Vi. свобода. детерминизм. альтернативность

После того как мы обсудили некоторые проблемы деструктивности и насилия, нам, вероятно, будет легче продолжить нить изложения, начатую в первой главе. Вернемся к вопросу: хорош человек или плох? свободен он, или его поступки определяются внешними обстоятельствами? Или же эти альтернативы не верны, и человек не является ни тем, другим, или он одновременно и то и другое?

Чтобы ответить на эти вопросы, начнем с рассмотрения следующей проблемы. Можно ли вообще говорить о сущности, или природе, человека, и если да, то как ее можно определить?

Задаваясь вопросом, можно ли говорить о сущности человека, сразу сталкиваешься с двумя противоположными точками зрения. Одна гла­сит что никакой сущности человека вообще нет. Эту точку зрения представляет антропологический релятивизм, утверждающий, что чело­век есть ни что иное, как продукт формирующих его культурных усло­вий. С другой стороны, эмпирическое рассмотрение деструктивности в данной книге основывается на мнении, представленном Фрейдом и многими другими учеными, согласно которому природа человека существует; из этой предпосылки в действительности исходит вся динамическая психология.

Трудность в отыскании удовлетворительного определения природы человека покоится на следующей дилемме: если принять, что сущность человека составляет определенная субстанция, то можно легко оказаться на неэволюционной, неисторической позиции, которая предполагает что человек существенно не изменился с момента своего первого появления. Однако подобный взгляд трудно привести в со­ответствие с тем фактом, что между нашими в высшей степени от­сталыми предками и цивилизованным человеком последних четырех — шести тысячелетий истории имеется огромное различие[57]. С другой стороны, если объявить себя сторонником эволюционной теории и признать, что человек постоянно меняется, то что в этом случае останется от содержания мнимой «природы», или «сущности», человека? Дилемма не может быть разрешена с помощью определений типа: человек есть zoon politikon (Аристотель), или существо, действующее с зара­нее обдуманным намерением и фантазией; или— цель природы состо­ит в «выведении животного, которое может обещать». Подобные оп­ределения выражают существенные качества человека, но не его сущность.

Я полагаю, что дилемма может быть разрешена, если определять сущность человека не как данное качество или субстанцию, а как противоречие, имманентное человеческому бытию[58]. Это противоречие проявляется в двух феноменах. Во-первых, человек — это животное, которое по сравнению с другими животными недостаточно оснащено инстинктами, поэтому его выживание гарантировано лишь в случае, если он производит средства, удовлетворяющие его материальные потребности, и если он развивает свой язык и совершенствует предмет­ный мир. Во-вторых, человек, как и другие животные, обладает интел­лектом, который позволяет ему использовать процесс мышления для достижения непосредственных практических целей. Но человек обладает еще и другим духовным свойством, отсутствующим у животного. Он осознает самого себя, свое прошлое и свое будущее, которое есть смерть; он осознает свое ничтожество и бессилие; он воспринимает других как других — в качестве друзей, врагов или чужаков. Человек трансцендирует всю остальную жизнь, поскольку он впервые является жизнью, которая осознает самое себя. Человек находится внутри природы, он подчинен ее диктату и изменениям, и тем не менее он трансцендирует природу, ибо ему недостает нерефлектированности животного, делающей его частью природы, позволяющей ему быть единым с природой. Человек видит свою вовлеченность в ужасный конфликт — он пленник природы, но, несмотря на это, свободен в своем мышлении, он часть природы и все же, так сказать, ее причуда, он не находится ни здесь, ни там. Это осознание самого себя сделало человека чуждым в мире, обособленным от всех, одиноким и преиспол­ненным страха.

В описанном противоречии речь, по существу, идет об антагонизме, ставшем уже классическим: человек является одновременно телом и ду­шой, ангелом и зверем, он принадлежит к двум конфликтующим между собой мирам. Я хотел бы показать, что недостаточно видеть сущность человека в этом конфликте, как будто он только через него становится человеком. Необходимо сделать следующий шаг и при­знать, что именно этот конфликт в человеке требует своего разрешения. Если конфликт осознается, то сразу же напрашиваются известные вопросы: что может сделать человек, чтобы справиться с ужасной дилеммой, сопутствующей его существованию? что он может сделать, чтобы прийти к гармонии, которая освободит его от мук одиночества, даст возможность почувствовать себя в мире, как дома, и позволит ему достичь чувства единства с миром?

