Тема «разоренья» русской жизни в творчестве Г. И. Успенского
Литературная деятельность Г. И. Успенского начинается в 1860-х гг. Его первые произведения были опубликованы в журналах «Ясная Поляна», «Зритель», «Библиотека для чтения». Но в своем творчестве Г.И. Успенский продолжает генеральную линию «Современника» – изображать жизнь человека массы, человека среды в социально-психологических типах. Писатель усвоил дух этого журнала, его идеологию, эстетику, хотя в «Современнике» он успел напечатать только первые четыре главы «Нравов Растеряевой улицы». Но именно этот цикл очерков стал визитной карточкой начинающего художника. В нем заложены основные стилевые, идеологические, мировоззренческие тенденции будущего творчества, которое совпало с новой пореформенной эпохой русской жизни.
В новых исторических условиях изменялись нравственный и социальный облик народа, тип «маленького человека», и условия его быта. Символом новой России, ее лицом стала Растеряева улица г. Т. Если каждая улица ведет к храму, то все дороги Растеряевой улицы ведут в кабак. Именно он заменил человеку честь, совесть, Бога. Но насколько в этом виноват новый «маленький», «обглоданный» человек?
Герой-рассказчик, повествующий об обитателях Растеряевой улицы г. Т., не только сторонний наблюдатель происходящего. Его интонация, часто ироничная, часто недоумевающе трагичная, создает особую атмосферу текста. По закону жанра слово рассказчика дополняется словом самого героя. Несовпадения их голосов определяют основную художественную идею книги, отвечают на поставленный вопрос.
«Нравы Растеряевой улицы» начинаются и заканчиваются историей Прохора Порфирыча. При множестве персонажей он, несомненно, является главным действующим лицом произведения и выражает народившийся новый тип русского человека, пришедшего на смену старому герою уходящей крепостной России. Новый герой вышел из недр народной жизни.
Народ в цикле – категория социальная, не метафизическая. Это население. Народ Растеряевой улицы – обыватели разных сословий, мастеровые, мещане, чиновники, одним словом, «обглоданный класс». Но Прохор «не хотел иметь ничего общего с пропащим народом», хотя начинал он свою жизнь так же, как и все жители Растеряевой улицы. Был подмастерьем, работал на фабриках, начинал собственное дело с товарищем. Но именно здесь и случился первый нравственный излом, после которого Прохор «стал кажинного человека опасаться». Он и его напарник Алешка обокрали друг друга и пропили ворованное. Прохор на личном опыте убеждается в том, что одному жить лучше.
Казалось бы, это частный случай. Но в то же время в нем отражен тот исторический сдвиг, через который прошла Россия, – развал общинных отношений, обуржуазивание низших слоев. Прохор не ощущает себя частью народа, он дистанциируется от него. И в этом, как ни странно, есть здравая логика. «Из-за этого жить, чтобы выработать да пропить?» Но в то же время у этой логики нет нравственной опоры, потому что она держится на расчете собственной выгоды, полностью отрицающем какое-либо милосердие и сострадание к своему собрату.
Право считать себя выше Прохор присваивает, исходя из своего сомнительного благородного происхождения. Он презрительно смотрит на тех, среди которых начинал свой жизненный путь. «Ему и в голову не могло прийти…размышлять о том, что перекабыльство и полоумство, которые он усматривал в нравах своих собратий (питье водки на спор, битье жен безо время), что все это порождено слишком долгим горем, все покорившим косушке, которая царила надо всем…»
В этом комментарии героя-рассказчика явно слышатся оправдательные ноты, то сочувствие «обглоданному классу», которого нет у Прохора к своим собратьям.
Прохор сумел возвыситься над растеряевским народом, как он сам говорит, благодаря «перекабыльству» и «полоумству» растеряевцев. Под «перекабыльством» и «полоумством» Прохор понимает неумение жить человека, равного ему по своему социальному происхождению. «Прежде он, дурак полоумный, дело путал, справиться не мог, а теперь-то по нынешним-то временам, он уж и вовсе ничего не понимает…Умный человек тут и хватай!»
