В) Отношение теологии как позитивной науки к философии

М. Хайдеггер

ФЕНОМЕНОЛОГИЯ И ТЕОЛОГИЯ

М. Heidegger. Phänomenologie und Theologie.

In: Heidegger M., Phänomenologie und Theologie, Frankfurt a. M., 1970, SS. 13-33.

(Перевод В. К. Зелинского)[1]

Отношение теологии к философии представляется вуль­гарному пониманию чаще всего в виде противоположности двух форм веры и знания, откровения и разума. Философия в качестве толкования мира и жизни далека от откровения и веры; теология же, напротив, выражает понимание мира ижизни в согласии с верой, в данном случае в согласии с верой христианской. Философия и теология в таком понимании выражают напряженность и вражду двух мировоззрений. Это отношение устанавливается не путем научной аргументации, но лишь согласно тому, как, в какой мере и с какой силой утверждает себя мировоззренческая убежденность.

С самого начала мы ставим эту проблему иначе: как вопрос об отношении двух наук.

Но этот вопрос нуждается в дальнейшем уточнении. Речь не идет здесь о сравнении двух фактических состояний двух исторически сложившихся наук, не говоря уже о том, что было бы весьма трудно описать некое объединяющее их со­стояние ввиду наличия различных направлений с обеих сто­рон. Сравнение фактических соотношений на этом пути не дало бы нам основы для усмотрения того, как соотносятся между собой христианская теология и философия.

Поэтому нужна почва для обоснованной дискуссии по этим проблемам, какая-то идеальная конструкция обеих наук! Исходя из возможностей, которые заключают в себе обе нау­ки, следует решать и проблему возможной связи между ними.

Однако подобная постановка вопроса предполагает фиксацию идеи науки вообще и тем самым предопределяет характеристику основных возможных превращений этой идеи. (Мы не можем рассматривать здесь эту проблему, которая должна служить пролегоменами к нашей дискуссии). В каче­стве путеводной нити мы принимаем следующее формальное определение науки: наука есть обосновывающее раскрытие всегда замкнутой в себе сферы сущего, или бытия, ради самой раскрытости. Всякая предметная область, согласно характеру и способу бытия ее предметов, обладает каким-то особым видом возможного обнаружения, удостоверения, обоснования и понятийной чеканки формирующегося таким образом познания. Из самой идеи науки, поскольку она понимается как возможность здесь-бытия, проистекает не­обходимость существования двух основных возможностей науки: науки о сущем (онтические науки) и науки о бытии (онтологическая наука, философия). К области онтических наук принадлежит наличное сущее, которое известным об­разом еще до всякого раскрытия его наукой уже раскрыто. Науки о каком-либо наличном сущем, о positum мы называ­ем позитивными науками. Для них характерно, что объекти­вация того, что становится их предметом, происходит лишь в том направлении, в каком она продолжает донаучную уста­новку, уже существующую по отношению к этому сущему. Нау­ка о бытии, онтология, напротив, нуждается в коренной перестройке взгляда на сущее: от сущего она обращается к бытию, при этом сущее, находящееся уже под иным углом зрения, также не исчезает из поля видимости. Я не буду гово­рить здесь о методическом характере этой перестройки. В круге действительных или возможных наук о сущем, наук позитивных, различие между отдельными позитивными наука­ми каждый раз соответствует тому особому подходу, при котором наука ориентируется на определенную область су­щего. Однако любая позитивная наука обладает не относи­тельным, а абсолютным отличием от философии. Мы утвер­ждаем: т е о л о г и я – э т о п о з и т и в ­н а я н а у к а, и в э т о м к а ч е с т в е о н а п о л н о с т ь ю о т л и ч а е т с я о т ф и л о с о ф и и.

Но в таком случае следует спросить, в каком отно­шении теология находится к философии, будучи абсолютно отличной от нее? Помимо прочего из нашего утверждения вытекает, что теология в качестве позитивной науки в своей основе стоит ближе к химии и математике, чем к философии. Тем самым мы в самой крайней форме выражаем связь между теологией и философией, противопоставляя ее вульгарному пониманию, по которому обе науки заняты одной и той же областью человеческой жизни и мира, но та и другая следуют своей собственной путеводной нити в понимании, одна - исходя из принципа веры, другая - разума. Согласно нашему утверждению тео­логия - это позитивная наука, и в этом качестве она абсолютно отлична от философии. В качестве цели нашего рассмотрения мы получаем следующее: следует охарактери­зовать теологию как позитивную науку ина основе этой характеристики выяснить возможную связь с абсолютно от­личной от нее философией.

