запада, пришел к выводу, что эти два очага культуры возможно рассматривать в терминах экстравертивности и интровертивности. Экстравертивный тип культуры и человека означает “обращенность вовне” и направленность на преобразование мира; интровертивный тип, напротив, обращен внутрь самого себя. Здесь трудно не согласиться с Юнгом: действительно, на протяжении веков мы наблюдаем активный и деятельный характер Запада, стремящегося подчинить себе окружающий мир, навязать ему свои “правила игры”. На Востоке же главенствует принцип запрета на иерархию элементов бытия: все в мире равноценно и составляет единый и неделимый космос. Когда восточный человек сталкивается с противоречиями между “Я” и окружающим его миром, он руководствуется правилом “измени себя”.

Тенденция к различному мировосприятию и к определению места человека в системе бытия складывается еще в древности и четко прослеживается в мифологическом сознании восточной культуры и античного мира, который можно расценивать в качестве прародителя современной западноевропейской цивилизации. Если ведическая традиция достаточно быстро преодолела антропоморфные представления и идею персонификации бога, то в античной культуре и то и другое составило фундамент картины мира. В то время, как восточный мир оперировал сложными трансцендентными понятиями, решая вопрос о соотношении космической и индивидуальной души, античный мир создает пантеон богов, как две капли воды, похожих на людей. Как не вспомнить слова Вольтера: “Бог создал человека по образу и подобию своему, а человек отплатил ему тем же”.

Человек в восточном мировоззрении всегда остается частью природы, и идея реинкарнации подтверждает это. В мифах о происхождении человека в странах неевропейской ориентации подчеркивается мысль о том, что в человеке нет ничего, что позволяло бы ему возвыситься над природой или считать себя высшей ценностью. Более того, для неевропейской мифологии характерно даже некоторое уничижение человека: согласно египетским мифам, он рождается из слез бога Ра, по древнеиндийской версии, он возникает из останков мертвого тела человека-титана Пуруши, китайская мифология предполагает, что человек произошел из паразитов, ползающих по телу умершего бога Пань-гу. Тогда как античные греки провозгласили, что человек стал результатом целенаправленной деятельности богов и возник он, ни много ни мало, как из пепла титанов.

Еще в первой половине XIX века Чаадаевым, а вслед за ним теоретиками славянофильства, был увиден и теоретически осмыслен тот факт, что культуры Востока и Запада по-разному воспринимают и осваивают окружающий мир. Начиная с эпохи Нового времени, западная цивилизация строится на основах рационализма, что обуславливает индивидуалистический крен в вопросах взаимоотношения человека и мира. Отсюда и специфическая иерархия ценностей, в которой верховное место занимает бытие личности. Отсюда же и динамичный, подвижный характер западного общества, который позволил достичь невиданных успехов в науке, технике и материальном производстве.

На Востоке господствуют внерациональные механизмы познания и освоения мира. И на основе этих механизмов создана самобытная восточная культура, где индивидуальность оказывается поглощенной универсумом, где бытие личности ориентировано на подчинение интересам целого - общины, государства, макрокосма. Восточное мировоззрение покоится на иных категориях: знанию оно часто противопоставляет понимание, изучению - вчувствование, активному мышлению - пассивное созерцание, осмыслению - переживание.

Два образа мышления - две культуры, во многом полярно противоположные. Россия же, по убеждению славянофилов, не чужда ни Западу, ни Востоку, и потому способна аккумулировать все то, что есть ценного в этих двух, так непохожих друг на друга культурах. Отсюда славянофилы выводили особое место России в историческом процессе, ее особый путь социально-политического развития.

