Глава ii

Разделение индивидуального, или личного, блага на активное и пассивноеблаго. Разделение пассивного блага на сохранение и совершенствование блага.Разделение общественного блага на общие обязанности и обязанностиспециальные Итак, вернемся к нашей теме и рассмотрим сначала индивидуальное, илиличное, благо. Мы разделим его на благо активное и пассивное. Такое делениемы обнаруживаем в сущности во всей природе. Его можно было бы сравнить сразделением функций управления домашним хозяйством на обязанности эконома(promus) и ключника (condus), которое существовало у древних римлян ^.Особенно же отчетливо оно раскрывается в двух основных стремлениях каждогосущества -- в стремлении к самосохранению и защите и в стремлении кразмножению и распространению, И это последнее стремление, являющеесяактивным началом, своего рода экономом, представляется и более сильным, иболее значительным; первое же стремление, пассивное по своему характеру,подобное тому самому ключнику, должно считаться более низким. Ведь по всеммироздании небесная природа, как правило, является активным началом, аземная природа -- пассивным. Да и среди наслаждений, доступных живымсуществам, наслаждение любви является более сильным, чем наслаждениечревоугодия. Точно так же и божественные оракулы возвещают, что "сладостнеедавать, чем получать" ^. Да и в обычной жизни едва ли можно найти такогоизнеженного и слабого человека, для которого какое-нибудь чувственноеощущение или удовольствие было бы важнее, чем исполнение и доведение доконца какого-то желанного ему дела. Причем эта преимущественная рольактивного блага в огромной степени возрастает, если принять во внимание самочеловеческое существование: то, что человек смертен и подвержен ударамсудьбы. Ведь если бы людские наслаждения могли быть постоянными и прочными,то эта надежность и длительность придавали бы им большую цену. Поскольку же,как мы видим, все сводится к тому, что "мы считаем очень важным умереть какможно позже" ^ и что "не следует хвалиться завтрашним днем, ибо мы не знаем,что он принесет нам" ^, то ничуть не удивительно, если мы всеми силамистремимся к тому, чтобы не страшиться ударов времени. А что может не боятьсявремени, кроме наших дел? Как сказано: "Дела их переживут их" ^. Есть идругая, весьма важная причина преимущественного значения активного блага,возникающая и поддерживаемая благодаря тому неотъемлемому свойствучеловеческой природы, каким является любовь человека к новизне иразнообразию. Эта любовь, однако, занимает очень незначительное место и неможет получить достаточного простора для себя в чувственных наслаждениях,составляющих основную часть пассивного блага. "Подумай, как давно уже тыделаешь одно и то же: пища, сон, развлечения -- все вертится в этом кругу;желать смерти может не только мужественный, несчастный или мудрый, но ипросто пресыщенный человек" ^. Но во всех сторонах и проявлениях нашейжизни, во всех наших стремлениях исключительная роль принадлежитразнообразию. Оно доставляет нам огромное наслаждение, когда мы беремся закакое-то начинание, делаем в нем успехи, останавливаемся на некоторое время,отступаем, чтобы собраться с силами, приближаемся к нашей цели, наконец,достигаем ее и т. д.; так что очень верно сказано, что "жизнь без целискучна и неопределенна" ", и это имеет равную силу и для мудрых, и для самыхглупых людей; как говорит Соломон: "Опрометчивый человек ищет удовлетворениясвоего желания и берется за все" ^. Ведь видим же мы, что могущественнейшиегосудари, которые могут по одному мановению своему получить любоенаслаждение, тем не менее иногда ищут себе низменные и пустые занятия(Нерон, например, играл на кифаре, Коммод занимался гладиаторскимискусством, Антонин выступал на конных ристаниях и т. д.); и эти увлечениябыли для них гораздо важнее всех возможных чувственных наслаждений.Настолько более сильное наслаждение доставляет нам какая-либо деятельность всравнении с чисто пассивным удовольствием! В то же время следует отчетливо указать на то, что активноеиндивидуальное благо резко отличается от общественного блага, хотя подчасони могут и совпадать. Ведь хотя это активное индивидуальное благо довольночасто порождает и совершает благие дела, относящиеся к сфере общественныхдобродетелей, однако же разница между тем и другим состоит в том, что вбольшинстве случаев люди совершают такого рода добрые дела не с тем, чтобыпомочь другим или сделать их счастливыми, но только для самих себя, лишьради собственного могущества и влияния. Это особенно хорошо видно, когдаактивное благо приходит в чем-то в противоречие с общественным благом. Ибогигантские замыслы, увлекавшие всех этих великих потрясателей основчеловеческого общества вроде Суллы и множества других значительно меньшегомасштаба, стремившихся, по-видимому, лишь к тому, чтобы все были счастливыили несчастны в зависимости от того, в какой мере они дружественны им иливраждебны, и к тому, чтобы весь мир был отражением их облика и подобия (аведь это подлинное богоборчество), -- все это, повторяю, само по себенаправлено на активное индивидуальное благо, по крайней мере внешне, хотя иболее, чем что-либо другое, далеко от общественного блага. Пассивное же благо мы разделим на благо сохранения и благосовершенствования. Ведь в отношении личного, или индивидуального, благакаждому явлению присуще троякого рода стремление. Первое -- это стремление ксамосохранению, второе -- стремление к совершенствованию, третье --стремление к размножению или распространению своего существа. Последнеестремление относится к активному благу, о котором мы уже говорили. Остаются,следовательно, только первые два блага, которые мы здесь назвали и изкоторых более важная роль принадлежит благу совершенствования. Ведьсохранить вещь в ее первоначальном состоянии это нечто менее важное, чемвозвести эту же вещь к более высокой природе. Ибо всюду, в рамках любоговида мы встречаем проявление более высокой природы, к величию и достоинствукоторой стремятся индивидуумы, обладающие более низкой природой, стремятсякак к источнику своего происхождения. Так, хорошо сказал о людях поэт: Сила в нем огневая и происхожденье небесно ^. Ведь для человека подлинное вознесение или приближение к божественнойили ангельской природе -- это прежде всего совершенствование его формы. Нонечестное и недобросовестное подражание этому благу совершенствования --подлинное несчастье человеческой жизни, некий страшный ураган, захватывающийи переворачивающий все на своем пути. Действительно, часто люди вместовозвышения формы или сущности в слепом честолюбии стремятся лишь поднятьсяпо лестнице славы. Как больные, не находя средства лечения своей болезни,мечутся в постели, как будто, меняя положение, они могут тем самым уйти отсамих себя и избавиться от внутреннего страдания, так и честолюбцы,увлекаемые неким лживым призраком, обещающим им возвышение их природы, немогут достигнуть ничего, кроме несколько более высокого положения в жизни. Благо сохранения есть не что иное, как получение и использование вещей,соответствующих нашей природе. Хотя это благо весьма просто и естественно,однако оно представляется все же самым слабым и самым низшим из всех благ.