Болезни» русского литературного языка.

1. Самая тяжёлая и массовая — элементарная безграмотность, общее бескультурье говорящего с непростительными ни по каким меркам ошибками. Когда школа оканчивается формально, без видимых последствий для интеллекта и эрудиции выпускника. Например, неправильные ударения: средства́, нужно́, зво́нит, при́нять, на́чать, свекла́ (вместо свёкла); ложить вместо класть, положить; курей вместо кур; путаница предлогов («приехал с Москвы», «говорить за что-то» (а не о чём-то»); «пришла со школы» — украинизмы; наоборот, сейчас всё чаще говорят «в Украине», что пока режет ухо); падежей (пойти к мамы; писать письмо Светы; у сестре).

Как ни парадоксально, не слишком грамотные люди чаще образованных настаивают на том или ином варианте языковой нормы. На самом деле эта норма со временем меняется. Скажем, иностранные по происхождению слова «пальто» и «кофе» («кофий) первоначально по-русски были исключительно мужского рода. Однако на протяжении XX века всё больше образованных людей стали употреблять их в среднем роде. Теперь для этих слов оба рода считаются словарями русского языка равноправными.

Встречаются выражения, которые употребляются большинством населения, но правильнее они от этого не становятся и вряд ли когда станут, потому что противоречат глубинным конструкциям нашего языка. Допустим, «извиняюсь» дословно означает — «сам себя»; надо бы — «извините меня», «прошу прощения». Многие из нас «кушают», хотя столь возвышенно (дословно: вкушаю) можно сказать применительно к гостям, детям, больным, пожилым людям. Применительно к остальным фразы вроде: «Я хочу кушать», «пойдем, покушаем» считаются вульгарными, это индикатор мещанской речи. Не сразу разберешься, что по-русски надевают, а что одевают. То, что можно надеть, можно и снять (платье, обувь). А если можно одеть, то можно и раздеть (ребенка, например). Согласно скороговорке: «Одеть Надежду, надеть одежду».

В русском языке есть слова, ударение в которых не меняется при склонении: аэропорт, договор, петля, склад, торт, трактор. Во множественном числе большинство существительных в позапрошлом веке оканчивалось на на -ы: домы, томы и т.д.; потом окончание изменилось на -а; дома¢, тома¢; у других слов такого изменения пока не наступило, так что будет неграмотно сказать: инженера¢, шофера¢, бухгалтера¢ и т.д. — это признак очень уж простонародной речи.

В составных порядковых числительных склоняется только последнее слово: В 2013 году — в две тысяча тринадцатом.

Географические имена с окончаниями на –о в русском литературном языке всегда склонялись («Дело было в Останкине» и т.п.). Но в последнее время это делается всё реже — всё меньше остается грамотных людей.

Многие неточные выражения получают массовое распространение. Вроде: «где-то» не в пространственном (дома, в Москве и т.д.), а во временно́м смысле («где-то в пять часов»).

Мария Петровых в своё время сочинила обо всём этом немудрёный, но искренний стих:

Горько от мыслей моих невесёлых.

Гибнет язык наш, и всем — всё равно.

Время прошедшее в женских глаголах

Так отвратительно искажено.

Слышу повсюду: «Я взя́ла», «Я бра́ла»...

Нет, говорите «взяла́» и «брала́».

(От унижения сердце устало)

Да не «пере́жила» — «пережила́».

Девы, не жалуйтесь: «Он мне не зво́нит»,

Жалуйтесь девы: «Он мне не звони́т!»

Русский язык наш отвержен, не понят,

Русскими русский язык позабыт!

Вряд ли следует поправлять неграмотно говорящих людей, где бы то ни было, кроме школы. Неграмотные люди чаще всего не виноваты в том, что не научились литературному языку. Обидеть их легко, лучше понять. Вместо учёбы они тяжело и долго трудились, выкарабкивались из нищеты. Неграмотность — плата за бедность. Научить правильной речи нищие смогут в лучшем случае своих внуков. В хорошей школе, а главное — в семье, где речь в основном правильная.

2. Своего рода «мусор» в повседневной речи. Слова-«паразиты»: вот; значит(ь); да; так сказать; это самое; ну; как бы; некоторые другие, вставляемые вместо пауз, пока говорящий думает; или же просто так, по речевой безалаберности, а то по излишней нервозности, даже невротичности. Вместе с тем, подобные вставки придают устной речи естественность, непринуждённость. А высказываемые в ответ, слушателем чьей-то речи, даже требуются правилами вежливости, поскольку обозначают интерес к сообщению.

