Корреспонденции из времена

его осаждают маклеры. Старший ученик считает себя немногим ниже. Он хоть и не находится в таких же близких отношениях с хозяином, как приказчик, но уже умеет великолепно обра­щаться с маклерами и в особенности с бондарями или лодоч­никами, а в отсутствие* хозяина и приказчика держит себя как представитель фирмы и делает вид, что кредит всего торгового дома зависит от него. Но младший ученик — это несчастное со­здание, он является представителем торгового дома в лучшем случае только для рабочего, который упаковывает товар, или для почтальона того района, где находится контора. Он обязан не только снимать копии со всех коммерческих писем и векселей, разносить и оплачивать счета, но вообще должен быть на побе­гушках, отправлять письма, перевязывать пакеты, делать надписи на ящиках и приносить письма с почты. Ежедневно в полдень почтовая контора наполнена толпой этих «младших», ожидающих прибытия гамбургской почты. Но тяжелее всего то, что младший вынужден покорно принимать на себя вину за все обнаруженные в конторе недочеты, так как быть козлом отпущения для всей конторы входит в его обязанности. Эти три категории строго обособляются друг от друга также и в об­ществе: младшие, в большинстве случаев еще не вышедшие из детского возраста, находят удовольствие в том, чтобы громко посмеяться и затеять много шума из ничего; старшие ученики оживленно говорят о последней крупной закупке, которую сделал торговец сахаром, и каждый высказывает свои предпо­ложения по этому поводу; приказчики ухмыляются по поводу острот, не подлежащих широкой огласке, и сообщают занятные вещи о присутствующих дамах.

Пароход отчалил от берега. Хотя жители Бремена ежедневно имеют возможность наблюдать подобное зрелище, тем не менее любопытство бременцев привлекло и на этот раз огромную массу людей, наблюдавших со всех выступов набережной за нашим отплытием. — Погода была, впрочем, неблагоприятная: хотя над нами и простиралась та старая небесная твердь, о которой повествует Гомер, но обращенная к нам сторона ее, не подвергающаяся ежедневной чистке по велению бессмертных богов, заметно подернулась ржавчиной. Не раз капли дождя с шипением гасили мою сигару. Денди, которые до сих пор держали свои макинтоши в руках, были вынуждены надеть их, а дамы раскрыли зонты. — Бременский берег, от которого от­ходит пароход, если смотреть с Везера, выглядит очень красиво: слева — Новый город с его длинной, обсаженной деревьями «плотиной»; справа — дамба, доходящая здесь до самого Везера и увенчанная огромной ветряной мельницей. Но затем начинается

Ф. ЭНГЕЛЬС

бременская пустыня, справа и слева ивовый кустарник, болоти­стые луга, картофельные поля и множество огородов красной капусты. Красная капуста — любимое кушанье бременцев.

На штурвальном мостике, несмотря на сильный дождь и резкий ветер, стоял долговязый помощник страхового агента и беседовал на нижненемецком наречии с капитаном, который спокойно пил свой кофе. Затем он снова поспешил вниз, к об­ществу купцов второго ранга, чтобы доложить им о важных сообщениях капитана. Приказчики и старшие ученики чуть не передрались из-за этой важной персоны, но он даже не обернулся в их сторону, так как сегодня он разговаривал только с солидными фирмами. Вот он поспешно сорвался вниз со штурвального мостика и сообщил: «Через четверть часа мы будем в Вегезаке». «Вегезак!» — радостно повторили все слу­шатели. Вегезак — это оазис в бременской пустыне, в Веге­заке есть горы высотой в шестьдесят футов, и бременец любит говорить о «Вегезакской Швейцарии». Вегезак действительно представляет собой очень живописную или «чудесную», «сла­достную» картину, как здесь выражаются, думая при этом, по-видимому, о последней, выгодно проданной партии желтого гаванского сахара. Само местечко со стороны Везера очень привлекательно; уже издали видны на Везере корпуса много­численных судов, частью отслуживших, частью заново здесь построенных. В этом месте Лезум впадает в Везер, также обрамляясь поистине чудесными холмистыми берегами, которые выглядят даже романтично, как меня честью уверял учитель из Грона, деревни в окрестностях Вегезака. Сразу за Вегезаком песчаное море бороздится более или менее значительными вол­нами и довольно круто спускается к Везеру. Здесь расположены виллы бременских аристократов, зеленые насаждения, которые в самом деле очень украшают берег Везера на этом небольшом пространстве. Потом снова начинается прежняя скучная кар­тина. — Я спустился на нижнюю палубу и в одной небольшой комнате, прилегающей к каюте, обнаружил сборище «старших учеников», которые прилагали все старания, чтобы развлечь подобающим образом трех хорошеньких портновских дочек. В дверях теснилась толпа «младших», с напряженным внима­нием прислушивавшихся к болтовне старших учеников; за ними стоял garde d'honneur * этих дам, старый друг дома, сердито ворча по случаю творившегося беспорядка. Разговор наводил на меня скуку, я вновь поднялся наверх и взошел на штурваль­ный мостик. Нет ничего прекраснее, чем стоять так, возвышаясь

» т- страж чести. pçQ,

корресйойДейций из ёремёйа

над толпой людей, наблюдать за их толкотней и прислуши­ваться к смутному гулу доносящихся снизу голосов. Свежее дуновение ветра чувствуется там наверху сильнее, и дождь действует здесь, конечно, более освежающе и во всяком случае приятнее, чем капли, падающие вам за воротник с зонта какого-нибудь филистера.

