М а р г и н а л ь н о й а н т р о п о л о г и и

С.П. Гурин

П Р О Б Л Е М Ы

М А Р Г И Н А Л Ь Н О Й А Н Т Р О П О Л О Г И И

Под научной редакцией профессора Н.И. Петрова

Издательский центр

Саратовского государственного социально-экономического

университета

ББК 87

Г 35

С.П. Гурин

Проблемы маргинальной антропологии. Саратов: Издательский центр Саратовского государственного социально-экономического университета, 1999. 182 с.

В книге анализируются некоторые нетрадиционные для истории философии, но всегда актуальные проблемы человеческого бытия, которые были центральными в мифологическом и религиозном опыте, но западная философия обратилась к ним лишь в ХХ веке.

Особое внимание уделяется измененным состояниям сознания, экстремальным и пограничным ситуациям, телесным практикам, радикальному опыту, всему тому, что может показать масштаб человеческого в человеке, обнаружить пределы его бытия, указать на нечто Иное, быть местом встречи с принципиально Другим.

По-новому представлены темы неклассической антропологии: игра, праздник, опьянение, путешествие. Рассматриваются маргинальные фигуры, такие как герой, жрец, царь, юродивый.

Для философов, антропологов, культурологов, социологов и всех тех, кто интересуется современными проблемами антропологии.

Рецензенты:

доктор философских наук В.Н. Гасилин;

доктор философских наук В.А. Фриауф;

кандидат философских наук Т.П. Фокина

ISBN 5-87309-137-4 © С. Гурин, 1999

ОГЛАВЛЕНИЕ

ПРЕДИСЛОВИЕ ……………………………………………….. 3

Глава 1

ВВЕДЕНИЕ В НЕКЛАССИЧЕСКУЮ АНТРОПОЛОГИЮ .7

§ 1. СПЕЦИФИКА МАРГИНАЛЬНОЙ АНТРОПОЛОГИИ .7

§ 2. МЕТОДОЛОГИИ …………………….……………...... 15

§ 3. ОСНОВНЫЕ ПОНЯТИЯ МАРГИНАЛЬНОЙ

АНТРОПОЛОГИИ ……………………………………... 22

Глава 2 МАРГИНАЛЬНЫЕ ФЕНОМЕНЫ

ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО БЫТИЯ……………….…. 25

§ 1. ИГРА ……………………………………………………. 25

§ 2. ПРАЗДНИК. ОПЬЯНЕНИЕ. ЧУДО …………………... 36

1. Реализм. Прагматический смысл праздника и

опьянения. Отдых ………………………………………… 40

2. Мифология. Символический смысл праздника и

опьянения. Ритуал ……………………………………… 42

3. Магия. Экзистенциальный смысл праздника и

опьянения. Карнавал …………………………………… 62

4. Метафизика. Трансцендентальный смысл праздника и

опьянения. Мистерия ……………………………… 91

5. Мистика. Апофатический смысл праздника и

опьянения. Похмелье ………………………………… 99

§ 3. ПУТЕШЕСТВИЕ. ПАЛОМНИЧЕСТВО. ТУРИЗМ .. 106

Глава 3 МАРГИНАЛЬНЫЕ ФИГУРЫ ………………. 112

§ 1. ГЕРОЙ. ЖРЕЦ. ЦАРЬ ……………………………….. 112

Герой ………………………………………………….. 112

Жрец (священник, монах, аскет, святой) …………… 117

Царь (вождь, король, император, президент) ….…… 124

Николай II …………………………………………….. 141

§ 2. ПОСТМОДЕРНИСТ. МОНАХ. ЮРОДИВЫЙ …….. 150

ТОЛКОВЫЙ СЛОВАРЬ …………………………………... 158

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ …………………………… 159

БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК ..………………..…171

ПРЕДИСЛОВИЕ

По смыслу предисловие – это то, что стоит перед следующим за ним Словом. Но и само предисловие тоже слово, слова… Мои слова, которые будут стоять перед словами автора монографии по маргинальной антропологии, вернее по ее проблемам. А что же стоит перед моими словами? Вероятно, обязывающая сила жанра, обозначаемого как предисловие. Прочитав за свою жизнь множество предисловий, понимаю, какими разными они могут быть. Самое фундаментальное различие: предисловия пишут к другим и к самим себе. Ситуация запутывается.

