Одиночество как «пограничная ситуация» и как переживание

Мудрец спросил ученика: «В чем состоит самая ужасная трагедия человеческой жизни?» «Наверное в том, что человек не находит ответов на свои вопросы?» – ответил ученик.

«Нет, – сказал мудрец, – в том, что он не находит вопросов, на которые следует искать ответы».

«сущностное одиночество» и «одиночестве в мире» – трагическая раздвоенность мира и человека – экзистенциальное одиночество – неотвратимость и тотальность одиночества – феноменология одиночества – бытие «сущностного одиночества» – «потаенный язык одиночества» и «немота» одиночества – Solitude vs Loneliness

Человеческое бытие всегда вступает в какие-либо отношения с сущим. Кроме того, сам человек соответствующим образом относится к своему бытию. Исходя из этого, Хайдеггер различает онтологический страх (Angst) как боязнь не найти предназначение, ради которого «Я» могло пожертвовать своей жизнью и благами и житейский страх (Furcht) как боязнь потерять жизнь или определенные жизненные блага. Эти два вида страха, направленные друг против друга, представляют собой драматическое противоречие, наивысшей формой которого является одиночество: причем, в первом случае необходимо говорить о «сущностном одиночестве» (Solitude), а во втором – об «одиночестве в мире» (Loneliness). Отношение неустранимого антагонизма рождает одиночество. Это аналогично понятию «тоски» Сартра, но тоска, по Сартру, это осознание, переживание человеком своего положения. Тоска представляет собой «непсихологическую эмоцию» – такое переживание, которое не может быть «отстранено» (вынесено в область извне наблюдаемых душевных состояний) и не указывает ни на какое иное кроющееся за ним переживание. В этом отношении к тоске приближаются еще две негативные эмоции: «дурнота» – ощущение «абсолютной зыбкости мира, беспочвенность всех ожиданий и «скука» – предчувствие заведомой несостоятельности, суетности любых практических начинаний. Именно в тоске, по Сартру, человек осознает свою свободу в качестве сознания бытия.

Если сартровская «тоска» есть изначальное метафизическое переживание, то одиночество есть изначальное состояние, вернее, со-стояние – «место встречи» субъективного и объективного, Бытия с сущим, рациональности и не-рациональности, Я и не-Я. Человек не может схватывать все сущее во всей его совокупности, но все-таки, по Хайдеггеру, мы нередко «видим себя стоящими посреди так или иначе приоткрывшейся совокупности Сущего». Охват совокупности сущего отличается по своей природе от ощущения себя среди сущего в целом. Первое в принципе невозможно. Второе постоянно совершается в человеческом бытии. Сколь бы расколотой, фрагментарной ни казалась повседневность, она хотя бы «в виде тени» содержит в себе сущее как единство «целого». Когда индивиды не заняты непосредственно вещами и самими собой, их охватывает это «в целом». Более всего именно в состоянии одиночества. В одиночестве приоткрывается сущее в целом, так как такое состояние – ощущение не есть ни мимолетный «аккомпанемент» мыслительной или волевой деятельности, ни побуждение к таковой, ни случайно, набегающие переживания, какие приходится каким-то образом преодолевать индивиду.

С точки зрения экзистенциалистской методологии, данное состояние можно определить как «пограничную ситуацию» – безысходные, предельные жизненные обстоятельства. По Ясперсу, такие ситуации являются «шифром», символом человеческого положения в мире. Свидетелем истины считается нетранслируемая индивидуальная субъективность сознания, выражающаяся в настроениях, переживаниях, эмоциях человека. Постигнуть мир как он есть – значит выявить смысл единого мироощущения личности, непроизвольно присутствующего в этих настроениях, переживаниях, эмоциях. Одиночество в целом – это не просто «пограничная ситуация», а решающий момент, основа всех других «пограничных ситуаций». Недоступный рациональному пониманию опыт одиночества как «пограничной ситуации» может стать поворотным моментом в жизни индивида и отвечает за развитие его аутентичности. Сартр считает, что бытие может быть обнаружено нами лишь немногими средствами прямого доступа, скажем, через переживание скуки, отчаяния и т. д. Переживания никогда не бывают полностью обусловленными и всегда несут в себе нечто общее всем людям и выражающие самое существо человеческого положения в мире. Эта не обусловленная тенденция переживания становится видимой либо тогда, когда пробудившая его ситуация является трагически острой (т. е. несет в себе черты только трагического), либо тогда, когда само переживание возникает со спонтанной непроизвольностью.

