Д.И. Менделеев. Попытка химического понимания мирового эфира
Как рыба об лёд испокон веков билась мысль мудрецов в своем стремлении к единству во всём, то есть в искании «начала всех начал», но добилась лишь того, что все же должна признавать нераздельную, однако и не сливаемую, познавательную троицу вечных и самобытных: вещества (материи), силы (энергии) и духа, хотя разграничить их до конца, без явного мистицизма, невозможно
Научное понимание окружающего, а потому и возможность обладания им для пользы людской, а не для одного простого ощущения (созерцания) и более или менее романтического (то есть латинско-средневекового) описания, начинается только с признания исходной вечности изучаемого, как видно лучше всего надхимиею, которая как чистая, точная и прикладная наука— ведет свое начало отЛавуазье, признавшего и показавшего «вечность вещества», рядом с его постоянной,эволюционноюизменчивостью. Такое, еще во многом смутное, но все же подлежащее уже анализу понимание исходной троицы познания (вещество, сила и дух) составляет основу современногореализма, глубоко отличающегося как от древнего, так и от еще недавнего, даже еще до ныне распространенного унитарногоматериализма, который все стремится познать из вещества и его движения,и от еще более древнего и также кое-где еще не забытого унитарного жеспиритуализма, все как будто понимающего, исходя из одного духовного. Думаю даже, что современный «реализм» яснее и полнее всего характеризуется признанием вечности, эволюции и связей: вещества, сил и духа.
Так, сколько я понимаю, мыслят вдумчивые естествоиспытатели— реалисты,и это их в некоторой мере успокаивает, когда они изучают вещество, его формы и силы, в нем действующие, и когда они стремятся узнать их предвечные закономерности. Но у них есть свои побочные причины постоянного беспокойства. Их много. Одну из них выбираю предметом статьи, а именно мировой эфир, или просто «эфир».
В известной краткой энциклопедии Ларусса (Pierre Larousse, Dictionnaire complet illustré), составляющей в некотором смысле экстракт и перечень современно-известного и признанного, вот как определяется «эфир» (éther):«жидкость невесомая, упругая, наполняющая пространство, проникающая во все тела и признаваемая физиками за причину света, тепла, электричества и проч.».
Сказано немного, но достаточно для того, чтобы смущать вдумчивых естествоиспытателей. Они не могут не признать за эфиром свойств вещества (здесь «жидкости»), а в то же время придумали его, как мировую «среду», наполняющую всё пустое пространство и все тела, чтобы уразуметь хоть сколько-нибудь при помощи движения этой среды передачу энергии на расстояния, и признали в этой среде разнообразные перемены строения (деформации) и возмущения (пертурбации), какие наблюдаются в твердых телах, жидкостях и газообразных веществах, чтобы ими толковать явления света, электричества и даже тяготения. В совершенно законном стремлении придать эфиру весомость или массу начинается то беспокойство вдумчивых естествоиспытателей, о котором сказано выше, потому что рождается вопрос: да при каком же давлении и при какой же температуре эфиру свойствен указанный вес? Ведь, и для воды и водорода при ничтожно малых давлениях или при громадных повышениях температуры должно ждать такой же малой плотности, какая выше указана для эфира. Если дело идет о плотности эфира вмеждупланетном пространстве, то там и водяные пары, и водород не могут иметь, несмотря на низкую температуру, видимой, измеримой плотности, так как там давления, определяемые тяготением, ничтожны. Умственно можно представить, что междупланетное пространство наполнено такими разреженными остатками всяких паров и газов. Даже тогда получится согласие с известнымикосмогоническимигипотезамиКанта,Лапласаи др., стремящимися выяснить единство плана образования миров, поймется однообразие химического состава всей вселенной, указанноеспектрометрическимиисследованиями, так как по существу установится обмен— чрез посредство эфира— между всеми мирами. Исследование упругости или сжимаемости газов под малыми давлениями, задуманное мною в70-хгодах и отчасти тогда же выполненное, имело, между прочим, целью проследить, насколько то возможно для имеющихся способов измерений малых давлений, изменения в газах, находящихся под малыми давлениями. Подмеченные для всех газов (мною сМ.Л.Кирпичевым, 1874) так называемые положительные отступления отБойль—Мариоттова закона, затем подтвержденные многими и, между прочим,Рамзаем(хотя до сих пор и непризнаваемые еще некоторыми исследователями), до некоторой степени указывают на единообразие поведения всех газов и на стремление их при уменьшении давления к некоторому пределу в расширении, как есть предел для сгущения — в сжижении и критическом состоянии.