Отмечаю при этом, что под теологией я понимаю хри­стианскую теологию, что, конечно, не означает, что суще­ствует только христианская теология. Вопрос о том, является ли вообще теология наукой - самый важный вопрос, однако сейчас он должен быть отложен не потому, что мы хотели бы уклониться от решения этой проблемы, но лишь потому, что этот вопрос - является ли теология наукой - не может быть поставлен таким образом, пока предварительно в достаточной мере не разъяснена ее идея.

Перед тем, как перейти к этому рассмотрению, я хотел бы развернуть порядок последующих размышлений. Согласно нашему утверждению, речь пойдет о позитивной науке, причем науке совершенно особого рода. Поэтому сначала необходимо кратко рассмотреть то, что составляет позитивность науки вообще.

К позитивности науки относится:

1. То, что в принципе уже раскрытое сущее есть в каком-то виде заранее возможная область теоретическо­го опредмечивания и вопрошания.

2. То, что это наличное positum уже заранее открыто для определенного донаучного доступа и подхода к суще­му, подхода, при которой проявляется специфическая предметность этой области и способ бытия рассматриваемого су­щего, которое до какого бы то ни было теоретического по­нимания пребывает раскрытым, хотя и не в явленном и не в познанном виде.

3. К позитивности принадлежит также то, что этот донаучный подход к наличному сущему (природа, история, хозяйство, пространство, число), ужо прояснен и ведом неким, хотя и не понятийным, пониманием бытия. Позитивность может меняться соответственно предметности данного сущего, соответственно способу его бытия, соответственно способу донаучного раскрытия затрагиваемого сущего, соответ­ственно виду принадлежности этой раскрытости к наличному.

Возникает вопрос: какова при этом позитивность тео­логии? Мы должны, конечно, ответить на него, прежде чем мы будем в состоянии определить отношение теологии к философии. Однако характеристики позитивности теологии еще недостаточно для достаточного определения ее как науки; мы получаем здесь еще не полное понятие теологии как на­уки, а пока еще только то, что ей как позитивной науке свойственно. Скорее речь идет о том, чтобы в ориентации на специфическую позитивность теологии охарактеризовать ее специфическую научность, специфический характер этой научности, если вообще тематизирование в согласии с направленностью вопроса, вид исследования и понятийность должны согласоваться с тем или иным positum. Только охарактеризовав позитивность теологии и ее научность мы приближаемся кней как к позитивной науке, обретая при этом почву для возможного определения ее отношения к фи­лософии. Поэтому рассмотрение будет слагаться из трех звеньев:

а) Позитивность теологии

б) Научность теологии

в) Возможное отношение теологии как позитивной науки к философии.

А) Позитивность теологии

Позитивная наука есть обосновывающее раскрытие некоего наличного и уже как-то раскрытого сущего. Возникает вопрос, что есть для теологии наличное? Можно было бы ответить: наличное для христианской теологии есть христи­анство в качестве исторического события, засвидетельствованное религиозной и духовной историей, также в качестве явления всеобщей мировой истории наблюдаемое в настоящее время в его учреждениях, культах, союзах и группах. Хри­стианство есть наличное positum, а теология - это наука о нем. Очевидно, это было бы неверным определением теоло­гии, поскольку сама теология принадлежит христианству. По всеобщему признанию теология есть нечто, что в качестве феномена мировой истории внутренне связано с целостным феноменом христианства. Очевидно, что теология не может быть наукой о христианстве как о каком-то событии миро­вой истории, но она сама есть наука, которая всецело при­надлежит этой истории христианства; она была рождена и определена им. Теология как наука сама принадлежит истории христианства, подобно тому, как, например, и всякая историческая дисциплина представляет собой яв­ление в историческом процессе, но при этом так, что она может выражать постоянно меняющееся самосознание истории. Так могла бы возникнуть возможность определения теологии как самосознания христианства в качестве явления мировой истории. Однако теология принадлежит не только христиан­ству, но исторически находится в связи со всеобщими яв­лениями культуры; теология есть познание того, что прежде всего делает возможным существование в мировой истории
некоего явления, называемого христианством. Теология есть понятийное знание о том, что делает христианство изначаль­но историческим событием, знание о том, что мы собствен­но называем идеей христианства (Christlichkeit).

Мы говорим: н а л и ч н о е (positum) д л я т е о л о г и и е с т ь и д е я х р и с т и а н с т в а. Это решает вопрос о возможной форме теологии как по­зитивной науки о христианской жизни. Но что же такое христианская жизнь?

