Глава 18. религиозно-идеалистическая философия xx века 4 страница
Иррационализм
Особое место в русской религиозной философии принадлежит Л. И. Шестову. Лев Исакович Шестов (1866-1938, настоящая фамилия Шварцман) учился сначала на физико-математическом, затем на юридическом факультете Московского университета. В молодости Шестов увлекался марксизмом, писал статьи по финансовым и экономическим вопросам. В 1920 г. эмигрировал. 15 лет Шестов преподавал на Русском историко-филологическом факультете при Парижском университете. Основные работы Шестова: «Достоевский и Ницше» (1903), «Апофеоз беспочвенности» (1905), «Добро в учении Толстого и Ницше» (1907), «Ключи власти» (1923), «Ночь в Гефсиманском саду» (1925), «На весах Иова» (1929).Мировоззрение Шестова проникнуто крайним скептицизмом, иррационализмом, в нем звучит тема трагической сущности человеческого бытия, человеческого страдания. У Шестова нет единой систематизированной философской концепции, да и трудно ожидать ее наличия от представителя скептицизма и иррационализма. Он вообще сомневался в возможности существования внутренне целостных, непротиворечивых философских систем.
Я говорил, говорю и не устану повторять: миф о существовании логически законченных, не заключающих в себе противоречий философских систем нужно считать ушедшим в прошлое. Л. И. Шестов |
В книге «Апофеоз беспочвенности», вызвавшей оживленную дискуссию в философских кругах, Шестов выступает против научного, логического мышления, рациональных начал жизни, истины и т. д. Шестов исповедует принцип плюрализма: «Ничто не приносит миру столько вражды, самой ожесточенной, сколько идея единства». Приведем еще некоторые показательные фрагменты. «Перестанем огорчаться разногласиями наших суждений и пожелаем, чтобы в будущем их было как можно больше. Истины нет — остается предположить, что истина в переменчивых человеческих вкусах». «Истин столько, сколько людей».
Шестов говорит о тайне бытия, тайне жизни: эта тайна не познается в понятийном логическом мышлении. «Какое бы понятие мы не сплели — никак не уловишь в нем реальности... Действительность, точно вода из решета, вытекает из понятия». Научное познание не приближает, а отдаляет нас от тайн бытия, жизни.
Одна из тайн бытия — постоянство явлений мира. «Вообще нужно признаться, что постоянство явлений природы в высокой степени загадочно и таинственно, я даже готов сказать, что оно имеет какой-то противоестественный характер. Сколько сил и хлопот нужно употребить, пока мы доведем какое-нибудь сознательное существо хоть бы до относительного постоянства. А лучи света — постоянны, камни — постоянны, металлы — постоянны, да еще в такой степени и с такой неизменной точностью идут однажды намеченным путем, о которой ни один математик не смеет мечтать. Откуда взялось это загадочное постоянство? Отчего за миллионы лет существования мира ни один луч ни разу не пошел по кривой, ни один камень никогда не плавал по воде и ни разу из свекловичного семени не вырос ананас?»
Разум столько раз обманывал нас, что, в сущности, у нас есть все основания так же мало доверять ему, как и внешним чувствам, которые, как показывает повседневный опыт, являются еще более обманчивыми... Переживания у нас есть, есть у нас и субъективные утверждения, очевидность которых неоспорима для всех, — но где же найти последнюю высшую санкцию, поруку в том, что мы все, весь species homo не живем в мире призраков и что там, где мы видим истину, есть действительно истина, а не заблуждение? Л. И. Шестов |
Шестов неоднократно говорит о том, что жизнь остается для нас неразгаданной тайной. «Чем больше приобретаем мы положительных знаний, тем дальше мы от тайн жизни. Чем больше совершенствуется механизм нашего .мышления, тем труднее становится нам подойти к истокам бытия. Знания отягчают нас и связывают, а совершенное мышление превращает нас в безвольные, покорные существа, умеющие искать, видеть и ценить в жизни только "порядок" и установленные "порядком" законы и нормы».