Но ум Прохора без нравственных опор, нацелен только на расчет, способствует приобретению средств и власти. Новый русский герой массы, обыватель начисто лишен духовного облика. Смысл его существования – деньги. «Мысль о разживе не покидала его». В достижении цели ему помогает знание правды растеряевского народа. Суть этой правды – страх перед изменившейся жизнью и рожденные им бессмыслица, бестолковщина и их незыблемость для растеряевцев. Они готовы за бесценок продать свой труд, унести из дома последнее, умея работать, они не могут зарабатывать. Они отторгают от себя все, что могло бы изменить, украсить их жизнь. Свою бессознательную тоску глушат в вине, злобе. Именно эта правда и помогает Прохору стать главным на Растеряевой улице. Герой-рассказчик в отличие от Прохора сочувствует растеряевцам. «Трудно не пить в Растеряевой улице.» В редкие минуты, когда в растеряевце говорит здравый рассудок, на него обрушивается столько неразрешимых вопросов, от которых он торопиться скрыться в кабаке.
Рассказчик хочет обнаружить механизмы социального явления, когда мастеровой человек, умеющий работать почему-то сам уничтожает свою жизнь, а Прохоры Порфирычи, вышедшие из того же народа, с удовольствием этим пользуются. Для этого герою-рассказчику необходимо понять, что произошло не с отдельным человеком, что произошло с целым народом, который в литературе изображался богатырем, носителем истины.
Комплекс «маленького» человека, мечтающего стать «большим» особенно страшен в растеряевцах. По-разному он проявляется в остальных обывателях. Так, Семен Иванович Толоконников готов потратить свои деньги на семью Претерпеевых, лишь бы они дали ему возможность почувствовать себя благодетелем, возвыситься над ними. Пережить минуты благоговения перед собой для него является истинным счастьем. Но унижение «своим» «своих» рождает и нравственный отпор. В «маленьком человеке» может проснуться Человек. Когда Претерпеевы были доведены «благодетелем» Толоконниковым до существования «автоматов», они взбунтовались и сумели сбросить с себя ярмо благодеяний. Но это ничего не изменило в их жизни. Они стали голодать, а Толоконников, переехав на другую улицу, женился на женщине, все рабское существование которой доставляло ему бесконечное счастье.
Не меняющаяся в своей механической заведенности бездуховная жизнь растеряевцев определяется тем, что они не верят в себя, в свои силы, во всем полагаются на неведомого им Бога. Это не вера, это обезличивание себя, отказ от разрешения вопросов бытия. Растеряевцы не будут думать, не будут себя развивать, они понадеются на того, кто им что-то посоветует. Поэтому они лечатся не у доктора, у военного писаря Хрипушина, за советами обращаются к необразованной, но «умной» Балканихе, а Прохор Порфирыч женится «по любви» на содержанке капитана Бурцева за полторы тысячи перед венцом.
История Растеряевой улицы Успенского является своеобразной увертюрой к «Историю одного города» Салтыкова-Щедрина. Правда, Успенский не поднимается до глубоких философских, национальных обобщений, рисуя прежде всего социально-психологические типы людей эпохи перелома. Название улицы воплощает основную идею цикла. Русский человек растерял себя в жизни, потерял нравственные ориентиры, цель своего пути, сбился с дороги и не знает, что ему делать. Кабак затмевает ощущение бессмыслицы происходящего. Герой-рассказчик может только фиксировать события, может сочувствовать, иронизировать, но он не знает, как изменить действительность растеряевцев, как пробудить их к настоящей жизни. Он не склонен их полностью осуждать, но он не может и полностью их оправдать.
Позже Успенский создаст цикл с еще более говорящим названием «Разоренье». Он продолжит основную тему «Нравов Растеряевой улицы». В русском человеке «разоренье» в умах, в душе. Именно поэтому его жизнь бестолкова, неряшлива, бессмысленна.