В начале XX века наиболее ярко расцветает философское течение экзистенциализма как выражение острейших социальных процессов, происходящих в обществе, в том числе усилившихся тенденций отчуждения человека. В его основе лежит концепция существования человека, то есть учение о его бытии в мире как неизбежной данности, независимой от разума, неподвластной логике. Ставя вопрос о социальных и исторических причинах возникновения идей и мотивов, определяющих современный экзистенциализм как философскую концепцию, мы вступаем в обширную область истории пессимистических течений в философии. Всевозможные формы пессимизма и отчаяния, бегства от общественной жизни, рассмотрение собственной психологии в отрыве от общества, поиск условий самоудовлетворения отдельной личности, поиски понимания только самого себя в мире, который рассматривается как расколотый, враждебный и непонятный – эти мотивы образуют единую, периодически повторяющуюся в ходе истории мировоззренческую структуру. При дальнейшем анализе данной проблемы возникают следующие вопросы: почему взгляды экзистенциалистов повторяются в истории? От чего это зависит? От того, что их взгляды метафизичны, вечны или от социальных условий?

Экзистенциализм выражает настроения страха, безысходности в мире, необъяснимом и враждебном человеку. Кьеркегор писал: «Одинокий на самого себя покинутый, стоит он в безмерном мире, и у него нет настоящего, где бы он мог пожить, ни прошлого, по которому он мог бы тосковать, так как его будущее еще не настало, ибо его прошлое уже прошло. И перед ним лишь безмерный мир – как одно единственное существо для него. Это существо, неразрывный, назойливый друг – непонимание»[47]. По мнению экзистенциалистов, в действительности все более и более явно начинают проявляться симптомы раздвоенности мира и человека, приводящие к раздвоению личности, ощущению пессимизма и усталости. Их философия пытается оправдать существующее положение, утверждая бессилие человеческого разума, фатальную предопределенность существования. Философы трактуют бытие как некую нерасчлененную целостность, где человек и мир слиты воедино, а истинным подлинным бытием является переживание субъектом своего «бытия в мире» как существование, направленное в ничто, сознающего конечность в смерти. Экзистенциализм не признает историческое время, исторического человека, трактует его как «заброшенного» в определенную, независящую от него ситуацию. Время при этом становится личностным ощущением; на первый план выходят такие категории, как ожидание, искание, напряжение, надежда и т. п. Само слово «экзистенция» составляет следующий смысловой ряд: рождение, любовь, отчаяние, раскаяние, смерть и т. д. Само будущее закрыто, существует лишь стремление к нему. Оно трансцендентно непознаваемо: это либо Бог, либо какая-то тайна, либо символ или миф. Трансцендентная сущность экзистенции неподвластна разуму. Экзистенциалисты трактуют «личное» (экзистенциальное) в человеке как некий остаток, который получается за вычетом всех без исключения социальных форм существования человека и форм выражения такого существования. А социальные формы – отчужденные от личности – враждебные личности силы. Существует тотальная сфера отчуждения к отдельной личности. Не – я – чужой – это всеобщая характеристика человеческой социальной действительности. Отчуждение может являться как бытийным, так и духовным. Экзистенциализм обратил внимание на одну из самых коренных проблем современного общества – проблему разрушения личности. К. Ясперс писал: «Все, что существует, сосредотачивается в человеке и исходит от него; исключить существование человека означало бы для нас погрузиться в ничто»[48]. Существование есть сгусток переживаний, подобных страху, чувству одиночества. Человек, пытающийся осознать свое собственное бытие, социальную действительность, пытающийся понять причину социальных коллизий и неурядиц в обществе, получает пояснение, согласно которому источник всего этого кроется в нем самом. Формирование в сегодняшнем обществе постмодернистского жизненного пространства строится на экзистенциальной установке сознания. Такая установка принципиально выделяет в социальном мире лишь один тип объектов – события. Общественная реальность существует не как предметная данность, а как совокупность значимостей. В экзистенциальном плане человек всегда оказывается социально значимым. Даже будучи полностью выключенным из общества, изолированным от него, он продолжает «совершать» социальные поступки (присутствует в памяти родственников, в продуктах своей деятельности).