В таком случае лучше всего заглянуть в толковый словарь В.И. Даля. “Предисловить, – написано у него, – оговаривать что либо напередъ, предуведомлять, предызвещать, говорить или писать къ чему предисловiе, предисловную речь, вступленье, объясненье последующаго”. Как видим, слово содержит огромное количество смыслов или того, что в работе С.П. Гурина названо “методологиями”. Составляя предисловие, я могу воспользоваться этими уровнями развертывания и понимания предисловия как текста, в котором я предисловлю, и о чем-то предуведомить, известить заранее, о чем-то договориться, что-то объяснить. Попытаюсь это сделать.

Предуведомление. Читатель держит в руках текст, посвященный проблемам маргинальной антропологии. Есть антропология классическая, а есть неклассическая. В неклассической антропологии особый интерес для исследователя представляют феномены, не поддающиеся контролю, расчету и управлению, всегда единичные и неповторимые. Они и могут быть названы маргинальными, они и маркируют антропологию как маргинальную. В работе названо огромное количество таких феноменов в створе между сверх-бытием и ничто.

Я попыталась составить список названных феноменов и поняла, что для этого нужно переписать в глоссарий всю книгу. Перед нами чрезвычайно плотный, предельно насыщенный текст, где автор как обстоятельный исследователь (может быть, одержимый) вы-слеживает все слова, фиксирующие маргинальные состояния. Некоторые маргинальные феномены выделены особо и проанализированы в соответствующих главах.

В главе второй прекрасный параграф об игре, почти жуткий (или апофатический) по красоте текста параграф о празднике, опьянении, чуде, небольшой, но изящный и печальный параграф о путешествии, паломничестве, туризме. В главе третьей перед читателем предстают маргинальные фигуры: герой, жрец, царь и один из царей – Николай II. Заключают этот ряд (круг) фигуры постмодерниста, монаха и юродивого. Среди маргинальных фигур нет философа, вернее, есть философ только одной “масти” – постмодернист. Не автор ли это монографии (а, может быть, автор предисловия)?

Извещение заранее. Нет, это не автормонографии. Обращаю внимание читателя на два очень важных места в монографии. Прежде всего, это конец параграфа о специфике маргинальной антропологии. Авторутверждает, что огромное внимание к феноменам маргинальной антропологии и соответствующего опыта может быть конструктивным только тогда, когда он вписан в контекст христианской традиции.

И далее – заключительный параграф третьей главы и всей книги, где утверждается, что все, именно все – и возвышенное, и ужасное, что происходит с человеком в мире – все по поводу и вокруг одного – его отношений с Богом. Любые мысли, слово, поступок европейского человека за последние две тысячи лет (последние?) – за или против Христа. Видимо, я могу заранее известить, что работа написана философом, глубоким исследователем, одаренным человеком, основной дар которого – православная вера.

Договоренность. Мне кажется, что при чтении монографии С.П. Гурина следует особо отнестись к разделу “методологии”. Шесть страниц поразительного по плотности текста о тексте и его уровнях. Раздел интересен и сам по себе, но так же и как часть общего замысла. Эти методологии реализованы в работе, причем в любом ее разделе или малом абзаце все разом: от логического уровня до апофатического. Сознаюсь, что мне бы хотелось обнаружить, что о царе, положим, написано на метафизическом уровне, а о празднике и пьянстве – на герменевтическом или феноменологическом. Но сделать этого не удалось.

Все уровни обнаруживаются везде, как океан в капле. В теории организаций (а текст – это один из типов организаций) это называется рекурсивностью. Обращу внимание читателя на одну важную деталь методологий. Шесть из них названы по концепту “N. и текст”, где N – знание, познание, понимание, сознание, интуиция, экзистенция. Седьмая и восьмая – иначе: “текст и N. ”, где N – бытие и ничто. На метафизическом и апофатическом уровне Тексту придается статус аннигилирующей либо трансформирующей силы. Здесь – не до шуток.

Объяснение. Хотелось бы дать его по поводу топики текста монографии. Она – неклассична. Главы различаются по размерам, отсутствует авторское извиняющееся или какое-либо другое объяснение и этого, и выбора маргинальных феноменов и фигур. Почему это так? – потому что любое объяснение того, как заполнить имеющиеся лакуны и недо-сказанности привело бы к тому, что текст стал бы бесконечным и никогда не был бы за-кончен.

