Иван Ильин кризис современногочеловечства

Творчество русского философа И.А. Ильина с неожиданной стороны раскрывается в работе "Кризис современного искусства", которая была опубликована в "Журнале волевой идеи" в 1927 г. (Берлин).

Ильин Иван Александрович (1883-1954) - правовед и религиозный философ, автор глубоких историко-философских сочинений ("Философия Гегеля как учение о конкретности Бога и человека" и др.), трудов по философии права, нравственной философии, философии религии ("Аксиомы религиозного опыта" и др.), эстетике. Родился в Москве в семье присяжного поверенного. Закончил гимназию с золотой медалью в 1901 г. В 1906 г. окончил юридический факультет Московского университета с дипломом первой степени. Был оставлен на факультете для подготовки к профессорскому званию. В 1910-1912 гг. жил за границей (Германия, Италия, Франция), где продолжал свою научную деятельность в университетах Гейдельберга, Фрейбурга, Геттингена, Парижа, Берлина; занимался в семинарах Г. Риккерта, Г. Зиммеля, Э. Гуссерля; собирал материалы и готовил диссертацию. После возвращения в Россию преподавал в Московском университете и в ряде высших учебных заведений Москвы. В 1918 г. защитил диссертацию "Философия Гегеля как учение о конкретности Бога и человека", за которую сразу получил две степени - магистра и доктора наук. В 1921 г. стал председателем Московского Психологического общества. После 1917 г. неоднократно арестовывался и в 1922 г. вместе с женой был выслан в Германию. В Берлине принял участие в создании центра русской культуры. Был одним из организаторов, профессором и деканом Русского Научного института. Издавал журнал "Русский колокол" (1926-1930), читал лекции по русской культуре, был идеологом Белого движения. Его деятельность не нашла одобрения у нацистской власти в Германии, в 1934 г. Ильин потерял работу, а в 1938 г. был вынужден бежать в Швейцарию, где обосновался в пригороде Цюриха Цолликоне. Швейцарские власти запретили ему всякую политическую деятельность под страхом возвращения в Германию. В эти годы он писал в основном философско-художественные работы, завершал главные труды своей жизни, но не оставил и политическую философию, хотя вынужден был издавать свои политические статьи анонимно. Частые болезни не позволили ему закончить и издать все задуманное. Многие его работы вышли в свет только после его смерти усилиями жены, учеников и друзей. Похоронен в Цолликоне.

В центре внимания философа состояние современного искусства, кризис последнего как явное выражение общего кризиса культуры, который в данной статье представляется Ильиным как вненациональное явление (без соотнесения с теми или иными национальными традициями, русской идеей). Ильин рассматривает искусство как источник жизненного духа и света, как силу, способную помочь человеку разобраться, определиться в бессознательном, глубинах инстинкта и страстей. По мнению Ильина, сам человек не может "оформить, взрастить и одухотворить..." переполняющие его бессознательные силы, и часто становится их слепым орудием и жертвой. Искусство же создает творческий исход для этих сил, определяющих "содержание человеческой жизни", "прожигая их зрелым духом и облекая их в верную форму"

В высоком и праведном деле одухотворения бессознательного, деле его обращения к Божественному, его преображения Ильин поднимает искусство до религиозных высот, соединяя искусство и религию, поскольку, как полагает мыслитель, "именно религия и только религия может окончательно вывести человека из этой беспомощности и этого рабства, вручая ему через молитву подлинную и благодатную власть над этими (бессознательными. - Т.С.) силами" [182].

Однако в отличие от искусства религия, согласно Ильину, не останавливается "на извлечении и одухотворении отдельных, бременящих душу содержаний; и воплощение в звуке, в слове, в жесте и в материи не составляет ее высшей задачи" [183]. Задача религии - завладеть истоками бессознательной жизни, ее первоначальными силами, наделить их одухотворенностью и вывести человека на новые пути жизни.