Никогда мне в голову не приходило, что именно водородом должен начинаться ряд элементов, хотя легче его не было и еще поныне между известными нет ни одного другого элементарного или сложного газа. Оставаясь на реальной почве, я решался предсказывать не только существование неизвестных элементов в среде известных, но и их свойства, как химические, так и физические, для них самих в свободном состоянии (простых тел) и для их соединений. Это, как известно, оправдалось последующими открытиями:галлия — Лекоком де Боабодраном,скандия — Нильсоном, блистательнее всего,германия — Клементом Винклером, моим (ныне уже скончавшимся) хорошим другом и научным собратом. Предсказания эти были, по существу, тем, что называется в математике интерполированием, то есть нахождением, промежуточных точек на основании крайних, когда известен закон (или направление кривой, его выражающей), по которому точки следуют друг за другом. Поэтому оправдание предсказанного есть не что иное, как способ утверждения законности, и, следовательно, теперь можно смело полагаться на то, что в 1869—1871 гг. было только вероятным, и уверенно признавать, что химические элементы и их соединения находятся в периодической зависимости от атомных весов элементов
Решимость моя, при той осторожности, какая должна быть свойственна всякому деятелю науки, определяется двумя соображениями. Во-первых, я думаю, что откладывать— по старости лет— мне уже нельзя. А, во-вторых, за последнее время стали много и часто говорить о раздроблении атомов на более мелкиеэлектроны, а мне кажется, что такое дробление должно считать не столько метафизическим, сколько метахимическим представлением, вытекающим из отсутствия каких-либо определенных соображений, касающихся химизма эфира, и мне захотелось на место каких-то смутных идей поставить более реальное представление о химической природе эфира, так как, пока что-нибудь не покажет либо превращения обычного вещества в эфир и обратно, либо превращения одного элемента в другой, всякое представление о дроблении атомов должно считать, по моему мнению, противоречащим современной научной дисциплине, а те явления, в которых признаётся дробление атомов, могут быть понимаемы, как выделение атомов эфира, всюду проникающего и признаваемого всеми. Словом, мне кажется, хотя рискованным, но своевременным говорить о химической природе эфира, тем более, что, сколько мне известно, об этом предмете еще никто не говорил более или менее определённо. Когда я прилагал периодический закон к аналогам бора, алюминия и кремния, я был на 33 года моложе, во мне жила полная уверенность, что рано или поздно предвидимое должно непременно оправдаться, потому что мне все там было ясно видно. Оправдание пришло скорее, чем я мог надеяться. Теперь же у меня нет ни прежней ясности, ни бывшей уверенности. Тогда я не рисковал, теперь рискую. На это надобна решимость. Она пришла, когда я видел радиоактивные явления, как объяснено в конце статьи, и когда я сознал, что откладывать мне уже невозможно и что, быть может, мои несовершенные мысли наведут кого-нибудь на путь более верный, чем тот возможный, какой представляется моему слабеющему зрению.
Задание 34.Прочитайте опорные фрагменты из предисловия к книге Г.О. Винокура «Избранные работы по русскому языку» (М.: Флинта: Наука, 2016. – 784 с.); работы самого Г.О. Винокура. Составьте его характеристику как субъекта познания, запишите свои тезисы в виде рассуждения.