Мы называем христианской веру. Сущность ее следует формально определить так: вера есть способ существования человеческого здесь-бытия, которое, согласно его собствен­ному свидетельству, сущностно связанному с этим способом существования, не исходит из здесь-бытия, не охватывается временем в нем, но проистекает из того, что открывается в этом способе существования - из содержания веры. Сущее, первично открытое вере и только ей, в качестве откро­вения и прежде всего ее определяющее, есть для «христи­анской» веры Христос, распятый Бог. Отношение веры к кресту, установленное Христом, есть нечто христианское. Однако Распятие и все, что относится к нему, есть истори­ческое событие, причем это событие засвидетельствовано в его специфической историчности только для веры в Писание. Этот факт мог стать "известен" только в вере. Откровение, выраженное таким образом, согласно его специфически "жертвенному" характеру, обладает определенной направленностью в обращении к людям, современникам или несовременникам откровения, исторически существующим в качестве отдельных людей или в качестве общины. Откровение в качестве сообщения не есть передача знаний относительно действительных, то есть бывших ранее или же впервые слу­чившихся событий, но это сообщение делает нас «участни­ками» события, которое есть само откровение - то, что открывается в нем. Это "соучастие", протекающее только в существовании, дается всегда верой и только как вера. В этом "у-частии" и"при-частии" к событию Распятия здесь-бытие целиком ставится перед Богом в качестве христианского, то есть отнесенного к распятию, и существо­вание, затронутое этим откровением, открывается себе са­мому как забвение Бога. Таким образом, по своему смыслу - я все время говорю только об идеальной конструкции идеи, - предстояние (Gestelltworden) перед Богом есть превращение существования, совершенное, открывшимся вере милосердием Бога. Вера, таким образом, всегда понимает себя только путем веры. Верующий никогда не узнает на почве, скажем, теоретической констатации своих внутренних переживаний о своем специфическом существовании; он может только "верить" в эту возможность существования, возможность, в которой затронутое ею здесь-бытие, будучи бессильным в самом себе, попадает в рабство и приносится Богу и таким образом в о з -рождается. Поэтому собствен­ный экзистенциальный смысл веры есть: в е р а – в о з р о ж д е н и е. Возрождение не означает здесь мгновенной перестройки в какое-то новое качество; возрождение берется здесь в качестве модуса исторического существования верующего фактически здесь-бытия в той истории, которая начинается с события откровения, в той истории, которой согласно смыслу откровения уже поставлена крайняя цель. Это событие откровения, которое передается вере и, следовательно, само совершается в веровании, обнаружива­ется только в вере. Лютер говорит: "Вера есть предоставленность вещам, которые мы не видим». Однако вера - это не то, чем и в чем открывается совершающееся спасение в ка­честве некоего события, то есть не только каким-то обра­зом модифицированный вид познания. Вера, будучи усвоением Откровения, сама становится христианским свершением, то есть тем видом существования, который определяет факти­ческое здесь-бытие в его христианстве (Christlichkeit) в качестве специфической историчности. В е р и т ь – з н а ч и т в в е р у ю щ е м п о н и м а н и и с у щ е с т в о в а т ь в о т к р о в е н н о й, б л а г о д а р я Р а с п я т о м у, т о е с т ь с о б ы т и й н о й и с т о р и и.

Совокупность этого сущего, раскрытого верой так, что сама вера включается в эту связь событий сущего, со­ставляет позитивность, которой располагает теология. Предположим, теперь, что теология, исходя из веры, налагает­ся непосредственно на веру, наука же есть с в о б о д н о совершенное, понятийно обнаруживающееся опредмечи­вание. Теология в этом случае заключается в тематизации веры и того, что обнаружено ею, то есть «Откровенного». Следует отметить, вера - это не только способ, в котором преимущественно раскрывается positum и который опредме­чивается теологией, но сама вера становится теологической темой. Более того, хотя теология налагается на веру, только в вере она может обрести достаточное ос­нование для себя самой. Если бы вера по природе своей про­тиворечила понятийному истолкованию, теология была бы со­вершенно н е а д е к в а т н ы м истолкованием своего предмета (веры). Ей не хватало бы сущностного момента, без которого она с самого начала не смогла бы стать наукой. Необходимость теологии никогда не может быть поэтому вы­ведена из системы чисто рациональных наук. Кроме того, вера мотивирует не только проникновение науки, истолко­вывающей христианство (Christlichkeit), вера в качестве возрождения есть в то же время и с т о р и я, в совер­шение которой теология должна внести свою лепту; только внутри самой веры в качестве охарактеризованного истори­ческого события теология обладает смыслом и правом на су­ществование.

Пытаясь объяснить эту связь, мы показываем, как благодаря специфической позитивности теологии, то есть благодаря христианскому свершению, раскрытому верой в качестве веры, обозначается научность науки о вере.

Б) Научность теологии

Теология есть наука о вере.