Нынешнее состояние общества, период его исторического развития (европейского или российского) Ильин склонен рассматривать с позиций прежде всего религиозного кризиса. В его понимании в истории были периоды, когда религии не удавалось достичь означенных целей: "инстинкт и его страстные порывы перестают отзываться на религиозные зовы, образы и знаки (молитвы, догматы и обряды), бессознательное упорно утверждает себя в безбожии и противодуховности" [184]. Результатом подобных кризисов с неизбежностью становится вырождение

всей жизни людей, во всех ее проявлениях, и, безусловно, обнаруживается бессилие и вырождение искусства, также утерявшего связь с религией ("одинокое безрелигиозное искусство"). Такой кризис религии, по мнению Ильина, настиг Европу во второй половине XIX в., а соответственно и кризис искусства. Кризис этот - один из серьезнейших в истории человечества - тянется и до сих пор. Поэтому статью (напомним, 1927 г.) Ильин начинает словами: "Современное искусство переживает глубокий и длительный кризис" [185].

Иван Ильин не ищет причин кризиса, в первую очередь он отмечает широту его распространения (можно сказать универсальность): "Атмосфера кризиса (европейского искусства. - Т.С.) и разложения захватила и русское искусство (преимущественно поэзию и музыку) четверть века тому назад" [186].

Истинное искусство для Ильина - это искусство, которое "прожжено молнией духа": только тогда это художественное, а не больное искусство, только тогда оно наполнено творческим порывом и содержательной мощью. В противном случае имеет место "мнимое искусство", бегущее от напряжения, труда и мук творчества, в поисках наслаждения по линии наименьшего сопротивления.

Искусство, пишет Ильин, "которое выбрасывается из недр бездуховной души, есть ничтожное, пошлое, мнимое искусство: это - пестрые и безвкусные, праздные обрывки несостоявшегося творения; это больные выкрики, несущиеся из разлагающегося бессознательного; это нечистые следы нечистого опьянения, - явные знаки духовного безволия, немощи и распущенности... И сквозь всю эту, обычно напыщенную и самодовольную, претенциозную смуту лишь там и сям всплывают безобразные обломки безобразных замыслов: какие-то безначальные чудовища, бесстыдные уроды, неестественные выверты и противоестественные химеры, еще неродившиеся или полураздавленные слизняки..." [187].

Ильин сравнивает такое искусство, характерное, в его понимании, для первой четверти XX в., с душевной болезнью. И прежде всего это касается современной музыки, живописи и поэзии, отказавшихся от классических канонов и гармонии, но так и не обретших новых плодотворных, одухотворяющих очертаний, способных привнести новое содержание и оформить так ищущих этого бессознательных интенций современного человека, особенно в ситуации "религиозной мертвости", как ее называет философ.

Ильин ставит диагноз современному обществу, констатируя, что утрата религиозности привела к оскудению духовности в "бессознательной глубине современного человека". Как следствие - бессилие его в творчестве, отсутствие вдохновения. Однако люди нуждаются в искусстве, хотя бы и вегопсевдопроявлениях. Тогда на место вдохновения приходит, согласно Ильину, или "нечистое опьянение, создающее помешанное "искусство", или рассудочная выдумка, создающая мертвое, трупное "искусство". Вот почему, когда современное "искусство" "насыщено", то оно насыщено больною нечистью, тою самой нечистью, которая в политике создала большевизм; а когда оно пусто - то эта пустота проникнута запахом тления и гнили, явным свидетельством того творческого бессилия, над которым так легко торжествует мировая смута. Это уже не язык озарения и богов, но или язык нестыдящейся животности, или язык произвольно изобретающего и безвдохновенно выдумывающего рассудка; или вопли и судороги больных страстей, или пустой треск изощренной и сознательно, нарочито бьющей на эффект выдумки" [188].

Определяя современное искусство как "помешанное", "художественно сумасшедшее", созданное для возбуждения и раздражения, развлечения пресыщенной публики, растлевающее современного человека, Ильин обращает внимание на характерных, в его понимании, представителей такого "художественно бессовестного" и "духовно безответственного" искусства [189]. Этокомпозиторы Р. Штраус и Н. Скрябин; русские предреволюционные поэты А. Блок, А. Белый, Вяч. Иванов. "Мучительное разложение живописного образа" началось, согласно философу, 50 лет назад во Франции, достигло своего апогея в работах Пикассо и медленно отравляло молодое поколение русских живописцев.

