Гиперурания, или мир идей.

Эти причины не физической природы, т.е. умопостигаемая реальность, были определены Платоном терминами Идея, Эйдос, или Форма. Платоновские идеи, стало быть, не есть просто понятия, т.е. чисто умственные представления (это позже термин принял такой смысл), это, скорее, целостность, сущность. Идеи — не мысли, а то, по поводу чего мысль думает, когда она свободна от чувственного, это подлинное бытие, бытие в превосходной степени. Идеи — сущность вещей, т.е. то, что каждую из них делает тем, что она есть. Платон употребляет термин "парадигма", указывая, что идеи образуют перманентную модель каждой вещи (чем она должна быть).

Другие термины, и более выразительные, мы находим у Платона — "в себе", а также "для себя" ("Прекрасное само по себе", "Благо в себе" и т.д.), — часто неверно понятые, ставшие объектом острой полемики уже во времена Платона. Эти выражения, в действительности, обозначали характер безотносительности и стабильности, короче говоря, выражали абсолютность. Утверждение "идеи в себе и для себя" означало, к примеру, что Прекрасное и Истинное таковы не только относительно отдельно взятого субъекта (как этого хотел Протагор), но что они не подлежат манипуляциям в угоду субъективному капризу, а, напротив, они предписаны субъекту абсолютным образом. "Идеи в себе" суть то, что не вовлечено в вихревой поток становления, в водовороте которого живет мир чувственного: чувственно воспринимаемые вещи, первоначально красивые, становятся безобразными, но то, что непричастно к становящемуся безобразным, и есть причина прекрасного, т.е. идея Красоты. Итак: истинные причины вещей чувственных, меняющихся по своей природе, не могут сами по себе меняться, иначе они не будут последними причинами, предельными основаниями и высшим смыслом.

Комплекс Идей с вышеописанными чертами вошел в историю под названием "Гиперурания" , употребленным в "Федре". "Это место над небесами, — писал Платон, — Гиперурания, никто из земных поэтов его не воспевал и не воспоет должным образом. И все же это так, ибо надо же иметь мужество, чтобы говорить правду, в особенности, когда говорят об истине. Ведь это и есть субстанция (реальность, бытие, т.е. идеи), которая лишена цвета, фигуры и неосязаема, которую, возможно, созерцает лишь водительница души, нус, это и есть подлинный объект истинной науки, которой это посильно. Кроме того, сама мысль о боге питается интеллектом и чиСтой наукой, а также это дело каждой души, имеющей сердце, воспринять то, что к ней взывает; и ведомая бытием, она возрадуется, созерцая истину, пока, вращаясь, не будет приведена в то же состояние. В процессе эволюции мысль видит справедливость как таковую, видит мудрость, видит науку, не ту, что вовлечена в становление, и не ту, что разнится, имея дело с разными объектами, кои мы называем существами, но ту науку, которая есть реальное знание об объекте, который есть реальное бытие. И только созерцая подобным образом другие реальные целостности, наполнившись ими, она затем снова окунется в целокупность неба и вернется домой".

Заметим, что "местность Гиперурания" означает локальность наднебесную, или "поверх физического космоса", и, стало быть, есть мифическое представление, образ, указывающий, в точном смысле, место, которое не есть место. Действительно, идеи тут же описаны как то, что не имеет ничего в предметном смысле (без фигуры, цвета, неосязаемые). Гиперурания, следовательно, есть образ непространственного, умопостигаемого, надфизического мира. Платон усердно подчеркивает, что Идеи "доступны лишь наиболее возвышенной части души", т.е. открыты понимающему уму и только ему.

Структура идеального мира

Как уже не раз отмечалось, мир идей образован из некоего множества, поскольку в нем есть идеи всех вещей: идеи эстетических ценностей, идеи моральных ценностей, идеи различных телесных образований, идеи математических и геометрических* формул и фигур и т.п. Таковые идеи никем и ничем не порождены, они неразложимы, неизменны, как элеатово бытие.

Различение двух планов бытия, чувственного и умопостигаемого, теперь преодолевало антитезу Гераклита и Парменида. Вечная текучесть относительно друг друга флюидных свойств есть бытие чувственно осязаемое. Напротив, неизменность и все, с ней связанное, есть бытие умопостигаемое. Но у элеатов возникли две проблемы, которые и плюралистам не удалось разрешить: как возможно существование "многого", и каким образом существует небытие? Как видим, эти проблемы теснейшим образом связаны, ибо имеют один и тот же фундамент. Чтобы сформулировать собственную концепцию идей, где структурно содержится множественность, Платон должен был дать четкое решение обеих этих проблем.

Уже в диалоге "Парменид", возможно, самом сложном из всех других диалогов, Платон подверг критике концепцию унитарности, которая стала сердцевиной элеатизма. Единое (или целостность) не может мыслиться в модусе абсолюта, т.е. так, чтобы исключалась любая множественность: единого нет без многого, а многое есть лишь в едином.

Возможность существования множественности дана Платоном в диалоге "Софист", она разрабатывается устами персонажа без имени, некоего чужестранца из Элей. Парменид прав, говоря, что небытия нет, если его понимать как абсолютное отрицание бытия. Но ошибка его состоит в предположении, что это единственная форма небытия. Ведь существует небытие как "отличность", или "инаковость", чего элеаты не принимали в расчет. Любая идея, чтобы быть этой идеей, должна отличаться от других, т.е. должна быть "небытием" всех прочих. И, таким образом, каждая идея наделена некоторой дозой бытия и бесконечно небытием. Наконец, удалось преодолеть Парменида путем введения понятий "покоя" и "движения" как идеальных в умопостигаемом мире: каждая идея неподвижна сама по себе, но, в динамическом смысле слова, она есть идеальное движение по отношению к другим, участвуя в других, или же, исключая участие других.

