О почетных наградах

Описывающие жизнь Цезаря Августа [1040]отмечают, что в воинском деле онбыл поразительно щедр в раздаче даров всем тем, кто этого заслуживал, новместе с тем был столь же скуп в раздаче чисто почетных наград. Между темсам он получил множество воинских наград от своего дяди [1041], еще не успев ниразу побывать на поле сражения. Хорошей выдумкой, утвердившейся вбольшинстве стран мира, было установление некоторых малозначительных иничего не стоящих знаков отличия для награждения и почтения добродетели, кчислу которых относятся лавровые, дубовые, миртовые венки, особые видыодежды, привилегия проезжать на колесницах по городу или ночные шествия сфакелами, право занимать особое место в публичном собрании, прерогативаносить известные титулы и прозвища, иметь определенные знаки в гербе и томуподобные вещи. Этот обычай в различных формах был принят у многих народов идо сих пор остается в силе.

Что касается нас, французов, и некоторых соседних с нами народов, то унас для этого введены рыцарские ордена. Это поистине очень хороший иполезный обычай отмечать заслуги выдающихся и исключительных людей, выделятьи награждать их при помощи пожалований, нисколько не обременяющих общество иничего не стоящих государству. Между тем из опыта древних и нашегособственного известно, что выдающиеся люди больше домогались таких наград,чем денежных и доходных пожалований; это вполне понятно и имеет вескиеоснования. Действительно, если к награде, которая должна быть толькопочетной, примешиваются другие блага и богатства, то это сочетание вместотого, чтобы усилить почет, снижает и уменьшает его. Издавна прославленный унас орден святого Михаила [1042]имел то огромное преимущество, что он несвязан был ни с какими другими благами. Поэтому не было такого чина извания, которого дворянство домогалось бы с большим рвением и пылом, чемэтого ордена; не было положения, которое приносило бы больше уважения ипочета, ибо в этом случае добродетель стремилась получить и получаланаиболее подходящую награду, в которой было больше славы, нежели выгоды.Действительно, все остальные награды не связаны с таким почетом, так как онидаются по самым различным поводам. Деньгами награждают слугу за его заботы,гонца за его усердие; ими награждают за обучение танцам, фехтованию,красноречию, а также за самые низменные услуги; оплачивается даже и порок,как, например, лесть, сводничество, измена; поэтому нет ничего удивительногов том, что добродетель менее охотно принимает эту избитую монету и стремитсяк получению той вполне благородной и почетной награды, которая ей лучшевсего подходит. Август поэтому с полным основанием был более расчетлив искуп при раздаче почетных наград, чем обычных, тем более что почет — это незаурядное явление, а исключительное, так же как и добродетель:

Cui malus est nemo, quis bonus esse potest? [1043]

Желая рекомендовать какого-нибудь человека, не отмечают, что онзаботится о воспитании своих детей, ибо это явление обычное, как быпохвально оно ни было. Я не думаю, чтобы какой-нибудь спартанец хвасталсясвоей доблестью, ибо это была добродетель, широко распространенная средиэтого народа; и столь же мало спартанцы склонны были хвастаться своейверностью и презрением к богатству. Как бы велика ни была добродетель, ноесли она вошла в привычку, то не стоит награды, и я даже не уверен, назовемли мы ее великой, если она стала обычной.