Безусловно, приводимые Ильиным примеры у многих сегодня могут вызвать недоумение, скорее даже возмущение и протест. В конце XX в., а реально в начале нового столетия и даже тысячелетия мы уже привыкли к новым очертаниям современного искусства, его неклассическим формам и проявлениям, какофонии и диссонансам современной музыки, абстрактной живописи, аритмичности, нарочитой угловатости и грубости современного танца. Многие даже находят в этом свою прелесть и высоты духовности. Русского же философа Ивана Ильина совершенно искренне возмущает "модернистская живопись, французские романы, поэзия Северянина, беллетристика Белого, новая архитектура южногерманских городов, подавляющее большинство кинематографических пьес, музыка Стравинского и Прокофьева" [190]. Здесь можно было бы спорить о вкусах, тем более что Ильин считает необходимым ввести понятие вкус. "В этой атмосфере беспредметного "дерзания" и беспринципной вседозволенности (подлинная стихия мировой смуты!), - пишет он, - слабеет и угасает великое начало художественного Вкуса. Не того "вкуса", который присущ каждому обывателю, когда он для себя безапелляционно решает вопрос о том, что ему сегодня, сейчас и здесь нравится, и что ему вдруг почему-то разонравилось... Но того Вкуса, который равносилен в искусстве голосу совести; который ответственно ищет совершенного, и именно поэтому властно отметает случайное и несовершенное, как бы "приятно", льстиво и эффектно оно ни было; того Вкуса, который ищет во что бы то ни стало точного и прекрасного воплощения для духовно значительной темы; который есть сам по себе явление живой религиозности в человеке; который, как властелин, стоит на страже поднимающихся снизу воспарений, отдаваясь одним и отсылая другие назад в темную глубину...

Этот Вкус и есть сам по себе и трибунал бессознательной духовности, и религиозное вдохновение, и напряженно-требовательная воля, и творчески выбирающая цензура, и побуждающая сила, и художественная прозорливость, и чувство прекрасного" [191].

Конечно, в конце XX столетия многое в искусстве воспринимается иначе, нежели в его начале, когда еще не были растрачены идеалы, ориентиры и ценности Нового времени. Многие поколения выросли и воспитаны на произведениях искусства XX в., давно поняты и раскрыты смыслы и содержательнаянагруженность современной музыки, живописи, скульптуры. Поэтому рассуждения русского философа могут восприниматься как сетования человека, невосприимчивого к веяниям нового. Прокофьев, Скрябин, Пикассо - ныне классики музыки и живописи, но все-таки классики XX в. И это важно, поскольку, утратив нововременные ценности, XX в. так и не сформировал новой системы ценностей, так и остался вне времени, средоточением кризисного напряжения. Современное искусство в своих метаниях от модерна к постмодерну не сформировало канонов новой культуры. Так или иначе - это попытка преодолеть кризис, создать новое искусство на обломках старого. Но насколько это возможно? Культура в ее нововременном понимании создавалась при определенных и хорошо известных условиях: Новое время уходит, человечество остается, но остается в иных условиях, само становясь иным... Что возникнет в этих новых условиях - культура, цивилизация или нечто, еще не имеющее названия?