Но и само это благо допускает известную дифференциацию, относительно которойне существует единого мнения, а некоторые стороны этой проблемы вообще неисследуются. Дело в том, что значение и ценность блага "пользования" илитого, что обычно называют приятным, заключены или в чистоте удовольствия,или в его силе; первую создает спокойствие, вторая же является результатомразнообразия и чередования; первая включает сравнительно небольшую примесьзла, вторая несет на себе значительно более сильный и живой отпечаток блага.Однако остается спорным, какое из этих двух благ предпочтительнее; вопрос жео том, способна ли человеческая природа одновременно обладать и тем идругим, вообще никогда не исследовался. Та сторона этого вопроса, которая остается неясной, была уже в своевремя предметом спора между Сократом и одним софистом ^. Сократ утверждал,что счастье заключается в прочном душевном мире и спокойствии, софист жеговорил, что оно состоит в том, чтобы стремиться к большему и получатьбольшее. От доказательств они перешли к оскорблениям, и софист сталговорить, что "счастье Сократа -- это счастье бревна или камня". Сократ жесо своей стороны заявил, что "счастье софиста -- это счастье чесоточного,который испытывает беспрерывный зуд и беспрерывно чешется". Однако обе точкизрения имеют свои основания. Ведь с Сократом соглашается даже сама школаЭпикура, не отрицающая того, что добродетели принадлежит огромная роль вдостижении счастья. Ну а если это так, то может ли быть какое-нибудьсомнение в том, что добродетель гораздо нужнее для успокоения душевныхволнений, чем для достижения желаемого. В пользу же софиста, по-видимому, вкакой-то мере говорит только что высказанное нами утверждение о том, чтоблаго совершенствования выше блага сохранения, потому что достижениежелаемого, по-видимому, понемногу совершенствует природу, и даже если бы оноэтого не делало, уже само круговое движение обладает некоторой видимостьюпоступательного движения. Второй же вопрос (может ли человеческая природа совмещать спокойствиедуха с интенсивностью наслаждения) при его правильном решении делаетпраздным я излишним первый. Разве мы не видим довольно часто того, какнекоторые способны всеми силами предаваться наслаждениям, когдапредставляется к тому возможность, и вместе с тем легко переносят их потерю.Так что этот философский ряд "не пользоваться, чтобы не желать, не желать,чтобы не бояться", представляется нам плодом души мелкой и не верящей в своисилы ^. Действительно, очень многие философские учения выглядят какими-тотрусливыми и опасаются за людей сильнее, чем этого требует сама природа.Так, желая избавить человека от страха смерти, они только увеличивают его.Ведь если они фактически превращают всю жизнь в своего рода подготовку ишколу смерти, то может ли не показаться бесконечно страшным тот враг, кборьбе с которым постоянно приходится готовиться? Гораздо лучше поступаетязыческий поэт, который и ...почитает за дар природы предел своей жизни "'. Аналогичным образом и во всем остальном философы, стараясь сделатьчеловеческую душу слишком уж стройной и гармоничной, вовсе не приучают ее кстолкновению крайних противоположных мотивов. Я полагаю, что причиной томубыла их собственная жизнь, ограниченная частными проблемами и свободная отобщественных дел и необходимости считаться с чужими интересами. Люди же,наоборот, должны подражать мудрому примеру ювелиров, которые, заметив вдрагоценном камне какое-нибудь пятнышко или пузырек, которые могут бытьуничтожены без серьезного ущерба для размера камня, уничтожают их, впротивном же случае оставляют. Подобным же образом следует заботиться оспокойствии и ясности души, так чтобы не уничтожить ее величия. Но обиндивидуальном благе сказано достаточно. После того как мы рассмотрели личное благо, которое мы называем такжепартикулярным, частным и индивидуальным, обратимся к общественному благу,которое относится уже к обществу. Обычно его обозначают термином "долг"(officium), так как этот термин касается собственно души, благорасположеннойк другим; термин же "добродетель" применяется к душе, правильноорганизованной в своей собственной структуре. На первый взгляд этот разделкак будто относится к науке об обществе. Однако при более внимательном'рассмотрении выясняется, что дело обстоит иначе. Дело в том, что речь здесьидет об управлении собой и власти каждого над самим собой, а вовсе не наддругими. Ведь как в строительном искусстве сделать и подготовить кстроительству косяки, балки и прочие детали здания далеко не то же самое,что приладить и подогнать их друг к другу, как в искусстве механикиизготовить и построить орудие или машину далеко не то же самое, чтоустановить, завести ее и пустить в ход, так и учение о взаимоотношениях ивзаимосвязях людей в государстве или в обществе отличается от того учения,которое ставит своей целью подготовить и воспитать людей, пригодных дляжизни в этом обществе. Эта часть учения об обязанностях делится в свою очередь еще на двараздела, из которых первый рассматривает общие обязанности человека, второйже посвящен специальным и относительным обязанностям, вытекающим изпрофессии, призвания, сословия, личности и занимаемого положения. Мы ужесказали выше, что первый из них был достаточно хорошо и тщательно разработанкак древними, так и новыми учеными; второй же раздел также разрабатывался,хотя и не систематически, и мы не имеем еще цельного и полного изложенияэтого учения. Мы, однако, отнюдь не хотим поставить в упрек этому учениюразбросанность и несистематичность исследований; более того, мы считаем, чтовообще значительно удобнее исследовать этот предмет и писать о нем почастям. Разве можно найти такого прозорливого и столь уверенного всобственных силах человека, который бы смог и решился с достаточным знаниемдела и достаточно глубоко разобрать и определить все частные обязанностикаждого сословия и состояния? Исследования же, не опирающиеся напрактическое знакомство с предметом, а основывающиеся только на общем ичисто схоластическом представлении о нем, в подобных вопросах в большинствеслучаев оказываются пустыми и бесполезными. Ведь хотя иной раз и случается,что зрителю, наблюдающему за игрой, удается заметить то, что ускользает отвзгляда игрока, и хотя часто повторяют одну пословицу, скорее нагловатую,чем мудрую, о том, как оценивает простой народ действия правителей: "Стоящийв долине прекрасно видит гору", все же прежде всего следует стремиться ктому, чтобы