В чем заключается гуманизм экзистенциализма? По Сартру, человек находится постоянно вне самого себя. Именно проектируя себя и теряя себя во вне, он существует как человек. С другой стороны, он может существовать, только преследуя трансцендентные цели. Будучи этим выходом за пределы, улавливая объекты лишь в связи с этим преодолением самого себя, он находится в центре этого выхода. Нет никакого другого мира, помимо человеческого, мира человеческой субъективности. Эта связь конституирующей человека трансцендентности (выхода за свои пределы) и субъективности – в том смысле, что человек не замкнут в себе, а всегда присутствует в человеческом мире – есть то, что Сартр и называет экзистенциальным гуманизмом. Сартру принадлежит ключевое для понимания экзистенциализма изречение – «человек не есть то, что он есть; человек есть то, что он не есть»[49]. Здесь скрывается немалый философский смысл, утверждающий всеобщую и фундаментальную неудовлетворенность человека миром, разлад с самим собой. Ведь согласно этой формуле, человек постоянно порывается стать тем «что он не есть» – выйти за пределы своего «Я»; найти истину вне себя, разомкнуть сковывающие его рамки одиночества. Но реалии, находящиеся вне его, отрезвляюще действуют на этот порыв. И тогда, возвращаясь к себе, не найдя ничего достойного общения в мире людей, человек не может понять, «что он есть» на самом деле. По этой причине его путь к себе, а точнее, «в себя», всегда конфликтен, сопряжен с осмыслением одиночества как экзистенциальной ситуации бытия человека в мире.

Если субъективировать мир по Сартру, одиночество останется одиночеством. Он рассматривал мир как состоящий из «меня» и «другого». «Одним из свойств присутствия во мне другого есть объективность», – писал Сартр в своем очерке «Экзистенциализм – это гуманизм»[50]. Любой «другой» вмешивается в самое сокровенное для меня, вторгается в святые святых. В результате «принадлежащее» мне бежит от меня под непрошенным воздействием другого. Любая форма коллективности изначально обречена на саморазрушение – отчуждение превращается в универсальный модус «бытия-в-мире». Таким образом, одиночество личности становится в экзистенциализме принципом замкнутого антропологического универсума. Внутренняя изолированность человека – это основа любого индивидуального бытия как такового.

Там, где личность начинает вступать во взаимоотношения с миром и другими людьми, человек неизбежно сталкивается с холодом, безжизненно-мертвенной объективностью, превращающей все «внешнее» во врага субъективности, что в свою очередь ведет к ее омертвению, отчуждению, одиночеству. Таким образом, для Сартра одиночество – это глубинная основа индивидуального бытия. Объективность ведет человека к одиночеству. «Я» – повинуется требованию объективности, все «внешнее» во врага субъективности, что, ведет к ее омертвению, отчуждению, одиночеству. Экзистенциалисты утверждают, что люди изначально одиноки. Главная категория философии бытия Хайдеггера – «заброшенность», которая свидетельствует об онтологическом одиночестве человеческой личности как существа, брошенного в бытие, не детерминированного, вырванного из всех реальных связей с другими личностями, лишенного внутренней истории и обреченного на бессмысленное прозябание. Эта категория хорошо объясняет необходимость поиска иллюзорного толкования своей судьбы и своего места на земле и неприятия трагической правды о положении человека. Именно по этой причине экзистенциалисты подчеркивают значение различия между «суетой одиночества» и «истинным одиночеством».