Иван Ильин говорит о безвременье в культуре и искусстве. Пришла эпоха перемен, но перемены эти так и не наступили. Моделируя новую, посяшововременную культуру, XX в. без опоры на религиозные ценности так и не сумел сформировать новую культурную парадигму, способную одухотворить бессозна-

тельные порывы и инстинкты человека. Современный человек, пережив все катастрофические испытания столетия, утратив религиозные, национальные, культурные основания, продолжает терзаться приступами кризисного сознания, облекая его в формы экономического, политического, экологического и прочего - даже не кризиса, а, скорее, отчуждения. При всей своей нынешней привычности и светской принятости, проявления "культуры" и "искусства" XX в. есть не что иное, как попытка преодолеть это кризисное сознание, найти новые формы одухотворенности. Но их, видимо, найти и не удастся, поскольку следует в конце концов понять, что кризис культуры, это не предсказание "сказочника" Шпенглера, а переход в новое существование, без культуры, без науки в нововременном понимании, без философии, без искусства. Нововременное человечество агонизирует, долго и болезненно, но должны проявиться новые формы существования, новые фундаментальные аксиомы. Нельзя придумать новую музыку вне традиционных божественных канонов; без Бога музыка не существует, как не могут существовать и живопись, и поэзия, и другие формы искусства. Искусство - это голос Божий; посредством искусства Бог говорил и говорит с человеком, но только посредством порожденного им же Божественного искусства, которое умерло на рубеже XIX-XX вв. И мы либо продолжаем общаться с Богом на этом его языке, который открывает нам общение с ним, либо должны найти новые каналы и возможности духовного существования, возможно, без Бога или с новым Богом и "новым заветом". Причем неизвестно, насколько это возможно. Тем не менее новые формы искусства (и Ильин предвосхитил это, интуитивно не приняв нововведений и трансформаций в искусстве) не смогли заменить уходящих канонов и традиции. Никакой эстетизм модерна не смог восполнить одухотворенности и обожествленности предшествующего искусства.

Билет 24

Наука логики» Гегеля

В «Науке логики» (1812—1816) Гегель максимально полно изложил свое понимание и обоснование диалекти­ки, учения о развитии, а также категории и понятия, при помощи которых описываются разнообразные грани и аспекты процесса развития.

«Логика» Гегеля имеет мало общего с традиционной логикой. Ее предметом являются формы абсолютного мышления, или сам Абсолют, рассматриваемый как таковой, до творения мира и конечных духов, т. е. как «абсолютная идея». Как и Шеллинг, Гегель начинает с самых абстрактных образов Абсолюта и постепенно продвигается к конкретному понятию о нем. Продвижение от одних определений мысли к другим происходит путем самоотрицания и снятия противоположностей в синтезе, всегда более содержательном, чем простая сумма тезиса и антитезиса. Гегель говорит, что этот метод не навязан извне, а диктуется самой природой мышления. Впрочем, он не отрицает, что мышление часто понимают неправильно, как «рассудок». На деле рассудок, не признающий противоречий и раскалывающий мир на изолированные конечные части, есть лишь один из моментов подлинного, т. е. «спекулятивного», мышления. Он должен быть дополнен «диалектическим», или «отрицательно-разумным», и «спекулятивным», или «положительно-разумным», моментами. Диалектическое искусство — это умение найти противоречие в любом конечном определении мысли, а спекулятивное, по Гегелю, заключается в способности синтеза противоположностей.

Основной принцип диалектики можно сформулировать следующим образом: любое суждение (тезис) содержит в себе свое отрицание (антитезис), а следовательно, и воз­можность снятия противоречия между тезисом и антите­зисом в синтезе. Снятие Гегель понимал одновременно как отмену и удержание. Нечто, попадая под отрицание, исче­зает, но в то же время сохраняет свой смысл; новое состо­яние отрицает все предыдущие, превосходит их, но и со­храняет в себе эти предшествующие состояния в снятом виде, и прежде всего — их смысл.

Диалектику Гегель рассматривал как особую законо­мерность, которая лежит одновременно и в основе мышле­ния, и в основе природы. Гегель мыслил противоречие не как проявление беспомощности разума (так полагал Кант); для него противоречие было подлинной стихией мышле­ния. Каждое понятие (категория), обладая вполне опреде­ленным содержанием, имеет (всем своим содержательным существом предполагает) наличие собственной противопо­ложности. Уже поэтому, вникая в данный ей смысл, мы неизбежно вступаем в ситуацию живого противоречия.