Он потенциально бесконечен, как известная книга у Х. Л. Борхеса. Актуально он может выглядеть только так, как он выглядит. В нем с точки зрения бесконечности почти ничего нет (это не онтология и даже не антология), но в то же время в нем есть все, чтобы самому читателю продолжить (или начать?) заданный в ней творческий ход и поддержать экзистенциальным усилием заявленные в книге символы Веры. Поэтому данная книга и посвящена … всем.

Проф. Т.П. Фокина

Посвящается ... всем.

Глава 1

Методологии

Сейчас уже вполне очевидна многомерность взаимобытия читателя и философского текста. Однако эту сложную систему отношений почти невозможно отобразить в новом тексте. Поэтому попробуем выразить ее в виде иерархии уровней, по которым проходит читатель, погружаясь в текст. Структура онтологических уровней представлена в соответствии с логикой раскрытия проблемы, а также с опытом философствования ХХ века. Наименование уровней (или ортогональных измерений?) дано в контексте реконструкции их собственных смыслов, а не по прямой ассоциации с соответствующими философскими направлениями.

“Знание и текст”

Гносеологический уровень

Основное требование к тексту – познавательность.

Должна быть новизна в постановке или решении проблемы, в чем-то превосходящая прежний уровень накопленных знаний. Читателю нужно узнать что-то новое, не обязательно доказанное строго логически. Но это должно быть нечто такое, что вполне узнаваемо, рационально формулируемо и легко вписывается в привычный контекст научного или обыденного знания. Необходимо соотнесение общепринятого и личностного контекстов.

Происходит отбор и доопределение смыслов, заключенных в тексте, по произволу читателя. Навязывание тексту внешних критериев. Диктат читателя. Текст воспринимается как окно в мир. Чтение совершается как узнавание, принятие, признание. Цель чтения – воспроизведение смысловой структуры текста и приращение знания. Главный критерий ценности текста – конструктивность знания.

“Понимание и текст”

Герменевтический уровень

Основное требование – возможность понимания смысла текста.

Читателю нужно понять нечто радикально новое, что расширяет ранее известные границы познания. С этим можно согласиться или не согласиться, но вполне возможно понять и выразить вербально.

Первичность читателя по отношению к тексту. Сознание читателя – как система координат, в которую должен вписаться текст. Проблема соотнесения смысла текста и его контекста: герменевтический круг. Неизбежна произвольная интерпретация текста. Происходит привнесение субъективного смысла в текст, преломление смысла текста через призму личного понимания.

Текст видится как зеркало. Текст – это инобытие читателя. Чтение– это способ самопознания и самопонимания. Чтение совершается как собирание, коллекционирование смыслов. Цель чтения – прояснение смысла или его реконструкция. Главный критерий ценности текста – осмысленность текста, ясность содержания.

“Сознание и текст”

Феноменологический уровень

Усмотрение в тексте первичного, его собственного содержания.

В тексте представлен некий объект для созерцания (медитации), с которым что-то происходит в поле сознания читателя и за этим процессом можно целенаправленно наблюдать. Читатель как свидетель изменения (жизни) смыслов. Происходит встречное движение сознания читателя и текста. Внимание тексту.

Понимать, доказывать и объяснять этот процесс не обязательно и даже невозможно, но в сознании происходит открытие нового смыслового горизонта и выход личности за пределы общедоступного опыта в Уникальность. Это состояние не возможно описать в рациональных понятиях.

Текст является целостным и самодостаточным организмом. Смысл текста – его собственное сознание. Текст как метафора. Самодетерминация текста. Текст живет, порождая смыслы; текст говорит. Самоактуализация смыслов. Нужно позволить тексту быть тем, что он есть и тогда в системе координат сознания читателя появляется новое измерение. Удивление тексту.

Направленность сознания, его устремленность к смыслам. Чтение совершается как наблюдение за движением смыслов. Визуализация пространства текста. Живописность текста. В нем можно рассматривать смысловые узоры. Текст предстает как лабиринт. Цель чтения – обогащение внутреннего опыта личности. В процессе чтения происходит трансцендирование сознания к новым смыслам и ценностям. Главный критерий ценности текста – представимость содержания.

“Интуиция и текст”

Интуитивный уровень

Прикосновение и взаимопроникновение читателя и текста.