В очерке «Будка» Успенский создает еще один социально-психологический тип русского человека – «неспособный». В том, что он не способен ни к какой плодотворной деятельности, нет его вины. Он обречен на «умственную неповоротливость», «все почти задавленные стремления человеческой природы сводит на жажду водки».
Такой русский мужик, представленный в образе Мымрецова, походит на «корень дерева, глубоко сидевший в земле и вывернутый оттуда силою бури», «изувеченный и бездушный». Мир для него измеряется будкой, в которой он живет.
Будка становится самостоятельным героем очерка. Она наблюдает, слушает тех, кто приходит к жене будочника. Перед читателем проходит галерея национальных типов, таких же «изувеченных», лишенных почвы, как и Мымрецов. Как Мымрецов молится о какой-то неведомой своей стране, чтобы уйти в которую он копит пятачки, так и другие персонажи очерка не знают, куда и зачем они идут, и оказываются в будке. Будка становится символом их жизни, напоминающая «храм муз» на самом деле она «есть кутузка или симбирка».
Успенский воссоздает ту же картину пореформенной русской жизни, что и Некрасов, что и Салтыков-Щедрин. И так же, как они, он ищет ответ на главный вопрос эпохи: сумеет ли русский человек выйти из исторического беспутья на дорогу, сумеет ли из жизни-тюрьмы построить жизнь-храм. Если Некрасов верил, Салтыков-Щедрин сомневался и надеялся, то у Успенского формируется свой, независимо от литературных авторитетов взгляд на эту проблему. В своем творчестве он пытается разгадать тайну народа, о которой писала современная ему литература. В «таинственности» Мымрецова нет ничего метафорического и мифологического, она объясняется просто. Она от «лебеды пополам с древесной корой», которой кормили в детстве, от убогости быта, от духовной неразвитости, умственной неповоротливости, от его природной неспособности к естественной нормальной жизни человека. Тайна Мымрецова имеет не сакральную, а социальную природу. Он изувечен системой общественной жизни.
Но и в его изувеченном неповоротливом существе есть еще остатки Человека, может быть, не ведомые ему самому: для него человек отличался от животного только наличием «шиворота». Мымрецов о чем-то «усердно молит Бога, оставшись вечерком один, не спускает с крошечного образочка своих глаз, падает на колени и так крепко, крепко бьет себя кулаком в грудь?» Его молитва о какой-то «своей стране», на дорогу в которую он копит пятачки. Но где эта страна и где они, «свои», к которым он мечтает уйти? Мымрецов не знает этого. «Своя страна» и «свои» – тайна как для Мымрецова, так и для читателя и рассказчика.
Той животворящей тайны, способной оплодотворять жизнь, на которую уповали Достоевский, Толстой, Некрасов, «неспособный» русский мужик не знает. Для образованного героя-рассказчика становится жизненно необходимым познать эту тайну народа.
Вся жанровая система Успенского направлена на создание панорамы русской пореформенной жизни. Стремление к очерку, то есть максимально достоверному изображению действительности, должно упразднять комментирующую роль героя-рассказчика. В очерках Успенского этого нет. Его рассказчик – лицо психологически персонифицированное. Можно говорить об эволюции этого образа как своеобразного alter ego автора. Он вносит в свой очерк интонацию личного переживания того, что он наблюдает в русской жизни. Здесь и ирония, и сарказм, и глубокая скорбь. Героя-рассказчика нельзя заподозрить в необъективности. Жанр свидетельствует о фактической достоверности происходящего. И драматическое переживание рассказчиком излагаемого им факта придают очерку особую художественно-публицистическую окраску. Именно публицистичностью выделяется очерк Успенского в литературном процессе последней трети XIX века. Писатель активно ищет таинственную правду о народе в его повседневной, бытовой жизни. Для этого Успенский «уйдет в народ».
Но в 1872 году он в качестве корреспондента «Отечественных записок» впервые побывает за границей. Наблюдая за европейскими нравами, он имел возможность из «прекрасного» для русского человека «далека» посмотреть на проблемы своего народа через призму «чужого» сознания.