Наконец, после ряда ничем не замечательных ганноверских и ольденбургских деревень, снова приятная перемена — воль­ная гавань Браке, дома и деревья которой образуют эффектный фон для стоящих на Везере судов. Сюда заходят уже довольно крупные морские суда, и ниже этого места Везер становится много шире, особенно там, где он не рассечен островами. — После непродолжительной стоянки пароход отправился дальше, и через полтора часа, после почти шестичасового пути, мы были у цели. Когда перед нашими глазами возник форт Бремерха-фена, один из моих знакомых книготорговцев стал цитировать Шиллера, страховой агент — «Shipping and Mercantile Gazette», а купец — последний номер импортного бюллетеня. Сделав великолепный поворот, пароход вошел в Геест, небольшую речку, которая впадает в Везер у Бремерхафена. Несмотря на предостережения капитана, пассажиры столпились на носу судна, и, так как отлив достиг наиболее низкого уровня, «Ро­ланд», представитель бременской независимости, внезапно сел на мель. Пассажиры разошлись, машина дала обратный ход, и «Роланд» благополучно снялся с песчаной отмели.

Бремерхафен — новое место. В 1827 г. Бремен купил у Ган­новера небольшой участок земли и с огромными затратами вы­строил там порт. Постепенно туда переселилась целая бремен­ская колония, и сейчас еще население городка продолжает расти. Поэтому здесь все бременское, от архитектуры до­мов до нижненемецкого наречия жителей, и бременец старого закала, досадовавший, быть может, на огромные налоги, ценой тсоторых был куплен этот кусок земли, сейчас уже не может скрыть своей радости, когда он видит, насколько здесь красиво, целесообразно и по-бременски. — С пароходной пристани можно лучше всего обозреть всю местность в целом: красивую широкую набережную, в центре которой возвышается колоссальное зда­ние порта в неудавшемся античном стиле; гавань во всю свою длину со всеми ее судами; слева, по ту сторону гавани, небольшой форт с расквартированными в нем ганноверскими солдатами; его кирпичные стены слишком явно свидетельствуют о том, что он стоит здесь только pro forma *. Поэтому вполне понятно, что

• — для формы. Ред.

<J>. ЭНГЕЛЬС

здесь никому не разрешается входить внутрь форта, в то время как в любой прусской крепости можно легко получить на это разрешение. — Мы шли под дождем вдоль набережной. То и дело перед нами открывался через боковые улицы вид на внут­реннюю часть городка: все расположено под прямым углом, прямые как стрелы улицы, дома, часто еще не достроенные. Эта современная планировка городка — единственное, что отличает его от Бремена. Ввиду плохой погоды и еще не закончившегося богослужения на улицах было так же тихо, как в Бремене.

Я отправился на большой фрегат, на палубе которого нахо­дилось множество эмигрантов, наблюдавших за подъемом «ялика». Яликом здееь называют всякий челн, снабженный килем и поэтому пригодный для плавания по морю. Люди были еще настроены весело, пока они не расстались с берегами родной земли. Но я видел, как тяжело им бывает в ту минуту, когда они действительно навсегда покидают немецкую землю, когда судно со всеми пассажирами на борту медленно выходит из гавани на рейд, а оттуда, подняв паруса, в открытое море. Это большей частью немцы, с честными открытыми лицами, без фальши, с сильными руками. Достаточно пробыть минуту среди них, достаточно увидеть, с какой сердечностью они обращаются друг с другом, чтобы понять, что действительно далеко не самые худшие покидают свое отечество, переселяясь в страну долларов и девственных лесов. Заповедь: оставайся на родине и честно добывай свой хлеб *, кажется как бы созданной нарочно для немцев. Но на самом деле это не так: кто хочет честно добывать свой хлеб, отправляехся, по крайней мере очень часто, в Аме­рику. Далеко не всегда голод, не говоря уже о страсти к на­живе, гонит этих людей в чужие края. Неопределенное положе­ние немецкого крестьянина между крепостной зависимостью и свободой, наследственное подданство, произвол и самоуправ-' ство патримониальных судов ¹⁰¹ — вот что делает горьким хлеб крестьянина и беспокойным его сон до тех пор, пока он не решится покинуть родину.

С этим пароходом уезжали саксонцы. Мы спустились по лестнице вниз, чтобы осмотреть внутреннее помещение корабля. Кают-компания была обставлена исключительно элегантно и комфортабельно: маленькая четырехугольная комната, все очень изящно, как в аристократическом салоне, красное дерево с позолотой. Напротив кают-компании в маленьких, уютных каютах — койки для пассажиров; через открытую дверь к нам доносился из кладовой запах ветчины. Нам пришлось снова

* Библия, Ветхий завет. Псалтырь. Ред.