По мнению Шестова, нельзя доверять ни разуму, ни чувствам, нет основания считать, что мы живем в реальном, а не в призрачном мире.
Окруженный тайной, человек обречен на трагическое существование: «Что-то властное, непреоборимое связывает нашу свободу и направляет нас к целям, нам не известным и непостижимым... Время бесконечно, пространство бесконечно, миров несчетное множество, жизненные богатства и жизненные ужасы неисчерпаемы, тайны мироздания непостижимы — как может ущемленное меж столькими вечностями существо знать, что ему делать, и определять свой выбор?»
Поскольку истина рационально непостижима и нельзя положиться на разум, человеку остается положиться на веру, Откровение, на всемогущество Бога. «Истина лежит по ту сторону разума и мышления». «Там, где Откровение, ни наша истина, ни наш разум, ни наш свет ни на что не нужны. Когда разум обессиливает, когда истина умирает, когда свет гаснет — тогда только слова Откровения становятся доступны человеку».
«Вне наших общих принципов, помимо нашего осознающего разума, протекают наиболее замечательные и значительные события нашего существования. Можно сильнее сказать — при всякой попытке нашего разума проверить своими критериями действительность таких переживаний нами сами переживания мгновенно превращаются в ничто, словно бы их никогда не было. Здесь нельзя проверить, нельзя фиксировать... От всякой попытки прикоснуться щупальцами разума к вере — вера гибнет, она может жить лишь в атмосфере безумия. Она не делится своей властью ни с кем. И вопрос ставится именно так: либо разум, либо вера».
Вера не нуждается в доказательствах, она живет «по ту сторону» доказательств. Но и в отношении веры Шестов проявляет определенный скептицизм. «Людям "вера" и не нужна вовсе, а нужен только авторитет, незыблемый порядок, тем более прочный, чем меньше известно, откуда он пришел».
Шестов выступает против всяких абсолютов, авторитетов. Он спорит с Сократом, утверждавшим связь знания и добродетели. Включаясь в полемику вокруг смысла истории, Шестов пишет: «Ищут смысла истории и находят смысл истории. Но почему такая история должна иметь смысл? Об этом не спрашивают. А ведь если бы кто спросил, может, он сперва бы усомнился в том, что история должна иметь смысл, а потом убедился бы, что вовсе истории и не полагается иметь смысл, что история сама по себе, а смысл сам по себе». Точно так же мы не видим смысла жизни человека и не знаем ответа на вопрос, как жить. «Кто заставит нас жить, как следует, когда наше собственное существо было, есть и, видно, всегда останется для нас неразгаданной тайной».
Философия права
Иван Александрович Ильин (1883-1954) — один из наиболее известных для западной философской среды русских философов-эмигрантов. Ильин был профессором философии права в Московском университете. Выслан из России в 1922 г. Главные работы Ильина: «Философия Гегеля как учение о конкретности Бога и человека» (1918), «О сопротивлении злу силой» (1925), «Путь духовного обновления» (1937), «О монархии и республике» (1954).
Ильин говорит, что в истории философии был этап, когда «писались трактаты о методе», а сам предмет философии оставался в тени. «Все только рассматривали очки вместо того, чтобы смотреть в них; все только чистили оружие вместо того, чтобы сражаться им». Теперь нужно разрабатывать сам предмет философии.
Смысл философии Ильин видит в том, что она должна помогать людям познать Бога и божественную основу мира, помогать понять истину, добро и красоту, исходящие от Бога. Человек только тогда живет правильно, когда целью его жизни является не удовлетворение его личных потребностей и достижение личного успеха, а когда он имеет главную цель, «по отношению к которой все субъективные цели окажутся лишь подчиненным средством». За эту цель стоит бороться и умереть. «Жизнь человека оправдывается только тогда, если душа его живет из единого, предметного центра, — движимая подлинной любовью к Божеству, как верховному благу».