Это значит многое:

1) Теология есть наука о раскрытом верой, то есть о содержании веры. То, во что мы верим, не есть при этом нечто такое, с чем просто соглашаемся как с системой высказываний о фактах и событиях, которые, будучи не­доступны теоретическому усмотрению, могут так же быть ус­воены путем как раз этого согласия с ними.

2) Теология одновременно с этим есть наука о самом поведении верующего, о факте веры, которая является тем, чем она вообще может быть соответственно своей внутренней возможности лишь в качестве откровенной. Это значит, что вера как поведение верующего сама есть то, во что верят, сама относится к содержанию веры.

3) Теология есть далее наука о вере не только потому, что веру и веруемое она берет в качестве своего предмета, но и потому, что она сама исходит из веры. Это наука, ко­торую вера порождает и оправдывает в себе самой.

4) Наконец, теология есть наука о вере не только потому, что вера есть ее предмет и она мотивирована верой, но и потому, что опредмечивание самой веры в согласии с тем, что здесь опредмечивается, ставит единственную цель оформить и развить со своей стороны само верование. Однако с формальной точки зрения в качестве экзистирующего отношения к Распятому вера есть способ исторического здесь-бытия, человеческого существования и именно исторического бытия в истории, которая раскрывается только верой и только для веры. Поэтому теология, будучи наукой о вере как о некоем событийно- и с т о р и ч е с к о м (geschichtlich) способе бытия, есть в своей глубочайшей основе и с т о р и ч е с к а я (historische) наука, - историческая наука особого рода, согласно специфической событийной историчности, заключенной в вере, - «событию откровения».

Теология в качестве понятийного самоистолкования верующего существования, то есть в качестве исторического познания стремится только к прозаичности христианского свершения, прозрачности, открывающейся в веровании и в веровании очерчивающей свои границы. Цель этой исторической науки заключается, таким образом, в самом христианском существовании, в его конкретности, она никогда не система, значимая сама по себе и слагающаяся из теологических высказываний относительно общих обстоятельств какой-то одной среди других также имеющихся сфер бытия. Эта прозрачность верующего существования в качестве особого понимания экзистенции не может отнести себя ни к чему иному, кроме как к самому существованию. Любое теологическое высказывание или понятие обращается в глубине к верующему существованию отдельного человека в общине благодаря как раз своему содержанию, но не на основе его последующего « п р и м е н е н и я », называемого практическим.

Специфическая вещность предмета теологии требует, чтобы соответствующее теологическое познание никогда не застывало в каком-либо неопределенном знании, свободно парящем над землей. Столь же мало теологическая прозрачность и понятийное истолкование веры могут обосновать и утвердить ее правомерность, или каким-то образом облегчить ее принятие и пребывание в ней. Теология может сделать веру только более трудной, то есть показать, что веро­вание как раз может быть приобретено не ею - наукой тео­логии, но исключительно только верой. Теология может та­ким образом выявить в сознании ту серьезность, которая свойственна верованию как способу существования, "полу­ченному как дар". Теология "может" сделать подобное, то есть она способна на это, и именно в порядке возможности.

Теология, в соответствии с опредмеченной ею пози­тивностью, есть таким образом и с т о p и ч е с к а я н а у к а. Подобным утверждением мы, кажется, отрицаем возможность и необходимость с и с т е м а т и ч е с к о й так же, как и п р а к т и ч е с к о й теологии. Однако следует обратить внимание на то, что мы не говорим о существовании только "исторической теологии", исключающей теологию "систематическую" или "практическую". Это утверждение скорее означает, что теология как наука целиком исторична, каковы бы ни были те дисциплины, из которых она может складываться. Именно такая ее харак­теристика позволяет понять, почему и как теология не про­сто внешне, но согласно специфическому единству своей те­мы изначально подразделяется одновременно на системати­ческую, историческую (в более узком смысле) и практиче­скую дисциплины. Философское понимание науки ведь не приобретается от того, что просто принимают фактически случайно заданное ей подразделение в его простом техни­ческом рабочем подразделении, чтобы затем над соединенны­ми извне различными дисциплинами надстроить "общее" по­нятие. Скорее следовало бы помимо данных фактических подразделений вновь рассмотреть и установить, отвечает ли и почему отвечает это подразделение требованию, исходя­щему из сущности данной науки и в какой мере эта фактиче­ская организация соответствует идее науки, определенной ее позитивностью.