за такого рода исследования брались только очень опытные и оченьзнающие люди. Кропотливые же произведения писателей чисто умозрительногосклада, посвященные практическим проблемам, оцениваются людьми, хорошознакомыми с практикой, так же, как оценивались Ганнибалом рассужденияФормиона о военном искусстве, которые он называл чепухой и бредомсумасшедшего ^. И только один недостаток можно заметить у тех, кто пишеткниги о предметах, касающихся их непосредственных занятий и профессии, --это то, что они не знают меры в восхвалении и превознесении этих самых своихСпарт ^. Среди такого рода книг было бы преступлением не упомянуть (с тем чтобывоздать ему должное) о превосходнейшем произведении "Об обязанностяхкороля", созданном неустанным трудом Вашего Величества ^. Это сочинениесобрало и включило в себя множество сокровищ, как явных, так и скрытых, изобласти теологии, этики и политики и немалого числа других наук и, на мойвзгляд, из всех сочинений, которые мне довелось прочесть, выделяется своеймудростью и солидностью. Нигде не обнаруживает оно ни излишней горячностиоткрытия, ни холодности невнимания, наводящей сопливость; его никогда незахватывает восторженный вихрь, заставляющий нарушить и смешать весь порядокизложения; в нем нет никаких отступлений, преследующих цель включить спомощью каких-нибудь хитроумных экскурсов то, что не имеет никакогоотношения к теме; в нем нет и никаких прикрас, которыми иные писатели,больше стремящиеся развлечь читателя, чем должным образом изложить сущностьвопроса, разукрашивают свои произведения, делая их похожими на накрашенных инадушенных модниц. Но прежде всего это произведение так же сильно духомсвоим, как и толом, ибо оно и прекрасно соответствует истине, и в высшейстепени полезно для практической деятельности. Более того, оно совершенносвободно от того недостатка, о котором мы только что говорили и который вовсяком случае был бы извинителен королю, пишущему о королевском величин: мыхотим сказать, что оно не старается сверх всякой меры и, возбуждая неприязньчитателя, превозносить мощь и блеск королевской власти. Ведь Ваше Величествонарисовало нам не какого-нибудь ассирийского или персидского царя, гордого инедоступного, сверкающего в ослепительном блеске своей славы и величия, ноподлинного Моисея или Давида, пастыря своего народа. У меня никогда несотрутся из памяти Ваши подлинно царственные слова, которые Вы, ВашеВеличество, завершая один труднейший процесс, произнесли, повинуясь томусвященному духу, которым Вы наделены для управления народом. Вы сказали:"Короли правят согласно с законами своих государств точно так же, как Богправит в согласии с законами природы; и они так же редко должны пользоватьсясвоим правом преступать законы, как редко совершает чудеса сам Бог". И темне менее из другой книги, написанной Вашим Величеством, -- "О свободноймонархии" ^ всем хорошо известно, что Вашему Величеству не менее знакомы всяполнота королевской власти, или, как говорят схоласты, крайние выражениякоролевских прав, равно как и пределы королевских обязанностей икоролевского долга. Поэтому я ни на минуту не колебался привести эту книгу,созданную пером Вашего Величества, как блестящий и великолепнейший образецтрактата о частных и специальных обязанностях. И если бы эта книга быланаписана каким-нибудь царем тысячу лет тому назад, я, конечно, сказал бы оней то же самое, что уже сказал. Я не придаю никакого значения тем избитымтребованиям приличия, которые не позволяют хвалить кого-нибудь в лицо; важнолишь то, чтобы эти похвалы не были чрезмерны и неуместны и не воздавалисьбезо всякого на то повода. Ведь очевидно, что Цицерон в своей блестящей речив защиту Марцелла занимается главным образом тем, что с исключительныммастерством рисует картину во славу Цезаря, хотя эта речь произносилась вприсутствии самого Цезаря. Точно так же поступил Плиний Младший ^, произнесясвой панегирик Траяну. Но вернемся к нашему изложению. К этому учению о специальныхобязанностях, вытекающих из того или иного призвания или профессии,примыкает также и другое учение, соотносительное с первым ипротивопоставленное ему. Это учение о всякого рода обманах, ухищрениях,мошенничествах и пороках, сопутствующих им, ведь обман и порок всегдапротивопоставляются долгу и добродетели. Конечно, нельзя сказать, чтобы вовсех многочисленных сочинениях и трактатах эта тема вообще обходиласьмолчанием, но весьма часто она затрагивается лишь бегло и вскользь. Да и какэто делается? Чаще, подобно киникам и Лукиану, прибегают к сатире, вместотого чтобы серьезно и глубоко осудить порок. Обычно тратят больше усилий нато, чтобы зло осмеять многое, даже весьма полезное и разумное, в науке, чемна то, чтобы отделить и отбросить испорченное и порочное, сохранив всездоровое и неиспорченное. Соломон прекрасно сказал, что "знание прячется отнасмешника и само идет навстречу усердному человеку" ^. Ведь всякий, ктоотносится к науке насмешливо или скептически, без сомнения, сможет легконайти в ней очень много такого, над чем можно было бы поиздеваться, однакоэто вряд ли даст ему какие-то знания. Но серьезное и умное исследованиетемы, о которой мы сейчас говорим, в сочетании с непредвзятым и искреннимотношением к предмету должно, как мне кажется, стать одним из самых прочныхоплотов добродетели и честности. Ибо, подобно тому как сказочный василискгубит человека, если тот первым попадется ему на глаза, и, наоборот,погибает сам, если человек первым увидит его, так и обманы, мошенничества ихитрости теряют свою способность причинять вред, если их удастся обнаружитьзаранее; если же они сумеют опередить, то только в этом --и нив каком ином-- случае они порождают для нас опасность. Поэтому нам есть за чтоблагодарить Макиавелли и других авторов такого же рода, которые открыто ипрямо рассказывают о том, как обычно поступают люди, а не о том, как онидолжны поступать. Ведь невозможно соединить в себе знаменитую "мудростьзмия" с "голубиной кротостью", если не познать до самых глубин природусамого зла. Без этого у добродетели не будет достаточно надежной защиты.