Сейчас самыми частотными, «модными» в российской речи выступают такие выражения, как типа, на самом деле, реально и особенно как бы. На первый взгляд, это просто заразительные штампы, случайно залетевшие в нашу речь. Через какое-то время они сменятся новыми. Но, если вдуматься, можно предположить, что именно эти словечки отражают особую обстановку 1990-х – начала 2000-х годов в истории нашей страны. Мгновенная ломка традиций, зыбкость новых порядков, случайность успеха или краха, непредсказуемость завтрашнего дня — вот вам и как бы. То есть не на самом деле, а понарошку… Или типа — то есть примерно, временно, условно. Просто сказать «да» или «нет» — могут не поверить. Усилим: на самом деле, реально «да» (не думай, что обманываю…). Нечто подобное слышалось на Западе в кризисные для него 1970-е годы. Во время войны США во Вьетнаме и массовых протестов против неё возник жаргонизм sort of… Что можно перевести нашим нынешним типа, как бы, своего рода, некий и т.п. К примеру: «Sort of наше правительство объявило...» Такого рода речевые штампы подчёркивают отчужденность говорящего от официальных установок (в том числе на правильную речь).

Похожим протестом против лицемерной культуры веет от интернетовского упрощённого сверх всякой меры «язык»а (с его пресловутым «Превед медвед»).

Ненужные аббревиатуры, лавина которых обрушилась на язык при советской власти, которую представляли в основном малограмотные люди (колхоз вместо деревня, село, артель; сельмаг вместо лавка; зарплата вместо жалования; АТС, МТС, ЗАГС, профком, роддом, комсомол, вуз, КПСС, СССР и т.д. до бесконечности). Не будет большой ошибкой сказать «медуниверситет», но лучше не сокращать слова без надобности; пусть наша школа называется «медицинским университетом».

3. Излишние заимствования из чужих языков, сейчас в основном английского. Вообще-то около половины нашей лексики — неславянского происхождения. Почти на каждое искони славянское слово можно найти его иноязычную кальку, давно и прочно вошедшую в наш язык («лошадь» — «конь»; «секира» — «топор»; «дом» — «хата»; и т.д., и т.п. Одни иностранные слова почему-то не приживаются в русском языке, а другие делают это с успехом. Так, моментально «голкипер» стал «вратарём», «аэроплан» — «самолётом», «геликоптер» — «вертолётом»; и т.д. А вот французское слово «шофёр» ужилось наравне с «водителем». Нет славянских или русских слов для обозначения большинства научных и философских понятий. Почти все они калькированы с латинского или греческого языков, причем главным образом при посредничестве французского, немецкого или английского языков (к примеру, республика, амнистия, милиция, космос, атом, герой, реформа, пропаганда, атом, грамматика, механика, тетрадь, фонарь, лаборатория, формула, доктор, экзамен, телефон, телеграф, телевизор и т.д., и т.п.). Из арабского языка пришли к нам алгебра, химия, альманах, гарем, алкоголь, нашатырь и многие другие. Тюркские языки (степных соседей Руси–России) выделили нам такие названия, как жемчуг, артель, лапша, балаган, бакалея, базар, башмак, болван, казна, караул, кутерьма, чулан, чулок, тулуп, ямщик и многие другие. Слова, пришедшие из Италии: купол, кабинет, бюллетень, скарлатина, газета, симфония, соната, касса, галерея, балкон, опера, оратория, тенор, сопрано, сценарий и т.д. Прямо из Англии: митинг, бойкот, пикник, клуб, чемпион, рельсы, руль, лидер, спорт, вокзал, хулиган и т.д. Изначально французские: дипломат, компания, кулисы, суп, бюро, депо, наивный, серьезный, солидный, массивный, эластичный, репрессия, депрессия, партизан, декрет, блуза, сеанс, саботаж, авантюра, браслет, пудра, одеколон, коньяк, котлета, трико, метр, кошмар и т.д. Чай — китайское слово; гуляш — венгерское; какао, гитара, колибри — испанские; инжир — персидское; какаду — малайское. В свою очередь, некоторые русские выражения (водка, матрешка, спутник, калашников) калькированы большинством иностранных языков.