Однако что касается теологии, обнаруживается следующее: поскольку она есть понятийное истолкование христианского существования, все ее понятия по их содержанию сущностно связаны с христианским свершением как таковым. Понять его в его вещном составе, в его специфическом виде бытия, то есть исключительно в том, как оно свидетельствует о себе в вере и для веры - вот задача систематической теологии. Если истинно то, что верование засвидетельствовано в П и с а н и и, то теология есть по сути своей н о в о з а в е т н а я т е о л о ­г и я. Иначе говоря, теология является систематической не потому, что все содержание веры она разбивает на от­дельные куски, чтобы затем соединить их в рамках одной системы, а вслед за этим доказывать значимость этой системы. Она является систематической не потому, что она возводит систему, a потому, что она и з б е г а е т ее в том смысле, что σύστημα христианского свершения в ее сокровенности раскрывается ею для света, то есть она стремится перенести в историю откровения верование тако­вым, каким оно понятийно осмысливает себя. Чем историч­нее теология, чем более непосредственно она выражает в словах и понятиях историчность веры, тем она "систематичнее" и тем менее является она рабой системы. Изначаль­ный характер знания относительной этой задачи и ее мето­дических требований есть критерий научного уровня систе­матической теологии. Задача подобной теологии будет ре­шена с большим успехом и совершенством, если она сможет представить с максимальной непосредственностью понятия и понятийные связи того вида бытия и специфического состава того с у щ е г о, которое она опредмечивает. Чем решительнее избавляется теология от применения какой-либо философии и ее системы, тем ф и л о с о ф и ч н е е она в своей укоренившейся научности.

С другой стороны, можно сказать, что чем теология систематичнее в означенном смысле, тем непосредственнее основывается н е о б х о д и м о с т ь и с т о p и ч е с к о й т е о л о г и и в узком смысле как экзе­гезы, как церковной и догматической истории. Для того, чтобы эти дисциплины принадлежали к подлинной т е о ­л о г и и, а не к отдельным сферам общих светских, исторических наук, нужно чтобы их предмет определился бы в понятой систематической теологии должным образом.

И все же самоистолкованию христианского свершения как чего-то исторического свойственно то, что оно всегда происходит при новом усвоении его собственной историчности и пробуждающегося в нем понимания возможностей верую­щего здесь-бытия. Но поскольку теология, будучи наукой столь же автоматической, сколь и исторической, имеет в качестве своего предмета прежде всего христианское свершение, созерцающееся в его христианской сущности и в его историчности, поскольку это свершение определяет себя как способ существования верующего - в то время, как существование означает действие, πράχις, то теологии по сути ее свойственен характер практической науки. Как наука о действовании Бога в действующих по вере людях теология уже по природе своей есть гомилетическая наука. И только поэтому возможно, чтобы теология в своей фактической орга­низации конституировала себя как практическая теология, как гомилетика и катехетика, а вовсе не потому, что случайные потребности диктуют необходимость того, чтобы предложения, сами по себе теоретические, имели бы практи­ческое приложение. Т е о л о г и я с и с т е м а т и ч ­н а л и ш ь т о г д а, к о г д а о н а и с т о р и ч е с к и п р а к т и ч н а. О н а и с т о ­р и ч н а лишь тогда, когда она систематически практич­на. Она практична лишь тогда, когда она систематически-исторична.

Все эти особенности сущностно взаимосвязаны. Нынешние споры в теологии могут стать настоящей дисскусией на почве плодотворной коммуникации лишь тогда, когда проблема теологии как науки вернется к основному вопросу, вырастающему из идеи т е о л о г и и к а к н а у ­к и п о з и т и в н о й: в чем заключается основание специфического единства и необходимой множественности систематических, исторических и практических дисциплин теологии?

Мы можем, кратко объяснить сущность теологии, которую мытолько что обрисовали в общих чертах, показав, что н е е с т ь теология.

Тео-логия по смыслу слова означает науку о Боге. Бог, однако, ни в коей мере не есть предмет ее исследо­ваний, например, подобно тому как животные - тема зоологии. Теология - это не спекулятивное знание о Боге. Столь же мало мы проникаем в ее смысл, когда мы расширяем тему и говорим: предмет теологии есть отношения Бога вообще к человеку вообще и наоборот; теология в этом случае была бы философией религии или историей религии, одним словом, наукой о религии. Еще меньше, это - наука о человеке, о его религиозных состояниях и переживаниях в смысле рели­гиозной психологии, то есть науки о переживаниях, анализ которых должен в конце концов открыть Бога в человеке. Могут согласиться, что теологию не следует смешивать со спекулятивным богопознанием, с наукой о религии и с психологией религии в целом, но одновременно подчеркнуть, что теология представляет собой особый случай философии религии, истории религии и т.п., философско-исторически-психологическую науку о христианской религии. Исходя из всего сказанного ясно, что систематическая теология не есть философия религии, связанная с христианской рели­гией так же, как история церкви не представляет собой истории религии, сводящейся к религии христианской. Во всех этих истолкованиях теологии с самого начала исчезает идея этой науки, то есть она берется не из размышления о специфической позитивности, но выводится с помощью дедукции и специализации нетеологических и притом неоднородных наук - философии, истории и психологии. Где несомненно пролегают границы научности теологии, то есть насколько далеко заходят и могут заходить специфи­ческие требования верования относительно понятийной прозрачности, оставаясь при этом в границах веры - вот проблема столь же основная, как и трудная, которая зависит сугубо от решения вопроса о том, в чем заключается изна­чальное единство трех теологических дисциплин.