Более того, честный и порядочный человек никогда и никаким образом не сможетисправить и перевоспитать бесчестных и дурных людей, если сам он прежде неисследует все тайники и глубины зла. Ведь люди испорченные и нечестныеубеждены в том. что честность и порядочность существуют только из-закакой-то неопытности и наивности людей и лишь потому, что они верят разнымпроповедникам и учителям, а также книгам, моральным наставлениям и всякогорода ходячим и избитым истинам. Поэтому они, пока не убедятся в том, что ихдурные и порочные представления, извращенные и ошибочные принципы прекрасноизвестны не только им самим, но и тем, кто пытается их переубедить иисправить, отвергают всякую возможность честности и порядочности; каксказано в замечательном изречении Соломона: "Глупец не поймет слов мудрости,если ты не скажешь ему того, что уже есть в сердце его" ^. Этот раздел,посвященный всякого рода обманам и порокам в каждом роде деятельности, мыотнесем к числу тех, которые должны быть созданы, и будем называть его"Серьезная сатира", или "Трактат о внутренней природе вещей". Учение об относительных обязанностях охватывает также и взаимныеобязанности, такие, как обязанности мужа и жены, родителей и детей,господина и слуги, точно так же законы дружбы и благодарности и существующиев обществе обязательства членов братств, коллегий, взаимные обязательствасоседей и т. п. Но всегда нужно ясно отдавать себе отчет в том, что все этитемы рассматриваются здесь не в аспекте гражданского общества как егосоставные части (ибо это относится к области политики), а только в той мере,в какой речь идет о необходимости подготовки и нравственного воспитаниячеловека для того, чтобы сделать его способным поддерживать и охранять этиобщественные связи. Учение об общественном благе (точно так же как и об индивидуальномблаге) не только рассматривает благо, как таковое, но оценивает егосравнительно, а это означает необходимость взвешивать важность исполнениятой или иной обязанности в зависимости от той или иной личности, от той илииной ситуации, от того, является ли это обязанностью по отношению к частномулицу или же по отношению к обществу, относится ли эта обязанность кнастоящему или к будущему времени. Это можно видеть на примере сурового ижестокого наказания, которому подверг Луций Брут своих сыновей; оно вызвалобезмерные похвалы большинства людей, и все же один поэт сказал: Приговорит, и как те дела ни судили б потомки '°. То же самое можно увидеть и на примере того пира, на который былиприглашены М. Брут, Г. Кассий и др. Когда там для того, чтобы проверить, какотносятся к заговору против Цезаря, хитро задали вопрос: "Справедливо лиубить тирана?", гости стали высказывать различные мнения. Одни говорили, чтоэто вполне справедливо, ибо рабство -- это худшее из зол; другие возражалипротив этого, потому что, но их мнению, тирания приносит меньше несчастья,чем гражданская война; третьи же, подобно сторонникам школы Эпикура,утверждали, что недостойно мудреца подвергать себя опасности ради глупцов*'. Однако можно привести множество случаев, когда приходится сравниватьмежду собой те или иные обязанности. Особенно часто здесь возникает такойвопрос: следует ли нарушать требования справедливости ради блага родины иликакого-нибудь другого великого блага в будущем? По этому поводу ЯсонФессалийский обычно говорил: "Иногда следует поступать несправедливо длятого, чтобы иметь возможность как можно чаще поступать справедливо" ". Ноздесь сразу же можно возразить: "Ты знаешь, кто поступает справедливо внастоящем, но никто не поручится за будущее". Так пусть же люди стремятся ктому, что сейчас является справедливым и хорошим, предоставив божественномупровидению заботу о будущем. Но относительно учения об идеале или благесказано достаточно. Глава III Разделение учения о воспитании души на учение о характерах людей,аффектах и средствах лечения и исправления душевных недугов. Приложение кэтому же учению о гармонии между благом души и благом тела Ну а теперь, когда мы уже сказали о том, что является плодом жизни(понимаемым в философском смысле), остается рассказать о необходимомвоспитании души, без чего первая часть, о которой мы говорили, оказываетсяне более как изображением, статуей, хотя и прекрасной с виду, но лишеннойдвижения и жизни. В пользу этого мнения высказывается и сам Аристотель вследующих красноречивых словах: "Таким образом, говоря о добродетели,необходимо показать, что она собой представляет и из чего она рождается.Ведь было бы почти бесполезно знать природу добродетели, но не знать, какимипутями и способами можно ее достигнуть. Следовательно, нужно стремитьсяузнать не только, каков облик добродетели, но и как она дает возможностьовладеть собой, ибо мы хотим и того и другого: и познать вещь, ираспоряжаться ею. А для этого мало одного желания: необходимо знать, из чегои каким образом она складывается" ^. Как видим, он говорит об этом всовершенно ясных выражениях и даже повторяет их дважды; однако сам он этомупринципу не следует. В этой связи вспоминается, что Цицерон ставил в немалуюзаслугу Катону Младшему то, что тот познал философию не ради словопрений,как это делает большинство, а для того, чтобы жить по ее принципам *". Ихотя в наше суетное время мало кто заботится о тщательном воспитании иформировании души и о том, чтобы жить, следуя определенным принципам инормам (как говорит Сенека: "Каждый размышляет об отдельных сторонах жизни,но никто не думает о самой жизни" ^), так что этот раздел может дажепоказаться излишним, однако все это ни в коей мере не может побудить насоставить эту тему; наоборот, мы хотим заключить следующим афоризмомГиппократа: "Если тяжело больной человек не испытывает страданий, то онболен душевно" ^. И таким людям необходимо лечиться не только для того,чтобы избавиться от болезни, но и для того, чтобы пробудить в себе вновьспособность чувствовать. Если же кто-нибудь возразит мне, что лечение души-- это задача священной теологии, то такое возражение будет в высшей степенисправедливым; однако же, что мешает моральной философии пойти на службу ктеологии, став разумной служанкой и верной спутницей ее, готовой выполнитьлюбое ее желание? Ведь как поется в псалме: "Глаза служанки всегда обращенына руки госпожи" ", хотя и нет никакого сомнения в том, что не так-то малозабот и решений остается и на долю самой служанки. Точно так же и этикадолжна во всем повиноваться теологии и исполнять ее приказания, но так,однако, чтобы, оставаясь в своих собственных границах, она могла содержатьнемало разумного и полезного. Я не могу крайне не поражаться тому, что эта часть этики, важноезначение которой очевидно, до сих пор не приведена в цельную научнуюсистему. Поэтому, как мы это обычно делаем, считая необходимым создать такуюнауку, нарисуем здесь ее сжатую схему. Прежде всего здесь, как и во всем, что имеет отношение к практике, мыдолжны отдавать себе отчет в том, что находится в нашей власти, а что нет,так как в первом случае можно изменить положение, во втором же можно толькоприспособиться к нему. Земледелец не имеет никакой власти над природнымхарактером почвы или над климатом; точно так же врач ничего не можетизменить в естественной конституции больного и во всем разнообразиипривходящих обстоятельств. Но когда мы говорим о воспитании души и о леченииее болезней, необходимо принимать во внимание три обстоятельства: различныйхарактер ее склада, ее аффекты и средства исцеления, точно так же как прилечении больного тела мы имеем три компонента: комплекцию, или конституцию,больного, болезнь и лечение. Из этих трех компонентов только последнийнаходится в нашей власти, первые же два от нас не зависят. Но и то, что ненаходится в нашей власти, необходимо подвергнуть не менее тщательномуисследованию, чем исследование предметов, подвластных нам. Глубокое итщательное исследование всего этого должно лечь в основу учения о средствахлечения, давая возможность лучше и более успешно применять их. Ведь платьене может хорошо сидеть на фигуре, если не снять предварительно мерку счеловека. Итак, первый раздел учения о воспитании души будет посвященрассмотрению различных типов характеров и склонностей. Мы говорим здесь,однако, не об обычных общих наклонностях к добродетелям и порокам или кволнениям и аффектам, но о чем-то более глубоком и важном. Конечно, и здесьиной раз вызывает удивление то, что писатели, занимающиеся проблемами моралии политики, в большинстве своем пренебрегают этой темой и обходят ее в своихпроизведениях, хотя она могла бы пролить весьма яркий свет на обе эти науки.