Так что иностранных слов не надо бояться. Портят родной язык поспешные заимствования, в которых пока не ощущается (кем?) особой нужды (?) или же они применяются в сугубо местном контексте (какой «брифинг» или «фуршет» может быть в бывшем колхозе?). Ведь далеко не все из нас смогут точно перевести такого рода новообразования в родном языке: «саммит», «пёрформанс», «хепенинг», «сиквел», «сейшн» и т.п.). Интересно, что многие выражения публичной речи, например, рекламы, это дословный перевод всё тех же английских слоганов: «купить прямо сейчас», «как бы», «типа» и прочие.

4. Жаргон (арго, сленг) — внутренний язык социальных или профессиональных групп (моряков, подростков, преступников и многих других). У студентов это язык молодежный, отчасти блатной («короче», «тащиться», «зависнуть», «прикид», «прикол», «наезд», «забить стрелку», «штука», «грузить» и т.д., и т.п.). У жаргона есть свои преимущества. Это всегда новый слой языка, который расширяет рамки нейтральной лексики за счет дополнительных, чаще всего образных, ярких выражений, которые ведь подчиняются общим нормам национального языка — склоняются, спрягаются по его правилам. В прошлом многие ныне литературные выражения пришли из разных вариантов жаргона: втирать очки (шулерами на игральных картах), отчаливать (кораблю) и т.п. Жаргон обычно честнее официальной речи, он помогает общению «родственных душ», ибо выражает их сопричастность, отвергает ценности большого мира, обнажает суть явлений, снижает ложный пафос, разоблачает и отвергает лицемерие, словесный обман.

Однако этот же упрощённый язык свидетельствует о низкой культуре своих пользователей, которые остановились в своем умственном развитии; замкнулись в узком мирке общения и не желают из него выглядывать. Жаргон есть у всех, только обычно из него вырастают, когда переходят в следующую возрастную группу или другой социальный слой. Если учительница заговорит со школьниками на их внутреннем языке: «Я вчера зависла в гостях, и сейчас, извините, с бодуна...», то такой речевой оборот, наверное, не обрадует детей (потому что нарушит их монополию на свой собственный язык-пароль).

5. «Канцелярит» (по определению Корнея Ивановича Чуковского) — путаница письменной, к тому же официальной речи и бытового просторечия, когда говорят казёнными формулами, газетными штампами, искусственно завышенными стилем. «Климатические условия» (вместо «погода»); «быть в курсе» вместо («знать»); «повестка дня» (вместо «вопросы для обсуждения», «план беседы»); «на сегодняшний день» (вместо «нынче», «сегодня»); «дать добро» (вместо одобрить); многие другие. Некоторые штампы становятся таковыми именно в силу их постоянного повторения, нежелания и неумения заменить их каким-то ещё, иным, новым выражениям. Так и звучит повсеместно: задействовать, подъеду к трём, типа того, оплатить за проезд…

Уже мало кто в России способен понять такие нюансы искаженной речи, как, например, распространённая адресовка: Иванову А. И. (инициалы после фамилии ставятся только в канцелярских списках, где важна алфавитная последовательность именно фамилий, во всех же остальных случаях имя-отчество должны бы идти впереди фамилии, ведь фамилия, в сущности, это просто и в прошлом — кличка, к тому характерная для многих однофамильцев, а имя и отчество выражают индивидуальность именно данной личности, которую в принципе надо уважать).

5. Ругательства — «это скверная штука, — сказал Джек Лондон, — но произнесённые вовремя, они облегчают душу».

Многие соотечественники считают ненормативную лексику едва ли не национальным достоянием русского народа. Дескать, мы не ругаемся, а мыслим матом… На самом деле нецензурные ругательства — это симптом неизбывной бедности жизни, тяжести её условий и, следовательно, общего бескультурья. Превращённый из ругательства в обиходные выражения мат теряет свою побудительную, мобилизующую силу и не приносит желанного облегчения в тех ситуациях, когда он действительно полезен — кризисных, экстремальных.

Леонид Александрович Китаев-Смык, автор первых русских монографий о стрессе, объяснил в той же связи психофизиологическую функцию ругательств. Психологи выяснили экспериментально, что бранная речь у всех народов Земли — это мужская стрессовая субкультура. Стоит вдуматься в этот вывод. Врачи заметили, что раны заживают в среднем быстрее в тех больничных палатах, где в отсутствии посторонних звучал задорный мат. Там, где лежали не ругавшиеся «чистюли», заживление шло медленнее. Объяснение этому феномену нашли эндокринологи: гормоны стресса (кортикостероиды) и мужские половые гормоны (андрогены) антагонистичны. Проще говоря, при повышенном выделении андрогенов, гормоны стресса нейтрализуются, а значит, его симптомы уменьшаются. Тут выясняется культурно-историческая функция ненормативной лексики. Она состоит в том, чтобы ободрить мужчин в критической ситуации — в бою, при опасной болезни, любой другой серьёзной угрозе. Показательно, что женщинам матерная ругань противопоказана физиологически. У некоторых постоянно ругающихся и слушающих ругательства девушек и женщин возникают гормональные нарушения (начинает избыточно волоситься кожа, ломается голос, как у мальчиков). Особенно опасно, если мат постоянно воздействует на детей дошкольного возраста — их гормональное развитие будет под угрозой.

