Русский позитивизм. русский марксизм.

Позитивизм – одно из наиболее влиятельных в России второй половины XIX – начала XX в. направлений европейской философской мысли. Он относительно быстро внедрился в духовную жизнь России почти сразу же после выхода в 40-50-х гг. сочинений его основателя – французского философа Огюста Конта.

Внимание русской интеллигенции привлекла программа учения, включавшая: борьбу с метафизикой, критику рационалистического тупика, в котором оказалась предшествующая философия (прежде всего гегельянство); требование ограничения исследований пределами точных наук; стремление к построению системы «позитивного», или «положительного», знания, состоящей из шести дисциплин: математики, астрономии, физики, химии, биологии и социологии; план «социальной реорганизации» общества на базе совершенствования социальных наук.

Система позитивной философии оказалась противоречивой, во многом эклектичной, в ней наличествовали взаимоисключающие положения, например утверждения о всесилии научных знаний, с одной стороны, и о том, что мы знаем только одни феномены, явления – с другой.

Русская общественная мысль определяла позитивизм в основном как «наше время, схваченное в вопросы», т. е. не как философское построение, а как постановку вопросов для философии, считая, что разработка самой философии – впереди. Отсюда вытекает «многоликость» позитивизма в России, где система Конта принималась со значительными коррективами. Так, создатель позитивизма защищал во взглядах на общество монизм, а большинство его русских последователей – плюрализм, поскольку придерживались теории множества причин, обусловливающих социальное развитие. Не были согласны они полностью и с предложенной им классификацией наук, поскольку она не учитывала политэкономию, статистику, психологию.

К числу общих установок позитивизма в России следует отнести отрицательную реакцию на безраздельное господство спекулятивного мышления, стремление перевести знание на более трезвую, реалистическую позицию. Поэтому столь велика была популярность идей позитивизма в среде интеллигенции. Он был явлением общественной жизни России второй половины XIX – начала XX в. в целом, а не только университетской среды. Хотя именно последняя, естественно-научные ее круги стали проводниками контизма, информация о котором поступала преимущественно из журналов, связанных с функционированием университетов («Вестник Европы», «Телескоп» и др.).

Для сторонников формировавшегося позитивизма важным был вопрос о том, какую дисциплину следует взять в качестве примера, своего рода парадигмы. Таким примером в 60-70-е гг. XIX в. стала биология. Не случайно первой разновидностью русского позитивизма стал органицизм. Сторонники данной точки зрения использовали понятие организма как функциональной системы для объяснения социальных процессов.

Наиболее видными представителями органической теории в университетской философии в России были Александр Иванович Стронин (1826-1889) и Яков Александрович Новиков (1850-1912). Заметим, что органицизм – точка зрения раннего Новикова, впоследствии он перешел на позиции психологизма.

В конце 70-80-х гг. XIX в. позитивизм стал проникать в психологию, формировалась экспериментальная, опытная психология. Именно в ней видели многие позитивисты высший ярус интеллектуальной деятельности человека. Отсюда психологизм в логике, теории познания, социальной философии.

Позитивизм в России не представлял собой чего-то монолитного, он отличался пестротой и эволюцией взглядов, не приобрел завершенной, статичной формы, был в значительной мере проникнут культурно-просветительским духом. Рассмотренные выше представители научного знания были прежде всего популяризаторами, пропагандистами, составителями учебников и т. д. Для них были характерны широта кругозора, защита демократических тенденций, стремление осознать действительность с позиций науки под своеобразным углом зрения. Русские позитивисты пытались очертить предмет и разграничить сферу философии как специфического вида профессионального знания, стремились не к растворению философии в мировоззрении, как это имело место у религиозных мыслителей, а к исследованию ее как особого вида интеллектуальной деятельности со своим языком и методологией. В конечном счете позитивизм помог сформироваться философии, в строгом смысле слова, как виду профессиональной деятельности.

Русский марксизм

Маркси́зм — система связанных между собой:

(а) философского учения ("диалектический материализм" и созданный на его основе и развивающий материалистический подход к объяснению общественных процессов - "исторический материализм"),

(б) научных концепций (в первую очередь, в области экономики, социологии, политологии),

(в) идеологического течения (утверждающего неизбежность и необходимость классовой борьбы и ведущую роль рабочего класса (пролетариата) в развитии современного общества),

сформированных Карлом Марксом и Фридрихом Энгельсом в середине XIX века.

Условное наименование неск. разительно несходных между собой доктрин и учений, рожденных в России в кон. 19—нач. 20 в. со спец. целью устроения ее жизни, авторы к-рых частью искренне считали себя последователями Маркса, частью же просто пользовались его именем и нек-рыми — более или менее произвольно выбранными — идеями для придания веса себе и своим мнениям.