Читанка для Філософії-1

Тема V

АРИСТОТЕЛЬ

Відскановано: Аристотель. Политика // Мир философии. Ч. 2. – М.: Политиздат, 1991., с. 232-235, 418-419

...Для какой цели возникло государство и сколько видов имеет власть, управляющая человеком в его общественной жизни? Уже в начале наших рассуждений, при разъяснении вопроса о домо­хозяйстве и власти господина в семье, было указано, что чело­век по природе своей есть существо политическое, в силу чего даже те люди, которые нисколько не нуждаются во взаимопомощи, без­отчетно стремятся к совместному жительству.

3. Впрочем, к этому людей побуждает и сознание общей поль­зы, поскольку на долю каждого приходится участие в прекрас­ной жизни (dzēn kalōs); это по преимуществу и является целью как для объединенной совокупности людей, так и для каждого человека в отдельности. Люди объединяются и ради самой жиз­ни, скрепляя государственное общение: ведь, пожалуй, и жизнь, взятая исключительно как таковая, содержит частицу прекрас­ного, исключая разве только те случаи, когда слишком преобла­дают тяготы. Ясно, что большинство людей готово претерпевать множество страданий из привязанности к жизни, так как в ней самой по себе заключается некое благоденствие и естественная сладость.

4. Нетрудно различить так называемые разновидности влас­ти; о них мы неоднократно рассуждали и в эксотерических со­чинениях. Власть господина над рабом, хотя одно и то же по­лезно и для прирожденного раба, и для прирожденного господи­на, все-таки имеет в виду главным образом пользу господина, для раба же она полезна привходящим образом (если гибнет раб, власть господина над ним, очевидно, должна прекратиться). 5. Власть же над детьми, над женой и над всем домом, называемая нами вообще властью домохозяйственной, имеет в виду либо благо подвластных, либо совместно благо обеих сторон, но по сути дела благо подвластных, как мы наблюдаем и в остальных искусствах, например в медицине и гимнастике, которые случайно могут слу­жить и благу самих обладающих этими искусствами. Ведь ничто не мешает педотрибу иногда и самому принять участие в гимнас­тических упражнениях, равно как и кормчий всегда является и одним из моряков. И педотриб, или кормчий, имеет в виду благо подвластных ему, но когда он сам становится одним из них, то случайно и он получает долю пользы: кормчий оказывается моря­ком, педотриб — одним из занимающихся гимнастическими уп­ражнениями. 6. Поэтому и относительно государственных долж­ностей — там, где государство основано на началах равноправия и равенства граждан,— выступает притязание на то, чтобы пра­вить по очереди. Это притязание первоначально имело естествен­ные основания; требовалось, чтобы государственные повинности исполнялись поочередно, и каждый желал, чтобы, подобно тому как он сам, находясь ранее у власти, заботился о пользе друго­го, так и этот другой в свою очередь имел в виду его пользу. В настоящее время из-за выгод, связанных с общественным делом и нахождением у власти, все желают непрерывно обладать ею, как если бы те, кто стоит у власти, пользовались постоянным цветущим здоровьем, невзирая на свою болезненность; потому что тогда также стали бы стремиться к должностям. 7. Итак, ясно, что только те государственные устройства, которые имеют в виду общую пользу, являются, согласно со строгой справедли­востью, правильными; имеющие же в виду только благо правя­щих — все ошибочны и представляют собой отклонения от пра­вильных: они основаны на началах господства, а государство есть общение свободных людей.

После того как это установлено, надлежит обратиться к рассмотрению государственных устройств — их числа и свойств, и прежде всего правильных, так как из их определения ясными станут и отклонения от них.

