IV. ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ И СОЗЕРЦАНИЕ — РИТУАЛЬНАЯ ЙОГА РИГВЕДЫ
Сколь бы интересны не были сами материальные свидетельства индо-сарасватской цивилизации, одного этого недостаточно для окончательного доказательства существования некой формы йоги в тот ранний период. Однако положение существенно меняется, если мы взглянем на артефакты совместно со свидетельствами в гимнах Ригведы. Открывающаяся при этом картина говорит о высокообрядовой культуре, содержащей многие протойогические представления и практики.
Известный индийский ученый Сурендранатх верно определил ведийскую религию как «жертвенный мистицизм» [174]. Ибо жертва (яджня) является средостением религиозных верований и практик индо-сарасватской цивилизации. Различают два вида жертвенного обряда: грихъя, или домашние жертвоприношения, и шраута или общественные жертвоприношения. Первый — личное церемониальное действие, в котором участвует один домохозяин и разводится лишь один огонь. Последний требовал участия многочисленных жрецов, трех огней при большом стечении безмолвных участников. Он растягивался на несколько дней, а порой на недели и месяцы. По особым случаям все селение ли племя собирались для участия з широкомасштабных жертвоприношениях наподобие знаменитого агни-штома (жертвоприношение огню; доел.: «восхваление огня») и ашва-медха (жертвоприношение коня), которые проводились достаточно редко и для обеспечения дальнейшего правления великого царя и процветания племени ли государства.
Каждый «дваждырожденный» (двиджа) домохозяин — чья семья принадлежала к сословию брахманов, воинов или земледельцев/торговцев — был обязан проводить жертвоприношение огню (хома) ежедневно на восходе и закате солнца. Эта относительно простая жертва приносилась мужем и женой в присутствии всего семейства живущих здесь учеников. Основное приношение состояло из молока, смешанного с водой, которое и возливалось на огонь. Сама церемония сопровождалась молитвами.
Внутренний смысл жертв всегда состоял в том, чтобы возродить всеобщий порядок (рита ) внутри тела жертвующего жреца, покровителя жертвы и зрителей. Внешне жертвоприношением стремились снискать милость конкретного божества. В своей основе божества были мужского пола — Индра, Агни, Сома, Рудра и Савитри, но немногие ведийские гимны были обращены и к богиням, особенно таким, как Вач (Речь), Уша, или Ушас (Заря), Сарасвати (одноименная река и ее космическая наперсница) и Притхиви (Земля).
Как уже отмечалось, ведийский народ, похоже, не имел храмов, и общественные жертвоприношения осуществлялись на улице. Его религиозность отличалась огромной непосредственностью и живостью, и в своих молитвах люди просили долгой, здоровой и удачной жизни в согласии с космическим порядком. Как видно из ведийских гимнов, однако, были и те, кого отличала мистическая склонность, жаждавшие единения со своим любимым богом или богиней, или даже слияния с конечным Сущим (cam), у которого нет имени и поэтому оно описывалось — поскольку не было ограничено какой бы то ни было конечной формой — как Несущее (асат), соответствуя позднейшему представлению о Пустоте (шунья).
Духовными героями ведийского народа были не жрецы, хотя и они высоко почитались, а мудрецы или провидцы (риши), которые «провидели» истину, которые воспринимали внутренним оком скрытую реальность за туманным пологом проявленного существования. Многие из них принадлежали к жреческому классу, но некоторые были выходцами из трех других общественных сословий. Это были просветленные мудрецы, чья мудрость излилась ритмической поэзией и на глубоко символическом языке: в поразительных гимнах Вед. Эти провидцы, кого также именовали поэтами (кави ), открыли обычному, непросветленному человеку сияющую Реальность, скрывающуюся за всяким духовным мраком. Они также показали путь, ведущий к этой извечной Реальности, которая единственна (эка) и нерожденна (аджа ), но носит много имен. Ведийские провидцы обретали свои священные видения посредством собственной напряженной внутренней работы — присущей им крайности аскезы и глубокой тяги к духовному просветлению. Они считали себя «детьми неба» (Ригведа 9.38.5) и свои помыслы устремляли к достижению «солнечного света», иначе конечного Света-Сущего (Ригведа 10.36.3).