В рассказе «Больная совесть» Успенский говорит о нравственной болезни не только русского, но и европейского сознания. Но нравственная болезнь русского человека в массе своей страшнее и опаснее европейского.
Для европейца жизнь представляется достаточно ясной и полной смысла. Французский или немецкий солдат убивает врага, и он для него только враг. Для русского солдата Кудиныча «все его враги – добрые люди». Французский суд от имени народа осуждает, по всей видимости, невиновного человека. Он для европейца приговоренный и только. Русский судья после выноса приговора обязательно подойдет к невиновно им самим осужденному, пожалеет, может быть, даже пожалует деньги на Сибирь.
Европейский человек делает только то, «к чему влекут его личные нравственные требования». В Европе настоящее недвусмысленно. Европейский рабочий точно знает, кто виноват в его плохой жизни. Французский сапожник не скрывает и не стыдится того, что единственный смысл его жизни – годовой доход.
В России в отличие от Европы все неясно, все размыто, все «не то не се», « ни да ни нет». Русский рабочий не знает, от чего ему плохо живется. Не то хозяин виноват, не то он сам. В России есть «неокончательные монахи», фабриканты, «с омерзением» принимающие деньги от производства «лишь для того, чтобы поехать в Петербург послушать хорошей музыки и вообще отдохнуть от всей этой слякоти».
Рассказчик выделяет два русских типа. Один руководствуется тем, что «все – Бог». Это означает то, что он ни за что не отвечает, что в его жизни все совершается только посредством Бога. Для другого русского типа главное «Бог не выдаст, свинья не съест». Свиньи для него все, кроме него самого. Поэтому с ними можно и поступать как с нелюдьми. При этом также нет никакой ответственности за совершаемое. Ведь за зло, причиненное тем, кого за людей не считаешь, не несешь моральной ответственности, еще и находишься под странным покровительством Бога.
Больная русская совесть больна иначе, чем у европейца. У европейца совесть свободна. от всего, что не связано с личностью. Нравственное основание европейца – он сам. У русского человека «совесть не свободна», он стесняется сосредотачиваться на себе, но и отказываться от себя, не может. ее в грош не ставит. Иными словами,Балансирование между нравственными законами и законами личной выгоды приводит к размыванию самого понятия совести. несвободная Несвободная русская совесть – это полное ее отсутствие. Отсутствие в человеке сакрального центра делает русскую жизнь неопределенной, размытой, непостижимой, «растеряевской».
Успенский в диагнозе болезни русского общества солидарен с Салтыковом-Щедриным, утверждающим, что упропажу совести у современного русского человека «пропала совесть». Но если Салтыков-Щедрин возвращение совести связывает с будущим поколением русских людей, то Успенскому важно уже в современной ему действительности найти позитивный идеал. Вслед за идеологами 1860-х гг. он обращает свое внимание на русского мужика в надежде обнаружить в его жизни тот сакральный центр, который поможет сохранить жизнь в ее четких нравственных границах. Для этого он «уходит в народ», действительно некоторое время живет в Новгородской губернии. Но «хождение в народ» Успенского не повторяет народнического хождения. Успенский наблюдает жизнь крестьянина, пытаясь таким образом постичь таинственную правду народа.
В цикле «Крестьянин и крестьянский труд» Успенский поднимает самую главную для русского общественного сознания проблему народа и образованного сословия, стоящего между народом и властью, и предлагает противоположное с точки зрения литературной традиции 1860-х годов ее решение. Мысль о народе, рожденная рефлексирующим сознанием интеллигента, не только не совпадает с мыслью самого народа, они взаимоисключают друг друга. Герой-рассказчик, наблюдающий за жизнью «правильного», «неиспорченного» крестьянина Ивана Ермолаевича, обнаруживает трагическую бездну между собой и им. Причина – в особом крестьянском поэтическом взгляде на жизнь, не доступном человеку книжному. Герой-рассказчик, принадлежащий к образованному сословию, открывает для себя некнижного русского мужика. Это открытие корректирует не только представление о народе, но и представление о себе самом.