Мы ни в коем случае не должны определять научность теологии, избирая заранее другую науку в качестве этало­на очевидности ее доказательств и строгости ее понятий. Согласно позитивности теологии, сущностно раскрываемой только верой, не только своеобразен ее подход к предмету, но и очевидность, выявляющая ее положения, весьма специ­фична. Система понятий, свойственная теологии, может вы­растать только из нее самой. Ей не нужно прибегать к за­имствованию из других наук, чтобы умножить и упрочить свои доказательства так же, как ей не следует пытаться расширять и оправдывать очевидность веры, привлекая по­знания, выработанные другими науками. Т е о л о г и я с к о р е е с а м а о с н о в ы в а е т с е б я ч е р е з в е р у, хотя и ее высказывания и доказательства исходят из формально свободных действий разума.

Поэтому несостоятельность нетеологических наук перед лицом того, что открывает вера, также не есть до­казательство в пользу веры. Только будучи уже убежденным в истине веры, можно позволить "неверующей" науке набра­сываться на веру и разбиваться о нее. Вера, однако, не поняла бы самой себя, если бы воспользовавшись этим бес­силием науки перед ней она захотела бы оправдать или утвердить себя. Всякое теологическое познание с харак­терной для него закономерностью основывает себя на самой вере, оно вырастает из нее и возвращается к ней.

На основе специфической позитивности и предопреде­ленной ею формы знания теология есть целиком самостоя­тельная онтическая наука. Здесь возникает вопрос: в какой отношении эта позитивная наука, охарактеризованная с точки зрения ее позитивности так же, как и с точ­ки зрения ее научности, находится кфилософии?

в) Отношение теологии как позитивной науки к философии

Не вера, а наука о вере как наука п о з и т и в н а я нуждается в философии. Здесь же следует отметить еще одно различение: позитивная наука о вере не нуждается в философии для обоснования и первичного раскрытия ее позитивности, - христианства. Оно само обосновывает себя своим способом. Позитивная наука о вере нуждается в философии только в том, что касается ее научности. Конечно, эта потребность проявляется тоже своеобразно ограниченным, хотя и принципиальным образом.

Как наука, теология подчиняется требованию, чтобы ее понятия были применимы и соразмерны тому сущему, кото­рое ей предстоит истолковывать. Однако сущее, которое долж­но быть истолковано понятиями теологии, не раскрывается ли исключительно верой, для веры и в самой вере? То, что должно быть здесь осознано понятийно, не есть ли непости­жимое по своей сущности, которое чисто рационально нельзя ни утвердить в его составе, ни обосновать в ее праве?

Однако вполне возможно, чтобы нечто непостижимое, то, что в своей основе никогда не может быть раскрыто разумом, не исключало бы и понятийного осмысления. Напротив, для того, чтобы это непостижимое было раскрыто именно как непостижимое, требуется соразмерное, то есть сталкивающееся со своими собственными границами, поня­тийное истолкование. В противном случае непостижимое остается в какой-то мере немым. Однако это истолкование верующего существования есть все же дело теологии. Но к чему же здесь философия? Всякое сущее раскрывается только благодаря предварительному, хотя и не познанному, допонятийному пониманию того, что есть это затрагиваемое сущее и каково оно есть. Всякое онтическое истолкование возникает прежде всего на онтологической основе, большей частью скрытой. Однако может ли нечто подобное кресту, греху и т.п., очевидно принадлежащее к бытийной совокуп­ности христианства, в своей специфической чтойности и качественности пониматься иначе, чем в вере? Как должны быть онтологически раскрыты чтойность и качество для основных составляющих понятий христианства? Не должна ли вера стать познавательным критерием при онтологически-философском объяснении? Не ускользают ли полностью основ­ные теологические понятия при философско-онтологическом осмыслении?

Конечно, здесь не следует упускать из вида нечто существенное: объяснение основных понятий, коль скоро оно правильно поставлено, никогда не осуществляется так, что изолированные понятия объясняются и определяются сами по себе, и затем как фишки расставляются в нужных местах. Всякое объяснение через основные понятия должно направ­лять свои усилия именно на то, чтобы обозреть и затем уже постоянно иметь в виду изначальную целостность пер­вично замкнутой бытийной сущности, к которой восходят все основные понятия. Кчему это ведет при объяснении основ­ных теологических понятий?

