Философская эволюция м. фуко

К началу 60-ых годов Фуко освобождается от влияния доминируюших в интеллектуальном пространстве послевоенной Франции философских традиций. Во-первых, от гегельянского универсализма разума, преподносимого в качестве адекватного инструмента понимания «жизни» - индивида, культуры и человечества в целом (например, в работах Ж. Ипполита). Во-вторых, от имеющей картезианскую родословную и нашедшей свое новое выражение в феноменологии и экзистенциализме «философии субъекта», для которой субъект выступает в качестве основоположника значений, осмысленности мира и источника социально-культурных преобразований. Исследуя историю мысли, европейского знания, Фуко вслед за Леви-Строссом и Лаканом отказывается от инстанции субъекта и вводит такую единицу анализа как дискурс (дискурсивные практики).

Понятие «дискурс» (лат. discursus – разбегающийся, разделяющийся), широко используемое в современной лингвистике, семиотике и философии, не имеет прямого эквивалента не только в русском, но и во многих европейских языках. Обычно оно переводится как речь, слово, текст, рассуждение. Дискурс как сходен, так и отличен от языка и речи. С речью его сближает то, что он является деятельностью, процессом, а отличает – системность, обладающая внутренней организацией. Свойство системности сближает дискурс с языком. Язык является абстрактной универсальной системой, а дискурс – конкретной мини-системой. Дискурс – это обнаруживаемые порядки речевых практик, речь, наделенная социокультурным измерением, или язык, преобразованный говорящим субъектом и включенный в конкретный социокультурный контекст.

Фуко использует понятие дискурса для обозначения структурированного поля высказываний, задающего объекты, о которых говорят. В этом смысле дискурс есть подчиненный определенным правилам образования, существования и сосуществования досемиотический (дознаковый) уровень речевых практик, формирующих условия познавательного опыта. Субъект в рамках дискурсивного анализа становится точкой пересечения различных, исторически сложившихся дискурсов, и в результате он оказывается лишенным автономии и единства. Таким образом, традиционные для классической философии понятия субъекта и объекта заменяются в анализе Фуко структурами опыта, различными видами и типами дискурсивных практик, выражающих культурные ситуации той или иной эпохи.

Работы «История безумия», «Рождение клиники» «Слова и вещи», появившиеся в 60-ых гг., можно рассматривать как трилогию, связанную единым замыслом и способом анализа, названным Фуко «археологическим». Цель археологического исследования состоит в том, чтобы «вскрыть пласты», совокупности дискурсивных практик, благодаря которым становятся возможными познание и опыт, конституируется знание, формируются науки, образуются типы рациональности и философской рефлексии.

В «Истории безумия» рассматривается исторически меняющееся соотношение критериев различения разумности и неразумия (психической болезни). Фуко на основании богатого исторического материала показывает, что для людей ХVII – XVIII-х веков. фактически не существовало современного понятия психически больного. Доминировало общее представление о неразумии, к которому относили все виды отклоняющегося поведения: бродяжничество, попрошайничество, венерические заболевания, колдовство, занятия алхимией и т.п. Только к концу XVIII в. неразумие определяется как психическая болезнь (сумасшествие) и появляются лечебницы для душевнобольных. Новые представления о разумности, формирующиеся в эпоху Просвещения, способствовали спецификации неразумия как болезни. В свою очередь, социально-культурное конституирование области безумия (пространства лечебниц для душевно больных) проливает свет на новые смыслы и критерии разумности.

В «Рождении клиники» дискурсы врачебной практики раскрываются в соотнесении с юридическими, экономическими и религиозными отношениями, выраженными в соответствующих дискурсивных практиках. Фуко рассматривает методы медицинских наблюдений и их развитие на рубеже XVIII-XIX вв. В этот переломный для медицины период формируется клиническое наблюдение, которое открывает взгляду медика области, ранее остававшиеся незамеченными. Тело и смерть становятся предметом этого нового взгляда. Болезнь перестает определяться с точки зрения метафизики зла, как это делалось на протяжении многих столетий. Ее новое понимание проистекает из понимания смерти, позволившее прояснить явление жизни и того, что ей мешает. Фуко обращает внимание на деятельность врача Биша (1771-1862, специалист по тканям тела), который призывал своих коллег: «Вскройте несколько трупов; вы немедленно разгоните ту тьму, которую одним наблюдением рассеять было нельзя».