В астрологии весьма удачно определяют различие характеров и способностей взависимости от расположения планет, указывая, что одни предназначеныприродой к научной деятельности, другие -- к гражданской, одни -- к военнойкарьере, другие -- к политической, одни -- к любовным похождениям, другие --к занятиям искусствами, а некоторые вообще не имеют определенныхсклонностей. Точно так же и у поэтов (эпических, сатирических, трагических,комических) мы встречаем повсюду изображение характеров, хотя почти всегданесколько преувеличенное и нарушающее естественное правдоподобие. Болеетого, эта тема о различиях в человеческих характерах принадлежит к числутех, о которых (хотя и очень редко) в повседневных разговорах людей можноуслышать более разумные вещи, чем в самих книгах. Но самый лучший материалдля такого исследования следует искать у наиболее серьезных историков, и нетолько в похвальных речах, произносимых обычно на похоронах какого-нибудьзнаменитого лица, но прежде всего в самой истории, в изображении этойличности всякий раз, как она, если можно так выразиться, выходит на сцену.Такого рода изображение исторической личности в ходе событий, в которых онаучаствует, дает, как мне кажется, более верное представление о характеречеловека, чем та оценка, которую мы встречаем в панегириках. Именно такпоказывает Тит Ливий Сципиона Африканского и Катона Старшего, Тацит --Тиберия, Клавдия и Нерона, Геродиан -- Септимия Севера, Филипп де Коммин --французского короля Людовика XI, Франческо Гвиччардини -- ФердинандаИспанского, императора Максимилиана, пап Льва и Клемента. Ведь эти писатели,постоянно следуя за избранными ими лицами, почти никогда не упоминают осовершенных ими деяниях без того, чтобы не вставить что-то касающеесяособенностей их характера. Кроме исторических сочинений интересныенаблюдения над характерами кардиналов дают нам протоколы конклавов поизбранию пап, которые нам удалось прочитать, а также письма послов,рассказывающие о советниках правителей. Короче говоря, все перечисленноездесь должно послужить материалом для серьезного и всестороннего сочинения.Однако же мы вовсе не хотим, чтобы в этике все эти характеристикивоспринимались как цельные образы людей (как это имеет место в поэтических иисторических сочинениях и в повседневных разговорах); скорее это должны бытькакие-то более простые элементы и отдельные черты характеров, смешение исоединение которых образуют те или иные образы. Нужно установить, сколькосуществует таких элементов и черт, что они собой представляют и какиевзаимные сочетания допускают; следует проделать своего рода искусное иточное рассечение характеров и общего психического склада людей для того,чтобы вскрыть тайну индивидуальных способностей и склонностей каждогочеловека и на основании этого знания находить более правильные пути дляврачевания души. Далее, этот трактат не должен включать лишь те черты характеров,которые создаются самой природой, но в него должны войти и те, которыеявляются результатом воздействия иных факторов, таких, как пол, возраст,родина, здоровье, внешность и т. п., а кроме того те, которые формируютсяобщественным положением, например характерные черты правителей, знатных инезнатных людей, богатых и бедных, государственных деятелей и частных лиц,счастливых, несчастных и т. п. Ведь Плавту, например, кажется чудом, еслистарик оказывается добрым: "Он добр, как юноша" ^. А святой Павел, призываяк строгому обращению с критянами ("Осуди их резко..."), осуждает сам духэтого народа, пользуясь словами поэта: "Критяне -- всегда лживые, скверныетвари, ленивое брюхо" ^. Саллюстий отмечает в характере царей туособенность, что они весьма часто выражают противоречивые желания: "Желанияцарей в большинстве случаев как пылки, так и непостоянны и частопротиворечат одно другому" ^. Тацит замечает, что почести и власть чащевсего меняют характеры людей в худшую, а не в лучшую сторону: "Один толькоВеспасиан изменился к лучшему" ^'. Пиндар обращает внимание на то, чтовнезапное счастье и удача в большинстве случаев делают людей слабыми инестойкими: "Есть такие люди, которые не могут вынести большого счастья" ^.В одном из псалмов говорится, что легче соблюсти меру и быть сдержанным вобычных обстоятельствах, чем тогда, когда тебе выпадает счастье: "Еслидостается вам богатство, не отдавайте ему сердца" ^. Я не отрицаю, что уАристотеля в "Риторике" сделано вскользь несколько аналогичных наблюдений,точно так же как и в некоторых сочинениях других авторов, но никогда еще досих пор все эти наблюдения не включались целиком в состав моральнойфилософии, к которой они главным образом и относятся, точно так же как кнауке о земледелии относится исследование о различиях почв или к медицине --исследование о различных типах конституции тела. В конце концов этонеобходимо сделать хотя бы теперь, если только мы не хотим подражатьшарлатанству знахарей, которые лечат всех больных одним и тем же лекарством,не считаясь с особенностями конституции каждого. За учением об особенностях характера следует учение об аффектах иволнениях, являющихся, как уже было сказано, своего рода болезнями души. Всвое время древние политические деятели обычно говорили о демократии, чтонарод там подобен самому морю, ораторы же -- ветрам, ибо как море само посебе было бы всегда тихим и спокойным, если бы его не волновали ветры и неподнимали бы на нем бури, так и народ сам по себе был бы всегда мирным ипослушным, если бы его не подстрекали к волнениям злонамеренные ораторы ^.