О.Н. Никитин. «Мой путь — к филологии...» (О Григории Осиповиче Винокуре и его искусстве слова)
Языковедение говорит человеку о нём самом. М. Бреаль
Личность Григория Осиповича Винокура (1896—1947) — из той эпохи мастеров словесной культуры, которые были носителями и проповедниками подлинных традиций филологии в её исконном понимании — как искусство речи, «гранесловие», как соприкосновение с художественным символом. И с другой стороны — как способ осмысления мира средствами языка, его звуков и форм, истории и стилистической стихии, где властвуют строгие законы и структура языка является незыблемым остовом чёткой системы научных знаний. Именно гуманитаристика рубежа XIX—XX вв. стала прорывной отраслью, в которой уживались классическое образование старой академической школы и эксперименты юных филологов, выносившие их на другое поле словесных баталий, где рождались гениальные идеи, апробировались новые подходы, решались ключевые вопросы молодой лингвистики начала 1900-х и просто царила атмосфера живой мысли. <…>
Г.О. Винокур как учёный воспитывался в очень колоритной среде московской интеллигенции «околофутуристического» движения В.В. Маяковского и «ЛЕФа» и традиционной школы Московского университета с его фортунатовскими идеями. Он участвовал, как сейчас говорят, в новых проектах: Московском лингвистическом кружке, Московской диалектологической комиссии, где как раз молодое поколение исследователей и было той движущей силой филологии, которая осуществляла этот прорыв. А имена многих участников дискуссий тех лет (Б.В. Томашевского, Р.О. Якобсона, П.Г. Богатырева, Н.Ф. Яковлева, Н.И. Жинкина, А.А. Реформатского и др.) стали уже хрестоматийными. Здесь, в почти неформальной домашней атмосфере, многое представляется удивительным: и смелый анализ словесных форм, и движение от поэтики к лингвистике, и споры о роли семантики в науке о языке, и вечная проблема «внутренней формы» Гумбольдта, и доклады об экспедиционной деятельности участников МЛК. Здесь зарождались идеи современной семиотики и структурализма. Это был особый филологический мир, за пределами которого вдребезги разрушенная страна, покалеченные судьбы... И словно не замечая окружающей трагедии, а может быть, и вопреки ей, воодушевленные желанием созидать, творить новую историю словесности, они все жили этим эмоциональным филологическим вдохновением. <…>
Г.О. Винокур был одним из самых активных участников этих дебатов. Он выступал в прениях по разным проблемам: изучение пролетарской поэзии; народные анекдоты; сюжетосложение «Идиота» Достоевского; о языках малых народностей и языковой политике; о синтаксических взглядах Корша; о современных народных легендах; о кинематографическом искусстве; о поэтическом языке произведений Хлебникова; об эвфонике сербских двенадцатисложных заплачек[Баранкова Г.С. 1999: 360]. И это при том, что учёный не раз лично делал доклады на самые актуальные темы, например, произнес вступительное слово при обсуждении книги Ф. де Соссюра «Курс общей лингвистики». Среди разнородной палитры идей представителей МЛК Г.О. Винокур выделялся своими чёткими взглядами и предпочтениями, которые впоследствии переросли в концептуальные идеи и книги. <…>
В конце XX в. имя Г.О. Винокура вновь стало популярным. И это не удивительно: новая эпоха требовала пересмотра позиций так называемых советских учёных. А Г.О. Винокура к такой когорте причислить никак нельзя. И по своим работам, и по человеческому облику, и по тому грандиозному культурному фундаменту, на котором он взращивался, его можно отнести к классическому поколению филологов XIX в. Но все же он учёный не только XX столетия, но и XXI. В чем же заключается притягательная сила его филологических трудов? Во-первых, их просто интересно читать, ведь они написаны действительно мастером слова, который без обилия принятых ныне ссылок и цитат глубоко, доказательно и стилистически безукоризненно провозглашал ценные для науки лингвистические и литературоведческие постулаты. Многие его мысли и сейчас звучат живо и актуально. Давайте прислушаемся к его голосу:
«Построение критического анализа есть построение вглубь и вширь: глубокое проникновение в структуру слова и его содержание, широкий охват возможных смысловых контекстов — вот те условия, вне выполнения которых критика есть не критика, а ребяческая забава — “буквоедство”»[Винокур Г. Критика поэтического текста. М., 1927. С. 43—44.]. Ещё пример: «Для филолога нет неприкосновенных канонов, пока он своими глазами не убедился в том, что они действительно неприкосновенны»[Там же. С. 45.]. Или вот такие филологические афоризмы Г.О. Винокура: «Механический подход к своей задаче и есть основной грех филологической критики, до крайности распространенный среди русских филологов»[Там же].; «Идея конкретной филологии как интерпретации и критики выражения — вот оружие против “романтического своеволия и скептического субъективизма”: таково верное заключение Дильтея» [Там же. С. 132].. Во-вторых, Г.О. Винокур откликался особенно в ранний период творчества на самые свежие и порой противоречивые идеи нового филологического строительства, смело и без идеологической подоплёки высказывал свои мысли и был одним из самых образованных филологов того времени. Его энциклопедизму можно только поражаться: от многочисленных статей и дискуссий по поэтическому слову, работ на модные в начале XX в. этнологические и формалистические темы до вопросов языковой политики, лексикографии, словообразования, истории языка... Всё это, безусловно, вошло в копилку филологии и оказало влияние на формирование школ и направлений отечественной науки. В-третьих, Г.О. Винокур почти никогда не занимался только академической работой. Вся его деятельность была связана с просвещением в том высоком смысле слова, какой он впитал с традициями своих учителей. Он был пропагандистом и популяризатором науки. И эта практическая направленность многих его работ, их обращенность к живому человеку, к поиску нового всегда присутствует в словесной ткани всех его произведений. Н.М. Шанский, один из последних учеников Г.О. Винокура, очень точно выделил это качество личности своего учителя: «Г.О. Винокур не мыслил себя лингвистом вне общественной практики. “Элитарная” лингвистика априорных построений и дремучего метаязыка не привлекала его никогда. Он всю жизнь исходил из того, что даже самые сложные и фундаментальные вопросы лингвистической стратегии должны излагаться насколько возможно просто и обязательно иметь выход в языковую практику и повседневную жизнь»[Шанский Н.М. Григорий Осипович Винокур // Винокур Г.О. Избранные труды по языкознанию и культуре речи / сост. С.В. Киселёв. М., 2010. С. 4.]. В-четвертых, Г.О. Винокур — видный теоретик языка и в целом филологии, и его методологические принципы оказались действенными в разработках российских учёных более позднего времени и вполне конкурентоспособными с лучшими образцами западной лингвистической мысли, и прежде всего — его идеи в области социолингвистики и экологии языка, стилистики и эстетики слова, стиховедения и «поэтического языкознания», филологической критики и текстологии. В-пятых, Г.О. Винокур своими трудами разрабатывал новую систему филологии как науки, формулировал те ее опорные моменты, которые выводили эту дисциплину из лона устаревшего противостояния двух подходов в изучении языка в совсем другую плоскость осмысления словесности. И многие его мысли только сейчас начинают пониматься и интерпретироваться, когда вновь начал ощущаться филологический голод идей.