Мы охарактеризовали веру как сущностную основу хри­стианства: вера есть воз-рождение. Хотя вера сама не со­здает себя и хотя то, что открывается в ней, никогда не может быть основано на рациональном знании разума, опи­рающегося только на самого себя, однако христианское свершение каквоз-рождение включает в себя устранение до-верующего, то есть неверующего существования здесь-бытия. "Устранение" означает здесь не уничтожение, а включение в новую тварь, пребывание и сохранение вней. В вере дохристианское существование преодолевается в экзистенциально-онтическом смысле. Но то, что вера как возрождение экзистенциально преодолевает дохристианское существование, означает, что преодоленное дохристианское здесь-бытие экзистенциально-онтологически включается в верующее существование. Преодолеть - значит не оттолкнуть, а расположить в новой связи. В результате все основные теологические понятия, взятые в их полной региональной связи, обладают каждый раз дохристианским содержанием, "содержанием экзистенциально беспомощным, то есть о н т и ч е с к и устраненным, но именно поэтому о н т о л о г и ч е с к и определяющим и потому постижимым чисто рационально. Все основные теологические понятия неизбежно содержат в себе понимание бытия, которым об­ладает само по себе человеческое здесь-бытие как тако­вое, коль скоро оно вообще существует[2]. Так, например, грех открывается только в вере, и только верующий может существовать фактически как грешник. Но если истолковы­вать грех, который есть феномен, противоположный вере как воз-рождению, и который есть также феномен экзистен­циальный, с помощью теологического понятия, то при этом с а м о с о д е р ж а н и е теологического понятия, а не какое-нибудь философское пристрастие теологов требует возврата к понятию вины. Однако вина есть изна­чальное онтологическое определение существования здесь-бытия. Чем изначальнее, соразмернее и онтологически подлин­нее выносится на свет основное устройство здесь-бытия, чем изначальное, например, постигается понятие вины, тем однозначнее может оно служить путеводной нитью к теологическому объяснению греха. Но если онтологическое понятие вины берется в качестве путеводной нити, то именно фило­софия прежде всего выносит решение о теологическом поня­тии. Не ведут ли тогда теологию на помочах философии? Никоим образом! Потому что грех по своей сущности не дол­жен выводиться рационально из понятия вины. Тем более факт греха не должен и не может быть доказан рационально путем ориентации на онтологическое понятие вины; даже фактиче­ская возможность греха не становится таким путем хоть сколько-нибудь явной. То, что при этом только и достигается, - оставаясь, однако, необходимым для теологии как науки - сводится к тому, что теологическое понятие греха как экзистенциальное понятие приобретает такую корректировку (то есть со-управление), которая необходима для него как экзистенциального понятия согласно его дохристи­анскому содержанию. Напротив, только вера дает первичное руководство (управление) как исток христианского содержания этого понятия. И потому о н т о л о г и я с л у ­ж и т т о л ь к о к о р р е к т и в о м о н т и ч е с к о г о, т о е с т ь д о х р и с т и а н с к о г о с о д е р ж а н и я о с н о в н ы х т е о л о г и ­ч е с к и х п о н я т и й. Однако здесь следует обра­тить внимание на то, что эта корректировка не закладыва­ет основ в том смысле, в каком основные понятия физики находят свое изначальное основание, выражение основных внутренних возможностей и высшую истину в онтологии при­роды. Эта корректировка - только формальное указание, то есть теологически-онтологическое понятие вины не ста­новится подобной же базой. Понятие греха также не про­сто надстраивается над онтологическим понятием вины. Тем не менее последнее является в каком-то отношении опреде­ляющим, а именно формально, в том, что оно указывает на онтологический характер той области бытия, в которой необходимо должно пребывать понятие греха как экзистен­циальное понятие существования.

Это формальное указание на онтологическую сферу говорит нам о том, что как раз не следует философски вы­членять специфически теологическое содержание понятия, а надо черпать его из обозначенной здесь специфической экзи­стенциальной глубины веры, допуская его изначальную заданность. Формальное указание на онтологическое понятие выполняет, таким образом, функцию не связывания, а напро­тив - освобождения и направления на специфическое, то есть соответствующее вере раскрытие истока теологических понятий. Охарактеризованная функция онтологии есть не управление, а "ис-правление", коррекция.