Аналогичным образом можно с полным основанием утверждать, что человеческийум по своей природе был бы спокоен и последователен, если бы аффекты,подобно ветрам, не приводили его в волнение и смятение. И здесь сноваприходится удивляться тому, что Аристотель, написавший столько книг поэтике, не рассматривает в них аффекты как основной элемент этики; в то жевремя он находит для них место в "Риторике", где они должны рассматриватьсялишь во вторую очередь (лишь в той мере, в какой они могут быть вызваныораторской речью). Следует, однако, признать, что он в этой книге даетблестящий и тонкий анализ этих аффектов, насколько, разумеется, это возможнов столь сжатом изложении. Но его рассуждения о наслаждении и страдании ни вкоей мере не удовлетворяют требованиям предполагаемого нами трактата, точнотак же как нельзя было бы сказать о человеке, пишущем о свете и о субстанциисвета, что он написал о природе каждого отдельного цвета, ибо наслаждение истрадание находятся в таком же отношении к отдельным аффектам, в каком светнаходится к отдельным цветам. Тщательнее других разрабатывали эту темустоики (насколько, конечно, об этом можно судить по сохранившимсяпроизведениям), однако они стремились прежде всего к возможно большейтонкости дефиниций, а не к тому, чтобы дать обширное и исчерпывающееизложение вопроса. Впрочем, мне известны еще несколько довольно изящныхкнижечек, посвященных некоторым из аффектов, например о гневе, о ложномстыде, и еще кое-какие весьма немногочисленные сочинения. Но если ужговорить правду, то подлинные знатоки этой науки -- это поэты и историки.Ведь именно они дали глубокий анализ и показали, как следует возбуждать изажигать страсти; как следует их успокаивать и усыплять; как опять-такисдерживать их и обуздывать, не давая им возможности прийти в действие; какимобразом те же самые страсти, хотя и подавленные и скрытые, тем не менеевыдают себя; какие действия они производят; как чередуются между собой, какпереплетаются друг с другом; как сталкиваются, борются между собой, ибесчисленное множество других вопросов. Среди них особенно важное значениеимеет и в этической, и в гражданской областях вопрос о том, каким образомодно чувство управляет другим чувством и как с помощью одного чувства можноподчинять другое. Здесь может послужить примером практика охотников иптицеловов, которые прибегают к помощи одних животных для поимки других,одних птиц -- для поимки других и, пожалуй, без их помощи своимисобственными силами человек бы не смог так легко сделать это. Скажем больше,в сущности именно на этом принципе основывается всем известная и широкоприменяемая в любой гражданской области практика наказания и поощрения, накоторой держится всякая государственность, ибо два господствующих чувства --страх и надежда -- сдерживают и подавляют все остальные вредные аффекты. Иесли в практике управления государством нередко одна партия сдерживаетдругую, заставляя исполнять свои обязанности по отношению к нему, топодобное же происходит и при управлении внутренними движениями души. Теперь мы, наконец, подошли к тому, что находится в нашей власти, ктому, что воздействует на душу, волю и стремление, возбуждая их и направляяв любую сторону, и поэтому имеет огромное значение для изменения и переделкихарактеров, В этой области от философов требуется тщательное и настойчивоеисследование той силы влияния, которой обладают привычки, упражнение,навыки, воспитание, подражание, соперничество, постоянное общение, дружба,похвала, упрек, уговоры, молва, законы, книги, занятия и пр. Ведь именно этифакторы являются господствующими в области морали, именно они воздействуютна душу и определяют ее состояние, именно из этих ингредиентов составляются,если можно так выразиться, лекарства, предназначенные для поддержания ивосстановления душевного здоровья, насколько это вообще доступночеловеческим средствам. Из числа всех этих факторов мы выберем один или дваи остановимся на них несколько подробнее, чтобы это послужило примером дляанализа остальных. Итак, скажем несколько слов о привычке и навыке(habitus). Известное мнение Аристотеля, согласно которому привычка не обладаетникакой силой по отношению к действиям естественного порядка,свидетельствует, как мне кажется, об узости и несерьезности его взгляда. Вкачестве примера он предлагает камень, бросаемый вверх, говоря при этом,что, "если бросать его тысячу раз, он не приобретет от этого способностиподниматься самостоятельно", более того, "если мы будем довольно часточто-то видеть или слышать, наши зрение или слух ничуть не сделаются от этоголучше" ^. Хотя это положение и имеет силу в некоторых случаях, там, гдеприроде принадлежит безусловно решающий голос (сейчас у нас нет времениговорить о причинах этого), однако там, где природа, не испытывая стеснения,допускает напряжение и ослабление, все происходит совершенно иначе.Например, можно видеть, как тесноватая перчатка, после того как ее несколькораз наденут на руку, растягивается; палка, постепенно сгибаемая внаправлении, противоположном ее естественному изгибу, остается в этом новомположении; голос благодаря упражнению становится сильнее и звучнее; привычкадает возможность переносить жар и холод, и множество других примеров в томже роде. Впрочем, два последние примера ближе к существу дела, чем те,которые приводятся самим Аристотелем. Однако, как бы там ни было, чем болееправильным является утверждение, что и добродетели, и пороки представляютсобой навыки, тем настойчивее должен был он стремиться к установлениюопределенных правил, следуя которым можно было бы приобрести такого родапривычку или освободиться от нее. Ведь можно дать множество полезных советово разумном воспитании как души, так и тела. Некоторые из них мы рассмотримздесь. Первый состоит в том, чтобы мы с самого начала избегали задач, которыебыли бы слишком трудны или, наоборот, слишком незначительны по сравнению стем, чего требует дело. Ведь слишком тяжелый груз может в человеке среднихспособностей убить всякую надежду на успех, так что у него опустятся руки, учеловека же самоуверенного -- разбудить огромное самомнение и убеждение вбезграничности собственных сил, что неизбежно ведет за собой небрежность. Нои в том и в другом случае опыт не оправдает ожиданий, а это всегда вызываетсмятение и упадок духа. Ну а если задача слишком легка, это приведет кзначительной задержке в продвижении вперед. Второй совет требует, развивая какую-то способность с целью приобрестив ней навык, обращать прежде всего внимание на два момента, а именно: когдадуша лучше всего расположена к предполагаемому делу и когда -- хуже всего.