Ечер. Воспоминание. Море. Людмила. Светлана. Лесной царь).

Первый период творчества Жуковского исследователями часто называется «элегическим», так как основным жанром его лирики становится элегия. Элегия как жанр зародилась еще в древней Греции и первоначально была связана с надгробными причитаниями и плача­ми. Русский поэт 18 века Д.Сумароков назвал элегию «плачевной музы глас». Впоследствии элегия приобрела жанровые признаки произведе­ния грустного, философского содержания, в котором поэт размышляет о вечных ценностях жизни, о смысле человеческого существования, о жизни и смерти. Как правило, такие размышления рождаются на лоне природы, бесконечной, таинственной, живущей самостоятельной жиз­нью, постоянно обновляющейся. Чаще всего поэт выбирает такое вре­мя года и суток, когда эта изменяемость и загадочность видны особенно отчетливо — это осень, весна, вечер, ночь.

Все эти особенности ярко проявляются в элегии Жуковского «Вечер» (1806).

Элегия начинается с лирического, эмоционального описания приро­ды, в котором уже проявляются типические черты поэтики Жуковского — выразительные, точные, неповторимые эпитеты (художественные определения), метафоры (скрытые сравнения, перенос особенностей одного явления на другое по сходству), олицетворения, наделяющие уме­нием мыслить и чувствовать неодушевленные предметы и явления при­роды. Например: дремлющая природа, пленительный закат, колеблющий­ся град, златые стада, «сладко в тишине у брега струй плесканье» — эпи­теты; «К протекшим дням лечу воспоминаньем», «тащиться суждено до бездны гробовой» — метафоры, «последний луч зари на башне умира­ет», «рощи спят», «лик луны» — олицетворения.

Ритмика элегии — наличие риторических обращений, вопросов и восклицаний — тоже способствует передаче нюансов душевного состояния лирического героя. Благодаря такому приему особенно явственно ощущается слияние поэта с природой, благотворное по­гружение в нее, рождающее мысли о вечном:

Ручей, виящийся по светлому песку,

Как тихая твоя гармония приятна!

С каким сверканием ты катишься в реку!

Приди, о муза благодатна!

Поэт сосредоточен на природе, поэтому замечает ее беспрестан­ное движение даже там, где на первый взгляд все может показаться застывшим и статичным. Динамика природы передается через гла­голы несовершенного вида, создающие впечатление того, что со­стояние природы меняется на наших глазах:

Все тихо: рощи спят; в окрестности покой;

Простершись на траве под ивой наклоненной,

Вниманию, как журчит, сливаяся с рекой,

Поток, кустами осененный...

Чуть слышно над ручьем колышется тростник;

Глас петела вдали уснувши будит селы...

От созерцания природы поэт переходит к грустным раздумьям о быстротечности жизни: «О дней моих весна, как быстро скры­лась ты / С твоим блаженством и страданьем!». Поэт тоскует о том, что ему уже никогда «не зреть соединенья» друзей, так радовав­ших его в молодости. Он чувствует свое одиночество:

Лишенный спутников, влача сомнений груз,

Разочарованный душою,

Тащиться осужден до бездны гробовой...

Но бесконечность и обновляемость мира природы рождают в душе поэта светлые чувства, изгоняя уныние, и поэт, «лиру соглася с сви­релью пастухов», поет «Светила возрожденье». Если в начале стихо­творения «последний луч зари на башне умирает» и земля погружа­ется в сон под зыбким и печальным светом луны ущербной, то в кон­це стихотворения ночь постепенно перетекает в утро. Жизнь про­должается. Но все же основной настрой стихотворения — печаль­ный, элегический, но печаль эта сладостна для сердца поэта: Пусть всяк идет вослед судьбе своей, Но в сердце любит незабвенных.

Элегия «Воспоминание» связана с личной драмой Жуковского, беззаветно любившего свою племянницу и ученицу Машу Прота­сову, умершую совсем молодой. Эта элегия, как и многие другие произведения Жуковского, положена на музыку и стала известным романсом. В ней говорится о сладостной боли воспоминаний, кото­рая значительней и глубже, чем отупение беспамятства:

Несчастие — об вас воспоминание!

Но более несчастье — вас забыть!

О, будь же грусть заменой упованья!