Анализируя современную духовную жизнь, можно констатировать, что сегодня политические, правовые, межличностные отношения строятся на основе всеобъемлющего внедрения рационально-экономического стиля мышления. Но, строго говоря, так называемое “экономическое мышление” уже взяло верх не только в области политики, но и на всех уровнях духовной жизни человечества. По принципу взаимной выгоды государства осуществляют свою внешнюю и внутреннюю политику. Страны бывшего Советского Союза ориентированы на приоритет экономического интереса. Даже в сфере межличностных отношений этот принцип из разряда необходимых неуклонно переходит в разряд главенствующих. Само по себе экономическое мышление, конечно, не является чем-то греховным. Напротив, как результат многовековой практики, оно есть величайшее порождение рационалистического ума и в качестве регулятора общественных отношений безусловно несет в себе колоссальный конструктивный заряд. Беда не в том, что экономизм внедрился в наше сознание. Беда в том, что экономизм, внедрившись в наше сознание, приобрел тотальный окрас. Теоретически, экономический стиль мышления является лишь одним из способов мышления вообще и поэтому представляет собой ни что иное, как одно из проявлений “отвлеченных начал”. А любое отвлеченное начало, возведенное в абсолют, через свою гипертрофию неизбежно обречено на самоотрицание. Практически же такое самоотрицание наблюдается уже сейчас, и становится совершенно ясным, что цивилизация XXI века либо будет существовать на иных основах, либо и вовсе существовать не будет.

История ХХ века преподала человечеству наглядный и трагический урок: до тех пор, пока мышление строится на принципах абсолютного рационализма, из функций политики неминуемо выпадает осмысление и созидание существенной части духовного бытия, а следовательно - и главного представителя духовного начала - человека. На основе рационализма можно построить экономический мир или правовое государство, но никогда - нравственное или совершенное. Ибо это уже есть сфера внерационального.

Возникает вопрос: а какую альтернативу могут предложить нам идеи русских славянофилов? Толкнуть мышление на путь иррационализма, а политику отдать во власть эмоциям, интуиции, религиозной мистике? Стоит ли в решении важнейших политических вопросов отказываться от проверенной логики западной цивилизации?

Безусловно, без логики и здравого смысла невозможно ни мышление, ни любая деятельность вообще. Призывать к иррационализму как к способу ведения политики было бы верхом безумия. Речь идет об ином: нельзя строить политику на основе рационализма тотального, на основе безусловного господства логики и пресловутого “здравого смысла”. “Рано или поздно, - считает кн. В.Ф. Одоевский, - опыт заставит человека отказаться от того странного фантома, которому дали название разума, рассудка и так далее; человек начинает замечать, что по несовершенству слова силлогизм есть ни что иное, как умерщвление мысли; человек уже не в состоянии играть в ту игрушку, которая занимала древних софистов и схоластиков; он чувствует, что за силлогизмом существует нечто другое, что силлогизм не удовлетворяет души человеческой, не наполняет ее”. Н. Бердяев спрашивает: “Откуда известно, что истина всегда может быть доказана, а ложь всегда может быть опровергнута? Возможно, что ложь гораздо доказательнее истины. Доказательность есть один из соблазнов, которым мы ограждены от истины”. И в самом деле, у фашизма была не только своя идеология, но и своя логика, в чем-то очень убедительная. Сталинские репрессии и концлагеря тоже были по-своему весьма логичным воплощением “научной” теории усиления классовой борьбы. А вот нравственность, напротив, только логическим путем постичь нельзя, рационализированная этика неминуемо вырождается в право, которое, как показывает опыт общественной и политической жизни, является несовершенным регулятором как межчеловеческих, так и международных отношений.

В Священном писании сказано: “Не убий”, “Не укради”. Мало кто возьмет на себя ответственность опровергнуть эти заповеди. Но вот берется за них рациональный ум, - и выясняется, что убивать и красть не только можно, но и нужно, если этого требует некая высшая, хорошо обоснованная цель. Аналогичным образом обстоят дела и с эстетическими ценностями: рационализированное искусство оборачивается такими уродливыми феноменами как соцреализм, соц-арт и концептуализм и, в конечном счете, приводит к крушению идеалов, вкуса, царству дисгармонии.