Ф и л о с о ф и я е с т ь ф о р м а л ь н о н а п р а в л я ю щ и й о н т о л о г и ч е с к и й к о р р е к т и в о н т и ч е с к о г о, а и м е н ­н о д о х р и с т и а н с к о г о с о д е р ж а н и я о с н о в н ы х т е о л о г и ч е с к и х п о н я ­т и й.

Однако то, что философия должна служить подобного рода коррективом в отношении теологии, не относится к ее сущности и не может быть обосновано исходя из этой сущности и ради нее самой. Скорее напротив, философия как свободное вопрошание чистого, опирающегося на самого себя здесь-бытия согласно ее сущности как бы имеет целью онтологически обосновать управление всеми прочими нетеологическими позитивными науками. В качестве онтологии философия предоставляет возможность, которая может быть реализована теологией, в смысле охарактеризованного здесь корректива, при условии, что теология должна разделить реальность веры. Однако не философия как таковая требует, чтобы она реализовалась так, но именно теология, коль скоро она понимает себя как науку. И потому, согласно точному определению, подводя итоги, следует сказать: фи­лософия есть возможный формально направляющий онтологический корректив онтического, то есть дохристианского содержания основных теологических понятий. Однако фи­лософия может быть тем, что она есть, не исполняя фак­тически этой функции корректива.

Это особое отношение не исключает, а как раз вклю­чает всебя тот факт, что вера в своем сокровенном ядре как специфическая возможность существования остается смертельным врагом той формы существования, которая сущностно принадлежит философии и которая фактически чрезвы­чайно изменчива[3]. Это настолько так, что философия даже не собирается как-то бороться с этим смертельным врагом! Это экзистенциальное противопоставление верования свобод­ному принятию на себя целостного здесь-бытия, существую­щему до всякой теологии и философии ивозникшему не бла­годаря им как наукам, это противопоставление должно как раз нести в себе возможную общность теологии и философии как наук, если только эта коммуникация сможет остаться подлинной, свободной от всяких иллюзий и от всяких слабо­сильных попыток посредничества. Потому не существует ничего подобного христианской философии, которая есть по­просту «деревянное железо». Но не существует также и никакой неокантианской теологии в духе феноменологии или философии ценностей так же, как не существует феноменоло­гической математики. Феноменология - это всегда только обозначение тех приемов, которыми онтология сущностно отличается от всех других позитивных наук.

Конечно, исследователь может помимо своей позитив­ной науки освоить и феноменологию, то есть пойти по ее пути и последовать за ее изысканиями. Однако философское познание только тогда может стать значащим и плодотворным для его позитивной науки, и только тогда оно является философским познанием в подлинном смысле, когда оно сталкивается с основными понятиями своей науки в недрах проблематики., выросшей из позитивного осмысления онтических связей своей сферы и когда оно ставит под вопрос соответ­ствие основных традиционных понятий тому сущему, которое составляет его тему. Затем, исходя из требований своей науки, оставаясь в круге собственного научного вопроша­ния, как бы на границе своих основных понятий, оно может вновь обратиться к вопросу об изначальном бытийном устрой­стве того сущего, которое должно остаться предметом и стать обновленным. Вопросы, возникающие на этом пути, методически перерастают сами себя, коль скоро то, на что они направлены, доступно и определимо только онтологиче­ски. Разумеется, научное общение между исследователем по­зитивных наук и философом нельзя заключить в рамки твердых правил. К тому же ясность, надежность, самобытность той критики, которой позитивные науки каждый раз подвер­гают свои принципы, меняется столь же быстро и многооб­разно, как и конкретно достигаемый и сохраняемый уровень самопросветления собственной сущности в философии. Это общение приобретает и сохраняет свою подлинность, свою жизненность и свою плодотворность только тогда, когда взаимное позитивно-онтическое итрансцендентально-онтологическое вопрошание руководится в своих конкретных проявлениях инстинктивным чувством предмета и верностью науч­ного такта, и когда любой вопрос о преимуществе и значимости наук отступает на задний план перед внутренней необ­ходимостью самой научной проблемы.

[1] Обе переведенные у нас статьи этого сборника имеют посвящение: "Посвящается Рудольфу Бультману в память о Марбургских годах 1923-1928".

[2] Все экзистенциальные понятия теологии, сосредо­точенные на вере, означают специфический экзистенциаль­ный переход, в котором дохристианское и христианское существование особым образом сливаются в одно. Этот пере­ходный характер обусловливает присущую теологическому понятию многомерность - вопрос, в рассмотрение которого мы не можем входить здесь подробнее.

[3] Нечего и говорить, что речь здесь идет о таком основном (экзистенциальном) противопоставлении двух воз­можностей существования, которое не исключает, но включает в себя действительное экзистенциальное взаимопонимание и признание.