Отрада нам — о счастье слезы лить! (1816)

Элегия «Море» (1822) приветствует не гармонию покоя, а гар­монию движения, борьбы стихий и борьбы страстей, чувств. Море наполнено тревожной думой, в нем есть глубокая тайна, динамика противоположностей:

Ты живо; ты дышишь; смятенной любовью,

Тревожною думой наполнено ты,

Безмолвное море, лазурное море,

Открой мне глубокую тайну твою:

Что движет твое необъятное лоно?

Чем дышит твоя напряженная грудь?..

Обманчив твоей неподвижности вид:

Ты в бездне покойной скрываешь смятенье,

Ты, небом любуясь, дрожишь за него.

Вечное стремление моря к ясному небу оказывается неосущест­вимым. Мечта недостижима и ирреальна. Такова концепция мира поэта-романтика.

Наибольшую известность Жуковскому принесли его баллады. Бал­лада — небольшое сюжетное стихотворение, в основе которого лежит какой-либо необычный случай; многие баллады связаны с исторически­ми событиями или преданиями, с фантастическими, таинственными происшествиями, часто с трагической, мистической развязкой.

Баллада хотя и появилась в русской литературе до Жуковского, например, баллада Карамзина «Раиса», но ранние русские баллады в целом прошли незамеченными, потому что в них не было лириз­ма, одушевившего баллады Жуковского. Романтическое начало бал­лад Жуковского проявляется в тяготении к народной фантастике, экзотике, тематике средневековья, поэзии «тайн и ужасов». Глав­ное даже не в фантастике, а в понимании душевной жизни как слож­ного комплекса, имеющего и земной, и мистический смысл.

За 25 лет (1808—1833) Жуковский создал 39баллад. Основная про­блематика их — вопросы человеческого поведения и выбора между добром и злом. Источник добра и зла — всегда сама душа человече­ская и управляющие ею таинственные, необъяснимые логически по­тусторонние силы. Романтическое двоемирие предстает в образах дья­вольского и божественного начал. Борьба за душу человеческую, за ее спасение от погибели — основная коллизия баллад Жуковского. Поэта особенно волновали проблемы личной ответственности героя, его умение самому делать выбор, принимать решение.

1-я баллада Жуковского — «Людмила» (1808), по мотивам балла­ды немецкого поэта-романтика Бюргера «Ленора». Бюргер осно­вывает сюжет своей баллады на материале немецкого Средневеко­вья, а Жуковский переносит действие в Россию. Баллада написана в 1808 году и опубликована в «Вестнике Европы». Жуковский впер­вые поставил перед собой цель создания русской баллады по запад­ноевропейскому образцу. В ней широко используются приемы рус­ского фольклора: («ждет-пождет Людмила»); постоянные эпитеты («ве­тер буйный», «борзый конь»), народная песенная традиция («к пер­сям очи преклонив / тихо в терем свой идет»). В живых образах и кар­тинах раскрыт неведомый ранее русской читающей публике мир ро­мантически настроенной личности, устремленной в неведомое. В ней затрагивается тема любви и смерти. Героиня не верит в вечную силу любви и жаждет смерти не в надежде на сладкий час соединения влюб­ленных, а в полной безнадежности:

Милый друг, всему конец.

Что прошло — невозвратимо,

Небо к нам неумолимо.

Неверие в загробную встречу с любимым привело героиню к тому, что они соединяются не в вечной жизни, а в вечной смерти, в холодном гробу:

Расступись, моя могила,

Гроб, откройся, полно жить!

Дважды сердцу не любить!

Нам постель — темна могила,

Завес — саван гробовой.

Сладко спать в земле сырой!

Героиня изменила романтическому миропониманию. «Верь тому, что сердце скажет», — призывал Жуковский. — «Сердце верить отказа­лось», — в отчаянии признается Людмила. Людмила пожелала смерти и получила ее. Однако смысл баллады не сводится к религиозно-мораль­ной идее. Романтизм «Людмилы» заключается, по словам Белинского, не только в содержании, но и в «фантастическом колорите красок, ко­торыми оживлена местами эта по-детски простодушная легенда». Одно из самых впечатляющих мест баллады — это встреча Людмилы со сво­им мертвым женихом. В отличие от первоисточника, изобилующего натуралистическими картинами (безглазый череп, кожа, слезающая с костей), в «Людмиле» данный эпизод описан в мистико-романтических тонах, не столь антиэстетически (мутный взор, впалые ланиты; сава­ном обвит). Погибший жених находится под властью скорее демониче­ских, нежели божественных сил.

