Массовое общество и эпистемологическая мутация

Политическое в современном контексте оперирует с языком более прагматично и технологически. Навязывание языка происходит с помощью точно просчитанных методологий, основанных на строгом учете особенностей коллективной психологии. Если на предшествующих этапах истории внедрение языка происходило путем прямого – подчас агрессивного – навязывания его матрицы, то сегодня все более прибегают к методам тонкой манипуляции. Идеологическая борьба и методы прямолинейной пропаганды заменены на более изощренные технологии. "Soft ideology" старается представить себя не как полноценную "идеологию", а как нечто "само собой разумеющееся". Широкое вовлечение масс в политику, по крайней мере, видимость этого процесса в демократически ориентированном обществе, требует перестройки отношения к языку. Если ранее "молчание" масс гарантировалось их социальным (кастовым) местом в иерархии, не дававшим им возможности освоить грамматику языковых структур элиты, понимать и формулировать дискурсы (что гарантировало элитам свободу властвования), то сегодня элитам приходится поступать более изощренно, скрывая от масс парадигмы не завесой социальной иерархии, а утонченной стратегией социально-политической манипуляции.

По сути все осталось по-прежнему: есть политические элиты, осознающие правила политического языка, и есть "молчаливое большинство", невежественное в отношении этих правил. Но нормативы демократии требуют скрывать, вуалировать это обстоятельство, внушая массам, что навязанный политическими элитами политический императив является их "свободным" и "осознанным" выбором.

В этой связи возникает интересное явление: молчание и непонимание начинают выдаваться за высказывание и эпистемологический акт. Слепо и некритически подчиняясь навязанному и никак не аргументированному, подчас иррациональному приказанию политических элит, современные массы (в отличие от шудр традиционного общества) искренне убеждены, что они "делают это сами". Полное непонимание политического языка выдается за "уверенное владение им", жесткая система угнетения, власти и контроля – за "индивидуальный произвол, свободу и вседозволенность".

Данное обстоятельство не затрагивает сути властных отношений, но влияет на их форму.

Политическая эпистемология и ее критерии, градации социально-политических типов в их отношении к пониманию языковой парадигмы – все это остается принципиально неизменным. Единственная разница состоит в том, что эта система доминации описывается на официальном языке как нечто прямо противоположное, выдает себя совсем не за то, чем она является. Власть и рабство, верхи и низы, господа и слуги в традиционном обществе назывались своими именами. Понимающие политический язык и способные к рациональному постижению Политического относились к элите. Не понимающие – к массам. В либерально-демократической системе эта простота существенно исказилась, "понимание" и "непонимание" политического языка перестали быть эксплицитными критериями; массам внушили, что они есть составная часть элиты, элиты принялись выдавать себя за часть массы. Нулевая эпистемологическая компетентность в Политическом была приравнена к ненулевой. Это сказалось и на элите: она стала "играть в народ", "опрощаться", становиться все более и более популистской, имитировать "обыденное сознание". Раз прямое невежество стало оцениваться как определенная ("своеобразная") компетентность, то реальная компетентность начала маскироваться под "спонтанную догадку", выражение conventional wisdom.

Такое смещение породило раздвоение эпистемологического процесса: взаимодействие социальных групп со структурой политического языка иерархизировало эти группы (первый акт), а потом вуалировало эту иерархизацию, выдавая ее за ее отсутствие (второй акт). В этом состоит специфический "заговор" между элитами и массами современного общества: массы соглашаются подчиняться под видом "соучастия во власти", а элиты соглашаются прикидываться "простыми парнями" и выдавать властвование за "невластвование".

Развитие такой системы отношений рано или поздно размывает всю языковую и рациональную систему функционирования Политического. Постепенно массы действительно несколько умнеют (но недостаточно для того, чтобы стать элитами), а элиты – несколько глупеют (но недостаточно, чтобы стать массами); в результате постепенно происходит эрозия политического языка, политической системы, чьи пропорции более не соблюдаются особой идеологической "кастой". Все общество тихо соскальзывает в полуидиотизм, где нет более ни понимающих, ни непонимающих: все "что-то понимают", но что именно – трудно сказать...⁷