В Росси читателей Маркса было много, находились и почитатели, были и люди, набивавшиеся ему в друзья и ученики — как Н. И. Сазонов и Г. М. Толстой — или заводившие с ним переписку, как В. И. Засулич и Н. Ф. Даниельсон, но почти не оказалось наст.марксистов, и даже мало было таких, кто имел целостное и систематич. представление о марксизме. Из всех русских всего ближе с Марксом были П. В. Анненков, к-рый, как только усмотрел в 1848, что у Маркса нечего взять для немедленного применения в России, так сейчас же и прервал сношения с ним, и М. А. Бакунин, от преклонения перед Марксом в 1840-х гг. дошедший до смертельной вражды с ним на рубеже 1870-х. Русские прибегали к марксизму из своих особ.видов, они не отвлеченной истины ждали найти в нем, а руководства к действию, не холодным рассуждением доходили до него, а «наталкивались» на марксизм в поисках исхода своему протесту против российских порядков, искали, как употребить его в собств. целях, не сами обращались в марксизм, а его старались обратить себе на потребу, и потому обходились с учением Маркса весьма вольно, перекраивая его по-своему и из системы его выбирая только то, что их интересовало.

В России Маркс стал известен тогда же, когда и вообще в Европе — в 1843—44. Русские радикалы-западники быстро приняли его критику гегелевской философии права, затем (1847) — философии Прудона и, бывая в Париже или Брюсселе, ходили к Марксу свидетельствовать почтение. Вскоре, однако, общим их мнением стало то, что Маркс — слишком немец, а политическая его программа к России не идет. Гл. обр. обижались на него за то, что он в эти годы неприязненно смотрел на Россию и скептически — на возможность успеха социализма в ней.

Выход «Капитала» и пер. его в 1872 на русский — первый из иностр. языков — вновь привлекли внимание рус.публики к учению Маркса, на сей раз к экономическому. Однако парадокс заключался в том, что в «Капитале» она увидела не науч. трактат, а нравств. проповедь. Для социалистов-народников это было яркое и убедительное обличение социальной несправедливости, необходимо рождаемой капиталистич. произ-вом, а потому они поспешили сделать теорию прибавочной стоимости авторитетным подтверждением своего убеждения, что для России всего лучше было бы «перескочить» через капитализм прямо в социализм, пока в рус.деревне еще сохраняется общинное устройство — естеств. зародыш желанной коммуны. Любопытно, что сам Маркс в письмах В. И. Засулич и в ж. «Отечественные записки» в общем согласился с этой идеей (см.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 19. С. 119; Т. 35. С. 137).

В начале 1880-х гг. рус.капитализм был уже налицо, и все яснее становилось: кто хочет в России социализма, тот должен искать пути к нему не в обход буржуазного строя, а от него отталкиваясь. Россия начинала походить на Европу, какой та была сорока годами раньше, и потому для рус.социалистов стало, наконец, возможным сделаться вполне марксистами. В 1883 в Женеве несколько народников (Г. В. Плеханов, В. И. Засулич, П. Б. Аксельрод и др.) составили группу «Освобождение труда», задавшись целью изучения марксизма и пропаганды его среди рус.рабочих. С этого началась история российской социал-демократии. Эти несколько человек, почти не живших в России, стали затем лидерами меньшевизма — одного из двух гл. течений в РСДРП после ее раскола в 1903 — и были единств.рус. марксистами-ортодоксами. Хорошо усвоив диалектич. материализм и материалистич. понимание истории, они соглашались с необходимостью социалистич. революции в России, хотя бы и начинающейся с вооруженного восстания, но полагали, что страна долго еще не созреет для этого.

На рубеже 19—20 вв. была в России еще небольшая группа марксистов европ. толка (П. Б. Струве, М. И. Туган-Барановский, Н. А. Бердяев, С. Н. Булгаков и др.). Эти т. н. легальные марксисты, критикуя народничество, не просто признавали естественным буржуазное развитие России, но и приветствовали его, призывая «пойти на выучку к капитализму» (Струве). Соглашаясь с необходимостью и благотворностью в будущем переустройства жизни на началах коллективизма (или, точнее, соборности), они придавали особ.значение долженствующему при этом произойти культурному и духовно-нравств. возрождению об-ва, а потому считали нужным дополнить марксизм — в к-ром видели односторонне-экономич. доктрину, вполне имморальную, законченное воплощение европ. позитивизма — этическим учением. В силу этого «легальные марксист» нек-рое время отдавали дань социал-демократич. моде на Канта, увлекшей тогда многих — от Э. Бернштейна до М. Адлера, но уже к 1904 почувствовали полное разочарование в марксизме и почти все приобщились к богоискательству.