Ильин утверждает первенство духовного начала в человеке, обществе, истории. Именно духовное начало — основная сила. «Как бы ни было велико значение материального фактора в истории, с какой бы силою потребности тела не приковывали к себе интерес и внимание человеческой души, — дух человека никогда не превращается и не превратится в пассивную, недействующую среду, покорную материальным влияниям и телесным зовам».
Человек не может жить без веры. Человек верит в то, что он представляет как главное в своей жизни, как то, чего он желает, что доставляет ему радость, за что он «хотел бы отдать свою жизнь». Конечно, у человека могут быть различные цели и ценности. У некоторых людей такие ценности, о которых они предпочитают умолчать. Но в любом случае ценности, в которые человек верит, формируют саму человеческую личность. «Есть некий духовный закон, владеющий человеческой жизнью; согласно этому закону, человек сам постепенно уподобляется тому, во что он верит».
В основе общественной жизни лежит самопознание и самопреобразование человеческого духа. Моральное разложение индивидуальных душ делает невозможным нормальную жизнь общества. Кризис современного общества — следствие неверного способа духовной жизни людей. «Такая потрясающая духовная неудача человечества, как поток неслыханных войн и небывалых революций, свидетельствует с непререкаемой силой и ясностью о том, что все стороны духовного бытия жили и развивались по неверным путям, все они находятся в состоянии глубокого и тяжелого кризиса».
Ильин призывает к духовному обновлению на основе веры; вера в его понимании — это любовь к совершенному и стремление к совершенному. «Истинная религиозность есть преданность совершенству, а эта преданность вызывает деятельное служение ему, творческое осуществление его на земле. Вера не только мертва без дел, ее просто нет». Преодоление кризиса современного общества — в возвращении к духовным основам бытия — вере, любви, свободе, совести, семье, родине, нации. Человек должен не просто обуздать свои страсти, а облагородить и преобразовать их.
Ильин призывает также научиться свободе, т. е. «совестному акту»; необходимо научиться строить семейный очаг; научиться духовному патриотизму. Совесть — это стремление к совершенному, «источник чувства ответственности», «акт внутреннего самоосвобождения», «источник справедливости». Совесть двойственна — это и «положительный зов», и «укоры». Совесть — основа упорядоченной и расцветающей культурной жизни.
О патриотизме, национализме Ильин говорит как о любви к духу своего народа, к его духовному своеобразию. Но что значит любить свой народ? «Любить свой народ — не значит льстить ему или утаивать от него его слабые стороны, но честно и мужественно выговаривать их и неустанно бороться с ними. Национальная гордость не должна вырождаться в тупое самомнение и плоское самодовольство; она не должна внушать народу манию величия». Ильин говорит о необходимости национального воспитания через язык, песню, молитву, сказку, жития святых и героев, национальное искусство, армию, территорию, хозяйство. Он замечает при этом, что сама духовная жизнь народа дана лишь тому человеку, в душе которого есть нечто священное.
Ильин рассматривает вопрос справедливости. Он связывает его с вопросом о равенстве или неравенстве людей. «Французская революция восемнадцатого века провозгласила и распространила вредный предрассудок, будто люди от рождения или от природы "равны", будто вследствие этого со всеми людьми надо обходиться "одинаково". Этот предрассудок естественного равенства является главным препятствием для разрешения нашей основной проблемы. Ибо сущность справедливости состоит именно в неодинаковом обхождении с неодинаковыми людьми». Люди не равны, не одинаковы «ни телом, ни душой, ни духом», поэтому справедливо не уравнивать неравных.
Ильин развил концепцию борьбы со злом, которая вызвала дискуссию и ожесточенные нападки на него как со стороны «белых», так и «красных». Излагая свою концепцию, он, в частности, говорит, что в природных явлениях самих по себе нет ни добра, ни зла, хотя в них есть противодействие, борьба. Зло и добро начинаются там, где начинается человек, причем не в его телесных состояниях, а в его душевно-духовном мире. «Добро есть одухотворенная... любовь, зло — противодуховная вражда». Зло связано с присущей каждому человеку склонностью «к расширению своей власти и к полноте захвата».