Динамика смыслов в тексте. Ощущение энергетики (ауры) текста. Магия текста. Чувство читателя соприкасается в тексте (за текстом) с чем-то живым и активным. Сознание читателя погружается в текст и растворяется в нем. Читатель обживает пространство текста. Читатель укореняется в тексте, и одновременно текст проникает в подсознание читателя и прорастает в нем.

Диалог подсознания читателя и смысла текста. Открытость тексту. Принятие смыслов. Читатель как соучастник рождения смысла. Взаимоопределение и дополнение читателя и текста, их резонанс. Взаимное генерирование смыслов. Равноправие читателя и текста. Соразмерность пространств личности и текста.

Символизм текста: происходит перестройка сознания читателя, настройка на частоту звучания текста-камертона, даже если не понятен смысл написанного. Такое измененное состояние сознания не выразимо вербально. У читателя возникает потребность в тексте, желание текста. Читатель впитывает смысл, питается смыслом. Доверие и любовь к тексту. Взаимность и нежность. Непосредственность и интимность отношений читателя и текста. Соитие с текстом. Бытийственность, телесность текста. Текст– это рай. Текст даруется читателю.

Чтение совершается как вслушивание, созерцание, воспоминание. Текст звучит, его можно слушать как музыку, как сказку. Тогда чтение – это праздник. Цель чтения – прикоснуться к тайне текста, почувствовать его поэзию, услышать мелодию смыслов. Главный критерий ценности текста – яркое впечатление от его красоты.

“Экзистенция и текст”

Экзистенциальный уровень

Слияние и сопричастие читателя и текста.

Текст– это Другой. Встреча и Со-бытие читателя и текста. Уподобление по энергиям читателя и текста; их взаимопроникновение. Проживание личностью содержания текста. Изменение поведения и мировоззрения читателя.

Открывается изнанка текста, выплескивается стихия смыслов. Происходит столкновение экзистенций читателя и текста. Читатель ранен текстом. Нарушается граница личности. Разрушается замкнутость и самодостаточность личности читателя. Сознание, подсознание и тело читателя как продолжение текста. После прочтения невозможно жить по-старому. Происходит вторжение текста в судьбу человека. Чтение как событие, шанс, случай.

Парадоксальность содержания текста. Читатель в ситуации абсурда. Непредсказуемость будущего. Неопределенность и бесконтрольность причин и следствий. Пограничная ситуация. Страх потеряться в тексте. Может что-то случиться: счастье или несчастье. Такое событие непредсказуемо и неповторимо. Судьба читателя как инобытие текста. Мистика текста. Перед читателем развертывается бездна.

Текст предстает как миф, а смыслы – как бытие желаний, воли. Сопротивление читателя власти текста. Бунт против тирании текста. Борьба (война) экзистенций читателя и текста. Возможна какая-то мутация сущности читателя в соответствии со смыслом текста. Чтение– это страдание. Боль. Текст – это ад.

Чтение случается с читателем, текст настигает его, застает врасплох. Чтение совершается как поступок, выбор, бой, драка.

Текст принимается как испытание. Текст – это судьба, это трагедия. Цель чтения – инициация читателя текстом, приобщение к истине. Мистерия текста.

Главный критерий ценности текста – он беспокоит, раздражает, дразнит, задевает за живое, выбивает из колеи.

“Текст и бытие”

Метафизический уровень

Трансформация и преображение читателя и текста.

Взаимобытие читателя и текста. Открытие нового метафизического измерения в личности читателя. Происходит непредсказуемый сдвиг во всем существе читателя. Точка бифуркации. Неопределенность цели. Вся жизнь читателя сворачивается в точку “здесь и сейчас”. Все мироздание воплощается в системе “текст-читатель”.

Метаморфоза внутреннего мира читателя без каких-либо гарантий. Децентрация субъекта. Отказ от претензий, смирение. Чтение как служение. “Не я живу, а живет во мне ... текст”. Нужно довериться тексту, признать его власть. Тогда появляется непредзаданность жизненных целей и открытость личности неведомому, внутренняя свобода и спонтанность сознания (и поведения).

Читателю нужно потеряться в тексте. Забыть себя. Читатель должен стать текстом. Прыжок в пропасть. Читатель убит текстом. Смерть субъекта и новое рождение в другом качестве. Инверсия: оборачивание текста и читателя друг в друга.

