Феникс восстает из пепла: появление современной науки о сознании
Феникс – мифологическая птица, обладающая способностью сжигать себя и затем возрождаться из пепла. Похоже, то же самое произошло и с психологической наукой о сознании: превращенная в пепел в первой половине XX века, она возродилась в обновленном виде прежде, чем век подошел к концу. Пепел начал проявлять признаки жизни еще в 70‑е годы, но из него возникла не птица, а летучая мышь!
Без сомнения, в современной истории изучения сознания самую важную роль сыграла статья философа Томаса Нейджела «Каково быть летучей мышью?», опубликованная в 1974 году (мы рассказали о ней в главе 1). В ней Нейджел показал, что, во‑первых, ни одно из известных в то время решений проблемы «душа‑тело» не оказалось успешным и, во‑вторых, что причина неудач заключается в проблеме сознания. Более того, он заново сформулировал эту проблему, причем так живо отразил главную идею, что стало невозможным игнорировать ее. Согласно этой формулировке, проблема сознания – это проблема описания и объяснения его субъективности: каково быть осознанным биологическим организмом, какой он воспринимает жизнь со своей субъективной точки зрения. Нейджел пришел к пессимистическому выводу: факты, описывающие сознание, не могут быть зафиксированы в человеческих понятиях. Следовательно, проблема сознания может оказаться необъяснимой в контексте науки.
Статья Нейджела вызвала озабоченность среди философов, и в первую очередь среди тех из них, кто был твердо убежден в том, что такие доминирующие философские доктрины, как функционализм и редуцкционизм, способны прекрасно объяснить сознание. Однако вскоре появились и другие аргументы, в том числе и аргументы, направленные против функционализма, а значит, и против основы когнитивной науки – отождествления психической деятельности с компьютером. Основное содержание этих аргументов заключалось в следующем: допустим, у нас есть сложная компьютерная система, полностью описываемая и объясняемая функционализмом, и система эта настолько сложна, что ей доступны те же функции обработки информации, что и реальному человеку. Согласно функционализму, подобная искусственная система должна во всех смыслах быть тождественна человеческому сознанию, ибо она функционально эквивалентна ему, а функции – это суть сознания. Однако оказалось, продолжали критики, что эти функционально эквивалентные системы начисто лишены какого бы то ни было сознания. Они всего лишь бессознательные роботы или зомби. Следовательно, сознание – субъективные чувства, качества опыта – явилось серьезной проблемой для функционализма и показало, что последний не может ответить на вопрос, как оно работает.
Вторым направлением, из которого для ученых и философов начала вырисовываться проблема сознания, стала нейропсихология. Сначала, в 70‑х годах, появились поразительные результаты операций по разделению левого и правого полушарий головного мозга. После того как полушария головного мозга больных эпилепсией были разделены хирургическим путем (для исцеления больных), оказалось, что каждое полушарие обладает собственным сознанием, не имеющим никакого контакта с сознанием в другом полушарии. Эти поразительные результаты вызвали горячие дискуссии и спекуляции о природе сознания и личности и их связи с мозгом.
В 70‑х и 80‑х годах XX века нейрофизиологи открыли несколько новых явлений, которые вновь извлекли на поверхность проблему сознания. Самое заметное и поразительное из этих явлений – слепозрение, или остаточная способность неосознанной зрительной дискриминации в слепом зрительном поле у больных с поврежденным зрительным нервом. В результате травмы первичной зрительной коры головного мозга у человека наступает слепота в том участке зрительного поля, который соответствует поврежденной зоне мозга. В этом участке человек ничего не видит. Однако удивление вызывало то, что когда таких пациентов просили предположить и указать пальцем, где должен находиться невидимый объект или как он должен перемещаться в невидимом зрительном поле, их предположения оказывались поразительно точными. Было понятно, что указывающее движение руки направлялось зрительной информацией, посылаемой стимулом, но каким‑то образом эта информация «обходила сознание стороной». Аналогичное явление было обнаружено у нейропсихологических пациентов, испытывавших трудности с распознаванием лиц. Хотя они не узнавали ничьих лиц – лица друзей, родных и разных знаменитостей воспринимались ими так, словно они никогда прежде не видели их, – измерения некоторых косвенных реакций (гальванической реакции кожи, времени реакции, электроэнцефалографических реакций) показало, что на каком‑то бессознательном уровне мозг этих больных распознавал знакомые лица и реагировал на них не так, как на незнакомые. Это явление было названо имплицитным (или скрытым) распознаванием лиц. И в данном случае снова было высказано предположение, что в результате травмы мозга пострадал только сознательный уровень обработки информации, а бессознательная обработка той же самой информации осталась неповрежденной. Нейропсихологи, изучавшие эти явления, поняли, что наткнулись на нечто такое, что требует объяснения с точки зрения сознания и теории, которая описывает разницу между сознательной и бессознательной обработкой информации мозгом. Одновременно философы, прослышавшие про эти явления, осознали, что проблему сознания не решить сидением в кресле и размышлением о ней и что для этого нужна информация обо всех релевантных эмпирических данных и новые парадоксальные нейропсихологические открытия (Подробнее о слепозрении и других нейропсихологических нарушениях см. главы 4‑6).
