ЖЕННИ ФОН ВЕСТФАЛЕН — КАРЛУ МАРКСУ

в БЕРЛИН m

Трир [1839-1840 г.]

Мой дорогой и единственно любимый!

Сердце мое, ты больше не сердишься на меня и не трево­жишься обо мне? Я была сильно взволнована, когда писала последнее письмо, а в такие минуты все представляется мне более мрачным и ужасным, чем оно есть на самом деле.

Прости мне, единственный, любимый, что я так тебя на­пугала, но я была глубоко потрясена твоим сомнением в моей любви и верности. Скажи, Карл, как ты мог это сделать, как ты мог так сухо написать мне, высказать подозрения только потому, что я молчала несколько дольше обычного, дольше таила в себе печаль из-за твоего письма, нз-за Эдгара *, ах, из-за столь многого, что наполняет мою душу невыносимым горем. Я сделала это лишь из желания пощадить тебя и не расстраивать себя, — к этому меня обязывает долг перед тобой и перед моими близкими. Ах, Карл, как мало ты меня знаешь, как мало ты понимаешь мое положение и как мало чувст­вуешь, в чем мое горе, где кровоточит мое сердце.

Любовь девушки не похожа на любовь мужчины, она и должна быть иной. Конечно, девушка не может дать мужчине ничего, кроме любви и самой себя, безраздельно и навеки. В обычных условиях девушка должна обрести полное удов­летворение в любви мужчины, должна забыть ради любви обо всем остальном.

Но, Карл, представь себе мое положение. Ты не уважаешь меня, не доверяешь мне. Что я не в силах удержать твою тепе­решнюю романтическую любовь, это я знала с самого начала, чувствовала в глубине души еще до того, как это было разъяс­нено мне столь холодно, глубокомысленно и мудро. Ах, Карл, мое горе именно в том, что то, что наполнило бы несказанным восхищением всякую другую девушку, — твоя прекрасная, трогательная, страстная любовь, твои неописуемо прекрасные слова о ней, вдохновенные творения твоей фантазии, — все это лишь пугает меня, а зачастую и приводит в отчаяние. Чем полнее я предамся блаженству, тем ужаснее будет моя судьба, когда твоя пламенная любовь остынет и ты станешь холодным и сдержанным. Видишь ли, Карл, тревога о сохране­нии твоей любви отнимает у меня всякую радость. Я не могу беззаветно радоваться твоей любви, ибо я более не уверена в ней. Для меня нет ничего страшнее этого.

Эдгара фон Вестфален. Ред,

}КЁННИ ФОН ВЁСТФАЛЁН — ЙАРЛУ МАРКСУ, f 1 839 —1840 Г.] 649

Поэтому-то, Карл, я не так благодарна тебе за твою любовь, не так воодушевлена ею, как она того заслуживает. Поэтому я часто напоминаю тебе о других вещах, о жизни и действи­тельности, вместо того чтобы полностью уйти в мир любви, раствориться в ней, как это умеешь делать ты, слиться в выс­шем духовном единстве с тобой и забыть обо всем остальном, только в этом находя утешение и блаженство.

Карл, если бы только ты мог почувствовать мое горе, ты был бы мягче со мной и не видел бы повсюду низменную прозу и будни, не отыскивал бы везде недостаток истинной любви и глубины чувства.