Текст– это личность (персона). Текст довлеет над читателем как абсолют. Текст – это откровение бытия, дверь в вечность. Текст – это бог. Чтение свершается как самопожертвование. В нем же читатель и спасается. Цель читателя при чтении – раствориться, умереть в тексте.

Главный критерий ценности текста – захваченность читателя текстом.

“Текст и ничто”

Апофатический уровень

Аннигиляция личности читателя и смысла текста.

Неразличение читателя и текста (и автора), субъекта и объекта, Я и не-Я, бытия и небытия, смысла и существования. Нерасчлененная целостность, единство текста и читателя. Тотальность текста.

Текст и другие тексты: аллюзии, цитирование, репрезентация. По одному тексту можно составить представление обо всех остальных текстах. Любой текст – это текст всех текстов. Текст как поле всех возможностей и невозможностей, как семантический и онтологический универсум. “Нет ничего, кроме текста”.

Неопределенность и размытость смысла. Неразличение смыслов. Плюрализация смыслов. Их мозаичность. Текст воспринимается как калейдоскоп смыслов. Дробление и взаимоотражение смыслов. Эхо смыслов, пыль смыслов. Деконструкция смыслов. Симуляция смыслов. Самоирония. Скольжение, мерцание смыслов, их самостирание. Смысловые лакуны и туманности. Текст – это майя. Он скрывает, обманывает. Хитрость текста. Он заманивает в ловушку самонетождественности.

Мгновенность, одномоментность бытия смыслов. Смыслы вспыхивают как искры и тут же превращаются в дым. Текст– это только пепел смыслов, их бесплотные тени. Нигде не остается никаких следов: ни в сознании, ни в бытии, так как нет ни времени, ни пространства. Пустотность смысла. Бессмысленность текста. Приближение к тишине. Чтение как бездействие, пассивная активность или активная пассивность.

Чтение – это неслышимый крик, громовое молчание. В нем выражается тоска по невозможному, погоня за недостижимым, познание непостижимого. “Пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что”. Текст как тайна. Нечто длится, намекает, зовет. Остается только голос (смех) и жест (танец) читателя-текста. Чтение как игра, в которой происходит взаимоуничтожение читателя и текста, и одновременно их взаимодополнение до универсума.

Самоуничтожение читателя и текста как взаимное жертвоприношение. Текст как литургия. Воскрешение, освобождение и спасение читателя и текста в игре. Чтение– это воплощенное чудо (благодать), это победа над небытием и пребывание в царстве свободы. Чтение – это награда за страдания, покой, сон, забытие (за-бытие). Цель читателя при чтении – экстаз, кайф. Главный критерий ценности текста – это когда сквозь пошлость обыденности просвечивает невидимый свет, которым сияет никогда не существовавший Первосмысл.

Основные понятия маргинальной антропологии

Рассмотрим возможность выбора разнообразных метафизических оснований антропологии и различных способов построения метафизики человеческого бытия.

На вопрос “что такое метафизика?” обычно отвечают – это наука, учение о бытии. Можно подумать, что действительно существует некая строго доказанная и общепризнанная теория бытия. Правильнее было бы говорить о личностном осмыслении бытия, его “толковании”, понимании, а скорее, о предпонимании, которое, как глубинная интуиция бытия, предшествует любой нашей мысли. Такое предпонимание, как условие ориентации человека в мире, можно было бы назвать прозрением смысла бытия. Причем это не умозрительная система аксиом, а некое интимное отношение человека и бытия, онтологическая позиция, для которой мы в последующем подыскиваем оправдание и объяснение.

Учитывая фундаментальность (неустранимость) и ценностную значимость этого отношения, его можно считать основой личного и\или коллективного мифа, в соответствии с которым структурируется и ориентируется вся жизнедеятельность человека и социума. Именно в Мифе выражается вера в Истину бытия, память о Другом бытии и надежда на приобщение к сверхбытию.

Поэтому метафизической проблематике больше соответствует не научный подход, а мистический способ проживания своего бытия и поэтическое выражение духовного опыта. Таким образом, метафизика – это теоретическая форма мифа о бытии, универсальная метафора, от которой зависит судьба человека и человечества.

Топология человеческого бытия: локальность и тотальность, территория, ландшафт, место и горизонт, центр и периферия, начало и конец, верх и низ, высота и глубина, близость и удаленность, дистанция, мягкое и жесткое, большое и малое, внутреннее и внешнее, поверхность, “лицо” и изнанка, граница, маргинальность, положения “на краю” и “между”, складка, щель, узел, острие, вершина, “черная дыра”.

