О том, как ценой жизни убегают от наслаждений

Я убедился в том, что мнения древних, в большинстве случаев, сходятся вследующем: когда в жизни человека больше зла, нежели блага, значит насталчас ему умереть; и еще: сохранять нашу жизнь для мук и терзаний — значитнарушать самые законы природы; о чем и говорят приводимые ниже древниеизречения:

Η ζην αλύπως, ηθανεινευδαιμόνως.

Καλόνθνησκειν οιςυβριν το ζηνφέρει.

Κρεισσον τό μηζην εστίν ηζην αθλίως. [582]

Но доводить презрение к смерти до такой степени, чтобы использовать еев качестве средства избавиться от почестей, богатства, высокого положения идругих преимуществ и благ, которые мы называем счастьем, возлагать на нашразум еще и это новое бремя, как будто ему и без того не пришлось достаточнопотрудиться, чтобы убедить нас отказаться от них, — ни таких советов, ниупоминания о действительных случаях подобного рода я не встречал, пока мнеслучайно не попал в руки следующий отрывок из Сенеки. Обращаясь к Луцилию,человеку весьма могущественному и имевшему большое влияние на императора, ссоветом сменить свою роскошную и исполненную наслаждений жизнь и суетностьсвета на тихое и уединенное существование, заполненное философскимиразмышлениями, и, зная о том, что Луцилий ссылается на связанные с этимнекоторые трудности, Сенека говорит: «Я держусь того мнения, что тебенадлежит либо отказаться от этого образа жизни, либо от жизни вообще; ясоветую, однако, избрать менее трудный путь и скорее развязать, нежелиразрубить тот узел, который ты так неудачно завязал, при условии,разумеется, что, если развязать его не удастся, ты все же его разрубишь. Нетчеловека, каким бы трусом он ни был, который не предпочел бы упасть одинединственный раз, но уже навсегда, чем постоянно колебаться из стороны всторону» [583]. Я склонен был думать, что такой совет подходит лишь к суровомуучению стоиков; однако, удивительное дело, он оказался позаимствованным уЭпикура, который по этому поводу писал Идоменею весьма сходные вещи.

Нечто подобное, как мне кажется, подметил я и между людьми нашегоисповедания, правда, смягченное до некоторой степени христианством. СвятойИларий, епископ города Пуатье [584], этот знаменитый враг арианской ереси,находясь в Сирии, был извещен о том, что его единственная дочь Абра, которуюон оставил дома вместе с ее матерью, окружена толпой поклонников, людей втех краях весьма видных, домогающихся сочетаться с ней браком, так как былаона девицей весьма хорошо воспитанной, красивой, богатой и в цвете лет. Оннаписал ей (как нам это известно), чтобы она отвратилась от всех соблазнов инаслаждении, которые ей предлагают; он добавлял, что во время своегопутешествия подыскал ей супруга несравненно более высокого и достойного,обладающего неизмеримо большею властью и величием, который одарит еебесценнейшими нарядами и украшениями. Его намерение состояло в том, чтобыискоренить в ней влечение и привычку к мирским удовольствиям и полностьюобратить ее к богу. Но так как ему казалось, что простейшим и самым вернымсредством для этого была бы смерть его дочери, он неустанно обращался к богус просьбами и мольбами, чтобы он призвал ее к себе из этого мира; так оно ислучилось, ибо вскоре после возвращения Илария его дочь скончалась, чему онбыл несказанно рад. Этот Иларий, пожалуй, превзошел своим рвением остальных,ибо прибегнул к подобному средству сразу же, тогда как другие прибегают кнему, когда уже нет иного исхода, а также потому, что он это сделал поотношению к единственной своей дочери. Однако мне хочется досказать этуисторию до конца, хотя конец ее и не касается непосредственно предмета моегорассуждения. Жена святого Илария, узнав от него, что смерть их дочери былавызвана им намеренно и сознательно, а также, насколько она стала счастливее,покинув наш мир, вместо того, чтобы и дальше томиться в нем, проникласьстоль пылким влечением к вечному блаженству на небе, что, осаждая своегосупруга непрестанными просьбами, умолила его сделать то же самое и для нее.И господь, вняв мольбам их обоих, немного времени спустя призвал к себе иее, и смерть эту оба они встретили с величайшей радостью.