Гегель, в отличие от Шеллинга, полагал, что интел­лектуальная интуиция может быть заменена рациональ­ными, логическими методами познания. Впрочем, это ра­циональное познание, с точки зрения Гегеля, должно опи­раться не на формальную логику, а на диалектику, в ос­нове которой лежит представление о противоречии. По Гегелю, понятие — это не субъективное образование. Гегель опирается на «аб­солютное понятие», определяя его как абсолютное тожде­ство между субъектом и объектом. Так же, как и Фихте, в абсолютном понятии Гегель видит идеал, конечную точку, к которой стремится любое развитие. Между субъектив­ным и объективным понятием имеется очень важное отли­чие. То, что находится в человеческом сознании, субъек­тивно и, в конечном счете, отражает лишь часть объектив­ного понятия. Если обычная логика стремится к снятию противоречий и формулировке четких понятий, то диа­лектика, которая должна изучать объективные понятия, не может обходить противоречия и, более того, должна рассмат­ривать противоречие (единство и борьбу противоположно­стей) как основу любого развития.

Развитие природы, с точки зрения Гегеля, происходит по тем же законам, что и развитие человеческого мышле­ния. Гегель объясняет это тем, что мышление представляет собой оче­редной этап развития единого начала – субстанции-субъек­та. Любое развитие предполагает три этапа: тезис (утвер­ждение), антитезис (отрицание) и синтез (отрицание отри­цания). При этом на последней стадии, стадии синтеза, первые два элемента объединяются в новом гармониче­ском единстве. Обратимся к примеру самого Гегеля: «Поч­ка исчезает, когда распускается цветок, и можно было бы сказать, что она опровергается цветком; точно так же при появлении плода цветок признается ложным наличным бытием растения, а в качестве его истины вместо цветка выступает плод. Эти формы... вытесняют друг друга как несовместимые. Однако их текучая природа делает их в то же время моментами органического единства, в котором они не только не противоречат друг другу, но один так же необходим, как и другой...».

2. Этика Аристотеля

Аристотель впервые выделил этику в особую философскую дисциплину, посвятив ей специальные трактаты («Никомахова этика», «Евдемова этика», «Большая этика»). Этика относится к практической философии, где трактуются вопросы воли, свободы, блага, добродетели. Речь идет об области человеческой деятельности, основанной на воле или решениях, это – область хороших (добрых) поступков. Этим она отделяется от «теоретической» философии, направленной на созерцание неизменного, вечного бытия, существующего независимо от человека. Целью теоретической философии является истина, целью практической – достижение блага.

Предмет этики отличается и от искусства, и от сферы технического. Искусство имеет своей целью благо, заключенное в вещах. Техническое вообще – это умение находить средства для частных целей. Этика же исследует то благо, к которому стремятся все и которому подчинены все частные блага – высшее (абсолютное) благо. Такое благо – то, чего желают ради него самого, то, что ценно само по себе, то, что может быть осуществлено человеком самостоятельно и свободно.

Если для растения благо – рост и питание, а для животного – наслаждение (приятные ощущения), то благо человека – разумная деятельность. Именно в ней и заключено «блаженство» (счастье, «эвдемония» человека). Оно не зависит от внешних обстоятельств и представляет собой конечную цель.

Поскольку же человек – живое существо, наделенное разумом, то и сам феномен добродетели (или нравственности) возникает «на стыке» двух природ человека – чувственной и разумной.

А потому добродетель (аретэ) – единство того и другого, она – в разумном управлении желаниями, или естественными склонностями. Добродетель – это разумное влечение к благу, приобретенное свойство, редкое совершенство в поступках, нечто прекрасное в человеке. Наконец, это способность подчинять в себе единичное – общему, общим интересам, общему благу.

Аристотель разделяет добродетели на этические и дианоэтические. Если первые предназначены человеку общественным устройством, традициями, законами государства и религиозными верованиями, то вторые – для правильной деятельности теоретического разума, либо как отыскания истины ради нее самой, либо для установления норм поведения.