Становление анатомо-клинического метода является исторической основой новой медицины как науки об индивиде. Расширение области клинических исследований, преобразования в организации деятельности врача (специализация, появление системы лечебно-профилактических учреждений, органов здравоохранения и т.д.) радикально изменяет и медицину как практику врачевания. Новая медицина демонстрировала новое отношение к человеческой жизни: забота о здоровье пришла на смену заботе о спасении души, а врачи стали духовниками тела. В этой связи медицинская наука и практика становится образцом для изменений в гуманитарных науках и гуманитарных практиках. Этой теме посвящена работа «Слова и вещи».

Становление гуманитарного знания, гуманитарных наук раскрывается Фуко в связи с изменениями в социально-культурном пространстве нового времени (модерна). Исходной единицей анализа в данном случае становится понятие «эпистема» (греч. еpisteme – знание). Объясняя это понятие, автор работы «Слова и вещи» писал, что под «эпистемой» следует понимать совокупность отношений, которые в данное время могут объединять дискурсивные практики, благодаря которым оказываются возможными наука и формализованные системы. Таким образом, эпистема - это не форма познания и не тип рациональности, а то, что обнаруживает себя в дискурсивных упорядоченностях. Эти упорядоченности представляют собой исторически определенные конфигурации «слов», «вещей» и «представлений», в которых заданы способы понимания (знания), а также оценки и действия. Можно заметить, что эпистемы, выступая в качестве фундаментальных «кодов культуры», напоминают парадигмы Т. Куна.

В европейской культуре нового времени Фуко выделяет три эпистемы: возрожденческую (XVI в.), классического рационализма (XVII-XVIII вв.) и современную (с конца XVIII- начала XIX в. и по настоящее время).

Для Возрождения характерна тождественность слов и вещей, поскольку в вещи запечатлена знаковость, которой ее снабдил Бог. В этой связи мыслить вещи означало – упорядочивать их по принципу аналогии, вскрывать соответствия между ними, истолковывая Божественную именованность (знаковость).

Для классического рационализма отношения слова и вещи опосредованы представлением, в котором выражены характерные особенности вещи. Аналогия уступает место анализу. В качестве формы понимания вещей создается множество классифицирующих обзоров, примером которых могут служить ботаника К. Линнея или анализ богатств в экономике. Классическая эпистема нового времени (модерна) предполагает построение системы математически оформленного знания, генетический анализ, центральное положение наблюдающего субъекта (на философском уровне) и антропоморфизм (как установку в гуманитарном знании). Язык в данном случае теряет свое непосредственное сходство с вещами, он становится формой выражения и представления мысли. Этим объясняется интерес к построению «всеобщей грамматики» в новоевропейской классике.

Переход к современности связан с переходом в организации мысли (знания) от установки на упорядоченность к установке на историчность. Происходит становление нового представления о жизни, признающей неразрывную связь организма со средой. История природы, в которой человек рассматривается высшей ступенью, уступает место биологии в качестве координат обнаружения и понимания всего живого, в том числе и человека. Общую грамматику сменяет филология, развернутая к социально-исторической обусловленности языка. Анализ богатств в экономике уходит в тень, а на сцену выходит политическая экономия, исследующая эволюцию производства. Жизнь, язык и труд начинают пониматься как области, обладающие собственной историчностью и опосредующие соотношение между словами и вещами. Открытие этих областей исторически конечного, имеющих онтологический статус, позволило мыслить человека не в перспективе универсального субъекта, а через отношение к самому себе в координатах дискурсивных практик, выражающих историческую изменчивость жизни, труда и языка. В новой эпистеме человеку отводится скромное, истинно подобающее ему место в универсуме – исторически конечного существа. Именно этот поворот в истории европейской мысли и гуманитарного знания Фуко метафорически обозначил как «смерть человека».

Методологическим обобщением результатов, полученных в проанализированной нами трилогии Фуко, стала работа «Археология знания». Но она же свидетельствовала о назревающем повороте в творчестве ее автора, который явственно обозначился в работах 70-х годов («Порядок дискурса», «Надзирать и наказывать», «История сексуальности» - т.1 и др.).

В работах Фуко после «Археологии знания» «археологический анализ» дополняется «генеалогией власти» по типу «генеалогии морали» у Ницше. Смысл этого расширения исследовательского поля (обращение к анализу конфигураций власти, ее, так сказать, «родословному древу») – раскрытие социального контекста, в котором строятся и реализуются речевые (дискурсивные) практики. Порядок дискурса для Фуко перестает быть нейтральным объектом исследования, отныне он видит в нем проявления борьбы различных интересов. Но это не означает обращения к исследованию социальных отношений и связей в духе марксистской парадигмы, а представляет собой расширение найденного способа «аналитики настоящего», включение в его орбиту способов подчинения и регулирования, иначе говоря, «механизмов» власти.