Сегодня мы вспоминаем Г.О. Винокура как «будетлянина» филологической науки — её самобытного творца и идеолога, реформатора словесности, обращённой к будущему, а значит, постигающей себя в новых «технологиях», но остающейся верной традиционной системе ценностей. Без неё немыслима отечественная наука настоящего. Без неё невозможна и наука будущего. С этими исканиями жил Г.О. Винокур и постоянно думал о филологии как о нечто большем, чем просто история культуры в её словесном выражении. Этот путь — к филологии — он прошёл самостоятельно, не без скитаний и столкновений, и мечтал создать своё «Введение в изучение филологических наук»[См.: Винокур Г.О. Введение в изучение филологических наук. Вып. 1 // Проблемы структурной лингвистики, 1978. М., 1981. С. 3—58], в котором истолкование текста будет главным связующим звеном между филологией как изучением языка и вообще процессом понимания слова и филологией как историей национальной культуры. <…>
В довоенные годы Г.О. Винокур работал в Московском институте истории, философии и литературы (МИФЛИ), где преподавал весь цвет тогдашней филологии. Однажды студенты обратились к нему с просьбой написать заметку для ифлийской стенгазеты. Так родились «воспоминания моей юности» — наверное, самый тонкий, живой, искренний, какой-то совсем интимный дневник, где наружу выступает его неподдельный человеческий облик. Они заканчиваются таким откровением: «Я предан науке всем своим существом, но это потому, что я полон горячей веры в себя и в свое дело. Я твёрдо знаю, что моя страсть к науке это не “пленной мысли раздраженье”, а действительное призвание. Я знаю, что я действительно учёный, настоящий учёный. Пусть “мой дар убог, и голос мой негромок”, но моя Муза, я это знаю, обладает и “лица всеобщим выраженьем” и “достоинством обдуманных речей”»[Винокур Г.О. Из воспоминаний моей юности <1940> // Язык. Культура. Гуманитарное знание. Научное наследие Г.О. Винокура и современность. М., 1999. С. 465]. Чем привлекал к себе Г.О. Винокур как личность? На этот вопрос очень хорошо ответил С.И. Ожегов: «Человеческим отношением к людям. Исключительной научной честностью и принципиальностью в научных взглядах.Глубокой заинтересованностью в развитии науки. Действительно, любую проблему, большую или малую, он решал со всей научной страстностью. <...> Он был филологом в настоящем смысле этого слова...»[Ожегов С.И. Памяти Г.О. Винокура // Словарь и культура русской речи... С. 460.].
Много лет тому назад мне посчастливилось побывать в квартире Г.О. Винокура на Арбате (я тогда готовил публикацию писем и консультировался у его зятя С.В. Киселёва). Казалось, там осталось всё, как и прежде, но особенно мне запомнились удивительные книги, многие из них на немецком и других европейских языках: на полках аккуратно стояли классические труды А.А. Шахматова и другие шедевры мировой филологической мысли (часто с автографами). Например, Л.В. Щерба сделал такую дарственную надпись на своей книге «Восточнолужицкое наречие» (Пг., 1915): «“Редкому” читателю Григорию Осиповичу Винокуру от автора». <…>И по этому наследию тоже можно говорить об учёном высокой научной культуры. Так, в его собрании были «Грамматика» М. Смотрицкого XVII в., «Лексикон треязычный» Ф. Поликарпова XVIII в., «Словарь Академии Российской» с личным экслибрисом Александра II на форзаце, все полные собрания сочинений А.С. Пушкина XIX—XX вв. и труды, посвященные его творчеству, прижизненные издания поэтов и писателей Серебряного века: А.А. Блока, В.Я. Брюсова, Д.С. Мережковского и З.Н. Гиппиус, К.Д. Бальмонта, А.А. Ахматовой, Н.С. Гумилёва... Замечательны слова Г.О. Винокура, в которых он с трепетом говорил о своём жизненном предназначении: «Мой путь — к филологии <...>. И отсюда я уже не сверну никогда, разве только с духовной смертью». В этом — весь Винокур, с его непоколебимыми нравственными и научными заповедями, весь его учёный облик ищущего мыслителя, уловившего живой дух Слóва за мёртвой буквой текста.