Зато чрезвычайно «эмоционален» был большевизм, «под знаменем марксизма» добивавшийся рус.бунта. Для большевиков Россия была готова к социалистич. революции, постольку поскольку они готовы были ее совершить (положение о «субъективном факторе» в революции). В марксизме они усмотрели теоретич. оправдание милого их сердцу восстания низов, Маркс для них был — всемирный Пугачев, ученый бунтарь, ученость к-рого служила лишь удачным прил. и подспорьем его бунтарства, а учение сводилось к наставлению по произ-вуполитич. и экономич. переворотов. Социальная революция была Святым Граалем большевиков, к к-рому устремлялись все их помыслы и усилия. Зачем она нужна — на это был ответ: для общего блага. Но что общее благо иначе не устроится, как через социалистич. революцию и экспроприацию экспроприаторов («Грабь награбленное!» — так переложил это положение Ленин), через насилие и кровопролитие, — это не просто разумелось само собою и принималось без всяких доказательств на осн. одного инстинктивного убеждения, но сделалось исходным пунктом и средоточием большевизма, достаточным основанием всей этой доктрины. Революции просто-напросто хотели, в сущности, тут было старое: «основанием да будет моя воля», — все прочее было только приложением.

Самые рассудительные и последовательные из этих «бешеных» от марксизма хорошо понимали, как мало согласуется все это с философией Маркса, а потому откровенно заявляли, что та устарела и вообще большевикам не годится, а нужно взамен ее выработать «настоящую пролетарскую философию». Наиб.серьезная из попыток такого рода — эмпириомонизм А. А. Богданова, оригинально интерпретирующий идеи Э. Маха и Р. Авенариуса. Богданов ясно показал, что естеств. мировоззренч. осн. большевизма может быть только субъективный идеализм.

Нек-рые единомышленники Богданова (А. В. Луначарский, В, А. Базаров, М. Горький и др.) шли еще дальше и не только Маха и Авенариуса звали на подмогу и в дополнение к Марксу, но и Ф. Ницше. Они предлагали прямо признать марксизм религией коллективизма, обожествляющей «человечество в его высшей потенции», пророчащей людям равенство в сверхчеловечестве и затем слияние во единого человекобога, царя неба и земли. Это озарение, известное как богостроительство, было самым ярким выражением оригинально-русского марксизма.

Большевизм: В.И.Ленин (1870-1924). Между Пле­хановым и Лениным изначально сложились те отношения, что и между Лавровым и Ткачевым: молодой марк­сист находил слишком «барской» позицию старого ветера­на русской социал-демократии. Его не устраивало ни его «постепенство», ни желание исподволь, путем просвеще­ния и воспитания, готовить рабочий класс к самостоятель­ным политическим действиям. И тем более - ждать, пока пролетариат составит большинство населения страны, без чего Плеханов не допускал и мысли о возможности социа­листической революции. Все это неминуемо должно было обернуться расколом русского марксизма, и он действи­тельно произошел на II съезде РСДРП, состоявшемся в Лондоне в июле 1903 г. Социал-демократическое движе­ние разделилось на меньшевиков, сохранивших верность Плеханову, и большевиков, ставших на сторону Ленина.

Согласно его концепции, на рубе­же XIX- начала XX в. старый промышленный капитализм уступает место финансовому капитализму, который разры­вает рамки национальных государств и превращается в целую систему империализма. Начинается новый передел мира, усиливающий одни страны и ослабляющий другие. Тем самым нарушается равномерное развитие капитализ­ма, обостряются противоречия в политической сфере. Тео­рия марксизма не может обойти сложившуюся ситуацию. Борьба за социализм перестает быть интернациональным делом. «Отсюда непреложный вывод: социализм не может победить одновременно во всех странах. Он победит перво­начально в одной или нескольких странах, а остальные в течение некоторого времени останутся буржуазными или добуржуазными». Победивший пролетариат этой страны, экспроприировав капиталистов и организовав у себя соци­алистическое производство, приложит в свою очередь все усилия для борьбы с остальным капиталистическим ми­ром, привлекая к себе угнетенные классы других стран, поднимая в них вооруженные восстания и поддерживая их в случае необходимости даже военной силой. Политичес­кой формой социалистического общества будет демократи­ческая республика, «все более централизирующая силы пролетариата данной нации или данных наций в борьбе против государств, еще не перешедших к социализму».Ленин, подобно Пестелю, не приемлет никаких федератив­ных отношений, называя это «мещанским», т.е. буржуаз­ным идеалом.

По схеме Ленина, далее, выходило, что наиболее сла­бым звеном в империалистической цепи является Россия.