Надо прямо признать: важные моменты бытия людей имеют внерациональный смысл. И их игнорирование уже сегодня стало причиной ряда глобальных кризисов. Ведь политика, основанная на рационально-экономическом стиле мышления, превращает не только отдельных индивидов, но и целые государства и континенты в паразитически настроенных потребителей. Полтора столетия назад князь В.Ф. Одоевский предупреждал человечество: “Одно материальное просвещение, образование одного рассудка, одного расчета, без всякого внимания к инстинктуальному [т.е. внерассудочному, внерациональному - авт.], невольному побуждению сердца, словом, одна наука без чувства религиозной любви может достигнуть высшей степени развития. Но, развившись в одном эгоистическом направлении, беспрестанно удовлетворяя потребностям человека, предупреждая все его физические желания, она растлит его, плоть победит дух...”. В жертву расчету (или прогрессу) приносится экология, всеобщая безопасность, страны “третьего мира”, словом, человечество.

Экономический стиль мышления - это своеобразный итог обостренного рационализма. И при таком подходе к осмыслению и созиданию действительности с неизбежностью оказываются проигнорированными целые пласты духовного бытия людей. Поскольку политика играет огромную роль в организации социальной жизни и способна самым непосредственным образом влиять на духовный климат общества, правильный выбор определенного стиля политического мышления представляется особенно важным. Неполноценный, однобокий анализ реальных процессов и созданная на его основе политическая программа чревата самыми непредсказуемыми и, зачастую, необратимыми последствиями. Экономический рационализм, как и любой тотальный рационализм, никогда не приводил к желаемым целям, какая бы железная аргументация за ними ни стояла. Он все время как бы выворачивался наизнанку, доводя политику “здравого смысла” до очевидного абсурда. И примеров этому в истории - не счесть.

Мы стали свидетелями парадоксального, на первый взгляд, явления. Была создана теория коммунистического преобразования общества. По гуманистической направленности - ей нет равных. За основную цель и, одновременно, ценность она принимала человека, его духовное и физическое совершенство. Не одна тысяча томов была написана в обоснование этой теории, в подтверждение ее логической состоятельности. На практике же эта теория стоила миллионов искалеченных судеб, привела к полной деградации как духовной, так и материальной жизни людей, к всплеску невиданной жестокости, к исчезновению человека. И думается, что дело тут не в логической ошибке и не в изначальной “порочности” марксистской идеологии. Ведь наблюдаемый сегодня кризис не вписывается в рамки определенной общественной системы. Даже там, где уровень материальной жизни достаточно высок, где, казалось бы, делается все для благосостояния человека, даже там степень отчужденности индивидов стала угрожающей, растет число самоубийств, стали нормой состояния всеобщей подавленности, одиночества, возродился нравственный нигилизм. Идет всемирный процесс оскудения духа.

Вместе с тем, неверно было бы считать, что современный мир неуклонно движется к своему краху, и уж совсем неуместно было бы наполнять исторический процесс эсхатологическим содержанием. Западная цивилизация лишь настолько обречена, насколько она является чисто экономической цивилизацией. Но кто сказал, что западный путь развития - суть единственно возможный путь? Только что мы взглянули на Запад, теперь подошла очередь посмотреть на Восток.