Ильин выступал против концепции Толстого о непротивлении злу, в которой говорилось, что борьба со злом — это насилие, а насилие лишь увеличивает зло, что борьба со злом — вмешательство во внутреннюю жизнь другого человека, а последняя находится в руках Бога. Ильин усматривает в этих рассуждениях определенную нелепость. «Когда какой-нибудь негодяй наносит оскорбление честному человеку или развращает ребенка, это, очевидно, совершается по Божьей воле; но когда честный человек пытается помешать негодяю — это происходит не по воле Бога».
Сопротивление злу силой и мечом позволительно не тогда, когда оно возможно, но когда оно необходимо, потому что нет других средств. И. А. Ильин |
В самом деле, может ли человек, стремящийся к нравственному совершенству, сопротивляться злу силой и мечом? Может ли человек, верующий в Бога, приемлющий его мироздание и свое место в мире, не сопротивляться злу мечом и силой? Ильин говорит, что не всякое применение силы следует считать «насилием». Насилие — это принуждение, исходящее от злой воли или направленное ко злу. Конечно, если мы хотим бороться со злом, то сначала нужно искать психические и духовные средства для преодоления зла добром. Но если это невозможно, то нужно использовать физическое принуждение.
Ильин предлагает своеобразные правила борьбы со злом:
♦ распознавать зло, отличать его от «явлений, сходных с ним по внешней видимости»;
♦ стремиться знать те пути, по которым живет зло в человеческой душе, и технику его внутреннего «одоления»;
♦ «начинать с духовных средств, нисходя к мерам внешней борьбы лишь постольку, поскольку духовные средства оказываются неосуществимыми, недействительными и недостаточными»;
♦ быть уверенным, что в борьбе со злом ты лично прав.
В целом в борьбе со злом Ильин предлагает такую последовательность действий: «неодобрение, несочувствие, огорчение, выговор, осуждение, отказ в содействии, протест, обличение, требование, настойчивость, психическое понуждение, причинение психических страданий, строгость, суровость, негодование, гнев, разрыв в общении, бойкот, физическое понуждение, отвращение, неуважение, невозможность войти в положение, пресечение, безжалостность, казнь».
Для борьбы со злом необходимо самовоспитание, преодоление своего «не хочется». Здесь также очень важна взаимная духовная помощь людей друг другу. Ильин говорит о некотором универсальном правиле: «Противиться злу из любви». Бороться со злом нужно не только в других людях, но и в себе. И даже после победы над злом в себе нужно «обезвредить и погасить в себе всевозможные следы незаметно проникшей заразы».
Ильин разрабатывает концепцию права, правосознания, государства. Он исходит из того, что наряду с эстетическим вкусом, голосом совести человеку присуще правосознание. Оно есть у каждого, кто сознает, что кроме него существуют и другие люди.
Развитое правосознание необходимо для нормальной жизни общества. Ильин подчеркивает важность понимания народом правовых норм. «Люди, не ведающие своих обязанностей, не в состоянии и блюсти их, не знают их пределов и бессильны против вымогательства "воеводы", ростовщика и грабителя».
Право в развитом виде — совокупность норм поведения (позволенное, предписанное или воспрещенное), указывающих людям, что они должны действовать определенным образом, — и тогда они будут правы. Правовые нормы устанавливаются государственной властью. В отличие от законов природы, нормы права — это нормы долженствования; они могут быть нарушены, и тогда возникает произвол. Правовые нормы обычно сопровождаются санкциями, указанием на те последствия, которые должны постигнуть нарушителя норм. Хотя правовые нормы отличаются от законов природы, Ильин говорит об объективности правовых норм в том смысле, что правовая норма обязательно действует от ее установления до отмены.