Те, что были безгрешны или безвинны, могли надеяться на счастливое существование в потусторонней жизни. Грешники же, как считалось, будут низвергнуты в пучину ада, хотя ригведские гимны не слишком подробно останавливаются на такой несчастной доле. Как заметила британская исследовательница Жанин Миллер, ведийские провидцы предпочитали оптимистически смотреть на мир. Она также добавляет:
Прослеживаются два взгляда: жажда земной жизни и при этом нежелание смерти — даже если физическая жизнь и бессмертие в общем-то несовместимы. Достижение последнего в конечном счете является устремлением каждого смертного. Между тем обычный человек был доволен полноценной жизнью в сто лет — об этой милости найдется множество молитв, отсюда и формируется следующая установка: сначала наслаждение земной жизнью, затем небесная награда [175]. 1028 гимнов Ригведы, состоящие в сумме из 10 600 стихов, содержат многочисленные места, которые особо важны при изучении ведийской протойоги [176]. В частности, следующие гимны привлекают пристальное внимание специалистов по йоге:
1.164: (=Атхарваведа 9.9-10): этот гимн, состоящий из пятидесяти двух стихов, — собрание глубоких таинственных загадок. Шестой стих, например, вопрошает относительно природы Одного, которое нерождено и тем не менее оказывается причиной проявленной вселенной. Стихи 20–22 рассказывают о двух птицах, сидящих на одном дереве. Одна ест его сладкую ягоду, тогда как другая наблюдает, не вкушая. Дерево можно рассматривать как символ мира. Непросветленное существо пожирает древесный плод, побуждаемое эго(ис)тичными желаниями. Просветленное существо, иначе мудрец, воздерживается и просто бесстрастно наблюдает. Дерево можно также принять за символ древа познания, чей плод вкушает мудрец, но только тот, кто не прошел посвящения. Более строгое ведантское толкование таково: взирающая птица есть невовлеченное Я, что вне мира природы; другая является воплощенным существом, втянутым в обусловленное существование. В стихе 46 мы находим поразительное и часто цитируемое высказывание о том, что одно безымянное
Сущее по-разному называется мудрецами.
Автор, или «провидец», этого особого ригведского гимна известен под именем Диргхатамас («Долгий мрак»). Он, безусловно, был одним из глубочайших мыслителей, или прорицателей, того раннего периода. Индийский ученый Васудэва А. Агравала, подробно исследовав этот гимн, именуемый асья-вамия-сукта, замечает:
Диргхатамас является воплощением всякого представителя философии и науки, чей понимающий взор устремлен на видимый мир. Его зрение сосредоточено на невидимом источнике, Первопричине, которая была когда-то Тайной, Тайной остается и ныне. Диргхатамас первый из тех, кто вопрошает: «Где Учитель, знающий ответ? Где ученик, приходящий к Учителю за откровением?»… Он быстро выхватывает образы самого Космоса, указуя многие символы, что несут в себе его тайну. Провидец, кажется, уверен, что Божественная слава, пусть даже настоящая Тайна, присутствует в каждой явленной форме и доступна пониманию [177].
3.31: Это обращение к богу Индре, приводимое ниже, содержит многие ключевые элемент ы ведийской метафизики.
3.38: Этот гимн, приводимый ниже, позволяет нам увидеть священную задачу сотворения основывающихся на видении молитвенных гимнов, которая была составной частью ведийской йоги риши.
3.57: Этот гимн, приведенный ниже, возносится во славу «Коровы», которая дает обильную духовную пищу и богам, и людям.
4.58: Этот гимн повествует об эзотерической символике гхи (гхрита ) в жертвоприношении огню. Гхи, как сказано в пятом стихе, течет из сердца-океана. Его таинственное имя описывается как «язык богов», «пуп бессмертия». Сома величается (стих 2) «четырехрогим быком» с тремя ногами, двумя головами и семью руками. «Все мироздание», утверждает стих 11, «на тебя как на основу (дхаман) опирается/в океане-сердце, в силе жизни».
5.81: Этот гимн, приведенный ниже, вводит Солярную йогу[178], центральную в духовности ведийской цивилизации.
6.1: Ведийская духовность немыслима без бога Агни, являющегося тонкой субстанцией, скрывающейся за священным огнем, который возносит приношения к божественным мирам. Глубокая символика гимна связана с Агни и ритуалом огня.