Более конкретно добродетель определяется как середина между крайностями, умение избегать недостатка и излишества. Так, мужество – между дерзостью и трусостью; щедрость – между расточительностью и скупостью; дружелюбие – между себялюбием и самоотречением и пр. Попасть в середину труднее всего, промахнуться же легко.

Особенно велика среди них справедливость. Как распределяющая она заботиться о справедливом распределении благ и почестей в обществе в соответствии с заслугами. Как выравнивающая она обеспечивает воздаяние за причиненный ущерб.

Существенное значение имеет также дружелюбие, общительность. Благодаря им человек переходит от одиночества к общению, к общности с другими людьми, т.е. живет в государстве.

Этика Аристотеля завершается тем, что наивысшее блаженство человека – высшая деятельность, которая самоценна и не является лишь средством для чего-то иного. Наивысшее блаженство дает лишь научное познание, созерцание истины, познание «божественного». Оно – самое значительное в человеке, нечто бессмертное в нем, «божественная жизнь» человека, к которой он бывает причастен, хотя и ненадолго.

Билет 25

1. Политика Аристотеля

Этика Аристотеля социальна и поэтому не полна без учения о государстве. Совершенство человека включает и его гражданственность, а хорошим гражданином можно быть лишь в хорошем государстве.

Большая заслуга – обретение высшего блага отдельным человеком, но прекраснее – приобретение его для народа и целого государства. Как и Платон, Аристотель исходит из примата государства и общества надличностью, а потому государство – сущность человека, «сам по себе» человек не может существовать.

Уже Аристотель понимает, что в основе общественной жизни лежит производство и потребление материальных благ. Он различает «экономику» и «хремастику». Первая – это правильное ведение хозяйства; все богатства – лишь средство и орудие для жизни, а цель – разумное удовлетворение потребностей дома и государства. «Хремастика» же – это накопление богатства ради богатства, искусство наживы, следствием которого являются роскошь и войны. Как один из видов человеческого общения экономика связана с производством и распределением материальных благ, частным интересом, поэтому экономические отношения построены на принципах пользы, выгоды и расчета. Государство же - также особый вид общения людей, но ради общего блага, ради хорошей жизни всех граждан. А потому строить государство на принципах выгоды и расчета нелепо и глупо.

В своих трактатах о государстве Аристотель, в отличие от учителя, реалист. Он описывает и сравнивает различные типы реально существующих государств. И выводит вопрос о происхождении государства не из слабости индивида (как у Платона), а из естественной склонности к общению, объединению. Человек – это общественное существо, образующее государство. Отсюда, сущность человека в том, что он – «политическое животное».

Государство формируется исторично, путем увеличения общностей. Первична общность двоих (муж и жена, отец и сын, господин и раб). Двоичные общности в совокупности образуют домашнюю общину, из них составляется деревня, а из деревень – полис (город-государство). Только в полисе достигается автаркия, самодостаточность, самостоятельность, самоподдержание общности.

Формообразующий принцип полиса – конституция, основной закон. Формы государства Аристотель разделяет на три «правильные» и три «испорченные» (вырожденные), признавая возможность их взаимного превращения:

o Монархия и тирания

o Аристократия и олигархия

o Полития и демократия

Критерии классификации – это 1) чисто правителей; 2) цель власти – хорошее (правильное) государство служит всем гражданам (общему благу), дурное (испорченное) – правителям.Полития отличается от демократии тем, что демократия – своекорыстное правление большинства (бедняков), грабящее меньшинство (богатых).

Из трех «правильных» видов государств философ не предпочитает ни одну. Проще всего реализуется и стабильнее других – полития; она соответствует этическому принципу середины. Богачи не хотят подчиняться закону, а бедняки не способны властвовать. В политии большинство – это представители «среднего» класса. Но, в общем и целом, опираясь на исторический опыт, Аристотель делает вывод, что наилучшая форма та, которая соответствует данной стране, потребностям ее граждан, и что властвовать должны лучшие.

Государство должно, прежде всего, сохранять и поддерживать семью, а также частную собственность, в идеале «работающую» на общественную пользу.