Здесь сразу же становится ясно, что Платон понимает свой мир идей как иерархически организованную систему, в которой идеи нижнего яруса подчинены более высоким, и дальше, и выше, вплоть до Идеи на вершине иерархии, которая есть условие всех остальных и не обусловлена никакой другой (необусловлена, значит, абсолютна).

По поводу этого необусловленного начала Платон красноречиво пишет в "Государстве" о том, что есть Благо. О Благе он говорит не только как об основании, делающем идеи познаваемыми и ум познающим, но и как о том, что производит бытие и сущность: "Благо — не субстанция, или сущность, но превыше ее, будучи в своем превосходстве достоинством иерархии и ее потенцией". Об этом начале он более ничего не пишет, но оставляет для досказывания в "оральном", устном пространстве живого слова, о чем известно по его лекциям "Вокруг Блага", которые образуют финальную фазу платоновской мысли, и, как установили недавние исследования, лекции шли параллельно с созданием диалогических композиций, начиная с "Государства". Высшее начало, названное в "Государстве" Благом, в параллельном текстовом пространстве было "Единым". Различие примечательное и вполне объяснимое, ибо "Единое" есть Благо в себе, поскольку все, что ни производится им, — благостно, поэтому Благо — функциональный аспект Единого. Единому противостоит начало, также упорядочивающее, но рангом ниже, понимаемое как безусловное и неограниченное начало множественности. Сей второй принцип получил название Диады, или Дуализма, Дуальности большого-малого, в одно и то же время бесконечно великого и бесконечно'малого, ничтожного, потому назван Дуальностью неограниченной, неопределенной.

Из соединения этих двух начал вырастает тотальность всех идей. Единое воздействует на неограниченную множественность в духе ограничения и детерминации, обозначения границ, т.е. как формальный принцип, дающий форму, границы и пределы. В то же время принцип множественности исполняет роль субстрата, подобно интеллигибельной материи, если использовать позднейшую терминологию. Каждая и взятые все вместе идеи, следовательно, есть своего рода "смесь" двух принципов (ограничения и безграничного). Единое, сверх того, давая границы, манифестирует себя как Благо, поскольку, определяя неопределенное, оно конфигурирует и воплощает единство множества бесформенных элементов, давая им форму, сущность, порядок, совершенство, высшую ценность. Итак, Единое есть: а) принцип бытия (ибо, как сказано, это сущность, субстанция, Идея); б) принцип истинности и познаваемости, ибо лишь то, что определено, — умопостигаемо, познаваемо; в) принцип ценности, ибо именно ограничение влечет за собой порядок, совершенствование, а значит, позитивность.

Наконец, "насколько можно заключить, следуя целой серии указаний и уточнений, Платон определял унитарность, целостность как "меру", или, точнее, строжайшую соразмерность" (Г.Крамер).

Эта теория, как заметил Аристотель и его комментаторы, несет в себе знаки отчетливой инспирации и воодушевляющей силы пифагореизма. В терминах метафизики она выразила характерным образом особую стать греческого духа во всем его богатстве, все ценности которого ведут к наложению пределов тому, что не определено, находя при этом всему порядок и точную меру.

Два существенных штриха необходимо наметить еще для понимания структуры идеального мира Платона.

Рождение идей из принципов Единого и Диады нельзя понимать как временной процесс, это, скорее, метафора, иллюстрирующая анализ онтологической структуры. Ее цель — сделать доступным в дискурсивной манере раскрытие порядка бытия, который сам по себе не процессуален и атемпорален (вне времени и вне становления). Следовательно, сказать, что сначала порождены эти определенные идеи, а затем — другие, совсем не значит допустить хронологическую последовательность одних за другими, напротив, — это иерархическая градация, своего рода примат и апостериорность, старшинство онтологического свойства. В этом смысле сразу после первоначал возникают "генеральные" идеи; о пяти из высших идей говорится в диалоге "Софист" — Бытие, Покой, Движение, Тождественность, Различие, за ними следуют другие — Равенство, Неравенство, Сходство, Непохожесть и т.д. Возможно, в этой плоскости Платон располагал так называемые идеальные числа, или идеи-числа, архетипы идеального характера (не смешивать с математическими числами). Эти идеи иерархически расположены выше других, ибо последние участвуют в первых (а значит, содержатся в них), но не наоборот. К примеру, идея человека включает в себя идентичность и равенство самому себе, но также различие и неравенство — относительно других людей, но ни одной из высших идей не заключается в идее человека. Аналогично отношение идей-чисел к остальным идеям. Платон, должно быть, мыслил некоторые идеи как монады, диады, триады и т.п., поскольку они соотносились с единицей, двумя, тремя по внутренней конфигурации или по типу соотношения с другими идеями. Впрочем, здесь информация ограничена.

Ступенькой ниже в иерархии интеллигибельного мира расположены математические объекты, числа и геометрические фигуры/ которые, в отличие от идеальных чисел, множественны (много единиц, 2, 3..., много треугольников и т.п.), впрочем, они также доступны познанию.

Позже Филоном Александрийским и Плотином эта сложная сфера платоновской умопостигаемой реальности будет названа "ноэтическим космосом". В самом деле, Платон выстраивает некую тотальность бытия мыслимого во всех его связях и отношениях, и того, что в диалоге "Федр" названо "Гиперуранией", или "Долиной правды", т.е. некой обители, где души блаженствуют, созерцая.