6.9: Это прекрасное воззвание к богу Агни в образе Вайшванары, говорит о нем как о «свете бессмертном среди смертных», «более быстром, нежели мысль» и «заложенном в сердце».
8.48: Посвященный Соме, богу напитка бессмертия, этот гимн позволяет понять многое в ведийской духовности. Перевод помещен в следующий ниже раздел первоисточников.
10.61: Состоящий из двадцати семи стихов, этот относительно длиный гимн полон ведийского символизма, связанного с тайной солнца. Он был написан Набханедиштхой, чье имя означает «Самый близкий к пупу», где пуп является эзотерическим обозначением солнца, как видно из стиха 18. Согласно легенде, изложенной в Айтарея-брахмане (5.14), этот гимн и гимн 10.62 (также сочиненный Набханедиштхой) помог Ангирасам вознестись на небо. В стихе 19 великий провидец утверждает свою тождественность с солнцем, исступленно восклицая: «Вот я весь,/дваждырожденный, перворожденный [космического] закона».
10.72: Это другой космогонический гимн, обращенный к загадке происхождения вселенной. В третьем и четвертом стихах упоминается слово уттанапад, «чьи ноги простерты кверху», которым именуют богиню Адити («Бесконечность»), давшую начало миру. Это особое выражение приводит на ум позу уттана-чарана, упоминаемую в Смрити (3.198) Яджнявалкьи, произведении по этике и правоведению, которое обычно относят к первым векам н. э., но которое, безусловно, содержит материал значительно более раннего происхождения. Поза выполняется при поднятых ногах, как в случае стойки на плечах.
10.90: Изо всех космогонических гимнов, которые важны для изучения архаичной йоги в той мере, в какой они описывают не только развитие космоса, но также становление человеческой психики, пуруша-сукта, или «Гимн Человека», — один из наиболее удивительных. В начальном стихе говорится, что первочеловек (пуру ша ) со вссх сторон покрыв землю, возвышался над ней еще на десять пальцев. Это может означать, что Творец превосходит свое творение, что проявленный мир происходит из запредельной Реальности, но не ограничивает ее. Более детальная версия этого гимна находится в Атхарваведе (15.6).
10.121: Провидец этого гимна зрит вселенную, словно появляющуюся из Золотого Зародыша (хиранья-гарбха). Великое единственное Сущее, чье «отражение — бессмертие», объявляется господином творения, который поддержал землю и небо. Девять стихов гимна из десяти заканчиваются повтором «Какого бога мы почтили жертвенным возлиянием?»
10.129: Известный как насадия-сукта, или «Гимн Творения», этот космогонический гимн предвосхищает позднейшие метафизические построения школы мысли санкхья, которая была тесно связана с йогой. Перевод дается ниже.
10.136: Он известен как кеши-сукта, иначе «Гимн косматого», перевод которого также представлен ниже. Кешин — это особый тип неведийского аскета, в котором некоторые ученые видят предтечу позднейших йогинов. Согласно санскритским комментаторам каждый стих гимна был сочинен различными мудрецами: Джути, Ватаджути, Випраджути, Вришанакой, Карикратой, Эташей и Ришьяшрингой.
10.177: Этот короткий гимн, переведенный ниже, позволяет взглянуть на ведийскую духовную практику провидческой, экстатической интуиции (манаша).
По мере улучшения понимания загадочной поэзии риши мы все больше постигаем всю сложность их духовной культуры. Небольшая подборка ригведских гимнов в Первоисточнике 5 дает лишь начальное представление о ведийской духовности и ее протойоге. Дальнейшие сведения можно почерпнуть в некоторых книгах Шри Ауробиндо, а из недавних — в сочинениях Дэвида Фроли [179].
Миллер исследовала Ригведу с точки зрения духовной практики и пришла к выводу, что дисциплина медитации (дхьяна ) как основа йоги относится к ригведскому периоду. Она замечает:
Ведийские певцы были провидцами, которые зрели Веду и пели то, что зрели. У них видение и звук, прозрение и пение тесно переплетены, и эта связь двух функций восприятия образует основу ведийской молитвы [180].