КОРРЕСПОНДЕНЦИИ ИЗ БРЕМЕНА

подняться на верхнюю палубу, чтобы по другой лестнице попасть на среднюю палубу. «Но страшно в подземной таинст­венной мгле» *, — цитировали все мои спутники, когда мы вновь поднялись наверх. Там, внизу, была чернь, у которой не хватает денег на то, чтобы заплатить девяносто талеров за проезд в каюте; народ, перед которым не снимают шляпы, нравы которого одни называют грубыми, другие — невежест­венными, плебеи, ничего не имеющие, но составляющие самое лучшее из того, что может иметь король в своем государстве, — и при этом именно они одни сохраняют в Америке в неприкос­новенности немецкий склад. Презрительная жалость амери­канцев к нашей национальности внушена им немцами-горо­жанами. Немецкий купец гордится тем, что он отказывается от всего немецкого и становится сущей обезьяной, копирующей янки. Этот ублюдок счастлив, когда его больше не принимают за немца, он говорит по-английски даже со своими соотечест­венниками, а когда возвращается в Германию, то еще больше разыгрывает из себя янки. На улицах Бремена можно часто услышать английскую речь, но было бы большой ошибкой принимать всякого, кто говорит по-английски, за британца или за янки; когда эти последние приезжают в Германию, они всегда говорят по-немецки, чтобы изучить наш трудный язык; те же, кто говорит по-английски, — это немцы, побы­вавшие в Америке. Один только немецкий крестьянин и, может быть, еще ремесленник из приморских городов с железным упорством придерживаются своих народных обычаев и языка. Отрезанные от янки девственными лесами, Аллеганскими горами и большими реками, они строят в самом сердце Соединенных Штатов новую, свободную Германию. В Кентукки, Огайо и на западе Пенсильвании английскими являются только города, в то время как в деревне все говорят по-немецки. В своем новом отечестве немец приобрел новые добродетели, не утратив при этом старых. Немецкий корпоративный дух развился здесь в дух политического свободного товарищества, настойчиво требующий от правительства введения немецкого языка в судо­производство немецких округов; он создает одну за другой немец­кие газеты, которые единодушно одобряют обдуманное, спокой­ное стремление к развитию наличных элементов свободы. И лучшим показателем его силы является то, что он вызвал к жизни существующую во всех штатах партию «Прирожденных американцев» ¹⁰², которая стремится препятствовать иммигра­ции и приобретению иммигрантами прав гражданства.

Шиллер- «Кубок». Р»в.

M

Ф. ЭНГЕЛЬС

«Но страшно в подземной таинственной мгле». Вдоль всей средней палубы расставлен ряд коек; вплотную друг к другу и даже одна над другой. В помещении, где мужчины, женщины и дети лежат вповалку, как камни мостовой, больные рядом со здоровыми, стоит спертый, тяжелый воздух. На каждом шагу спотыкаешься о груды одежды, домашнего скарба и т. п.; здесь плачут маленькие дети, там с койки приподнимается чья-то голова. Печальное зрелище! И что же тут должно тво­риться, когда продолжительный шторм швыряет и опрокиды­вает все, а волны перекатываются через верхнюю палубу, так что нельзя даже открыть люк, через который только и прони­кает свежий воздух! При этом на бременских судах все устроено еще более или менее по-человечески. Известно, каково при­ходится большинству, которое отправляется через Гавр. Вслед затем мы посетили другое, американское судно. Там как раз варили обед, и одна немецкая женщина, которая стояла около, при виде скверных продуктов и еще более скверного их приго­товления, сказала сквозь горькие слезы, что если бы только она знала это, то лучше осталась бы дома.

Мы вернулись в гостиницу. В углу сидела примадонна нашего театра со своим супругом, ultimo uomo * этого же театра, и с некоторыми другими артистами; остальное общество не представляло собой ничего примечательного, и я начал про­сматривать произведения печати, лежавшие на столе, из кото­рых самым интересным был бременский годовой торговый отчет. Я взял его и прочел следующие места:

«Спрос на кофе был летом и осенью, вплоть до того, когда зимою на­ступили более вялые настроения рынка. Сахар пользовался устойчивым сбытом, но настоящая идея по этому поводу появилась лишь с прибытием более крупных партий».

Что должен сказать на это бедный литератор, когда он видит, что стиль маклеров пронизывается литературными оборотами не только из современной беллетристики, но и из философии! Настроения и идеи в торговом отчете — кто бы мог этого ожи­дать! Я перевернул страницу и нашел такое обозначение:

«Высокосортный среднего качества обыкновенный настоящий доми­никанский кофе».

Я спросил у находившегося здесь приказчика одного из крупнейших бременских судовладельцев, что означает это высокосортное обозначение. Он ответил: «Взгляните на этот образец, который я только что взял из прибывшей для нас

* — последним человеком. Рев.