Баранкова Г.С. К истории Московского лингвистического кружка: Материалы из Рукописного отдела Института русского языка // Язык. Культура. Гуманитарное знание. Научное наследие Г.О. Винокура и современность. М., 1999. С. 360 и далее. 3 См., например, его ранние работы: Винокур Г. Культура языка: Очерки лингвистической технологии. М., 1925; Винокур Г. Культура языка. 2-е изд., испр. и доп. М., 1929.
Задание 35. По данным публикаций составьте портрет современной науки и современного ученого (субъекта познания) в отражении его позитивным и негативным зеркале оценок.
Для возможного обращения:
Аблажей А. М. Российская наука как сконструированный образ //Вестник НГУ. Серия: Философия. 2009. Т. 7. Вып. 1. С. 83-89.
Власова С. В. Образ науки в общественном сознании //Вестник Мурманского государственного технического университета. Серия: Философия. 2004 . Т. 7. № 1. С. 106-114.
Зудина А. А. Наука и образ ученого в советском кино (1928-1986 годы) // Общественная наука и современность. 2011. №5. С. 167-176.
Мамчур Е. А. Образы науки в современной культуре: Научная монографияМ.: «Канон+» РООИ «Реабилитация», 2008. 400 с.
Найдыш В. М. Современная наука и квазинаучное мифотворчество. Проблема ценностного статуса науки на рубеже XXI века. СПб, РХГИ, 280 с., 1999. [Электронный ресурс]: https://cyberleninka.ru/article/n/obraz-nauki-v-obschestvennom-soznanii
Серова И. Г. Образы науки, языка и науки о языке в культуре ХХ века // Вестник ТГУ. Вып. 3 (27). 2002. С. 150-154.
Шилков Ю. М. Дисциплинарный образ современной науки // Мысль: Журнал Петербургского философского общества. 2004. Т. 5. № 1. С. 259-271.
Тема 2. НАУЧНЫЙ СТИЛЬ
Термин, его дефиниция, устойчивость и новаторство в создании терминологических систем, становление термина, термин как скрытая цитата, способы введения термина в текст
Термин и его дефиниция – основные единицы научного стиля.
Терминология - часть лексики и фразеологии языка, складывающаяся в течение долгого времени. В термине, например,алломорф, выражается профессиональное понятие, имеющее дефиницию /закрепленное толкование/.
Для термина характерны специфические функции: номинативная, дефинитивная («термин – скрытая цитата», например, синтагма и фонетический такт, класс и категория).
Типы терминов:
- общие понятия материи и ее атрибутов, которые носят названия категорий (материя, пространство, время, количество, качество, мера и другие);.
- общенаучные (структура, метод, закон, форма, показатель, элемент);
- специальные (сюжет, морфема, соединительная гласная, фразеологизм);
- узкоспециальные (лексические кластеры, аллофон, интерфиксальное сложение, фразема)
Признаки научной речи:
· соотношение объективного и субъективного,
· объективность,
· достоверность, информативность;
· связности,
· целостности, информативности,
· концептуальность (принадлежность научной школе и мировоззренческому дискурсу), образность.
· Устойчивость
· Адинамичность, вневременность:
Слово в научной речи обычно называет не конкретный, индивидуально неповторимый предмет, а класс однородных предметов, т.е. выражает не частное, индивидуальное, а общее научное понятие. Поэтому в первую очередь отбираются слова с обобщенным и отвлеченным значением
Вопросы для обсуждения
1. Термин в аспекте научной школы
2. Разноуровневые языковые и стилистические средства создания научного текста
3. Жанры научных произведений. «Построение» научной статьи. Лекция как жанр. Рецензия как жанр.
4. Антропоцентрический подход к лингвистическим категориям в работах Г.А. Золотовой, Н.Д. Арутюновой, Н.Ю. Шведовой.
5. Метаязыковая рефлексия современных ученых-лингвистов. Терминосистемы новых направлений (когнитивистики, лингвокультурологии, функциональной стилистики и т.д.).
6. Терминосистемы новых направлений (когнитивистики, лингвокультурологии, функциональной стилистики и т.д.).
