Энгельс Ф. Анти-Дюринг. €

Какую же роль играет у Маркса отрицание отрицания? На странице 791 и следующих Маркс резюмирует конечные результаты изложенного на предыдущих 50 страницах экономического и исто­рического исследования о так называемом первоначальном накоп­лении капитала. До капиталистической эры существовало, по крайней мере в Англии, мелкое производство на основе частной собственности работника на его средства производства. Так назы­ваемое первоначальное накопление капитала состояло здесь в эк­спроприации этих непосредственных производителей, т. е. в унич­тожении частной собственности, основанной на собственном труде. Это уничтожение сделалось возможным потому, что упомянутое мелкое производство совместимо только с узкими, примитивными рамками производства и общества, и на известной ступени раз­вития оно само создает материальные средства для своего уничто­жения. Это уничтожение, превращение индивидуальных и раз­дробленных средств производства в общественно-концентрирован­ные, образует предысторию капитала. Как только работники были превращены в пролетариев, а их условия труда в капитал, как только капиталистический способ производства стал на собст­венные ноги, — дальнейшее обобществление труда и дальнейшее превращение земли и других средств производства в капитал, а следовательно и дальнейшая экспроприация частных собственни­ков приобретают новую форму. «Теперь экспроприации подлежит уже не работник, сам ведущий самостоятельное хозяйство, а ка­питалист, эксплуатирующий многих рабочих. Эта экспроприа­ция совершается игрой имманентных законов самого капитали­стического производства, путем концентрации капиталов. Один капиталист побивает многих капиталистов. Рука об руку с этой концентрацией, или экспроприацией многих капиталистов не­многими, развивается кооперативная форма процесса труда в по­стоянно растущих размерах, развивается сознательное техноло­гическое применение науки, планомерная коллективная эксплуа­тация земли, превращение средств труда в такие средства труда, ко­торые допускают лишь коллективное употребление, и экономия всех средств производства путем применения их как коллективных средств производства комбинированного общественного труда. Вместе с постоянно уменьшающимся числом магнатов капитала, которые узурпируют и монополизируют все выгоды этого процесса превращения, возрастает масса нищеты, угнетения, рабства, дегра­дации, эксплуатации, но вместе с тем растет и возмущение рабо­чего класса, который постоянно увеличивается по своей числен­ности, который обучается, объединяется и организуется механиз­мом самого процесса капиталистического производства. Капитал становится оковами того способа производства, который вырос при нем и под ним. Концентрация средств производства и обоб­ществление труда достигают такого пункта, когда они становятся несовместимыми с их капиталистической оболочкой. Она взрыва­ется. Бьет час капиталистической частной собственности. Эк­спроприаторов экспроприируют»...

Только теперь, покончив со своим историко-экономическим доказательством, Маркс продолжает: «Капиталистический способ производства и присвоения, а следовательно, и капиталистическая частная собственность, есть первое отрицание индивидуальной частной собственности, основанной на собственном труде. Отри­цание капиталистического производства производится им самим с необходимостью естественного процесса. Это — отрицание от­рицания» и т. д. (как цитировано выше)...