«Суета одиночества» представляет собой систему защитных механизмов, которая отдаляет человека от решения существенных жизненных вопросов и которая постоянно побуждает его стремиться к активности ради активности совместно с другими людьми. «Истинное одиночество» проистекает из конкретной реальности одинокого существования и из столкновения личности с пограничными жизненными ситуациями, переживаемыми в одиночку. Истинное одиночество может быть и творческой силой. Экзистенциалисты не прослеживают причинных корней одиночества в привычном смысле этого слова. Их не особенно интересуют факторы, увеличивающие или уменьшающие вероятность одиночества, для них оно изначально присуще человеку. Экзистенциальная позиция, таким образом, заключается в определении одиночества как универсальной характеристики человеческого существования.

Одиночество по своей драматической природе не может быть только переживанием, предполагающим трагедию субъективности, но является состоянием контрарности, которое предполагает мелодраматическое, то есть противоположность «Я» – «Другой». С точки зрения феноменологической методологии, сущность помещается в существование, «человек и мир» понимается исходя из их «фактичности». Мир всегда есть «уже там», раньше рефлексии. «Опыт мира» как опыт, переживаемый субъектом, первичен по отношению к какому-либо знанию. Поэтому сущность вещей ищется не в субъективности, а в бытии.

Еще со времен Декарта оппозиция внешнего и внутреннего мира стала определяться в философии через субъект – объектные отношения. Современная теория познания как внешний, так и внутренний опыт объединяет в мире объекта. Субъект оказывается чистой, внеопытной нормой, устанавливающей и мир опыта, и методологические формы опытного познания, и категории разума. «Я» как чистый субъект познания есть неощутимое, бессодержательное и немыслимое «Я». Таким образом философия субъективности помещает «Я» в состояние абсолютного одиночества – уровня предельности мышления. В феноменологии сложилось представление о сознании как о непрерывном и нескончаемом потоке особым образом сконцентрированных переживаний, имеющих свои общезначимые законы и принципы, совершенно изолированные от всего внешнего, в том числе и от материального мира. Э. Гуссерль даже саму мысль об аппеляции к реальности называл «наивной» и решительно требовал очищения сознания от любых высказываний относительно того, что находится вне его. Этот процесс очищения представляет собой по сути отделение сознания от объективной реальности и воздержание от любых высказываний относительно внешнего мира путем сосредоточения исключительно на анализе «чистой» субъективности. Тут с очевидностью возникает проблема одиночества человеческого «Я», получившая в истории философии наименование проблемы интерсубъективности, то есть возможности или невозможности теоретико-познавательного общения индивидов с другими познающими субъектами, признание их существования вообще. Здесь, однако, существует опасность признания тотального одиночества субъекта во Вселенной, так как существует единственная реальность – реальность «Я», все остальное, так или иначе, представляется в виде проекции или трансценденции субъекта во вне. В данном случае сущностью одиночества является преграда между трагическим в своей монадической замкнутости субъектом и миром «предметов». Личность не способна испытывать себя «вместе с» другими или в мире «как дома» и ощущает себя в отчаянии одиночества и изоляции; из-за этого чувствует себя личностью, расщепленной на два и более «Я». В нашем понимании, одиночество (loneliness) – это переживание, вызывающее комплексное и острое чувство, которое выражает определенную форму самосознания и показывает раскол основной реальной сети отношений и связей внутреннего мира личности. Единство личности как сознательного субъекта, обладающего самосознанием, не представляет собой изначальной данности. Осознание себя как «Я» является результатом развития личности.

Нарушение единства сознания (раздвоение) бывают связаны с нарушением отношений «Я» и «Ты». По мнению Г. Марселя, такие нарушения связаны с отсутствием «духовного мира – интеллигибельной сферы», где личности могут идентифицироваться друг с другом, не прекращая быть «для себя». Этот мир должен представлять собой «переживаемое пространство», «место встречи», коммуникацию и желание коммуникации. Из этой встречи с «Ты» возникает личность, через эту «интерсубъективность» человек становится более доступен самому себе. Отсутствие этого «пространства» может быть связано с тенденцией современного общества к уменьшению прямых коммуникаций. Объективное, внешнее изменение взаимоотношений человека с окружающими, отражаясь в его сознании, изменяет и внутреннее психическое состояние человека, перестраивает его сознание, его внутреннее отношение к другим и к себе. А так как не существует самосознания вне присутствия другого человека, то, по нашему мнению, начало сознания своего «Я» становится предпосылкой возникновения одиночества.