7. Философский текст как тип коммуникации. Понятие о философском тексте. Эго-текст. Поэтика философского текста. Язык философии
8. Стили научных исследований в философии
9. Феномен авторства. Книжная культура как предмет философской рефлексии
10. Философский текст в современной книжной культуре.
11. Роль заглавий и афористичность в научном тексте
Задание 36. Выпишите 5 терминов. Сравните их дефиниции с данными словарей лингвистических терминов, словаря иностранных слов, толковых словарей. Определите тип всех нижеприведённых терминов, мотивируя ответ: общенаучные, общеметодологические, философские, специальные, узкоспециальные, межотраслевые.
Фрейм, кластер, категория, синтагма, лексема, система, функция, информема, текстема, алломорф, структура, композит, картина мира, дискурс, граммема, синтаксема, композиция, аспект, модель, тип, гнездо, алгоритм, детерминант, знак, агглютинация, дифференцирующий, генезис.
Задание 37. Докажите, что нижеприведённые фрагменты текста относится к научному стилю: содержит термины и их дефиниции, умозаключения (факты, причины, следствия), объективирует и абстрагирует действительность.Выделите признаки научной речи: соотношение объективного и субъективного, объективность, достоверность, информативность; связность, целостности, информативности, концептуальность (принадлежность научной школе и мировоззренческому дискурсу), адинамичность, вневременность. Посчитайте количество указанных ниже частей речи. Сравните со среднестатистическими данными из учебников по стилистике: существительное — 39,9% прилагательное—12% причастие—14,8% деепричастие — 4,6% наречие — 2,9% местоимение — 5,5% числительное —1,4% Другие части речи, в том числе глагол— 18,9%
1. Нынешняя эпоха развития лингвистики - это, бесспорно, эпоха семантики, центральное положение которой в кругу лингвистических дисциплин непосредственно вытекает из того факта, что человеческий язык в своей основной функции есть средство общения, средство кодирования и декодирования определенной информации. Последовательное развитие этого тезиса неизбежно приводит к концепции лингвистики как такой науки, в которую входит, наряду с другими дисциплинами, еще и развитая семантика, складывающаяся из описания не только грамматических, но и лексических значений. Тем самым словарь оказывается необходимой частью полного теоретического описания языка (ср. Копецкий 1973: 4), а не только «памятником лексики» или практическим справочным пособием для его носителей. По аналогии с теоретической и практической (школьной) грамматикой целесообразно говорить и о двух соответствующих типах словарей. С другой стороны, полное семантическое описание содержательных единиц языка, даваемое, в частности, словарем теоретического типа, оказывается естественной основой для строгого определения любых лингвистических понятий, в основе которых лежит представление о семантических тождествах и различиях соответствующих языковых объектов (Ю.Д. Апресян. Лексическая семантика).
2. В русской традиции существует три близких термина – многозначность, неоднозначность, полисемия. Термин многозначность – самый широкий: он указывает просто на существование у некоторой единицы более одного значения. Термин полисемия иногда рассматривается как синоним термина многозначность<…>. Однако здесь необходимо сделать следующие уточнения. Во-первых, под полисемией обычно понимают лишь лексическую многозначность, в то время как термин многозначность не содержит этого ограничения. Во-вторых, под полисемией понимается чисто парадигматическое отношение: факт наличия у слова более одного значения; между тем, многозначность может быть также и синтагматической: многозначностью может быть названа, в том числе, возможность одновременной реализации, у той или иной языковой единицы, двух (или более) значений. Названные различия проявляются также в функционировании соответствующих прилагательных: полисемичным может быть только слово как единица словаря, а многозначным может быть выражение и целое высказывание; многозначность, таким образом, сближается с неоднозначностью (тем самым, термин многозначность охватывает как сферу полисемии, так и сферу неоднозначности). <…> Возможность возникновения неоднозначности (прежде всего, каламбура) является наиболее очевидным свидетельством многозначности данной языковой единицы.