Но что же такое все-таки это ужасное отрицание отри­цания, столь отравляющее жизнь г-ну Дюрингу и играющее у него такую же роль непростительного преступления, какую у христиан играет прегрешение против святого духа? — В сущности, это очень простая, повсюду и ежедневно совершающаяся процедура, которую может понять любой ребенок, если только очистить ее от того мистического хлама, в который ее закутывала старая идеали­стическая философия и в который хотели бы и дальше закутывать ее в своих интересах беспомощные метафизики вроде г-на Дюрин­га. Возьмем, например, ячменное зерно. Биллионы таких зерен размалываются, развариваются, идут на приготовление пива, а затем потребляются. Но если такое ячменное зерно найдет нор­мальные для себя условия, если оно попадет на благоприятную почву, то, под влиянием теплоты и влажности, с ним произойдет своеобразное изменение: оно прорастет; зерно, как таковое, пере­стает существовать, подвергается отрицанию; на его место появля­ется выросшее из него растение — отрицание зерна. Каков же нормальный жизненный путь этого растения? Оно растет, цветет, оплодотворяется и, наконец, производит вновь ячменные зерна, а как только последние созреют, стебель отмирает, подвергается в свою очередь отрицанию. Как результат этого отрицания отри­цания мы здесь имеем снова первоначальное ячменное зерно, но не просто одно зерно, а в десять, двадцать, тридцать раз большее количество зерен. Виды хлебных злаков изменяются крайне мед­ленно, так что современный ячмень остается приблизительно та­ким же, каким он был сто лет тому назад. Но возьмем какое-ни­будь пластическое декоративное растение, например далию или орхидею; если мы, применяя искусство садовода, будем соответ­ствующим образом воздействовать на семя и развивающееся из него растение, то в результате этого отрицания отрицания мы полу­чим не только больше семян, но и качественно улучшенное семя, дающее более красивые цветы, и каждое повторение этого про­цесса, каждое новое отрицание отрицания усиливает эти качест­венные улучшения. Подобно тому, как мы это видим в отноше­нии ячменного зерна, процесс этот совершается у большинства насекомых, например у бабочек. Они развиваются из яичка путем отрицания его, проходят через различные фазы превращения до половой зрелости, спариваются и вновь отрицаются, т. е. умира­ют, как только завершился процесс воспроизведения и самка отложила множество яиц. Что у других растений и животных про­цесс завершается не в такой простой форме, что они не однажды, а много раз производят семена, яйца или детенышей, прежде чем умрут, — все это нас здесь не касается; здесь нам нужно пока только показать, что отрицание отрицания действительно про­исходит в обоих царствах органического мира. Далее, вся геоло­гия представляет собой ряд отрицаний, подвергшихся в свою оче­редь отрицанию, ряд последовательных разрушений старых и отложений новых горных формаций. Сначала первичная, возник­шая от охлаждения жидкой массы земная кора размельчается океа­ническими, метеорологическими и атмосферно-химическими воз­действиями, и эти измельченные массы отлагаются слоями на дне моря. Местные поднятия морского дна над уровнем моря вновь подвергают определенные части этого первого отложения воздей­ствиям дождя, меняющейся в зависимости от времени года темпе­ратуры, атмосферного кислорода и атмосферной углекислоты, под теми же воздействиями находятся прорывающиеся через на­пластования из недр земли расплавленные и впоследствии охла­дившиеся каменные массы. Так в течение миллионов столетий образуются всё новые и новые слои, — они по большей части вновь и вновь разрушаются и снова служат материалом для образования новых слоев. Но результат этого процесса весьма положителен, это — образование почвы, состоящей из разнообразнейших хи­мических элементов и находящейся в состоянии механической измельченности, которое делает возможной в высшей степени мас­совую и разнообразнейшую растительность.

Не иначе обстоит дело и в истории. Все культурные народы на­чинают с общей собственности на землю. У всех народов, перешаг­нувших уже через известную ступень первобытного состояния, эта общая собственность становится в ходе развития земледелия оковами для производства. Она уничтожается, подвергается отри­цанию и, после более или менее долгих промежуточных стадий, превращается в частную собственность. Но на более высокой ступени развития земледелия, достигаемой благодаря самой же частной собственности на землю, частная собственность, наоборот, становится оковами для производства, как это наблюдается теперь и в мелком и в крупном землевладении. Отсюда с необходимостью возникает требование — подвергнуть отрицанию теперь уже част­ную земельную собственность, превратить ее снова в общую собственность. Но это требование означает не восстановление первобытной общей собственности, а установление гораздо более высокой, более развитой формы общего владения, которая не толь­ко не станет помехой для производства, а, напротив, впервые освободит последнее от стесняющих его оков и даст ему возмож­ность полностью использовать современные химические открытия и механические изобретения.

Или другой пример. Античная философия была первоначаль­ным, стихийным материализмом. В качестве материализма стихий­ного, она не была способна выяснить отношение мышления к мате­рии. Но необходимость добиться в этом вопросе ясности привела к учению об отделимой от тела душе, затем — к утверждению, что эта душа бессмертна, наконец — к монотеизму. Старый материа­лизм подвергся, таким образом, отрицанию со стороны идеализма. Но в дальнейшем развитии философии идеализм тоже оказался не­состоятельным и подвергся отрицанию со стороны современного материализма. Современный материализм — отрицание отрица­ния — представляет собой не простое восстановление старого мате­риализма, ибо к непреходящим основам последнего он присоеди­няет еще все идейное содержание двухтысячелетнего развития философии и естествознания, как и самой этой двухтысячелетней истории. Это вообще уже больше не философия, а просто мировоз­зрение, которое должно найти себе подтверждение и проявить себя не в некоей особой науке наук, а в реальных науках. Филосо­фия, таким образом, здесь «снята», т. е. «одновременно преодолена и сохранена», преодолена по форме, сохранена по своему действи­тельному содержанию...