Динамика человеческого бытия: амбивалентность, раздвоение, смешение, сдвиг (смещение), скольжение, движение и остановка, маршрут, движение к ..., движение от ..., подъем и спуск, вход и выход, переход, след, повторение, концентрация, проекция, перенос, замещение, деформация, превращение, трансформация, разрыв.

Энергетика человеческого бытия: энергия, сила и слабость, напряжение, синергия.

Оптика человеческого бытия: свет и тьма, взгляд, слепота, видимое и невидимое, очевидность, ясность, прояснение, высвечивание, рассеяние и фокусировка, сияние, мерцание, вспышка, прозрачность, тень, затмение и просветление, луч, отражение и преломление, спектр, изображение, искажение, видимость, иллюзия, перспектива, созерцание.

Акустика человеческого бытия: голос, зов и отклик, эхо, резонанс.

Экономия человеческого бытия: желание, обладание и принадлежность, обретение и потеря, принятие и отказ, собирание и рассеяние, экономия и трата, недостаток и избыток, убыток и прибыль, обмен и дар, выигрыш и проигрыш, победа и поражение, экспансия и жертва.

Аксиология человеческого бытия: качествование, различие, многообразие, специфическое, уникальное, мера, соразмерность, конечность, предел, умеренность и чрезмерность, недостаток и пресыщение, инаковость, свое и чужое, живое и мертвое, подлинное и мнимое, иерархия и равенство, господство и подчинение, большинство и меньшинство, доминирование, отчуждение, вытеснение, подавление, дискриминация, агрессия, насилие, захват, уничтожение.

Патология человеческого бытия: норма, отклонение от нормы, аномалия, патология. Адаптация, имитация, симуляция, подмена, симулякр. Целостность и расщепление. Децентрирование, асимметрия. Диссонанс, ущербность, дисгармония, неполноценность, телесные аномалии и измененные состояния сознания; инверсия, перевернутость отношений, девиантное поведение, анти-поведение, преступление. Группы риска. Экстремальные и пограничные ситуации, конфликт, стресс, кризис, шок, фрустрация, распад, разрушение, катастрофа.

Этика человеческого бытия: любовь и ненависть, невинность и вина, грех, искупление, наказание, осуждение, прощение, доверие и подозрение, беззащитность, кенозис.

Поэтика (эстетика) человеческого бытия: стиль, ритм, сюжет, смысл, символ, слово.

Метафизика человеческого бытия: присутствие и отсутствие, пустота и наполненность, появление и исчезновение, регрессия и трансценденция, свертывание и развертывание, замкнутость и открытость, явленность и сокрытость (потаенность), отложенность и ожидание, встреча и расставание, изгнание и бегство, исход и возвращение, забытие и воспоминание; профанное и сакральное, Иное, инобытие, двойник и антагонист, посредник и Другой, свое и Чужое, ничто, небытие; вызов, нисхождение и восхождение, падение и Вознесение, гибель и Спасение = Теология человеческого бытия.

Глава 2

МАРГИНАЛЬНЫЕ ФЕНОМЕНЫ

ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО БЫТИЯ

Игра

В каждой культуре есть две противоположные тенденции: стремление к стабильности, воспроизводству традиционных форм жизнедеятельности и поиск новых смыслов и ценностей. Эти тенденции имеют в своей основе определенные типы мироотношения, некие экзистенциальные проекты, скрытые предпосылки которых необходимо прояснить.

В первой тенденции проявляется стремление к постоянству и накоплению благ, забота о стабильном существовании и преемственность традиций. А во второй – выход за пределы наличного бытия, открытость навстречу неизвестному, творческий поиск новых ценностей. Эта тенденция выражается в различных игровых формах жизнедеятельности человека: в детских играх, празднике, спорте, в разных видах искусства, генерирующих новые смыслы.

В соответствии с этим мы будем условно выделять две позиции в отношении к бытию: серьезную и игровую. Хотя, как обнаруживается, в таком схематичном разделении есть и онтологический смысл. Игру мы будем рассматривать как чистый феномен, некий ее инвариант, как она есть сама по себе вне конкретных форм и проявлений. В философской литературе уже неоднократно анализировалась проблема игры, поэтому мы не будем уточнять границы применения этого понятия, придавая ему универсальный смысл с некоторым метафизическим акцентом.