Постепенно сознание стало главным предметом междисциплинарных дискуссий. Стали появляться книги, посвященные исключительно проблеме сознания и написанные когнитивными биологами, психологами, философами, нейробиологами, и все чаще и чаще их авторами становились представители разных областей науки, взаимодействующие друг с другом. Среди первых книг, обозначивших новую область исследования сознания, были следующие. В 1987 году когнитивный биолог Рэй Джекендофф опубликовал книгу под называнием «Сознание и компьютерный интеллект» («Consciousness and the Computational Mind»). Это была попытка найти место сознанию в компьютационной теории интеллекта. В 1988 году в свет вышли две чрезвычайно важные книги: «Когнитивная теория сознания» («A cognitive Theory of Consciousness») Бернанда Дж. Баарса и антология «Сознание в современной науке» («Consciousness in Contemporary Science») под редакцией Энтони Марселя и Эдуарде Бисиаха. В книге Рэя Джекендоффа собран большой материал по когнитивным наукам и по нейробиологии и изложена обобщающая рабочая теория о том, какой когнитивной системой является сознание и какого типа информацию она обрабатывает (подробнее об этой теории см. главу 11, посвященную теориям сознания). В антологии собраны работы многих выдающихся философов и исследователей. Редакторы отмечали: «Возможно, самое важноев этой книге… заключается в том, является ли сознание проблемой для функционализма» (Marcel & Bisiach, 1988, p. 6). Действительно, в то время среди многих специалистов быстро нарастало беспокойство, связанное с тем, что когнитивный подход, как оказалось, не адекватен решению проблемы сознания.
Следующая волна важных книг о сознании появилась благодаря философам Дэниелу Деннетту (Объясненное сознание, Consciousness Explained, 1991), Колину Макгину (Проблема сознания, The Problem of Consciousness, 1991), Оуэну Фланагану (Переосмысленное сознание, Consciousness Reconsidered, 1992) и Джону Сирлу (Новое открытие сознания, The Rediscovery of the Mind, 1992). Эти философы представили весьма отличные друг от друга подходы к проблеме, и стало ясно, что мы еще очень далеки от единой общей теории сознания. Однако они приняли во внимание результаты эмпирических наук и попытались дать их философскую интерпретацию и найти место для сознания в научном взгляде на мир. Более того, в 1990 году влиятельные нейробиологи Фрэнсис Крик и Кристоф Кох опубликовали получившую широкую известность статью, в которой утверждали, что нейробиология уже вполне созрела для того, чтобы взяться за проблему сознания. Вышел в свет и первый современный учебник по психологии, в котором открыто обсуждалась психология сознания (Farthing, 1992). Таким образом, была подготовлена сцена, на которой предстояло появиться науке о сознании.
Нельзя точно указать, когда именно в науке возникло это новое направление, но можно сказать, что до 1990 года не было ничего такого, что можно было бы называть «изучением сознания» или «наукой о сознании», однако после 1995 года это направление уже существовало. Принципиальное значение для возникновения этой области науки имело появление новых, прошедших экспертную оценку академических журналов «Сознание и познание» («Consciousness and Cognition») и «Журнал исследований сознания» («Journal of Consciousness Studies»), которые начали издаваться в 1992 и в 1994 году соответственно. Кроме того, проходили международные конференции, посвященные проблеме сознания: известная конференция «На пути к науке о сознании» («Toward a Science of Consciousness») начиная с 1994 года раз в два года проходит в Тусоне (штат Аризона). Ассоциация ученых, изучающих сознание (The Association for the Scientific Study of Consciousness – ASSC), организовала первую встречу в 1997 году в студенческом городке Клермонт (штат Калифорния), и с тех пор подобные встречи проводятся ежегодно. Таким образом, можно говорить о том, что к началу третьего тысячелетия сформировалась и заявила о себе новая область науки.
Хотя наука о сознании связана с разными областями науки, возможно, самые тесные контакты у нее с другой новой областью, возникшей практически одновременно с ней, – с когнитивной нейробиологией. Это научное направление пытается связать психологическую (или когнитивную) реальность с биологической реальностью, иными словами, речь идет о попытке избавиться от другого недостатка классической когнитивной науки, а именно от ее невнимания к нейробиологии и к мозгу. Наука о сознании серьезно относится к субъективному феноменальному опыту, который были не в состоянии объяснить ни когнитивная наука, ни функционализм, а когнитивная нейробиология столь же серьезно относится к нейронной и биологической основе сознания, которые, по мнению сторонников когнитивной науки, не имели существенного значения для объяснения того, как «работает» сознание. Следовательно, можно считать, что к 1990 году подход классической когнитивной науки, основанный на функционализме и на сравнении сознания с вычислительной машиной, стал в основном достоянием истории. Вернулись проблема «душа‑тело» и проблема сознания.