Так как вся ценность и весь почет этих знаков отличия покоятся на том,что они присваиваются лишь небольшому числу людей, то широкая раздача ихравносильна сведению их на нет. Если бы даже в наше время было больше людей,заслуживающих этот орден, чем в прошлые времена, то все же не следовало быподрывать его ценность. Я вполне допускаю, что значительно большее числолюдей в настоящее время достойно этого ордена, ибо из всех добродетелейвоинская доблесть распространяется с наибольшей быстротой. Существует другаядоблесть — истинная, совершенная и философская, о которой я здесь не говорю(пользуясь словом «доблесть» в обычном, принятом у нас смысле); она болеезначительна, чем воинская доблесть, более полноценна и заключается встойкости и силе нашей души, которая с одинаковым презрением относится ковсем враждебным ей обстоятельствам; эта доблесть всегда себе равна,неизменна и постоянна, и обычная наша доблесть — лишь очень слабое отражениеее. Привычка, обычай, воспитание и пример играют огромную роль в укреплениивоинской доблести и содействуют широкому распространению ее, в чем легкоубедиться на опыте наших гражданских войн. И если бы кто-нибудь сумелобъединить нас в настоящее время и направить весь наш народ на одно общеедело, то вновь могла бы расцвести наша древняя военная слава. Не подлежитсомнению, что награждение орденом в прежние времена имело в виду не толькоэто соображение, оно предусматривало и более далекую цель. Присвоение орденавсегда было награждением не просто лишь доблестного воина, но прославленноговоеначальника. Умение повиноваться не заслуживало столь почетной награды.Для получения ордена в прежние времена требовался более всеобъемлющийвоенный опыт; военному человеку надо было обнаружить самые выдающиесяспособности: Neque enim eaedem militares et imperatoriae artes sunt [1044], и, крометого, он должен был по своему положению подходить к этому званию. Но если быдаже оказалось, что в настоящее время найдется гораздо больше людей,заслуживающих этой награды, чем раньше, то все же я считаю, что не следовалобы раздавать ее с большей легкостью, и было бы даже предпочтительней недавать ее всем тем, кто заслужил эту награду, чем навсегда свести на нет —как это делается у нас — столь полезный обычай. Ни один благородный человекне сочтет возможным хвалиться тем, что у него есть общего со многимидругими, и те, кто в настоящее время менее заслужил эту награду, делают вид,будто относятся к ней с пренебрежением, чтобы таким образом стать в рядытех, кого обижают слишком частой раздачей этой обесцениваемой таким путемнаграды, которая только этим последним и подобает.

Но трудно рассчитывать на то, чтобы, ослабив и уничтожив этот орден,можно было создать и сделать высоко почетной другую подобную ему награду. Втот смутный и испорченный век, в какой мы живем, новый, недавно учрежденныйорден [1045]с самого же начала будет подточен действием тех же причин, которыеразрушили орден св. Михаила. Чтобы придать этому новому ордену авторитет,его следовало бы раздавать с величайшей осмотрительностью и в весьма редкихслучаях; а между тем в наше бурное время невозможно вести это дело с большойстрогостью, твердо держа его в руках. Кроме того, чтобы оно обрелопопулярность, нужно было бы вытравить память о первом ордене и о томпренебрежении, в которое он впал.

Этот вопрос мог бы послужить темой для рассуждения о доблести и ееотличии от других добродетелей; но так как Плутарх неоднократно возвращалсяк этой теме, я не стану ее касаться и приводить то, что он говорит по этомуповоду. Но стоит отметить, что наш народ выделяет доблесть (vaillance) издругих добродетелей и придает ей первостепенное значение, что явствует ужеиз самого ее названия, происходящего от слова «достоинство» (valeur). Равнымобразом, когда мы говорим, что такой-то весьма достойный или порядочныйчеловек в стиле нашего двора или нашего дворянства, то это означает, чторечь идет о храбром, доблестном человеке, то есть мы употребляем этоназвание в том же смысле, как это принято было в древнем Риме.Действительно, у римлян самое название «добродетель» (virtus) проистекало отслова «сила» (то есть храбрость). Военное призвание — самое важное, самоеподходящее и единственное призвание французского дворянства. Весьмавозможно, что первой добродетелью, появившейся среди людей и давшей одним изних превосходство над другими, и была именно эта самая добродетель, спомощью которой более сильные и более храбрые приобрели власть над болееслабыми и заняли особое положение: с тех пор за ними сохранилась эта честь иназвание.

Однако возможно также, что эти народы, будучи весьма воинственными,особенно высоко оценили ту из добродетелей, которая была им наиболее близкаи казалась наиболее достойной этого названия. Нечто подобное можно наблюдатьу нас и в другой области: неусыпная забота о целомудрии наших женщинприводит к тому, что, когда мы говорим «хорошая женщина», «порядочнаяженщина», «почтенная и добродетельная женщина», то имеем при этом в виду нечто иное, как «целомудренная женщина», и похоже на то, что, стремясьзаставить женщин быть целомудренными, мы придаем мало значения всем прочимих добродетелям и готовы простить им любой порок, лишь бы они зато соблюдалицеломудрие.