Первая позиция ориентируется на действительность, стремится к определенности и законченности, ищет свое основание в сущем. Традиционная культура адаптируется к реальному положению вещей, приспосабливается к условиям и закономерностям внешнего мира. Она относится к окружающему миру как к чему-то ставшему, предзаданному и неизбежному, то есть все принимает всерьез.

Причинность и необходимость, довлеющие над нами своей принудительностью, признаются и принимаются как данности, с которыми нужно смириться. Мир противостоит человеку как нечто чуждое и враждебное, которое возможно лишь слегка обустроить и взаимоотношения с ним представляются только в виде труда и борьбы.

Отсюда вытекает значительная роль познания, науки и технологий для ориентации в нечеловеческом мире и преобразования его по своим критериям. Любое прогнозирование и управление, по сути, являются попыткой манипулирования бытием, недаром термин “естество-испытание” имеет тот же корень, что и слово “пытка”.

При философском анализе этой тенденции обнаруживается огромное значение таких категорий, как причинность, закономерность, необходимость, то есть главным в таком мироотношении является привязанность к прошлому, прошедшему, сбывшемуся, уже случившемуся, ставшему и завершенному. Мир мыслится в субъектно-объектной схеме как нечто материальное и предметное. Подлинное бытие закрыто от человека предметами, законами и целями.

Таким образом, это признание своей слабости и зависимости от внешних обстоятельств и многочисленных причин, принятие окружающего мира как данности и несомненности, как чего-то уже готового и полностью определенного. Наличная реальность становится обременительной, ограничивает и закабаляет человека, ставит его в один ряд с другими объектами. Человек предстоит и противостоит бытию, принимает закрытую позицию по отношению к миру и “уходит в глухую защиту”.

Поэтому возникают умозрительно спроектированные представления о желанном будущем. Вводятся категории возможного, должного, цели и производные от нее целеполагание и целесообразность. Цель – это несколько улучшенное прошлое, отчужденное и опрокинутое в будущее. Ведь целеполагание – это тоже своего рода детерминация и ограничение возможности выбора. Будущее не встречается как оно есть, а конструируется в соответствии с субъективными ожиданиями.

Утопические идеи являются лишь обратной стороной мучительного прошлого. Слишком серьезное и ответственное отношение к будущему оборачивается насилием над ним. А зазор между прошлым и будущим заполнен только трудом, страданиями и борьбой. В страхе перед новым, чем-то неопределенным выражается фундаментальное недоверие человека к бытию, нежелание или невозможность открыться навстречу неизвестному.

В заботе, тревоге проявляется желание опереться на что-то определенное и устойчивое, неизменное и нерушимое, что обеспечивало бы постоянство положения и гарантировало бы некоторое преуспевание в будущем. При этом человек изо всех сил цепляется за привычное, обжитое, знакомое, утверждая свой сегодняшний статус и надеясь добавить к нему что-то в будущем, при этом ни от чего не отказываясь и ничем не рискуя.

Мир рассматривается с точки зрения пригодности для использования человеком. Происходит перенесение привычных отношений, приемлемых в локальном горизонте бытия, на все мироздание в целом. Все таинственное, неизвестное и просто новое выносится за пределы практики, и бытию навязываются умозрительные схемы и категоричные оценки. Принимается только известное, повторяемое, то есть ожидаемое, а на все нетривиальное и неожиданное накладывается внутренний запрет. Происходит окончательное утверждение себя в строго определенной системе ценностей.

Но так как случайность и спонтанность не устранимы в бытии, то человек постоянно находится в ожидании беды и готовится к катастрофе, при этом избегая соизмерять свое существование с перспективой смерти, закрывая глаза на конечность своего бытия.

Наука – это попытка человека вырвать у бытия гарантии для себя, присвоить, поглотить сущее. Наука и техника – это постоянное насилие над миром, тотальное сопротивление бытию, испытание его на прочность. И, как следствие, неизбежное саморазрушение основ существования цивилизации.

Мир как “тотальное не то” признается только потому, что нечто Другое, “иное” еще более пугает своей неопределенностью и непредсказуемостью. Этот страх и вынуждает человека представлять бытие в уничижительном виде как бездушный объектно-предметный мир. Мир предстоит человеку как объект, которым нужно овладеть, как предметное поле деятельности, на котором надо достигнуть своих целей, как поле боя, где нужно победить. Бытие предстает как задача, как проект. Оно не имеет смысла, который еще только предстоит привнести и утвердить.