В 1813 году в «Вестнике Европы» Жуковский напечатал новую балладу на тот же сюжет — «Светлану» — самую известную из всех его баллад, и в то же время больше, чем другие, отходящую от канонов жанра.

Сюжет заключен в рамки крещенского гадания девушек, кото­рое обещает рассказать об их будущем. Исчезает одно из важных свойств романтической баллады — немотивированность мистики, чудес. В «Светлане» сверхъестественные события объяснены сном героини во время гадания. Да и соединение героев происходит не в сырой могиле, а в храме, куда привозит Светлану ее жених. Жених-мертвец в «Светлане» имеет христианский облик: «на лбу венец, в ногах икона, затворены очи». На грудь жениху Светланы вспорхнул голубок. Голубь — символ мира и жизни, недаром он спасает Свет­лану от смерти. Угрожающее Светлане соединение с мертвецом ока­залось лишь мрачным сновидением под влиянием гадания, и, проснув­шись, Светлана возвращается в привычную обстановку, а действие приходит к благополучной развязке: появляется живой и по-преж­нему любящий жених. Светлана, в отличие от Людмилы, не возроп­тала на судьбу и за это вознаграждена, обрела счастье. Она просит Бога вернуть ей любимого, и ее просьба выполнена.

Поэт, в сущности, отказывается от балладной фантастики, от таинственного и ужасного, не боясь ввести в балладу даже элемент шутки, хотя это противоречило жанровой традиции.

Баллада явилась свадебным подарком Жуковского племяннице Александре Протасовой, младшей сестре Маши, и к внежанровым ее особенностям относится и послесловие-посвящение:

Лучший друг нам в жизни сей

Вера в провиденье.

Благ зиждителя закон:

Здесь несчастье — лживый сон,

Счастье — пробужденье.

Особое место среди баллад Жуковского занимает «Лесной царь», (1818) вольный перевод одноименной баллады Гете. Очень глубо­кий и тонкий анализ оригинала и перевода дала М. Цветаева в ис­следовании «Два «Лесных царя». Она приходит к выводу: «Вещи равновелики. Лучше перевести «Лесного царя», чем это сделал Жу­ковский, нельзя... Два «Лесных царя». Две вариации на одну тему, два видения одной вещи... »

В структуре баллады есть и общее, и отличительное от других баллад Жуковского. Общее в мистике и недосказанности, в моти­вах загробного мира. Важным сюжетным элементом, связывающим перечисленные выше баллады, является скачка в неизвестность. Как правило, действие происходит поздним вечером, произведения за­канчиваются трагически. Отличие «Лесного царя» от других бал­лад Жуковского — в предельном лаконизме и недосказанности, в отсутствии любовной интриги, всем понятной трагедии разлучен­ных влюбленных. Поэт как бы останавливается перед непостижи­мой тайной бытия, жизни и смерти.

Невыразимое

В 1819 году Жуковский пишет стихотворение «Невыразимое», в котором он, как и большинство поэтов, пытается дать ответ на вопрос о том, зачем нужна поэзия, в чем ее смысл. Стихотворение отличается изысканностью содержания и формы, точностью в определении слож­нейших философских и эстетических категорий. Начинается стихотво­рение с гимна красоте и многообразию окружающего мира. Описать адекватно этот мир — сложная, но выполнимая задача для талантливо­го поэта: «Есть слова для их блестящей красоты». Но это не является конечной целью искусства и его истинной целью. Высшей целью ис­кусства является передача тайной, глубинной красоты Вселенной, ко­торая свидетельствует о гармонии мира в целом, то есть о присутствии «Создателя в созданьи», Бога в каждой крупице бытия. Но задача эта трудна, почти невыполнима. Это так же трудно, как «Прекрасное в по­лете удержать... ненареченному... названье дать».

Хотя это и невозможно, истинный художник не может не стре­миться к совершенству, не может не стремиться постичь «присут­ствие создателя в создании»: «Горе душа бежит...»

Привлекает внимание и жанровая дефиниция этого произведе­ния — «отрывок». Это свидетельствует о творческой раскрепощен­ности поэта и о его своеобразном бунтарстве по отношению к сло­жившимся (и не без его активного участия) к этому периоду жан­ровым формам. Поэт не подчиняется никаким жанровым и стили­стическим ограничениям, передавая поток своих мыслей и чувств, расширяя границы художественной выразительности.