Право должно создать в душе человека мотивы для хорошего поведения. Если человек подчиняется праву, внутренне не понимая или не желая его принять, то это приводит к озлоблению. Ильин пишет: «Первое правило правосознания гласит: соблюдай добровольно действующие законы и борись лояльно за новые, лучшие». (Лояльно — значит в соответствии с конституцией государства.)
Непризнание, нарушение законов приводит вовсе не к свободе, а к анархии, бесправию и гибели. «Человек может быть свободным только под законом и через закон. А эта законная свобода будет тем прочнее и полнее, чем больше он опирается на внутреннюю свободу — на лояльное самообязывание здорового правосознания».
Ильин говорит, что есть естественное право — как признание духовного братства и равенства, духовной свободы, духовной самостоятельности и достоинства. Но в силу некоторой незрелости человеческих душ, кроме естественного права необходимо «положительное право». «Положительное право» существует для поддержания естественного права. «Основная задача положительного права состоит в том, чтобы принять в себя содержание естественного права, развернуть его в виде ряда правил внешнего поведения, приспособленного к условиям данной жизни и к потребностям данного времени, придав этим правилам смысловую форму и словесное закрепление и, далее, проникнуть в сознание и к воле людей в качестве авторитетного связующего веления».
Положительное право должно приучить человека к самоограничению; чтобы добиться нормального правосознания, человек должен сам управлять своим поведением в соответствии с положительным правом. Ильин полагает, что «положительное право будет становиться все менее нужным по мере того, как оно само будет приближаться к духу и смыслу естественного права, а правосознание будет расти, углубляться и укрепляться».
Ильин говорит о трех аксиомах (законах) правосознания: «закон духовного достоинства, закон автономии и закон взаимного признания».
Достоинство заключается в служении добру, истине, красоте. Достоинство не терпит лести, подкупа, насилия. Достоинство относится не только к отдельным людям, но и к государственной власти. Государственная власть, а также армия, должны блюсти свое достоинство. Ильин подчеркивает, что тоталитарная власть строит свой режим на подавлении и извращении чувства собственного достоинства. При этом часто имеет место стандартный набор — национализм, идеология самоидеализации, самовосхваление.
Автономность правосознания заключается в том, что каждый человек сознательно, по личному убеждению принимает право.
Взаимное признание — это взаимное духовное доверие (в частности, народа и правительства). Ильин выступает против классовой борьбы, взаимной вражды и подозрения.
Ильин считает, что в основе государства лежит духовная связь людей, их духовная солидарность. Государство строится не по принципу конфликта, а по принципу солидарности. «Сущность государства состоит в том, что все его граждане имеют и признают — помимо своих различных и частных интересов и целей — еще единый интерес и единую цель».
Государство стремится примирить и исключить столкновения частных или классовых интересов. При этом, однако, Ильин выступает за частную собственность, так как если будет отвергаться частная собственность, то при этом будет отвергаться и «начало личного духа», а это подорвет всю жизнь страны.
Власть в государстве должна принадлежать лучшим людям. «Государство, поставившее к власти худших людей или тем более выносящее наверх общественные подонки, — переживает смертельный недуг; государство, "изгоняющее" или убивающее своих лучших людей, — нуждается в "перевороте" (Гераклит); государство, не умеющее выделить лучших граждан, обречено на прострацию и вырождение».
Ильин — противник «черни». «Люди становятся чернью тогда, когда они берутся за государственное дело, движимые не политическим правосознанием, но частного корыстью; но именно поэтому они не ищут лучших людей и не хотят передавать им власть. К черни может принадлежать всякий: и богатый и бедный, и темный человек и "интеллигент"». Критерий лучших — «способность к бескорыстному служению духу и способностьк социальной организации братства». В этом состоит этический и политический «ценз».
Политическая программа государства должна преследовать общий интерес. Если та или иная партия не имеет такой программы, то это «противогосударственная партия». «Химерические» и утопические программы и затеи подрывают в народе доверие к власти, разлагают и губят государство.