Признавая естественность рабства, Аристотель задумывается и в отношении критики, которая ставила вопрос о тех рабах, которые были рождены свободными и равными, но попали в рабство как военнопленные. Но в любом случае, между свободными мужчинами должно быть равенство.

После Аристотеля более высокой в теоретическом смысле точки зрения не бытие и знание достигнуть не было. Принципиально новых идей создано уже не было. Началась эпоха постепенного ослабления творческой силы мысли, эпоха эпигонства и эклектики. Творчество Аристотеля явилось кульминацией античной философии мысли.

2. Томас Гоббс

Биографические сведения. Томас Гоббс (1588 - 1679) – английский философ, один из родоначальников материализма Нового времени. Окончив Оксфордский университет (1608) , начал работать домашним учителем в аристократической семье. Перед началом первой английской революции был сторонником монархии и в 1640 г. эмигрировал во Францию; в 1651 г. в период диктатуры Кромвеля вернулся в Англию, где пытался идеологически обосновать эту диктатуру. В период Реставрации (при Карле II) выступил с критикой парламента, ранее боровшегося с Карлом I.

Основные труды. «Элементы законов, естественных и политических» (1640), Трилогия «Основы философии»: «О теле» (1655), «О человеке» (1658), «О гражданине» (1642). Самая известная его работа – «Левиафан, или материя, форма и власть государства церковного и гражданского» (1651).

Философские воззрения.Отношение к науке. Как и Фр. Бэкон, Гоббс считает, что задача науки состоит прежде всего в увеличении власти человека над природой, «увеличении количества жизненных благ». Но в отличии от Фр. Бэкона главную задачу ученого он видит в познании не природы, а обще ста – с целью предотвращения гражданских войн. Поэтому особое внимание он уделяет природе человека и государства.

Щнтология. Гоббс – создатель первой в истории философии концепции механического материализма. С его точки зрения, природа (материя) представляет собой совокупность протяженных материальных тел, которые различаются между собой величиной, фигурой, положением и движением. Материя не создается и не уничтожается, она существует вечно. Движение присуще самой материи (и никакой перводвигатель для его объяснения нам не нужен). Движение он понимал как механическое, т.е. как перемещение тел. От одного тела к другому движение передается за счет «толчков».

Фундаментальное свойство любого тела – занимать некоторое пространство и простираться вместе с ним. Но при этом протяженность нельзя путать с протяженным телом; аналогично движущееся и покоящееся тело не есть само движение или покой. Протяженность (пространство), движение и покой – это акциденции, т.е. «формы нашего восприятия тела», а не свойство самих тел.

Этика. Гоббс считает, что существует единая и универсальная «природа человека». Естественными законами этой природы и объясняются в первую очередь все человеческие поступки. В природе человека лежит стремление к самосохранению, удовлетворению потребностей и удовольствиям. Поэтому «благом» для человека является предмет желания и влечения, «злом» - предмет отвращения и ненависти. Добродетели и пороки – это то, что при разумном понимании может быть оценено, соответственно, как способствующее или мешающее достижению блага.

Поскольку гражданский мир является величайшим благом, то гражданские добродетели. Способствующие ему, соответствуют естественным законам нравственности. Таким образом, социальные законы коренятся в природе человека, которая есть часть природы в целом. Отсюда основа социальных законов вытекает из естественных законов.

Социальная философия. Великие географические открытия эпохи Возрождения позволили европейцам обнаружить, что значительная часть населения Земли живет вне государственного устройства (в условиях первобытного строя0. Этот факт со всей остротой поставил перед учеными проблему происхождения государства. А революции Нового времени, и прежде всего первая английская революция, значительно подорвали веру в божественное происхождение королевской власти.

Гоббс определял государство не как божественное установление, а как «искусственное тело», созданное людьми. В истории человечества он выделял две основные стадии: догосударственную («естественное состояние») и государственную. В естественном состоянии люди живут разобщенно и находятся в состоянии войны «каждого против всех» (по принципу «человек человеку – волк»). Рассматривая вопрос о происхождении государства, Гоббс закладывает основы теории «общественного договора»,получившей широкое распространение в эпоху Просвещения.