Первый необходим для того, чтобы возможно дальше продвинуться по избранномупути, второй -- для того, чтобы, собрав все силы души, уничтожить преграды ипрепятствия, встречающиеся на нем, и в результате легко и спокойно будетнайден средний путь. Третий совет, о котором мимоходом упоминает Аристотель, -- это "всемисилами (исключая, однако, недостойные приемы) стремиться в сторону,противоположную той, к которой нас сильнее всего влечет природа" ^, подобнотому как мы гребем против течения или сгибаем в противоположную сторонукривую палку, чтобы ее выпрямить. Четвертый совет вытекает из одной удивительно верной аксиомы: "Мы сбольшим удовольствием и успехом стремимся к тому, что вовсе не являетсянашей основной задачей и нашим главным занятием, поскольку наша душа отприроды чуть ли не с ненавистью воспринимает жестокую власть необходимости инасилия". Есть и много других полезных наставлений, которые могли бы помочьуправлять привычкой. Ведь привычка, если ее развивать разумно и умело,действительно становится (как обычно говорят) "второй натурой"; если жеуправлять ею неумело и полагаться лишь на случай, то она превратится вкакую-то обезьяну природы, неспособную что-либо правильно воспроизвести иизображающую все только в уродливом и искаженном виде. Точно так же если бы мы захотели сказать несколько слов о значении книги учения и влиянии их на нравы, то разве мало существует плодотворныхсоветов и наставлений, относящихся к этой теме? Разве один из отцов церкви свеличайшим негодованием не называл поэзию "вином демонов" ^, поскольку онадействительно порождает множество искушений, страстей и ложныхпредставлений? Разве Аристотель не высказал очень мудрую и достойную самогосерьезного отношения мысль о том, что "юноши не способны еще усвоитьморальную философию" ^, ибо в них еще не охладел ныл юных волнений и страстино успокоились под влиянием времени и жизненного опыта? И если говоритьправду, то разве не потому великолепнейшие книги и проповеди древнихписателей, которые весьма убедительно призывают людей к добродетели,показывая воочию все ее величие и осмеивая ходячие мнения, старающиеся,подобно пара-ситам в комедии, унизить ее, оказываются столь малоэффективнымии так мало помогают утверждению нравственности и исправлению нравов, что ихобычно читают отнюдь не умудренные годами люди, а лишь дети и незрелыеюноши? Разве не верно то, что молодые люди еще значительно менее, чем кэтике, подготовлены к изучению политики, если они вполне не проникнутсярелигией и учением о нравственности и об обязанностях, потому что впротивном случае они могут под влиянием искаженных и неправильныхпредставлений прийти к убеждению, что вообще не существует подлинных инадежных моральных критериев, но все измеряется лишь степенью полезности иудачи? Как говорит поэт: ...зовется доблестью разбой удачный... ^ -- и в другом месте: Этот несет в наказание крест, а другой -- диадему *". Впрочем, поэты предпочитают здесь форму сатиры, с негодованиемобрушиваясь на эти пороки. Но некоторые книги о политике вполне серьезно иположительно излагают эту тему. Так, Макиавелли пишет, что "если бы Цезарьоказался побежденным, то он стал бы еще более одиозной фигурой, чемКатилина" ^, как будто, кроме одной удачи, не существует никакого различиямежду какой-то кровавой и сладострастной фурией и человеком возвышеннойдуши, самым удивительным среди людей (если бы у него только не было такогочестолюбия). Мы видим на этом примере, как необходимо людям всеми силамистараться познать науку благочестия и нравственности, прежде чем ониприступят к политике, тем более что люди, воспитанные во дворцах и с детскихлет готовящиеся к государственной деятельности, почти никогда не приобретаютподлинной и глубокой нравственной порядочности; и насколько было бы хуже,если бы к этому присоединились еще и книжные наставления! Более того, развене следует также относиться с осторожностью и к самим моральным поучениям иобразцам, по крайней мере к некоторым из них, ибо они иной раз способнысделать человека упрямым, заносчивым и замкнутым? Ведь говорит же Цицерон оКатоне: "Знайте, что все те поистине божественные и выдающиеся достоинства,которые вы видите в нем, -- это то, что принадлежит ему от природы, те женедостатки, которые мы порой в нем находим, не созданы природой, а воспитаныучителями" ^. Существует и множество других аксиом, касающихся тогодействия, которое производят на человеческую душу учение и книги. И поистинесправедливы слова поэта: "Учение переходит в нравы" ^, что в равной мереприходится сказать и о других факторах, таких, как общение с людьми,репутация, законы и т. п., которые мы перечислили выше. Впрочем, существует определенный метод воспитания души, который, какмне кажется, более тщательно разработан, чем остальные. Этот метод опираетсяна такое основание: "Душа каждого человека в определенные моменты находитсяв состоянии большего совершенства, в другие же моменты -- в состояниименьшего". Поэтому основная цель и задача этого метода состоит в том, чтобыподдерживать наиболее благоприятные моменты, а неблагоприятные, если можнотак выразиться, совершенно вычеркивать из календаря. Есть два способазакрепить благоприятные моменты душевного состояния: обеты или по крайнеймере очень твердые решения души, с одной стороны, и, с другой -- наблюдениеи упражнения, которые, впрочем, имеют значение не столько сами по себе,сколько потому, что они постоянно удерживают душу в повиновении и готовностик исполнению долга. Отрицательные моменты могут быть уничтожены также двумяспособами: тем или иным искуплением и исправлением прошлого либо избраниемнового жизненного пути и началом жизни как бы заново. Но эта часть, как мнекажется, уже относится к религии; и это неудивительно, так как истинная инастоящая моральная философия, как уже было сказано, является всего лишьслужанкой теологии. Таким образом, мы завершим рассмотрение этой части учения о воспитаниидуши указанием на то средство, которое, будучи самым экономным и общим извсех, в то же время оказывается и наиболее ценным и эффективным дляформирования в душе способности восприятия добродетели и развития в нейсостояния, очень близкого к состоянию совершенства. Это средство состоит втом, что мы избираем и ставим перед собой правильные и согласующиеся сдобродетелью цели нашей жизни и наших действий, причем эти цели должны бытьвсе же хоть в какой-то мере достижимыми для нас, Ведь если предположить двевещи, а именно, что цели наших действий хороши и высоконравственны, арешимость души достичь их и претворить в жизнь прочна и неизменна, то изэтого следует, что душа сразу же принимает и формирует в себе одновременновсе добродетели. Именно в этом проявляется деятельность самой природы, тогдакак остальные действия, о которых мы уже говорили, кажутся нам лишь деломрук человека. Ведь когда скульптор лепит или вырубает из камня какую-тостатую, он создает каждый раз только ту ее часть, которой в данный момент онзанят, а не все остальные (например, пока он создает лицо, остальная частьтела остается необработанным, бесформенным камнем, до тех пор пока рукаскульптора не коснется и ее); напротив, природа, создавая цветок или живоесущество, порождает и формирует одновременно зачатки всех частей организма.