Ильин говорит, что одна из основных задач государственной власти — политическое воспитание народа, развитие демократии, общественного самоуправления. Но и здесь существуют определенные проблемы. «"Демократия" не есть легко вводимый и легко устрояемый режим. Напротив — труднейший... Демократия предполагает исторический навык, приобретенный народом в результате долгого опыта и борьбы, она предполагает в народе культуру законности, свободы и правосознания; она требует от человека — политической силы суждения и живого чувства ответственности. А что же делать там, где всего этого нет? Где у человека нет ни имущественной, ни умственной, ни волевой самостоятельности? Где все подготовлено для своекорыстия к публичной продажности? Где дисциплина не сдерживает личного и совместного произвола? Где нет ни характера, ни лояльности, ни правосознания? Все-таки вводить демократический строй? Для чего же? Чтобы погубить государство и надругаться над всеми принципами демократии? Чтобы все кончилось коррупцией, безобразной смутой и разложением государства? И все во имя Доктрины?»
Ильин считал, что весь уклад русской души и русского быта делают наиболее предпочтительным для России самодержавно-монархический строй. Республика чужда русскому национальному характеру и политическим традициям русского народа. Но Ильин выступал за такую монархию, которая связана с идеей правового государства, со свободой личности.
В заключение процитируем одну из любимых идей Ильина: «В основе всей правовой и государственной жизни лежит способность человека к внутреннему самоуправлению, к духовной, волевой самодисциплине».
Мистицизм
В начале XX в., особенно после революции 1905 г., усиливается интерес к мистицизму, оккультизму, теософии, йоге. Значительная часть интеллигенции отказывается от идеологии революционной деятельности в пользу мистики. Характерная фигура этого направления философии — Петр Демьянович Успенский(1878— 1949).
Успенский родился в Москве, после гимназии получил математическое образование; кроме математики и естествознания он увлекался поэзией и живописью. В начале века сотрудничал как журналист с «левыми» изданиями. В 1907 г. в мировоззрении Успенского произошел своеобразный перелом: у него пробудился интерес к эзотерическим учениям. В путешествиях по Западной Европе Успенский знакомится с европейскими оккультными, теософскими учениями, на Востоке — с индуизмом и йогой. Он создает ряд работ, суммируя их основные идеи в книге «Tertium organum» («Третий инструмент»), которая, по его словам, служит «ключом к загадкам мира, тайнам пространства и времени».
Весной 1915 г. Успенский встречается с Г. И. Гурджиевым. Успенского привлекает идея так называемого четвертого пути, техника достижения «высших измерений», ведущая к особой переструктуризации сознания субъекта, причем этот путь не требует исключения из активной социальной жизни. Эту встречу и свое отношение к идеям Гурджиева Успенский описывает в книге «В поисках чудесного» (вышла посмертно). В 1921 г. он уезжает в Англию, где публикует книгу «Новая модель Вселенной» (1931, на английском языке), лекции «Психология возможной эволюции человека».
Излагая свою концепцию, Успенский говорит, что существуют два исходных, очевидных факта: существование мира, в котором мы живем, и существование нашего сознания. Эти факты нам известны. Но кроме того, существуют пространство, время, количество, масса, энергия, жизнь и т. д. О них мы говорим, но на самом деле не знаем, что это такое. Успенский задается вопрос о том, что собой представляют пространство и время.
Успенский напоминает о концепции Канта, который утверждал, что когда мы разделяем вещи по категориям пространства и времени, необходимо помнить, что эти разделения существуют только в нас, в нашем познании вещей, а не в самих вещах, что настоящего отношения вещей друг к другу мы не знаем. Успенский говорит, что Кант только поставил вопрос, а пути к разрешению его не указал. «Первые проблески» правильного понимания и «первые намеки» на возможный путь решения проблемы Канта, говорит Успенский, мы находим у С. X. Хинтона, автора книг «Новая эра мысли» и «Четвертое измерение». Хинтон призывает развивать чувство пространства, расширять пределы деятельности нашего сознания, создавая новые понятия, усиливая способность аналогии. Изменяя условия восприятия, мы приблизимся к истинному пониманию. «Путь, который открывается перед нами в будущем, заключается в применении понятия четырехмерного пространства к явлениям природы и к исследованиям того, что может быть найдено этими новыми способами познания».