Итак, что такое отрицание отрицания? Весьма общий и именно потому весьма широко действующий и важный закон раз­вития природы, истории и мышления; закон, который, как мы ви­дели, проявляется в животном и растительном царствах, в геоло­гии, математике, истории, философии и с которым вынужден, сам того не ведая, сообразоваться па свой лад даже г-н Дюринг, несмотря на все свое упрямое сопротивление. Само собой разумеется, что я ничего еще не говорю о том особом процессе развития, который проделывает, например, ячменное зерно от своего про­растания до отмирания плодоносного растения, когда говорю, что это — отрицание отрицания. Ведь отрицанием отрицания явля­ется также и интегральное исчисление. Значит, ограничиваясь этим общим утверждением, я мог бы утверждать такую бессмысли­цу, что процесс жизни ячменного стебля есть интегральное ис­числение или, если хотите, социализм. Именно такого рода бес­смыслицу метафизики постоянно приписывают диалектике. Когда я обо всех этих процессах говорю, что они представляют собой отри­цание отрицания, то я охватываю их всех одним этим законом дви­жения и именно потому оставляю без внимания особенности каждого специального процесса в отдельности. Но диалектика и есть не более как наука о всеобщих законах движения и развития при­роды, человеческого общества и мышления.

Однако нам могут возразить: осуществленное здесь отрица­ние не есть настоящее отрицание; я отрицаю ячменное зерно и в том случае, если я его размалываю, насекомое — если я его растап­тываю, положительную величину а — если я ее вычеркиваю, и т. д. Или я отрицаю положение «роза есть роза», сказав: «роза не есть роза»; и что получится из того, что я вновь стану отрицать это отрицание, говоря: «роза все-таки есть роза»? Таковы, дей­ствительно, главные аргументы метафизиков против диалектики, вполне достойные ограниченности метафизического мышления. В диалектике отрицать не значит просто сказать «нет», или объя­вить вещь несуществующей, или разрушить ее любым способом. Уже Спиноза говорит: Omnis determinatio est negatio, всякое ог­раничение или определение есть в то же время отрицание. И затем способ отрицания определяется здесь, во-первых, общей, а во-вторых, особой природой процесса. Я должен не только что-либо подвергнуть отрицанию, но и снова снять это отрицание. Следовательно, первое отрицание необходимо произвести таким образом, чтобы второе оставалось или стало возможным. Но как этого до­стигнуть? Это зависит от особой природы каждого отдельного слу­чая. Если я размолол ячменное зерно или раздавил насекомое, то хотя я и совершил первый акт отрицания, но сделал невозмож­ным второй. Для каждого вида предметов, как и для каждого вида представлений и понятий, существует, следовательно, свой особый вид отрицания, такого именно отрицания, что при этом получается развитие. В исчислении бесконечно малых отрицание происходит иначе, чем при получении положительных степеней из отрицатель­ных корней. Этому приходится учиться, как и всему прочему. С одним знанием того, что ячменный стебель и исчисление беско­нечно малых охватываются понятием «отрицание отрицания», я не смогу ни успешно выращивать ячмень, ни дифференцировать и ин­тегрировать, точно так же, как знание одних только законов за­висимости тонов от размеров струн не дает еще мне умения играть на скрипке. — Однако ясно, что при отрицании отрицания, сво­дящемся к ребяческому занятию — попеременно ставить а и за­тем вычеркивать его, или попеременно утверждать о розе, что она есть роза и что она не есть роза, — не получится и не обнаружит­ся ничего, кроме глупости того, кто предпринимает подобную скучную процедуру. И тем не менее метафизики хотели бы нас уверить в том, что раз мы желаем производить отрицание отрица­ния, то это надо делать именно в такой форме.

Итак, опять-таки не кто иной, как г-н Дюринг, мистифицирует нас, когда утверждает, будто отрицание отрицания представляет собой сумасбродную аналогию с грехопадением и искуплением, изобретенную Гегелем и заимствованную из области религии. Люди мыслили диалектически задолго до того, как узнали, что та­кое диалектика, точно так же, как они говорили прозой задолго до того, как появилось слово «проза». Закон отрицания отрицания, который осуществляется бессознательно в природе и истории и, пока он не познан, бессознательно также и в наших головах, — этот закон был Гегелем лишь впервые резко сформулирован. И если г-н Дюринг хочет втихомолку сам заниматься этим делом, но ему только не нравится название, то пусть отыщет лучшее. Если же он намерен изгнать из мышления самую суть этого дела, то пусть будет любезен изгнать ее сначала из природы и истории и изобре­сти такую математику, где — а´ — а не дает +а² и где дифферен­цирование и интегрирование запрещены под страхом наказания.