Карл Густав ЮНГ, Мишель ФУКО. Очевидно, что именно этот тип описания, именно этот тип анализа, именно этот тип дисквалификации и взяла на вооружение психиатрия

Очевидно, что именно этот тип описания, именно этот тип анализа, именно этот тип дисквалификации и взяла на вооружение психиатрия. Но так или иначе, между 1840 и 1870-1875 гг. складываются, я думаю, три новых референта психиатрии: административный референт, который предъ­являет безумие уже не на фоне общепризнанной истины, но на фоне принудительного порядка; семейный референт, который проводит границу безумия на фоне обязательных чувств, аффектов и отношений; и политический референт, который выделяет гетто безумия на фоне социальной ста­бильности и незыблемости...

Прежде всего отсюда следует новая экономика взаимоот­ношений безумия и инстинкта. Случай Генриетты Корнье, мономания убийства в трудах Эскироля и психиатров-али-енистов были своеобразной пограничной областью, осно­ванной на парадоксе вроде «бреда инстинкта» или, как еще говорили, «непреодолимого инстинкта». Но именно эта пог­раничная область постепенно... распространяется, разрас­тается по всей территории ментальной патологии. Первыми свидетельствами этого процесса стали понятия «морально­го безумия» у Причарда и «трезвого безумия» у Трела.

Однако это лишь территориальные приобретения, никак не разрешающие поднятые (кровопролитным) безумием проблемы. Начиная же с 1845-1850 гг. в психиатрической теории происходит изменение, двойное изменение, особым образом отражающее новые функциональные принципы психиатрической власти, которые я попытался описагь.

Во-первых, психиатры отказываются от этого странного, но между тем широко применявшегося алиенистами поня­тия «частичного безумия» — то есть такого безумия, кото­рое затрагивает лишь некую долю личности, поселяется в единственном углу сознания, поражает лишь незначитель­ную долю поведения и никак не сообщается с остальным психологическим зданием или личностью индивида. Теперь психиатрическая теория пускает все силы на то, чтобы вер­нуть безумию единство и показать, что, даже если безумие проявляется в совершенно отдельном, частном, точечном, пусть и очень своеобразном, симптоме, все равно, сколь

ФИЛОСОФСКИЙ БЕСТСЕЛЛЕР

бы устойчива ни была локализация этого симптома, душев­ная болезнь всегда возникает у индивида, который — как индивид — глубоко и всецело безумен. Субъект как тако­вой должен быть безумен, только при этом условии может появиться симптом, сколь угодно одиночный и мелкий. Не бывает частичного безумия, но бывают региональные сим­птомы безумия, которое, в свою очередь, всегда фундамен­тально и всегда поражает всего субъекта, пусть и неявно.

В связи с этим воссоединением, с этим своего рода об­щим укоренением безумия, заявляет о себе второе измене­ние: воссоединение происходит уже не на уровне сознания или восприятия истины, которое было принципиальным яд­ром безумия у алиенистов. Теперь воссоединение безумия во всех, даже самых частных и региональных его симптомах происходит на уровне своеобразной игры произвольного и непроизвольного. Безумец — это тот, у кого разграничение, игра, иерархия произвольного и непроизвольного оказыва­ются нарушены. Поэтому исследовательская ось психиат­рии определяется уже не логическими формами мышления, а особого рода степенями спонтанности поведения, или, во всяком случае, именно ось спонтанности поведения, ось произвоньного и непроизвольного в поведении, становится главной. Наиболее отчетливо, как мне кажется, этот корен­ной переворот в эпистемологической организации психиат­рии сформулирован у Байарже в двух статьях 1845 и 1847 гг., где он говорит о том, что безумец характеризуется не­ким состоянием, подобным состоянию сна. Однако сон для Байарже — это не такое состояние, в котором не сознают правды, но такое, в котором не управляют своей волей; это состояние, в котором всецело подчиняются непроизвольным процессам. Именно в таком качестве — в качестве средото­чия непроизвольных процессов — сон выступает моделью всякой душевной болезни. И вот вторая фундаментальная идея Байарже: вследствие этого нарушения в порядке и орга­низации произвольного и непроизвольного развиваются все прочие феномены безумия. Галлюцинации, острые состоя­ния бреда, ложные представления — все то, что раньше, для психиатрии XVIII века и для алиенистов начала XIX века,