Существует и иная точка зрения на процесс самосознания. Так, Гегель говорит о том, что вне представления отдельного индивида находится опыт, который позволяет нам изначально воспринимать и понимать себя в качестве человека. Это некий существующий в нас как единичном «Я» «чистый» опыт. Опыт, позволяющий нам различать себя и отличать от внешнего мира. Но различать и отличать таким образом, что при этом «Я» не остается безразличным к внешнему миру, но объединяется с ним, вбирает его в себя, хотя и в качестве иного, отличного от своего «Я». По Гегелю, это априорный опыт – всеобщий принцип, который должен быть «положен» в действительности в качестве объективного. Он является главной причиной возникновения всерастущего одиночества в макросоциальной среде сегодня. Дело в том, что Гегель показал одну сторону – утверждение всеобщего в единичном. Однако одновременно необходимо признание реальности бытия уникально-единичного, принципиально не сводимого к конкретным переживаниям других «Я». Нельзя отрицать существование единичного, индивидуального как самостоятельного проявления субъективности. Отграничивая реальную субъективность от индивидуальных проявлений «энергии» души – мы тем самым обедним ее внутреннюю жизнь, обезличим субъективность. Так как субъективность включает в себя два типа опыта: рационального (то, что объективно), в данном случае «чистого» опыта, и иррационального (индивидуальных желаний и притязаний единичного «Я»), то нарушение иррациональных состояний субъективности, по нашему мнению, становится предпосылкой возникновения одиночества.

Общество вынуждает индивида действовать в соответствии с социально оправданными, ограничивающими свободу действия образцами. Это ведет к противоречию между внутренними истинным «Я» индивида и проявлениями «Я» в отношениях с другими людьми. Индивид становится одиноким, в тех условиях, когда с одной стороны, он осознал собственное «Я», но с другой – думает, что ему будет отказано в контакте со стороны других. Страх быть отвергнутым приводит к тому, что индивид придерживается своих социальных ролей и поэтому продолжает испытывать опустошенность. Здесь одиночество должно рассматриваться как проявление слабой приспособляемости личности. Причина одиночества находится в несоответствиях представлений индивида о гибкости его собственного «Я».

Еще одной причиной одиночества является отчужденность человека от себя самого. Такого рода отчуждение возникает вследствие того, что человек ставится перед необходимостью ожиданий других: субъект либо должен отказаться от удовлетворения своих сокровенных желаний, и тогда он сможет продолжить жизнь как член культурного общества; либо он будет исторгнут из него, при этом его желания так или иначе останутся не удовлетворены. В связи с этим было бы интересно еще раз проанализировать одиночество Ницше, где конструктивным элементом его состояния является не уникальное «Я», а «другой». Коммуникация не удерживается в «Я-Ты – отношении» и любое «Ты», равноправное с «Я», грозит стать чужим. «Я» функционирует, распадаясь на множество доиндивидуальных образований. «Я» есть другой другого другого. Первичной же, хотя и невидимой на поверхности подобного коммуникативного поведения, остается структура «Я-чужой». Ницшеанский запрет на «Ты» предлагает запрет на взгляд чужого в личном примере своей жизни. Коммуникативная стратегия Ницше состоит в том, чтобы избегая быть видимым, видеть самому, быть «пограничным существом». Таким образом, одиночество образует и поддерживает вид непрямой коммуникации, не имеющей однозначных каналов передачи сообщения. Не существует «Я» Ницше, фиктивными ликами которого завладевают вступающие в коммуникацию: ведь иногда мы мыслим не как индивид, а как коллектив. В таких случаях имеет место особое чувство одиночества и множественности. Пребывая в переживании одиночества, мы приобретаем множественность психологических состояний.