Государство возникло в результате добровольного договора между людьми в целях всеобщего мира и безопасности. При этом граждане сами ограничили свою свободу и отдали часть своих прав государю и государственным органам. На правителя (государя) возлагается обязанность охраны мира и всеобщего благоденствия. Благо народа – это высшая ель государства; для этого государство должно быть централизованным и единым. Лучшая форма правления – монархия.

Судьба учения.

Идеи Гоббса оказали большое влияние на философию эпохи Просвещения: как на развитие материализма, так и на становление учения о государстве.

Имя "Левиафан" берет Гоббс, чтобы обозначить Государство и символически озаглавить работу, обобщающую всю свою философию. В какой-то момент он хотел дать книге название "Смертный бог", потому что ему - государству - под покровительством бессмертного Бога мы обязаны сохранением мира и нашей жизни. Двойное название в высшей степени знаменательно: абсолютистское государство, созданное им в теории, действительно наполовину монстр и наполовину смертный бог, примером чего служит следующая цитата: "Такая общая власть, которая была бы способна защищать людей от вторжения чужеземцев и от несправедливостей, причиняемых друг другу, и таким образом доставить им ту безопасность, при которой они могли бы кормиться от трудов рук своих и от плодов земли и жить в довольстве, может быть воздвигнута только одним путем, а именно: путем сосредоточения всей власти и силы в одном человеке или в собрании людей, которое большинством голосов могло бы свести все воли граждан в единую волю. Иначе говоря, для установления общей власти необходимо, чтобы люди назначили одного человека или собрание людей, которые явились бы их представителями; чтобы каждый человек считал себя доверителем в отношении всего, что носитель общего лица будет делать сам или заставит делать других в целях сохранения общего мира и безопасности, и признал себя ответственным за это; чтобы каждый подчинил свою волю и суждение воле и суждению носителя общего лица. Это больше чем согласие или единодушие. Это реальное единство, воплощенное в одном лице посредством соглашения, заключенного каждым человеком с каждым другим таким образом, как если бы каждый человек сказал другому: я уполномочиваю этого человека или это собрание лиц и передаю ему мое право управлять собой при том условии, что ты таким же образом передашь ему свое право и санкционируешь все его действия. Если это совершилось, то множество людей, объединенное таким образом в одном лице, называется государством, по-латыни - civitas. Таково рождение великого Левиафана или, вернее (выражаясь более почтительно), смертного бога, которому мы под владычеством бессмертного Бога обязаны своим миром и своей защитой. Ибо благодаря полномочиям, отданным ему каждым отдельным человеком в государстве, указанный человек или собрание лиц пользуется такой огромной сосредоточенной в нем силой и властью, что внушаемый силой и властью страх делает этого человека или собрание лиц способным направлять волю всех людей к внутреннему миру и к взаимной помощи против внешних врагов.В этом человеке или собрании лиц состоит сущность государства, которая нуждается в следующем определении: государство есть единое лицо, ответственным за действия которого сделало себя путем взаимного договора между собой огромное множество людей с тем, чтобы это лицо могло использовать силу и средства всех так, как сочтет необходимым для их мира и общей защиты".

Гоббса обвиняли в том, что он написал "Левиафана", чтобы завоевать симпатии Кромвеля, теоретически узаконить диктатуру и благодаря этому вернуться на родину.Но обвинения по большей части не обоснованы, потому что корни политического учения лежат в самих предпосылках онтологического учения о телах, отрицающего духовное измерение, а значит, свободу, равно как объективные и безусловные нравственные ценности, все это характерно для логического "конвенционализма".

Гоббса обвиняли также и в атеизме. Но, скорее всего, атеистом он не был. Половину его "Левиафана" занимает тематика, в которой религия и христианство стоят на первом плане. Но верно и то, что его материализм, вопреки собственным намерениям и утверждениям, порождал непоследовательное отношение к религии и церкви и приводил если не к отрицанию Бога, то, по меньшей мере, к выражению сомнения в Его существовании.