Ах, Карл, будь я уверена в твоей любви, у меня не так пылала бы голова, не так болело бы и обливалось кровью сердце. О, если бы я могла быть уверена в твоем сердце, то, Карл, клянусь господом, моя душа и не мыслила бы о жизни и холодной прозе. Но, мой апгел, ты не уважаешь меня, не доверяешь мне, и я не могу сохранить свежей и юной твою лю­бовь, ради которой я пожертвовала бы всем, всем. Эта мысль убивает меня. Прочти это в моей душе, и ты снисходительнее отнесешься к тому, что я стремлюсь найти утешение вне твоей любви. Я так хорошо чувствую, как ты прав во всем, но пред­ставь себе и мое положение, мою склонность к печальным раздумьям, — подумай обо всем этом, и ты больше не будешь так суров со мной. Если бы ты мог па мгновение стать девушкой, да еще такой странной, как я. Со времени получения твоего последнего письма я терзалась страхами, что ты можешь из-за меня оказаться втянутым в ссору, а затем и в дуэль. Днем иночью я видела тебя раненым, истекающим кровью, больным, и, Карл, скажу тебе все, эта мысль не делала меня такой уже несчастной, ибо я воображала, что ты потерял правую руку, и это наполняло меня радостью и блаженством. Понимаешь, любимый, я думала, что в этом случае я действительно могла бы стать необходимой для тебя, ты всегда бы держал меня возле себя и любил. Я думала, что тогда я могла бы записы­вать все твои чудесные, божественные мысли и быть действи­тельно полезной тебе. Я так естественно и живо представила себе все это, что мне слышался твой милый голос, твои милые слова лились ко мне, и я внимала им и заботливо сохраняла для других. Видишь ли, я всегда рисую себе такие картины, и в эти минуты я счастлива, ибо тогда я возле тебя, тогда я твоя, вся твоя. Если бы только я могла считать это возможным, я была бы совсем довольна.

Дорогой, единственно любимый, напиши же мне поскорее, скажи,что ты здоров и по-прежнему меня любишь.Но, милыя

ПРИЛОЖЕНИЙ

Карл, мне нужно серьезно поговорить с тобой. Скажи, как ты мог усомниться в моей верности? Ах, Карл, позволить, чтобы кто-то другой затмил тебя! Я признаю превосходные качества других людей и не считаю тебя непревзойденным, но, Карл, я так невыразимо люблю тебя, как же я могу найти что-либо достойное любви в ком-то еще? Ах, Карлхен, я никогда, никогда ни в чем не провинилась перед тобой, и все же ты мне не веришь. Странно, однако, что тебе назвали человека, совершенно неиз­вестного, которого почти не видели в Трире, тогда как меня часто видели в свете оживленно и весело беседующей с самыми разными мужчинами.

Я часто бываю веселой и задорной, шучу с совершенно чужими мне людьми, веду с ними оживленную беседу, — чего я не могу делать с тобой. Ты понимаешь, Карл, я могу болтать с кем угодно, но стоит тебе только взглянуть на меня, и я не в силах вымолвить ни слова от страха, кровь застывает у меня в жилах, душа моя трепещет. Часто, когда я вдруг подумаю о тебе, я немею от волнения, и тогда я за все блага мира не могла бы произнести пи слова. Ах, я не знаю, что это, но у меня делается так странно на душе, когда я думаю о тебе, а думаю я о тебе не изредка и не специально. Нет, вся моя жизнь, все мое существование пронизано мыслью о тебе. Мне часто при­ходит на ум то, о чем ты мне говорил или спрашивал меня, и тогда меня охватывает неизъяснимое, чудесное чувство. А когда ты целовал меня, Карл, и обнимал так горячо и крепко, что у меня от страха и волнения прерывалось дыхание, и смот­рел на меня так странно и нежно, — ах, милый, ты и не знаешь, какими глазами ты на меня часто смотрел. Если бы ты только знал, Карлхен, какое странное у меня чувство, — я его не в состоянии описать. Порой я думаю, как чудесно будет, когда я, наконец, всегда буду рядом с тобой и ты станешь называть меня своей женушкой. Конечно, милый, тогда я смогу сказать тебе все, что я думаю, тогда я не буду так стесняться, как теперь. Карл, милый, как прекрасно иметь такого возлюблен­ного! Знал бы ты, что это такое, ты ни за что бы не поверил, что я могу полюбить кого-то другого. Ненаглядный мой, мне думается, что ты, верно, уже не помнишь многое из того, что ты мне говорил. Однажды ты сказал мне что-то такое чудесное, что может сказать лишь тот, кто страстно влюблен и мыслит самого себя лишь в нераздельном единстве с любимой. Ты часто говорил мне такие прекрасные вещи. Ты еще это помнишь, Карлхен? А если бы мне пришлось обо всем рассказать, что я думала, — ты, плутишка, конечно, воображаешь, что я итак все тебе сказала, но ты глубоко заблуждаешься. Когда я уже