Самым надежным свидетелем истины феноменологи считают нетранслируемую индивидуальную субъективность сознания, выражающуюся в настроениях, переживаемых эмоциями человека. Сартр считал, что бытие может быть обнаружено нами лишь некоторыми средствами прямого доступа через переживание скуки, отчаяния и т. д. Естественно, что психические явления переживания человека обусловлены обстоятельствами, различными для разных людей. Но переживания никогда не бывают полностью обусловленными, а всегда несут нечто общее для всех людей и выражающее самое существо человеческого положения в мире. Переживания могут рассматриваться как психологические и социально детерминированные, однако Мерло-Понти предложил определенный подход к ним, позволяющий выявлять их абсолютное значение. Его способ состоит в том, чтобы поймать переживание в его «сиюминутности», не дав ему перерасти в рассуждение – хотя бы в зачаточную форму теоретического мышления, оценки обстоятельств. Лишь тогда переживание превратится в «смотровое окошечко», через которое будет виден мир, каков он есть, каким он от века существует для конечного и бренного человека.

Традиционное понятие переживания задается через категорию психического явления. Психическое явление характеризуется своей отнесенностью к той или иной «модальности» (чувству, представлению, мышлению и т. д.), а со стороны внутренней структуры – наличием предметного содержания и тем, что оно непосредственно испытывается субъектом, дано ему. Последний аспект психического явления зафиксирован в понятии переживания. Переживание – это особое, субъективное, пристрастное отношение; отражение не окружающего предметного мира самого по себе, а мира, взятого в отношении к субъекту, с точки зрения представляемых им (миром) возможностей удовлетворения актуальных мотивов и потребностей субъекта. В процессе переживания основной целью является достижение непротиворечивости и целостности внутреннего мира, защитные процессы служат интеграции «Я». Если одиночество есть один из видов «модальности» (чувство), то оно переживается субъектом по «схеме переживания», приведенной выше. По нашему мнению, однако, глубокое одиночество есть высшее человеческое переживание, которое осуществляется не в плоскости адаптации, а в контексте освоения культурных ценностей; оно является творческим по характеру осуществления и по своим результатам ведет к расширению границ индивидуального сознания до всеобщего. В этом и заключается философский смысл переживания одиночества.

Феноменология развила важное понимание переживания как чувства, имеющего интенциональную природу. Указывая на интенциональность, феноменология подчеркивает, что переживание не является полностью субъективным или внутренним чувством, напротив, переживание неотделимо от жизненных отношений и связей. Поле переживаний сложно, оно включает в себя знания и ценности как природы, так и общества. Более того, поле интенциональных отношений – это динамический процесс, где переживание всегда направлено вовнутрь формы взаимосвязи. Так, события и изменения, происходящие во внутреннем мире личности, носят динамичный и временный характер. В основе всех переживаний лежит личный мир индивида. Здесь речь идет о попытке определить фундаментальную целостность личного опыта, а также то, что Гуссерль определил как «жизненный мир». Жизненный мир личности относится не просто к субъективному процессу реакции на внешнее окружение и не ограничен сферой каких-то интересов. Он обозначает феномен «Я», понимаемый как динамический процесс взаимодействия; он составляет контекст жизни человека, столкновений и становлений личности, то, что и наполняет его переживание. С точки зрения феноменологии, одиночество грозит расколоть или даже разорвать интенциональную структуру личности, особенно в интерсубъективной области, то есть одиночество представляет собой комплексное чувство, которое связывает воедино нечто утраченное внутренним миром личности.

Попытаемся проанализировать переживание «одиночество» методом феноменологии. Если мы имеем в качестве переживания «одиночество», значит, что одно и то же «одиночество» может быть осознано в соответствующем множестве других восприятий прочих модусов сознания как одно и то же «одиночество». Многообразные фазы сознания обычно разделены в его потоке, но они не имеют никаких индивидуально идентичных общих реальных точек соприкосновения. Другими словами, «одиночество» имманентно как смысл. В подтверждение этому можно вспомнить Декарта, который писал, что наши переживания протекают спонтанно, не требуя от нас специальных усилий, «даны нам сами собой», а не берутся усилием акта сознания или рефлексии. Рассматривая одиночество, мы прослеживаем признаки «одиночества», причем те, которые действительно проявляют себя в этом восприятии. Однако воспринятое «одиночество», кроме этих признаков, имеет еще и многие другие, еще не схватываемые. Поэтому к ноэме «восприятие чувство одиночества» принадлежит горизонтальное сознание, указывающее на бесконечный избыток определений, на неувиденное, частично знакомое, частично не знакомое. Горизонтальное сознание указывает на дальнейшие, находящиеся вне опыта в собственном смысле, признаки одиночества. Отсюда следует вывод о том, что всеобъемлюще осветить признаки одиночества невозможно. Это объясняет описание физического состояния одинокого человека. Почему одиночество ощущается как «дыры или пустое пространство в груди»? Почему именно одинокий человек ощущает пустоту?