Мужик живет древним мифологическим мышлением. Для него мир целостен. Социальный аспект жизни его не волнует, как не волнуют его и проблемы власти в той мере, в какой они воспринимаются интеллигенцией.
«Царь пошел воевать, царь дал волю, царь раздает хлеб. Что скажет царь, то и будет; деньги платятся царю, а разбирать, что такое урядник или непременный член, это уже совершенно не нужные подробности; но в с в о е м деле он вникает во всякую мелочь; у него каждая овца имеет имя, смотря по характеру, он не спит из-за утки ночи, думает о камне и т.д.». (III)
Именно такое единство животного, растительного и человеческого начал рождает поэзию земледельческого труда и объясняет герою-рассказчику непонятное ему равнодушие русского крестьянина к своему социальному положению. Для него проблема власти заключается совсем в другом, нежели для представителя образованного сословия. Главная власть для мужика – природа. «Она учит его признавать власть, и притом власть бесконтрольную, своеобразную, капризно-прихотливую и бездушно-жестокую» (IV) Испытавший на себе власть природы крестьянин уже не обращает внимания на власть мирскую. Она ничтожна по сравнению с первой. И подчиняясь власти природы, он сам становится повелителем телят, кур, всего того животно-растительного мира, среди которого он живет. Эта естественная, органичная природе всего живущего власть так увлекает крестьянина, что другая для него не интересна.
Это открытие выбивает почву из-под ног целого поколения образованных людей, видевших смысл всей своей жизни в избавлении крестьянина от социального гнета.
Цикл «Крестьянин и крестьянский труд» организован таким образом, что в нем два главных героя, мужик и рассказчик, наблюдающий его жизнь. Результатом этих наблюдений становится обличение образованных людей, к которым, несомненно, принадлежит рассказчик.
Мысль героя развивается таким образом, что ее начальные посылы опровергаются ходом его дальнейших размышлений. Изображая «неиспорченного» крестьянина, рассказчик обрушивается на цивилизацию, видя в ней источник нравственного оскудения мужика. Цивилизация разрушает его естественный органичный мир, заставляет суетиться, ловчить, собирать пятаки. Но в финале цикла герой развенчивает себя. Предлагаемая система мышления, в которой во всем виновата цивилизация, всего лишь ширма, лазейка образованного ума, прикрытие для интеллигента, его самооправдание.
В исторически изменившемся мире, когда стало очевидным, что нет в народе тайны, которая позволяет бездействовать и ждать, когда она каким-то мистическим образом себя проявит, интеллигенция должна осознать степень своего участия в жизни русского крестьянства и своей ответственности за происходящее. Роль интеллигенции не в том, чтобы восхищаться душой русского человека. Успенский убежден, что образованный человек должен практически помогать мужику в обустройстве его естественно-органичного мира. Например, помочь ему с приобретением земли.
Но совершившееся прозрение интеллигента, осознание им своей роли в историческом процессе ничего положительно не изменит в течении русской жизни. Не цивилизация, а рефлексирующий русский герой разрушил мир деревни. Разрушил своим неучастием в ее судьбе, своей демагогией, своим преклонением и мистической верой.
Народ утратил тип идеального работника, трудящегося на земле не за деньги, сливающегося с ней, живущего с ней в одном ритме. Это видит не только герой-интеллигент, это видит и «правильный» мужик Иван Ермолаевич. Народу нельзя доверять. Утрачен тип «жизни миром», общиной. Распалось вековое устройство русской деревни. Герою-рассказчику кажется, что только артельный, товарищеский труд спасет распадающийся мир русской деревни. Но он понимает, что в действительности такой труд не возможен. Изменился характер русского народа. В новых экономических условиях каждый выживает в одиночку. Обманывает, чтобы выжить, хромой солдат. Обрекается на холод и голод общественный пастух Еремей, которого зимой никто не будет задаром кормить и поить. Жизнь народа напоминает тот вывороченный бурей корень дерева.