Ведийский санскрит располагает двумя словами для обозначения молитвенного созерцания — брахман и дхи. Первое производится от глагольного корня брих, означающего «расти», или «расширяться», тогда как последнее означает напряженную мысль, вдохновенное умозрение, или созерцательное видение. Миллер так описывает брахманскую медитацию:
Она сама суть ведийского брахмана — ведийская магия: вопрошание и вызывание богов, активное участие посредством мыслительной энергии и духовного прозрения в божественном процессе, а не просто безучастное приятие внешних воздействий; добровольное взятие пробы глубин души и соответствующее словесное выражение этого; сами слова, в которые заклинание [молитвенное], мыслью схваченное, наконец изливается, являются лишь формой, в которую облекается вдохновение-видение-действие [181].
Согласно мнению Миллер, созерцательная практика в ведийские времена отражает три различные, но переплетающиеся стороны, которые она именует соответственно «мантрической медитацией», «визуальной медитацией» и «погружением в ум и сердце». Под «мантрической медитацией» она подразумевает мысленное углубление посредством источника звука, или священного слова (мантра). Визуальная медитация, опять же, заключена в понятии дхи (в последующем дхьяна), в котором видится конкретное божество. Наконец, погружение в ум и сердце является высшей ступенью созерцания, когда провидец па основе того, что Миллер именует «семенем-мыслью», разведывает великие психические и космические тайны, что приводило к созданию выдающихся космогонических гимнов наподобие «Гимна Творения» (Ригведа 10.129).
Медитация в случае успеха ведет к просветлению, открытию «безопасного Света» (Ригведа 6.47.8). Поэтому в одном из ригведских гимнов (5.40.6) и говорится, что мудрец Атри «нашел солнце, скрытое незаконным мраком» с помощью четвертого заклинания, которое можно приравнять к экстазу (самадхи). Миллер видит в этом «кульминацию ведийского поиска истины» [182]. Она допускает, что полный смысл этой четвертой ступени не раскрывается в самой Ригведе, и связывает ее с позднейшим ключевым учением веданты, особенно как оно представлено в Мандукья-упанишаде, где ведется речь об Абсолюте как Четвертом (турия).
Точные и проницательные изыскания Миллер позволили открыть совершенно неожиданные глубины духовной практики среди ведийского населения и своеобразный мир символов и представлений, свойственных людям, которых наряду с земными радостями также привлекали самонаблюдение и созерцание. Недавний труд Дэвида Фроли некоторым образом дополняет исследования Миллер и в той же мере помогает увидеть глубоко духовное содержание Вед [183].
Гимны выражают глубокую духовность ведийских ариев. Создание гимна требует узрения его в состоянии созерцания. Прорицатель был известен как риши , или провидец, благодаря своему священному видению. Совершая предписанные жертвоприношения, «скованный умом» (мано-юджа) провидец «устремляет» свое видение (дхи ) к Божественному. Фроли говорит о ведийских провидцах, что они «были воплощением любви к истине, свободного и открытого творчества, великой жажды жизни и сознания» [184]. Он самозабвенно продолжает:
Своей осанкой они походили на величественные горы: в движении уподоблялись великим стремнинам. Их сила восприятия проникала через все миры космического бытия. Их творческая сила проявлялась во многих мирах.
Вместе с тем они были смиренны и услужливы как корова, беспристрастно благими как солнце… Они были нашими духовными отцами, созидателями цивилизации, и покуда цивилизация отстаивала их внутренние духовные ценности, на земле царило истинное согласие [185].
Протойога риши содержит многие элементы, свойственные позднейшей йоге: концентрация, внимательность, аскетизм, управление дыханием в связи с твержением священных гимнов во время обрядов — мучительно точное твержение (предвосхищающее позднейшую мантра-йогу), ревностное взывание к богам (нашедшее полное выражение в средневековой бхакти-йоге), видения, представление о самопожертвовании (или отречении от эго), более продолжительное соприкосновение с Реальностью, нежели с эго(ис)тичной личностью и непрестанное обогащение обычной жизни подобным соприкосновением (предвестник позднейшей сахаджа-йоги).