Пустотой можно объяснить дефицит социального окружения индивида, но почему же этот дефицит ощущается как «дыра» в самом «Я» индивида? Существуют четыре экзистенциальные возможности, создающие тот фундамент, на котором покоятся сугубо личные ожидания, надежды, важнейшие ценности: уникальность судьбы индивида, актуализация врожденного «Я» и его предельной многозначности; традиции и культура личности, которые дают ей многие ценности и идеи, и которые она использует для интерпретации своих переживаний и определения своего существования; социальное окружение индивида, формирующее поле организационных отношений с другими людьми и те сферы, где возникает понятие участия в группе и ролевой функции личности; восприятие других людей, с которыми человек может установить отношение «Я-Ты», которые могут развернуться в двойную реальность человеческого «Мы». Главной задачей экзистенциальной феноменологии является разъяснение природы этих возможностей, для того чтобы обозначить рамки, в пределах которых возникают переживания.

Исходя из «плюралистических» структурных представлений о жизненном мире личности, можно исследовать существенные черты различных типов образа жизни с точки зрения природы их направленности соответственно перечисленным возможностям и сравнивать основные аспекты жизненных ориентаций. Эти представления могут служить базисом для понимания личности, группы и культуры. Они полезны также для понимания личностного развития человека и значения всевозможных столкновений, достижений, конфликтов, разочарований личности. Данные структурные представления дают возможность внести ясность в проблему одиночества с точки зрения сферы его воздействия и внутренней композиции.

Тема одиночества становится логическим концом развития философии Субъекта и «отправной точкой» новой философии, онтологической философии Хайдеггера и Зиммеля. Сколько существует человеческая мысль, столько она вопрошает, что такое бытие. Причем не только бытие «другого», но в первую очередь, что же такое «свое» бытие. Это специфичное отношение человека к своему собственному бытию отличает его от других видов бытия. Самосознание «Я» является условием познания внешнего мира. Мыслить – значит встречаться с иным опытом бытия, чем наш собственный, поэтому человеческое существо рано или поздно сталкивается с рассогласованностью между своей самостью, «Я», и внешним миром, что является основной причиной возникновения одиночества. У животных нет одиночества, так как они «суть просто то, что суть» и пребывают в ощущении непосредственного совпадения с собой. Человеческое же существование имеет характер события, то есть по Хайдеггеру, «с-бытие», «сбывание», «о-собствливание», «обретение собственного содержания». Быть событием означает «Быть самим собой», «осуществиться», «состояться», «обрести свою собственную самость». С точки зрения Зиммеля, подойти к своей самости возможно посредством ограничения «Я» собственным объемом и отречения от стремления быть всеобъемлющим, тем самым высвобождая самость. Рассогласованность самости и внешнего мира разрешается через «впитывание» содержания бытия, где состояние одиночества является условием познания внешнего мира. Человек будучи субъективным, направленным на самого себя существом, не может из самого себя достигнуть объективной значимости, знания самого себя как элемента мира, поэтому он должен превратить себя «в сосуд мира, вбирающий и отдающий»[51]. Он должен проводить через себя бытие, чтобы стать причастным его объективности. Чем больше его субъективное «Я» наполняется материей мира, тем в большей степени он становится объектом, тем роднее, тем ближе становится собственному Бытию.