V 1. Государственное устройство означает то же, что и поря­док государственного управления, последнее же олицетворяется верховной властью в государстве, и верховная власть непремен­но находится в руках либо одного, либо немногих, либо боль­шинства. И когда один ли человек, или немногие, или большин­ство правят, руководясь общественной пользой, естественно, такие виды государственного устройства являются правильными, а те, при которых имеются в виду выгоды либо одного лица, либо немногих, либо большинства, являются отклонениями. Ведь нужно признать одно из двух: либо люди, участвующие в государствен­ном общении, не граждане, либо они все должны быть причастны к общей пользе. 2. Монархическое правление, имеющее в виду общую пользу, мы обыкновенно называем царской властью; власть немногих, но более чем одного — аристократией {или потому, что правят лучшие, или потому, что имеется в виду высшее благо го­сударства и тех, кто в него входит); а когда ради общей пользы правит большинство, тогда мы употребляем обозначение, общее для всех видов государственного устройства,— полития[59]. 3. И та­кое разграничение оказывается логически правильным: один че­ловек или немногие могут выделяться своей добродетелью, но преуспеть во всякой добродетели для большинства — дело уже трудное, хотя легче всего — в военной доблести, так как послед­няя встречается именно в народной массе. Вот почему в такой политии верховная власть сосредоточивается в руках воинов, ко­торые вооружаются на собственный счет. 4. Отклонения от ука­занных устройств следующие: от царской власти — тирания, от аристократии — олигархия, от политии — демократия. Тирания — монархическая власть, имеющая в виду выгоды одного правите­ля; олигархия блюдет выгоды состоятельных граждан; демокра­тия — выгоды неимущих; общей же пользы ни одна из них в виду не имеет.

...Тот признак, что верховная власть находится либо в руках меньшинства, либо в руках большинства, есть признак случай­ный и при определении того, что такое олигархия, и при определе­нии того, что такое демократия, так как повсеместно состоятель­ных бывает меньшинство, а неимущих большинство; значит, этот признак не может служить основой указанных выше различий. То, чем различаются демократия и олигархия, есть бедность и богатство; вот почему там, где власть основана — безразлично, у меньшинства или большинства — на богатстве, мы имеем дело с олигархией, а где правят неимущие, там перед нами демокра­тия. А тот признак, что в первом случае мы имеем дело с мень­шинством, а во втором — с большинством, повторяю, есть признак случайный. Состоятельными являются немногие, а свободой поль­зуются все граждане; на этом же и другие основывают свои притя­зания на власть в государстве...

Государство создается не ради того только, чтобы жить, но преимущественно для того, чтобы жить счастливо...

…Таким образом, целью государства является благая жизнь, и все упомянутое создается ради этой цели; само же государство представляет собой общение родов и селений ради достижения совершенного самодовлеющего существования, которое, как мы утверждаем, состоит в счастливой и прекрасной жизни. Так что и государственное общение — так нужно ду­мать — существует ради прекрасной деятельности, а не просто ради совместного жительства.

Аристотель. Политика // Сочинения:

В 4 т. М., 1984. Т. 4. С. 455—457, 459—462

II 1. Из четырех видов демократии наилучшим является, как об этом сказано в предшествующих рассуждениях, тот, который занимает по порядку первое место; к тому же этот вид демокра­тии и самый древний из всех. Я называю его первым в соответствии с естественным делением народонаселения. В самом деле, на­илучшим видом народа является земледельческий; поэтому и воз­можно бывает насаждать демократию там, где народная масса живет земледелием или скотоводством. Не обладая значительной собственностью, люди не имеют там досуга часто устраивать народные собрания. Располагая всем необходимым[60], они зани­маются своим делом и не заботятся о делах посторонних[61]; им приятнее труд, чем занятия политикой и управлением там, где получение должностей не сопряжено с большими материальны­ми выгодами. Ведь люди в массе своей больше стремятся к прибыли, нежели к почету...