Подобным же образом когда мы имеем дело с благоприобретенными добродетелями,существующими как результат какого-то навыка или тренировки, то, стремясь,например, развить в себе воздержанность, мы ослабляем усилия в развитиихрабрости и остальных добродетелей; когда же мы целиком посвящаем себядостижению справедливых и высоконравственных целей, то, какой бы добродетелини потребовали от нашей души эти цели, всегда можно заметить, что мы ужеобладаем определенной склонностью, предрасположением и известнымиспособностями к приобретению и проявлению этой добродетели. И это, пожалуй,именно то состояние души, которое так великолепно описывает Аристотель,рассматривая его не как добродетель, а как некое проявление божественнойприроды. Вот его собственные слова: "Дикости естественно противопоставить тугероическую или божественную добродетель, которая стоит выше человеческой",и несколько ниже: "Ибо для зверя не существует ни порока, ни добродетели,точно так же как и для бога. Но если последнее состояние есть нечто высшее,чем добродетель, первое представляет собой лишь нечто отличное от порока" ^.Правда, Плиний Младший со свойственной языческому панегиристу неумеренностьюизображает добродетель Траяна не как подражание, а как образец божественнойдобродетели, говоря, что "людям нужно просить богов только о том, чтобы онибыли бы для смертных такими же добрыми и благосклонными владыками, какТраян"^. Однако в этих словах слышится нечестивая, безбожная и высокомернаязаносчивость язычников, которые придавали большее значение каким-то теням,чем самой сущности. Неистинная религия и святая христианская вера стремятсяк самому существу вещей, внушая душам христианскую любовь, которую в высшейстепени правильно называют "узами совершенства" (vinculum perfectionis) ^,так как она соединяет и связывает воедино все добродетели. Удивительноизящно сказано у Менандра о чувственной любви, которая является лишьискаженным подражанием любви божественной: "Любовь для человеческой жизни --лучший учитель, чем неуклюжий софист" ^. Он говорит этими словами, чтолюбовь лучше воспитывает достойные нравы, чем учитель и софист, которого онназывает "невежественным". Действительно, всеми своими многотруднымиправилами и наставлениями он не смог бы так умело и свободно, как это делаетлюбовь, научить человека и ценить самого себя, и прекрасно вести себя влюбом положении. Так, вне всякого сомнения, если чья-то душа пылает жаромистинной христианской любви, ей удается достичь большего совершенства, чем спомощью всех средств этической науки, которая в данном случае по сравнению схристианской любовью, конечно же, оказывается в положении этого софиста.Более того, подобно тому как прочие аффекты, по верному наблюдениюКсенофонта, хотя и возвышают душу, однако в то же время вносят в нее своимипорывами и излишествами волнение и дисгармонию, и только одна любовьодновременно возвышает ее и успокаивает ^, так и все остальные человеческиедарования, вызывающие наше восхищение, хотя и возвышают и возвеличивают нашуприроду, тем не менее не свободны от излишеств, и только одна христианскаялюбовь никогда не может быть чрезмерной. Ангелы, желая обладать могуществом,равным божественному, совершили грех и пали. "Вознесусь и буду подобенвсевышнему" ^. Человек, посягнувший на знание, равное божественной мудрости,совершил грех и пал. "И вы, как боги, познаете добро и зло" T. Но ни ангел,ни человек никогда не совершали и не совершат греха, стремясь уподобитьсяБогу в благости и любви. Наоборот, нас даже призывают к такому именноподражанию: "Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас,благотворите ненавидящих вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас. Дабудете сынами отца вашего небесного. ибо он повелевает солнцу своемувосходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных""^. Да и по отношению к самому первоисточнику божественной природы языческаярелигия употребляет слова "благий, великий" (optimus, maximus), Священное жеписание заявляет: "Милосердие его превыше всех деяний его" ". Итак, мы закончили рассмотрение той части этики, которая посвященаГеоргикам души. Если кто-нибудь при взгляде на перечисленные нами частиэтого учения решит, что вся наша работа состоит только в том, что мы свели вцельную науку или учение то, что было пропущено другими писателями какобщеизвестное, банальное и само по себе достаточно очевидное и ясное, пустьдумает, как хочет. Но пусть он все же помнит то, о чем мы предупредили ссамого начала: мы видим цель свою не в приукрашивании вещей, а в выявлении вних полезного и истинного. Пусть также он припомнит и созданный древнимиаллегорический образ двойных ворот сновидения: Снов суть двоякие двери: одни, говорят, роговые -- Оными легкий дается исход для теней правдивых; Блещут другие, из белой сделаны кости слоновой, Лживые к небу чрез них посылаются Майами грезы ". Конечно, поистине великолепны ворота из слоновой кости, однакоправдивые сновидения выходят через роговые ворота. В качестве дополнения к этике можно было бы привести то соображение,что существует определенное соотношение и известное сходство между благомдуши и благом тела. Ведь подобно тому как мы сказали, что телесное благоскладывается из здоровья, красоты, силы и наслаждения, так и душевное благо,рассматриваемое с точки зрения этики, по-видимому, стремится к тому же, т.е. оно хочет сделать душу здоровой и недоступной волнениям, прекрасной иукрашенной истинной нравственностью, мужественной и способной встретить ивынести все испытания жизни, наконец, не тупой и глупой, а способнойиспытывать живое чувство наслаждения и благородной радости. Однако все этикачества и тела, и души очень редко встречаются вместе. Ведь часто можноувидеть немало людей, отличающихся могучим умом и силой духа, которых тем неменее обуревают страсти и характер которых едва ли отличается хоть каким-тоизяществом и обаянием. Можно встретить и других, которые в изобилии наделеныи изяществом, и обаянием, но которым не хватает ни душевной честности, длятого чтобы они захотели, ни душевных сил, для того чтобы они смоглипоступать согласно принципам нравственности, Третьи обладают душой честной исвободной от всех пороков и слабостей, однако не могут ни снискать славысебе самим, ни быть полезными государству. Есть и такие, которые, можетбыть, даже обладают всеми тремя перечисленными выше достоинствами, но в силукакой-то стоической суровости и бесчувственности, будучи способными надобродетельные поступки, сами не умеют наслаждаться и радоваться. Так чтоесли и случается, что иной раз два или три из этих четырех качествсоединятся в одном человеке, то уж совсем редко, как мы уже сказали, могутсоединиться все четыре. Итак, мы полностью рассмотрели эту основную частьфилософии человека, которая рассматривает человека как состоящего из тела идуши, но взятого отдельно, вне его связей с обществом.

* КНИГА ВОСЬМАЯ *