Успенский предчувствует, что это не пройдет бесследно для героя-интеллигента. Русский мужик, лишенный своего органичного существования, накажет его тем, «что покроет землю уже не кротким, а сердитым нищенством», узаконит такой тип отношений, по которому никто ни за кого не отвечает.
Успенский, обнаруживая исторические разломы в русской жизни, обвиняя в них образованного героя, упрощает ход истории. Развенчивая миф о русской тайне, он все-таки еще находится во власти этого мифа, когда выносит приговор герою-интеллигенту. Причины разорения народной жизни оказываются не совсем ясными, если во всем винить «немужицкое» сословие. А в чем вина и ответственность народа за происходящее с ним?
Успенский, из личного опыта хорошо знавший жизнь русской деревни, воссоздавший ее в своем творчестве с документальной точностью, не мог ответить на этот вопрос. Растерянность перед исторически изменившимся миром заставляла его апеллировать к литературе уходящей эпохи. Так, в финале цикла «Власть земли» он обращается к образу Платона Каратаева как идеальному представителю народа, которому противопоставляет народившийся в деревне тип хищника. Успенский признается, чтобы хищник не поглотил Каратаева, между ними необходим третий, тот, кто бы «мог заикнуться о той правде, которую Бог видит и которую говорит устами людей». Роль этого третьего принадлежит искусству.
Преображающую, воспитывающую силу искусства писатель изображает в рассказе «Выпрямила». Его герой сельский учитель Тяпушкин увидел в Лувре Венеру Милосскую, которая перевернула всю его жизнь, направила ее в нужное русло. Встрече с античной скульптурой предшествовало знакомство с послевоенной Европой. Это знакомство произвело мрачное впечатление на героя. Ему казалось, что «огромный пласт сырой земли был отодран неведомою силой, оторван каким-то гигантским плугом от своего исконного места, оторван так, что затрещали и оборвались живые корни, которыми этот пласт земли прирос к родной почве, оторван и унесен неведомо куда…».
Образ оторванных от почвы корней в творчестве Успенского символичен. Так писатель воспринимает мир пореформенной России. Так он воспринимает и европейский мир последних десятилетий XIX века. Тяпушкин тоже оторван от своей почвы. Но ее образ как ощущение счастья живет в его разрушенной памяти. Герой не может вспомнить содержание этого образа. Встреча с Венерой Милосской выпрямляет его душу, восстанавливает в ней веру в возможность воссоединения разорванных связей.
Позже в тяжелой деревенской жизни, когда Тяпушкин находится на грани отчаяния, для него спасительным и жизнеутверждающим идеалом становится образ Венеры Милосской.
Успенский, изображая в своем творчестве распавшиеся звенья русской истории, мужицкое и немужицкое сословия, создает трагический образ разоренной земли. Земля в сознании русского человека всегда ассоциировалась с рождающей стихией жизни, с Богородицей-сырой землей. Разорение земли происходит в его очерках не только в буквальном смысле, оно произошло в сердцах и умах нации. Русский человек любого сословия утратил веру в непоколебимые основы жизни. И как бы рассказчик вместе с героями ни стремился найти гармонизирующее начало нового исторического бытия, у него это не получается. Историческая действительность последних десятилетий XIX века со стремительно развивающимися буржуазными отношениями не вселяла уверенности в будущем.
Рекомендуемая литература
Художественные произведения Г. Успенского
Нравы Растеряевой улицы (1866). Будка (1868). Больная совесть (1873). Крестьянин и крестьянский труд (1880). Власть земли (1882). «Выпрямила» (1885).
Исследования
Дыханова, Б.С . «…К одной только правде, хотя бы и болящей, но истинной!» / Б.С. Дыханова // Г. Успенский Сочинения. В 2 т.– М., 1988. – Т.1. – С. 5-30. Или: Дыханова, Б.С. В зеркалах устного слова: (Народное самосознание и его стилевое воплощение в поэтике Н.С. Лескова) / Б.С. Дыханова. - Воронеж, 1984. – Гл. I.
Пруцков, Н.И. Глеб Успенский / Н.И. Пруцков. – Л., 1971.