Поскольку Веды создавались провидцами необычайной духовной силы, они нечто большее, чем просто поэзия и исторический документ. Это священные тексты, свидетели духовного потенциала человеческого рода, и поэтому мы должны воспринимать их соответствующим образом. Миллер, Фроли. а также Шри Ауробиндо, который сам был замечательным поэтом-провидцем современной Индии, последовательно защищают духовное толкование ведийских гимнов. Ауробиндо писал:
Веда обладает высокодуховной материей Упанишад, но лишена их языкового выражения; это вдохновленное знание, все еще недостаточно оснащенное отвлеченными и философскими понятиями. Мы видим язык поэтов и просветленных, для которых весь их опыт действителен, жив, осязаем, даже конкретен, и отличается от опыта мыслителей и систематизаторов, для которых реалии ума и души становятся отвлеченными понятиями… Здесь перед нами древняя психологическая наука и искусство духовной жизни, философским плодом чего и явились Упанишады [186].
Внушают трепет провидцы. Выказывайте почтение им! Что за видение у них и что за истина в их умах!
Атхарваведа 2.35.4
Ауробиндо по возможности дает символическое толкование Вед, и всякое непредвзятое чтение этих священных текстов подтвердит его правоту. Поэтому он настаивал, что посюстороннее звучание многих ведийских гимнов, которые просят у богов долголетия, здоровья и достатка, не следует воспринимать как просто материальные запросы. Напротив, мы должны понимать их в переносном смысле. Подход Ауробиндо к толкованию Вед оказывается более верным, нежели буквальное прочтение, предпочитаемое многими учеными, которые видят в Ведах едва ли не примитивную поэзию. Однако мы можем легко оценить духовную мудрость, возвышенный идеализм и общую метафизическую направленность ведийских риши, не отрицая при этом того, что они также вымаливали вещи этого мира. Не все в Ведах обязательно написано в зашифрованном виде, хотя, как представляется, в значительной степени это так и есть. В отношении последнего Субхаш Как показал, что гимны Ригведы построены в соответствии с астрономическим кодом, что показывает огромную значимость астрономии в ритуальной жизни ведийских ариев [187]. Этот код также определял строение пяти разновидностей алтарей для огня. Поэтому мы можем начать сознавать, что ведийское мировосприятие целиком основывалось на обширных микро- и макро-космических соответствиях.
О провидцах
И исступленных
Древние брахманы, подобно своим современным индуистским собратьям, представляли консервативное крыло ведийской религии. Риши же, напротив, олицетворяли творческую силу, что постоянно питала ведийскую обрядность живительной влагой их личных видений божеств и их познания конечного Сущего. Позднее, когда ослабело влияние провидческой культуры, риши занялись проверкой своих видений в словесных схватках друг с другом, и брахманская обрядность быстро закоснела под мощным прессом жреческого консерватизма [188]. Жертвоприношения стали важнее видений и высших духовных постижений. Смысл ведийских гимнов был утрачен до такой степени, что Каутса, древний приверженец обрядности, был вправе сказать, что «мантры бессмысленны». Под мантрами он подразумевал священные гимны, которые, по его мнению, содержали много бессвязных выражений. Таким отношением он предвосхитил позицию немалого числа современных ученых, которые не в состоянии воспринять духовный смысл, скрывающийся за словарными определениями слов ведийского санскрита.
Как бы то ни было, но на примере Упанишад мы видим, что мистический эзотеризм продолжал пробиваться то здесь, то там сквозь препоны жреческой ортодоксии. Даже во времена риши находились те, кто, подобно муни, был занят духовными поисками на окраинах ведийского общества. Муни были исступленными, которые оставались близки шаманскому наследию. В «Гимне Косматого» (Ригведа 10.136), приведенном ниже, муни, как сказано, оседлали ветер и готовы на благое деяние; и то и другое — обычные шаманские сюжеты. Во времена Упанишад традиция мудрости с ее уклоном к экстатическому самопреодолению и Самопознанию часто передавалась не через брахманов, а представителями воинского сословия — правителями наподобие Аджаташатру, Уд-далаки и сына последнего Шветакету. Не следует забывать к тому же, что Бхагавадгита, именуемая эзотерическим учением (упанишад) в заключение к ее восемнадцати главам, была передана Господом Кришной царевичу Арджуне, сыну царя Панду. Разумеется, были также и великие брахманы на заре упанишадской эпохи — первый среди которых великий мудрец Яджнявалкья, также учившие тайнам внутреннего жертвоприношения.