Само по себе одиночество представляет собой свой специфичный опыт (форму бытия). Это бытие встречи «Я» и «Другого». Одиноким может быть только не отъединенный – то есть не отделенный, не изолированный, не отрезанный от всех связей индивид. В одиноком недостаток совместного как раз и существует как обязательное отношение к нему. Говорит одиноко – то есть «сам»[52]. «Одинокий» и «сам» означает: остающийся тем же самым в единении взаимопринадлежных. Любая встреча или противостояние предполагает два процесса: встречный и обратный. Встречный процесс для индивида, пока он существует, – это тяга к Нечто как к целому. Это «в целом» есть мир. «Нас тянет» означает, что нас одновременно что-то тащит назад – это конечность – фундаментальный способ нашего бытия. Ее соблюдение представляет собой сокровеннейший процесс нашего конечного бытия. Конечность существует только в истинной обращенности к концу. В этой обращенности совершается, в конечном итоге, уединение человека до его неповторимого «присутствия» (Dasein)[53]. «В «присутствие» как в свое собственное существо человек уединяется потому, что оно отлично от Сущего, не есть вещь среди вещей»[54]. С другими человек сближается уже только через эту «отдельность». «Смысл уединения не в том, что человек упорствует в своем тщедушном и маленьком «Я», раздувающемся в замахе на ту или иную мнимость, которую считает миром. Такое уединение есть, наоборот, то одиночество, в котором каждый человек только и достигает близости к существу всех вещей, к миру. Что такое это одиночество, в котором человек всегда будет оказываться словно единственным?»[55]. Говоря феноменологически, «сущностное одиночество» – это разъясняющий интервал в бытии сознания, которое через постоянное отрицание актуализирует самость и субъект – объектные отношения. Предикаты этого сознания важны как сами по себе, так и в своей взаимозависимости, функционировании и протекании. Через отрицание бытия или изменения природы, которые есть работа и время, человек совершенствует себя и поэтому попадает в область свободы, называемой «Я есть». То, что делает индивида самим собой, есть не что иное, как его решение быть отдельным от бытия, не быть в долгу у Бытия. Порой это «принудительное» существование Самости, свободной от Бытия, предстает в жизненном мире как отделенность существ. Эта отделенность, несмотря на свою значимость на эмпирическом уровне, является понятием, скрывающим сущность. По этой причине «одиночество в мире» не есть одиночество на самом деле. Это скорее уединенность или темный аспект субъективности, вызванный процессами взаимодействия того или иного качества. Общая концепция одиночества связана с дихотомией: отделенности – соединенности; внутреннего – внешнего, которые разъясняются через механизм отрицания в сознании индивида. Потаенность (сокрытие сущего) в этих процессах взаимодействия порождает поверхностный опыт одиночества. Внутреннее в этом измерении не разрешается через свое многообразие соответствий внешнему. Внутреннее не становится цельным, так как оно не схватывает своего сущностного отличия. Отличие является основополагающим принципом; схожесть вторична, так как воспроизводима и функционирует как ось или принцип корреляции. Внутреннее становится цельным, отдельным от внешнего в том случае, когда последнее не принадлежит той же самой концепции, что и первое. До этого момента внутреннее не становится истинной отдельностью, а является только моментом соединенности.

Понятие «близость» в философии определяется как посредник субъективности, который разрушает уединенное существование интенциональной самости. Истинная отделенность (одиночество) продуцируется характером направленности внешнего, через которую раскрывается вид идентичности. В то же время «близость», обусловливаемая «сущностным одиночеством», прерывает межличностную систему корреляции и определяет внутреннее как неадекватность этой системе, а следовательно, как еще более фундаментальное одиночество вне соединенности. Философия привыкла представлять субъективность внутри альтернатив: соединненость – разъединенность; проявленность – неразличимость. Предполагается при этом, что при отсутствии соединенности личность немыслима. В «сущностном одиночестве» речь идет о той субъективности, где отделенность является результатом нехватки соединенности и бегством от общности, где отделенность связывается с радикальной гетерономностью.

«Когда Я один, Я не один». Одиночество не есть формальное внутреннее. Это скорее парадоксальное внутреннее, порожденное в большей степени характером коммуникаций, чем какими-либо отношениями. Новый смысл обретает внутреннее в своей отделенности в понятии «уникальность». «Уникальность» безлична по определению, но с другой стороны, «уникальность» понятие более лично<