Как известно, адреса ругательств различаются у разных народов. Количество ругани в повседневной речи было прямо связано со степенью риска, переживаемого людьми. Моряки и пираты ругаются гораздо чаще сухопутных жителей. Нецензурная брань помогала выживать в критических условиях — природных и социальных катаклизмов (плохого климата, большой территории, территориальной разобщённости, частых войн, когда приходится защищать себя и потомков). У восточных славян главный объект ругани — женщина, мать. В Средней Азии, напротив, мужчина, отец. На Кавказе главный сюжет ненормативной лексики — кровосмешение. Разница зависела от условий проживания — где-то под угрозой оказывался авторитет мужчины, где-то женщины. То и другое угрожало выживанию всего родового коллектива.

Но постоянная ругань теряет своё глубинное предназначение, она только портит эмоциональный и физиологический фон нашей жизнедеятельности. Изредка, в действительно критической ситуации произнесённое ругательство способно поднять дух слабых, отставших людей; тем самым, дать им шанс спастись (ведь, как говорилось только что, мат активизирует выработку мужских половых гормонов и тем самым уменьшает страх, понижает болей порог, активизирует энергию). Поработив повседневную речь, ругательства отбрасывают своих постоянных пользователей вниз социальной лестницы, девальвируют их образ, понижают авторитет в глазах окружающих, прежде всего женщин.

6. Диалект — областной говор, он отличается от общенационального языка по всем показателям — фонетике, лексике, даже синтаксису. Литературный, нормативный язык — это, по сути, тоже диалект, только столичный, признанный за эталон (в России это новомосковский говор). В Архангельске услышишь: «Лонись»; в курской деревне: «Бежи важить!»; в Курске в булочной попросишь продать хлеба, а продавщица-курянка отвечает, что, дескать, хлеба-то нет, остались одни булки; здесь в автобусе спрашивают попутчика: «Какая марка?» (на что правильнее ответить: «Икарус»); когда курянин скажет «кров», он будет иметь в виду не крышу, а кровь; когда он скажет «пионэры», «цвэты», «снех», «войтить у транвай», где «во всех есть билеты» (южнорусский говор перенял от соседнего украинского языка мягкое, фрикативное «г»/«х» и другие особенности произношения) и т.п., всякий соотечественник поймёт, с кем имеет дело. Владимирцы и волжане «окают», москвичи «акают» и «и¢кают» («поцалуй», «шыги»). В Петербурге произносится «ч» («что», «прачечная»), в Москве «ш» («што», «булошная», «скушно»). Однако речь уроженцев разных регионов России лексически не совсем понятна за пределами их областей. В.И. Даль, составитель знаменитого словаря русского языка, по речи собеседника определял не только губернию, но и уезд, откуда тот родом, а нередко даже и деревню. Диалект труднее всего изгладить из речи, поскольку он, что называется, впитывается с молоком матери. Смеяться над чужим произношением так же странно, как над вашим собственным выговором на чужом языке. Несмотря на это, в речи образованного человека диалект должен быть по возможности стёрт.

7. Политический «новояз» (термин из романа-антиутопии Дж. Оруэлла «1984»). Этот вид языка пытается замаскировать сообщения, неприятные для власти или оппозиции к ней. Скажем, «ограниченный контингент» вместо «армия вторжения»; «интернациональный долг» вместо захватническая война; «огневой контакт» вместо «наши войска несут большие потери»; «контртеррористическая операция» вместо «война на Кавказе»» «повстанцы», «сепаратисты», «боевики» вместо «наёмные бандиты», «мятежники»; «шахиды» вместо «фанатики-убийцы»»; т.п.

* * *

Как видно, говорить на родном языке — целое искусство. Ему приходится учиться и переучиваться по сути всю жизнь. Язык — беспощадный ценитель уровня духовного развития человека, его способностей. Однако за языковой формой нельзя терять смысловой сути высказывания, отношения человека к человеку, которые порой важнее слов, какими они выражены.

Приложение

Вадим Волков