Глава XIII. Как можно исправить черноты перевода
19. Но так как и сама мысль, которую многие переводчики,
каждый по своей способности и суждению, пытаются выразить, не
обнаруживается, кроме того, что ее вычитывают на том языке, на
котором осуществлен перевод, и так как безрассудный переводчик,
1 Слово exemplar можно было бы перевести как «подлинник» (так и сделал
переводчик «Христианского учения» в киевском издании 1835 г.), но, учитывая,
что слово употребляется во множественном числе и что существовали много-
численные переводы, о чем выше сообщает Августин, на наш взгляд лучше пе-
реводить exemplaria как «списки», обладающие большей древностью, а следова-
тельно, и достоверностью.
'' В Вульгате: spuria vitulamina.
если он вовсе не образованный, часто отклоняется от авторского
смысла, то нужно стремиться к знанию тех языков, с которых Пи-
сание перешло в латынь, или иметь переводы его более букваль-
ные — не потому, что они удовлетворительны, но потому, что бла-
годаря ним обнаруживается исправность или погрешность других
[переводов], в которых стремятся следовать при переложении не
в большей степени словам, чем мыслям. Ибо часто переводятся не
только отдельные слова, но и обороты речи, которые совершенно
не употребительны в латинском языке, если кто-то хотел бы сохра-
нить обычай древних, которые говорили по-латыни. Такие перево-
ды никогда ничего не отнимают у интеллекта, только оскорбляют
тех, кто более наслаждается вещью, если в знаках, ее выражающих,
сохраняется некая ее полнота. Ибо так называемый солецизм есть
не что иное, как сочетание слов друг с другом не по тем правилам,
по которым каким-то образом сочетали [их] те наши, очевидно
же — авторитетные, предшественники. В самом деле, говорят ли
«среди людей» или «меж людьми» — это не относится к познанию
вещей. И что иное варваризм, как не слово, выраженное не теми
буквами или не тем звуком, которым обычно произносили его те
до нас, кто говорил по-латыни? Ибо не слишком заботится тот, кто
молит Бога о прощении своих грехов, произносить ли «прощать»
с длинным или кратким третьим слогом, каким бы образом могло
звучать это слово. Да и что такое есть полнота речи (locutio), если
не сохранение далекого обычая, подтвержденного авторитетом ре-
чи древних?
20. Однако чем слабее люди, тем больше они оскорбляются,
и тем они слабее, чем ученее хотят казаться, не знанием тех вещей,
благодаря которым мы созданы, но [знанием] знаков, при котором
очень трудно не стать заносчивым, поскольку и само познание ве-
щей часто взбудораживает мозги, если только оно не смиряется
игом Господним. В самом деле, что за вред понимающему, если за-
писано таким образом: «Какова земля, на которой они живут на
ней, хороша ли она или худа, и каковы города, в которых они
живут в них» (Числ. 13, 20)? Я думаю, что скорее это оборот речи
более древнего языка, чем выражение какого-то иного, более глу-
бокого смысла. То, что мы уже не можем вынести из уст народа,
поющего: «На нем же процветет святыня моя» (Пс. 131, 18), со-
вершенно не разрушает мысль; опытный слушатель, однако, хотел
бы это исправить, потому что некогда говорилось не floriet (про-
цветает), но florebit (процветала), и ничто не мешало бы коррек-
ции, кроме обыкновения поющих. Этим легко можно пренебречь,
если бы кто-то не желал поостеречься того, что [на деле] никак не
вредит здравому смыслу. Но вот в том, что сказал апостол: quod
stultum est Dei, sapientius est hominibus; et quod infirmum est Dei,
fortius est hominibus, «потому что немудрое Божие премудрее че-
ловеков, и немощное Божие сильнее человеков» (1 Кор. 1, 25), —
если бы кто желал сохранить греческий оборот речи, сказав так:
quod stultum est Dei, sapientius est hominum; et quod infirmum est
Dei, fortius est hominum, «потому что немудрое Божие премудрее
у человеков, и немощное Божие сильнее у человеков», — то упова-
ние (intentio) бдительного читателя на силу мысли, конечно, свер-
шилось бы, но, однако, кто-то другой или с трудом понял бы их,
или же не понял бы, или бы понял превратно. Ибо не столь уж
ошибочен такой речевой оборот на латинском языке, но он впада-
ет в двусмысленность, ибо могло бы показаться, что безумное
у людей или немощное у людей премудрее и сильнее, чем Божие.
Хотя и то [выражение] — sapientius hominibus, премудрее чело-
веков — не лишено двусмысленности, даже если и свободно от со-
лецизма. Ведь под тем, что есть, то есть hominibus (человеков),
подразумевается «[мудрее, сильнее] существующего человека»
или «относительно вот этого человека», — это может обнаружить-
ся только при прояснении (illuminatio) мысли. Лучше, следова-
тельно, выразиться: «мудрее, нежели человеки, и сильнее, нежели
человеки».
<...>