Успенский включается в обсуждение проблемы многомерных пространств. Он обосновывает возможность четвертого измерения пространства следующим образом. В геометрии линия рассматривается как след от движения точки, поверхность — как след от движение линии, тело — как след от. движения поверхности. Но нельзя ли, продолжив ряд, рассматривать «тело четырех измерений» как след от движения тела трех измерений? А можно рассуждать и так: точка — разрез линии, линия — разрез поверхности, поверхность — разрез тела. По аналогии можно рассматривать трехмерное тело как разрез четырехмерного. Мы наблюдаем трехмерное пространство, а четвертое измерение чувственно недоступно.
Обращаясь к вопросу о сути времени, Успенский говорит, что временем мы называем расстояние, разделяющее события в порядке их последовательности и связывающее их в нечто целое. Это расстояние иного вида, чем расстояние в трехмерном пространстве. Если же мы это «расстояние» будем мыслить как особое направление в пространстве, то его можно понимать как четвертое измерение пространства. Но оно несоизмеримо с измерениями трехмерного пространства (как «год» несоизмерим с «Петербургом»), оно перпендикулярно ко всем направлениям трехмерного пространства и не параллельно ни одному из них.
Всякая вещь и всякое явление нашего мира есть проявление в нашем разрезе какого-то непонятного нам сознания из другого разреза. П. Д. Успенский |
Итак, четвертое измерение связано со временем. Но мы не поймем сути четвертого измерения, пока не осознаем, что существует пятое измерение. Пятое измерение — это перпендикуляр к плоскости времени. Если бы наше сознание могло подняться вверх по этому перпендикуляру, то оно одновременно увидело бы прошлое, настоящее и будущее, подобно тому, как путешественник, поднявшийся на гору, увидел бы позади город, из которого выехал вчера, а впереди — город, куда он должен приехать завтра. Наше обычное сознание находится на плоскости у основания этого перпендикуляра, поэтому оно не видит того изумительного мира, в котором одновременно есть прошлое, настоящее и будущее. Прошлое и будущее так же реально существуют, как и настоящее. «Они где-то существуют, только мы их не видим».
После этих рассуждений Успенский несколько неожиданно говорит, что пятое измерение следует рассматривать не как нечто, лежащее вне сознания, а как свойство самого сознания, как линию или направление, по которому должно расти сознание.
В последующем в книгах «В поисках чудесного» и «Новая модель Вселенной» Успенский продолжает свои рассуждения. Он говорит, что существует семь измерений: от нулевого до шестого. «Только шестимерное тело вполне реально. Пятимерное тело — лишь неполный вид шестимерного. Четырехмерное — неполный вид пятимерного» и т. д. «Видимый, феноменальный мир мы с полным основанием можем рассматривать как разрез какого-то другого бесконечно более сложного мира, в данный момент для нас проявляющегося в первом».
Явления жизни, биологические явления, говорит Успенский, очень похожи на результат прохождения через наше пространство каких-то кругов четвертого измерения. Жизнь любого существа начинается в одной точке (рождение) и кончается всегда в одной точке (смерть). Но это одна и та же точка. Жизнь отдельного существа, начавшись рождением, должна закончиться смертью, которая есть возвращение к точке отправления. Нам представляется, что нечто рождается и умирает, но на самом деле это не так. В действительности круг жизни есть только разрез чего-то, и это что-то существует до рождения, т. е. до появления круга в нашем пространстве, и продолжает существовать после смерти, т. е. после исчезновения круга из нашего поля зрения.