В анализе власти Фуко, прежде всего, интересует вопрос: как она осуществляется, а не что она такое, откуда исходит. Осуществление власти есть соотношение сил, определяющих действия, направленные на другие действия. Власть как соотношение сил может побуждать, стимулировать, отклонять, облегчать или затруднять, расширять или ограничивать, делать более или менее вероятным. Основные тезисы Фуко о власти выстраиваются по четырем рубрикам: власть не является чем-то сугубо репрессивным (поскольку она побуждает, производит); она осуществляется в действии прежде, чем ей овладевают; она проходит как через тех, кто находится под властью, так и через властвующих; власть и знание различны по своей природе, но между ними устанавливаются взаимодопущения и взаимодополнения, в которых у власти есть приоритет над знанием (власть не видит, и не говорит, но она способствует видению и говорению). Способы организации знания, обнаруживающие себя в перспективе конфигураций власти, конституируются в дисциплинарные пространства. Таким образом, у Фуко речь идет не о субъектно-институциональной организации власти, а о власти как анонимной и вездесущей силе, задающей дисциплинарные пространства современного общества.

Исходной моделью для исследования дисциплинарной власти становится для французского философа тюрьма. Ее рождение в качестве особого общественного института происходит в XVII-XVIII вв. До этого времени преступление рассматривалось как конкретное покушение на власть, а наказание, носившее по преимуществу насильственно-телесный характер, - как месть преступнику. Наказание должно было быть очевидным, заметным и клейменный или казненный преступник служил средством утверждения беспощадности власти. К концу XVIII века наступает смена перспективы в уголовном праве. Первичным объектом наказания становится душа (совесть), а не тело. Применение тюремного заключения (лишения свободы) в качестве доминирующей меры наказания, в свою очередь, указывало на становление общества, в котором высшей ценностью является свобода личности.

Лишение свободы (изоляция), хотя и важная характеристика тюрьмы, но для Фуко не самая существенная. Тюрьма по отношению к судебно-правовой системе играет самостоятельную роль, она не инструмент правосудия, а институциональный аппарат на службе нормализации человеческого поведения, образец процесса дисциплинирования, связанного со становлением капитализма. По этому образцу конституируются другие дисциплинарные пространства: фабрика, школа, больница, армейская казарма и т.д. Дисциплинарная власть пронизывает все современное общество, воздействуя на человека, она формирует его в качестве податливого, послушного тела организованного и контролируемого социума. Силовыми линиями (диспозитивами) этой власти становятся: иерархический надзор и нормализаторские санкции (упражнения, отказ от наказания или награждения и др.), которые сливаются воедино в экзаменах, смотрах, испытаниях, инспекциях и т.д. Дисциплинарная власть – это власть-знание, в поле действия которой каждый индивид «высвечен», определен, документирован. Более того, инструментом этой власти становится и весь комплекс знаний о человеке.

В «Истории сексуальности» (т.1) Фуко описывает власть, распространившуюся на все виды отношений между людьми, включая самые близкие и интимные. Согласно традиционным представлениям, начиная с XVII века, сформировалась эпоха, в которую типичным является пелена молчания вокруг вопросов пола и секса. В своей работе Фуко утверждает прямо противоположное: именно с XVII века разворачиваются дискурсы, посвященные человеческому желанию и телесному наслаждению. Например, христианское пастырство следовало долгу пропускать все, что имело отношение к сексу, через «мельницу речи» - практики исповедания и покаяния. В XVIII – XIX веках порядки дисциплинарной власти в сфере экономики, педагогики, медицины, правосудия побуждают, оборудуют, институализируют все новые дискурсы о сексе, востребованные современной цивилизацией. Этот процесс, по мысли Фуко, свидетельствует об изменении характера власти. Ее стратегии теперь направлены не на распоряжение (смертная казнь, телесные наказания), а на контроль и расчетливое управление жизнью и здоровьем людей. Власть становится биовластью.