Восточная культура в целом основана на внерациональном восприятии мира, и человеку этой культуры всегда был чужда однобокая рационализация, а тем более, экономизация мышления, как крайнее ее проявление. При любых противоречиях между индивидом и окружающей его средой, восточная культура давала недвусмысленный совет: измени себя. Такая установка, культивируемая веками, безусловно, воспитывала у людей чувство социальной пассивности. Но не только. Она давала колоссальный стимул для самосовершенствования, для незаинтересованного отношения к природе, обществу, людям. Пока западная рационалистическая наука наращивала потенциал знания, восточная культура научилась понимать мир. В то время как Запад шел к “постиндустриальному обществу”, все сметая на своем пути, Восток внимательно и терпеливо вслушивался в бытие, пытаясь осознать его смысл на внерациональном уровне. И в результате, когда возникла насущная потребность в преобразовании экономической структуры общества, Восток сумел, не проходя долгого и мучительного западного пути, добиться фантастических результатов. Не случайно, что экономический прорыв стал возможен именно в Японии, Китае, Тайване, Корее, то есть в странах с нетрадиционным мировоззрением. Бережное сохранение и умножение нерациональных и неэкономизированных способов освоения мира, позволило Востоку воспользоваться результатами развития мировой цивилизации, причем, без тех чудовищных издержек, которые были бы неизбежны в случае простого дублирования западной модели. Япония, к примеру, не ставила перед собой задачи поднять свою экономику во что бы то ни стало, любыми средствами (как это было в Европе, или, скажем, как это происходит у нас). И в итоге феноменальный рост материального благосостояния вершится здесь на фоне благоговейного отношения к национальной культуре, природе и человеку. Тенденция к дегуманизации в культуре удивительным образом переплелась с рождением общества подлинного гуманизма.

Не следует, однако, идеализировать и восточный мир, возводить его в степень непререкаемого авторитета. Он также неприемлем для нас в качестве идеала или модели потенциального развития России уже потому, что мы обладаем своей собственной самобытной культурой, традицией, наконец, опытом социального устройства. Да и сама идеология подавления индивидуального начала во имя целого для русского человека означает моральную смерть (о чем свидетельствует весь “советский” период нашей истории). Феномен восточного прорыва в экономике имеет смысл рассматривать отнюдь не для того, чтобы культ Запада сменить на культ Востока. Приведенный пример является лишь наглядным подтверждением той мысли, что западному пути развития может быть альтернатива; что экономизация мышления есть хотя и прямая, но не лучшая дорога к здоровой экономике; что во внерациональных средствах освоения мира имеются конструктивные моменты; что, наконец, бережное отношение к своей собственной культуре и осторожное освоение зарубежного опыта иногда могут оказаться продуктивнее бездумного копирования чужих схем.

В самом деле, что нас может ожидать в будущем, если мы все-таки будем ориентироваться на Запад и, следовательно, будем продолжать экономизировать свое мышление? Очевидно, что в этом случае мы обречем себя на долгий и мучительный путь, не избежим дальнейшего ожесточения общества; ценности нравственного и эстетического характера надолго окажутся отодвинутыми на второй план. Дистанция между нами и Западом неизбежно сохранится, и потому любая конкуренция с ним на чисто экономических основах станет бессмысленной. Мы рискуем вступить в облике экономической державы в XXI век, век, в котором будут доминировать ценности иного, культурного плана. Мы рискуем надолго остаться олицетворением прошлого.

Каким бы неопределенным не виделось нам будущее России, необходимо помнить о том, что любая политика, любые преобразования, любые реформы должны начинаться с четкого осознания, что Россия уже есть. Россия есть как великая страна, со своей собственной великой историей, с великой культурой и великими традициями. Россия никогда не была ни Европой, ни Азией. Она всегда была именно Россией. Она и сейчас остается Россией и всегда останется только ею.

Типологические особенности западной культуры: антропоцентризм; истина на службе человека; безграничная познаваемость мира и познающая активность субъекта; совершенствование мира в соответствии с человеческими представлениями и проектами; ориентация на будущее; потребительски организованное бытие; отсутствие глубокой личной религиозной веры.

Типологические черты культуры Востока: в основе мироздания - высшая трансцендентная воля; человек на службе истине; наличие принципиально непознаваемого и самораскрывающаяся активность объекта; изменение человека как части мира в соответствии с изначальным, не человеку принадлежащим замыслом; ориентация на вечность; духовно ориентированное бытие; конкретное личное вероисповедание.

РАЗДЕЛ V

КУЛЬТУРА И ЭКОНОМИКА.

Наши рекомендации