ЖЕННИ ФОНВЕСТФАЛЕН — КАРЛУМАРКСУ, [1839 — 1840 Г.] 651

не буду твоей возлюбленной, тогда я и скажу тебе то, что нельзя сказать никому, кроме любимого, которому полностью принадлежишь. Но тогда, Карлхен, и ты скажешь мне все и снова посмотришь на меня с такой любовью. Это было для меня самым прекрасным в мире. Ах, сердце мое, помнишь, когда ты впервые взглянул на меня так, а затем поспешно отвел глаза, а потом снова взглянул, и я сделала то же, и наконец наши взгляды встретились, и мы долго, долго смотрели друг на друга не в силах оторваться!

Любимый, не сердись на меня больше, напиши мне что-нибудь ласковое, — ведь это доставляет мне такую радость. И не беспокойся так сильно о моем здоровье. Я часто воображаю, что оно хуже, чем это есть на самом деле. Право же, я чув­ствую себя сейчас лучше, чем в течение долгого времени. Я также не принимаю больше лекарств, и аппетит у меня снова очень хо­роший. Я много гуляю в Веттендорфском саду и весь день усердно занимаюсь делом. Но, к сожалению, я ничего не могу читать. Если бы только мне найти книгу, которую я могла бы как следует понять и которая немного отвлекла бы меня. Я нередко целый час читаю одну страницу и все же ничего не понимаю. Конечно, сердце мое, я смогу потом наверстать упущенное, и даже если теперь я немного отстану, ты поможешь мне на­гнать, — ведь я быстро схватываю. Быть может, ты знаешь какую-нибудь книгу, но она должна быть особого рода, слегка научная, чтобы я понимала не все, но все же разбирала кое-что словно сквозь туман, нечто такое, что не всякий любит читать, но также не сказки и не стихи, которых я не выношу. Думается, мне пошло бы на пользу, будь моя голова чем-то занята. Когда работаешь руками, это остав­ляет слишком много простора для мыслей. Карлхен, глав­ное будь здоров. Твоя забавная возлюбленная снова унес­лась мыслями далеко. Я рада, что твое [настроение! изме­нилось...

[ПРИПИСКА БРАТУ ЭДГАРУ]

Будь добр, дорогой Эдгар, передай это письмо. Я тоже го­това выполнить любое твое поручение любовного характера.

Впервые опубликовано

на английском языке в:

Karl Marx — Frederick Engels.

Collected Works. Volume J,

Moscow 1975

Печатается по рукописи

Перевод с немецкого

На русском языке публикуется впервые

22 М. иЭ.,т. 40

ПРИЛОЖЕНИЯ

ВЫПУСКНОЕ СВИДЕТЕЛЬСТВО БЕРЛИНСКОГО УНИВЕРСИТЕТА^ш

Мы, ректор и сенат

Королевского Университета Фридриха-Вильгельма

в Берлине,

удостоверяем настоящим выпускным свидетельством, что гос­подин Карл Генрих Маркс, — уроженец Трира, сын скон­чавшегося там адвоката Маркса, достигший уже совершен­нолетия, получивший подготовку к академическим занятиям в гимназии г. Трира, — был имматрикулирован у нас, на основании аттестата зрелости названной гимназии и выпуск­ного свидетельства Боннского университета, 22 октября 1836 г.; с этого времени до конца зимнего семестра 1840/41 гг. нахо­дился здесь в качестве студента, занимаясь юридическими науками.

В течение этого времени он прослушал в нашем универси­тете — как видно из представленных документов — нижеука­занные курсы!

I. В зимнем семестре 1836/37 гг.

1. Пандекты у г-на проф. фон Савиньи, прилежно

2. Уголовное право » » Ганса, с отличным прилежа-

нием

3. Антропология » » Стеффенса, прилежно.

II. В летнем семестре 1837 г.

1. Церковное право

2. Общий германский гражданский процесс

3. Прусский гражданский процесс ,

у г-на проф. Геффтера, прилежно.

III. В зимнем семестре 1837/38 гг.

1. Уголовный процесс у г-на проф. Геффтера, прилежно.

IV. В летнем семестре 1838 г. „

1. Логика у г-на проф. Габлера, с превосходным

прилежанием.