Становление такой системы власти имело существенные последствия как для социальной жизни, так и для изучения человека. Во-первых, оно определило изменения в научном дискурсе о жизни: проблематика жизни и человека привела к утверждению современной эпистемы. Во-вторых, оно способствовало появлению разветвленных технологий власти, которые охватывали все, что касается тела: здоровье, приемы кормления и ухода за младенцами, сексуальное поведение, условия жизни и пр. В-третьих, оно привело к усилению роли норм за счет законов. Власть, взявшая под свой контроль процессы жизни, нуждается в механизмах непрерывного действия, т.е. механизмах регулирования и коррекции поведения индивидов по отношению к норме. В таком контексте становится понятным место, которое занял секс в современном обществе. С одной стороны, к нему имеет отношение утвердившаяся «дисциплина тела»; с другой же стороны, к нему имеет отношение и регуляция демографических процессов. Поэтому секс, который связан одновременно и с жизнью индивида, и с жизнью вида, особо важен для процедур и технологий власти над живым.

Очередной поворот в творчестве Фуко происходит в процессе работы над последующими частями «Истории сексуальности». Если переход от анализа истории знания (выраженного в дискурсивных порядках) к аналитике власти можно рассматривать как развитие исследовательской позиции за счет введения дополнительной по отношению к языку «независимой переменной» – дисциплинарной власти, то новый поворот потребовал формирования нового взгляда на субъективность. В этой связи Фуко ретроспективно переосмысляет свой творческий путь. В своих статьях и интервью 80-х годов он возвращается ко всему, что им было сделано, стремиться снять односторонние толкования его работ, дает новые формулировки основных мотивов и этапов своего творчества.

Во-первых, Фуко недвусмысленно высказался, что не против субъекта, а против априорной теории субъекта. Субъект не субстанция, а форма, имеющая исторически изменчивую конституцию. Исследование того, как человек конституировался в качестве определенной исторической формы субъекта и посредством каких практик, - это и было главным предметом его творческого интереса.

Во-вторых, с точки зрения поздних самооценок Фуко, на первых двух этапах своего творчества он акцентировал внимание на «конечности человека», исторической определенности форм субъективности в координатах языка-знания-власти. Начиная же со второго тома «Истории сексуальности» его исследовательский интерес смещается в плоскость анализа практик, благодаря которым человек научается строить и преобразовывать себя. Забота о себе и соответствующие ей техники становятся ведущей темой для «позднего» Фуко.

В своих последних работах и курсах лекций («Использование удовольствий», «Забота о себе», «Герменевтика субъекта») Фуко обращается к анализу аскетических практик христианства, античных практик заботы о себе, в которых субъективность раскрывается как поиск собственной идентичности и способов самореализации. Археология знания и генеалогия власти дополняются генеалогией субъекта, направленной на раскрытие исторической изменчивости «техник себя», «отношения к себе». Таким образом, конструируется «онтология настоящего» - раскрытие сложившейся конфигурации исторически изменчивого социального опыта (социальных практик), осуществленное Фуко по трем осям: истины (знания), власти и моральности.

Человек историчен, следовательно, конечен, но у него никто не может отнять испытания границ, задаваемых языком, знанием и властью, на себе, экспериментирования своими возможностями в структурированном поле исторического существования. Это испытание себя, наша работа над самим собой, как утверждал Фуко, есть наше проявление в качестве свободных существ. Социальная обусловленность не отменяет возникновение в ней некой новой размерности, несводимой к породившим ее механизмам. Между полем социального и процессом возникновения индивидуальности всегда остается зазор для свободного действия, в котором освоение данных в социальном пространстве форм дополняется созданием индивидуально-неповторимых форм самореализации. Опыт испытания, поиска форм самореализации и попыток преодоления границ сам ограничен (включен в определенный социально-исторический контекст), поэтому он должен возобновляться снова и снова, никогда не достигая завершенности. Человек – это открытое существо, как в плане ресурсов возможностей для освоения существующих форм социальных практик, так и в плане утверждения для себя возможности иного.

В концептуальных построениях Фуко с достаточной ясностью обнаруживаются области неструктурированного, осмысление которых стимулировало процесс трансформации философии структурализма в философию постструктурализма и постмодерна. К таковым следует отнести: усилия субъективности как проявление сингулярности (лат. singularis – особый, единственный в своем роде), разрыва, пересечения структурных образований; дискурсивное конструирование объекта (объективности) находит свое выражение в множестве, предполагающем нелинейность, т.е. разнообразие точек мест и функций; дискурсивная эквивалентность литературной формы, научной теоремы, повседневной фразы, шизофренического бреда и т.д. не отменяет их несводимость друг к другу.