3. Для той демократии, о которой сказано выше, и полезным и обычным является следующий порядок: весь народ участвует в выборах должностных лиц, в принятии отчетов от них, отправ­ляет обязанности судей, но высшие должности замещаются путем выбора и на основании имущественного ценза, причем, чем должность выше, тем больше ценз; или же ни одна должность не заме­щается на основании ценза, но принимаются во внимание лишь способности человека[62]. Государство, имеющее такого рода уст­ройство, разумеется, будет иметь хорошее правление, так как долж­ности всегда будут занимать наилучшие граждане согласно воле народа, не питающего зависти к порядочным людям. Порядочные и знатные останутся довольны таким порядком, потому что они не будут находиться под управлением других, которые хуже их, а управлять они будут справедливо, так как контроль над их деятельностью будет принадлежать другим. 4. Быть в некоторой зависимости от других и не иметь возможности делать все, что тебе заблагорассудится,— дело полезное: ведь предоставление каждому возможности поступать по его желанию не может обере­гать против того дурного, что заложено в каждом человеке. И таким образом неизбежно получается то, что наиболее полезно в государстве,— правят порядочные люди, наименее склонные впа­дать в ошибки, а народная масса ни в чем не терпит умаления. Ясно, что этот вид демократии является наилучшим и по какой причине: потому что при нем народ обладает определенными качествами...

Остается рассмотреть, все ли должны принимать участие в отправлении всех указанных выше обязанностей государства. Ведь возможно предполагать, что одни и те же будут все и зем­лепашцами, и ремесленниками, и членами совета, и членами суда, или что для каждой из названных обязанностей должны быть назначены отдельные лица, или что, наконец, одни из обязанно­стей по необходимости будут принадлежать особым лицам, дру­гие — всей совокупности граждан. Не для всякого государствен­ного строя возможно установить одинаковые правила. Как мы уже сказали, допустимо, что будут принимать участие все во всем и не все во всем, но некоторые только в некоторых делах. Это и вносит различия в государственный строй: в демократиях все граждане участвуют во всем, в олигархиях мы видим об­ратное.

Аристотель. Политика // Сочинения: В 4 т. М., 1983. Т. 4. С. 571—574, 575, 604

Т. ГОББС

Відскановано: Т. Гоббс. Левиафан // Мир философии. Ч. 2. – М.: Политиздат, 1991., с. 236-237, 175-180

Происхождение государства

Такая общая власть, которая была бы спо­собна защищать людей от вторжения чуже­земцев и от несправедливостей, причиняемых друг другу, и, та­ким образом, доставить им ту безопасность, при которой они мог­ли бы кормиться от трудов рук своих и от плодов земли и жить в довольстве, может быть воздвигнута только одним путем, а именно путем сосредоточения всей власти и силы в одном чело­веке или в собрании людей, которое большинством голосов могло бы свести все воли граждан в единую волю. Иначе говоря, для установления общей власти необходимо, чтобы люди назначили одного человека или собрание людей, которые явились бы их пред­ставителями; чтобы каждый человек считал себя доверителем в отношении всего, что носитель общего лица будет делать сам или заставит делать других в целях сохранения общего мира и безо­пасности, и признал себя ответственным за это; чтобы каждый подчинил свою волю и суждение воле и суждению носителя об­щего лица. Это больше, чем согласие или единодушие. Это реаль­ное единство, воплощенное в одном лице посредством соглаше­ния, заключенного каждым человеком с каждым другим таким образом, как если бы каждый человек сказал каждому друго­му: я уполномочиваю этого человека или это собрание лиц и передаю ему мое право управлять собой при том условии, что ты таким же образом передашь ему свое право и санкционируешь все его действия. Если это совершилось, то множество людей, объединенное таким образом в одном лице, называется государством, по-латыни — civitas. Таково рождение того великого Ле­виафана или, вернее (выражаясь более почтительно), того смерт­ного бога, которому мы под владычеством бессмертного бога обя­заны своим миром и своей защитой. Ибо благодаря полномочиям, данным им каждым отдельным человеком в государстве, ука­занный человек или собрание лиц пользуется такой огромной сосредоточенной в нем силой и властью, что внушаемый этой силой и властью страх делает этого человека или это собрание лиц способным направлять волю всех людей к внутреннему миру и к взаимной помощи против внешних врагов. В этом человеке или собрании лиц состоит сущность государства, которая нуж­дается в следующем определении: государство есть единое лицо, ответственным за действия которого сделало себя путем взаим­ного договора между собой огромное множество людей, с тем чтобы это лицо могло использовать силу и средства всех их так, как сочтет необходимым для их мира и общей защиты.

Гоббс Т. Левиафан, или Материя, форма и власть государства церковного и гражданского // Избранные произве­дения: В 2 т. М., 1964. Т. 2. С- 196—197