На границе тысячелетий сознание и его связь с мозгом многими признавались как один из самых серьезных вызовов, на которые предстоит ответить науке, и, возможно, как самая глубокая из еще не раскрытых тайн природы. В отличие от бихевиоризма и когнитивной науки новая волна когнитивной нейробиологии и исследований сознания не начала с философской теории о том, что такое сознание и что можно и чего нельзя изучать, но руководствовалась более практичной мотивацией. В течение 90‑х годов XX века появилась возможность «заглянуть» в живой, сознательный мозг человека с помощью методов визуализации мозга. Это вызвало большое волнение среди нейробиологов и психологов, и каждому захотелось увидеть, где «в мозге находится душа» и что происходит в мозге, когда что‑то происходит в сознании. Философские дискуссии на время отошли в сторону, и ученые‑практики просто захотели посмотреть, как далеко можно продвинуться, используя это фантастическое оборудование. Однако из лагеря философов прозвучали предостережения. Одни утверждали, что нейробиология никогда не сможет решить проблему сознания, другие – что сознание не находится в мозге, а потому его нельзя найти там, третьи – что сознание следует объяснять на его собственном феноменальном уровне, и привлекать для этого нейробиологию не нужно.
Подход нейробиологов‑практиков к проблеме был чисто экспериментальным. Они начали с поиска нейрональных коррелятов сознания, а волноваться по поводу психологических проблем, если таковые останутся, решили позже. Примерно такая ситуация была, когда писалась эта книга (июнь 2009 года): эмпирические исследования шли быстро, а философы продолжали дискутировать о том, что именно полученные результаты означают для объяснения сознания. Было сделано много волнующих открытий, но предстояло сделать еще больше. Проблема сознания – тайна, – и сегодня остается такой же глубокой, какой была всегда, но сегодня хотя бы многие готовы работать над ее раскрытием.
Выводы
История научного изучения сознания тесно связана с историей экспериментальной психологии. Экспериментальная психология зародилась в конце XIX века как наука о сознательном разуме вместе с психофизикой Фехнера, лабораторной психологией Вундта, аналитической интроспекцией Титченера в качестве метода изучения сознания и структурализмом как доктриной о природе сознания, вместе с блестящими работами Уильяма Джеймса о сознании и холистическими представлениями гештальт‑психологии о перцептивном сознании как об электрическом поле мозга. В 20‑х годах XX века экспериментальная психология совершила радикальный поворот к бихевиоризму и отвергла сознание, тогда как клиническая психология и психиатрия оказались под сильным влиянием представлений Фрейда о бессознательном разуме, принижавших роль сознания. В 60‑х годах XX века на смену бихевиоризму пришли когнитивная наука и функционализм, но само понятие «сознание» оставалось в психологии под запретом. В конце 80‑х годов XX века оно стало возвращаться, и вместе с возникновением в 90‑х годах когнитивной нейробиологии на горизонте внезапно появилась современная наука о сознании.
Вопросы для обсуждения
1. Что история, описанная в этой главе, говорит нам о природе научной психологии? Какое определение можно дать психологии? Является ли она наукой о душе, наукой о поведении, наукой о познании, наукой о мозге, наукой о сознании или наукой, объединяющей что‑то из перечисленного выше?
2. Интроспекция была дискредитирована бихевиористами как ненаучное направление, и до сих пор она имеет сомнительную научную репутацию. Обсудите сильные и слабые стороны интроспекционизма как исторического движения в психологии и интроспекции как метода сбора информации в психологии. Должны интроспективные методы использоваться в психологической науке или нет? Если да, то как следует их использовать, чтобы гарантировать надежность данных?
3. Научила ли нас чему‑нибудь история? Добились ли психология и связанные с ней научные дисциплины успеха и с этим ли связано то, что наши нынешние подходы к изучению психической деятельности и сознания в известном смысле лучше и имеют более прочный фундамент, чем исторические подходы? Или нам снова следует ожидать радикальных изменений?
4. Проведите сами интроспективный эксперимент: в течение нескольких секунд пристально смотрите на яркий электрический или дневной свет, потом закройте глаза и обратите внимание на цвета остаточного изображения, которое вы видите. Какие цвета вы видите? Это явление называется «цвета в полете» и использовалось в лаборатории Титченера для тренировки участников интроспективных экспериментов (Schwitzgebel, 2004). К сожалению, Титченер был убежден в том, что надежным лабораторным интроспекционистом может быть только тот, кто видит в остаточном изображении определенную последовательность цветов: синий‑зеленый‑желтый‑красный‑синий‑зеленый. Неподготовленным наблюдателям такое удавалось редко, но наблюдателям, прошедшим подготовку в лаборатории Титченера, это удавалось. Нет ясности в том, действительно ли существует фиксированная последовательность цветов или испытуемые в лаборатории Титченера в ходе тренировок теряли объективность, ибо знали, что они должны увидеть.
Глава 3