Выделение главного и пренебрежение к единственному, уникальному и неповторимому. Одно из проявлений бытия признается образцовым, объявляется всеобщим и ставится в центр, замещает все бытие. Человек раз и навсегда решает для себя, что ему надлежит исполнить обязательно, а от чего следует полностью и окончательно освободиться. Он как бы уже наперед знает, что представляет собой бытие. Происходит гипостазирование действительности, власти сущего, того, что уже случилось, стало, было. С другой стороны, настоящее приносится в жертву будущему.

Мир представляется картиной или образом, который можно созерцать. Мировоззрение замещает мироотношение. Бытие рассматривается как пространство самодеятельности человека. Человек пытается придать всему бытию свою собственную меру, предписывая ему соответствующий путь развития. Смысл обретается только в себе, существе конечном и временном, и навязывается всему мирозданию.

Человек не доверяет бытию, страшится будущего. Бытие должно быть исправлено, иначе оно мешает, нудит. Серьезное отношение к бытию – это желание защитить себя от неизвестности, а для этого нужно управлять природой по своей воле, овладеть бытием, господствовать над ним. Это попытка самозащиты от чуждого мира. Появляется презрение к природе. Но господство таит в себе почти неизбежную возможность вырождения, гибели.

При таком отношении человек охвачен заботой и тревогой, потому что ему не на что опереться, кроме самого себя. Это трагическая самонадеянность и ее обратная сторона – страх, так как человек обременен невыносимым чувством ответственности. Если он не выполнит задачи, которая перед ним стояла, то произойдет что-то непоправимое.

Возникает постоянное чувство вины и представление о неизбежном суде. Но самое страшное, что человек начинает судить себя сам и заранее. Он приходит к выводу, что неизбежно некое наказание и поэтому любое страдание принимает как необходимость. Представление об аде неизбежно в такой системе ценностей. Тогда человек ищет самооправдания, но алиби не существует. Где есть наказание, должна быть и жертва, человек мечтает о замещающей его жертве, о самопожертвовании бытия.

Но возможна и другая позиция в отношении к миру. Когда бытие воспринимается как нечто живое, соразмерное человеку и даже дружественное, то, с чем можно играть.

Бытие таково, что не позволяет превратить себя в объект, и распоряжаться им невозможно. Бытие еще не готовое, не завершенное, становящееся. Смысл мира не определен окончательно, он доопределяется в игре соотносительно с человеком. Именно в игре реализуется взаимоотношение человека с иным, Другим, и поэтому происходит взаимоопределение бытия и человека. Смысл бытия еще не исполнен, он всегда в свершении и роль человека в этом процессе весьма значительна. В игре человек отказывается от принуждения, от давления на бытие, оставляя ему необходимое свободное пространство, в котором оно могло бы свободно проявляться.

Игра– это нечто, способное самоактуализироваться, осуществляться и совершенствоваться. Игра – это самоочевидная целостность, ее нельзя разложить на элементы, свести к чему-то простому. Игру невозможно вывести из того, что было раньше, нельзя свести ни к чему известному. Она всегда нечто совершенно новое.

Безусловность реальности преодолевается в символизме игры. Плотность, вещественность пространственно-временного континуума сменяется условностью и символичностью внутреннего хронотопа игры. В игре смыслы принимаются как бы всерьез, в то же время игрок онтологически свободен, независим от смыслов и в любой момент может от них отказаться.

Можно говорить о самодетерминации игры и ее самоцельности, то есть она не имеет внешних причин и целей. Игра генерирует смыслы и среди них опознает ценности, соотнося их с неким универсумом смыслов. Игра в себе самой порождает критерии ценности (но не истинности) смыслов. Критерий истины – это некий привнесенный внешний смысл, признаваемый абсолютным, но в свою очередь он тоже должен быть испытан и так до бесконечности. Поэтому возможна только интуиция об истине, предчувствие смысла, прикосновение к нему.

Хайдеггер писал, что истина является только там, где она организуется в через себя открывающемся споре и игровом пространстве. Играя, человек творит то, чего еще не было, свершает истину, распредмечивает сущее и раскрывает бытие. Игра есть способ существования истины, это способ ее становления и <

Наши рекомендации