– Дяденька Хрущев, это вы запустили ракету? – Я, мальчик. – А сельское хозяйство? – Кто тебя научил такое говорить? – Папа. – Так вот кажи папе, что я умею сажать не только кукурузу.
Другими словами, если употребление некоторого слова в некотором контексте создает эффект каламбура, сталкивающий два различных понимания, это означает, что два понимания соответствуют двум разным значениям интересующего нас слова. [Анна А. Зализняк Феномен многозначности и способы его описания]
Задание 38. Докажите (устно или в письменной форме) на одном-двух примерах, что термин может существовать только в оппозиции к другим терминам, обладает парадигматическими свойствами, имеет номинативную и дефинитивную функции («скрытая цитата»).
Задание 39. Прочитайте статью Анны А. Зализняк Феномен многозначности и способы его описания //Вопросы языкознания, №2, 2004, с. 20-45 (http://old.virtualcoglab.ru/pdf/zaliznyak1.pdf). Найдите в тексте работы и охарактеризуйте окказиональные термины.
1. «Склеивание». Объединение в одном слове (в пределах одного высказывания) двух отчетливо различных, но при этом не взаимоисключающих его пониманий, не создающее никакого специального эффекта: «неоднозначность» в таких случаях обнаруживает лишь лингвист, поставивший перед собой задачу идентификации словарного значения. Случаи «склеивания» одинаковых означающих, имеющих различные означаемые, обычно не замечаются ни говорящим, ни слушающим, но при их обнаружении «расклеивание» не представляет ни малейшего труда и проходит совершенно безболезненно для смысла предложения в целом. Этот случай может быть проиллюстрирован уже обсуждавшимися в лингвистической литературе примерами: (7) Пустое сердце бьется ровно, / В руке не дрогнул пистолет (Лермонтов). В слове сердце «склеиваются» значения ‘центральный орган кровообращения’ (сердце бьется) и ‘этот орган как символ средоточия чувств’ (пустое сердце). <…> пример (7) справедливо охарактеризован как случай конъюнктивной неоднозначности (т.е. предполагающей одновременное наличие двух прочтений), при этом ненамеренной со стороны говорящего. <…>
3. «Мерцание» («осцилляция»). Другой вариант «поэтического» совмещения значений – то, что в лингвистике принято называть «осциллирующими» значениями (см., в частности, [Апресян 1974: 179] со ссылкой на известную книгу Г. Стерна): имеются в виду употребления, когда два или более различных значения присутствуют в слове одновременно, что создает эффект «мерцания» (т.е. как бы попеременно обнаруживает себя то одно, то другое значение). Ср. пример такого употребления глагола видеть, разбираемый в [Апресян 1995в]: (14) Вот мы и встали в крестах да в нашивках, / В снежном дыму./ Смотрим и видим, что вышла ошибка, – /И мы – ни к чему! (А. Галич. Ошибка) Здесь глагол видеть имеет одновременно два разных значения (на что указывают разные элементы контекста) – зрительного восприятия и знания-понимания (видения «мысленным взором»).
Задание 40. Используя словари лингвистических и философских терминов, научную справочную литературу, напишите рассуждение о термине метод лингвистический. Какой тип научного рассуждения вы изберете? Какой цели будет соответствовать ваш текст?
Задание 38. Сравните способы введения термина в текст (по И.А. Антоновой, Г.А. Золотовой, П.А. Леканту). Какие способы вы можете выделить? Докажите, что термин – скрытая цитата.
Закрепленность за КС синтаксической функции сказуемого определила другое название - предикативы. Термин предикативы был введен чешскими лингвистами во 2-й пол. 20 в. и применялся к той группе слов, которая в русской грамматике получила название ´категория состоянияª [Русский язык. Энциклопедия. М., 1997. С. 368]. В 60-70-х гг. 20 в. термин ´категория состоянияª в грамматических трудах все чаще заменяется термином ´предикативыª. Хотя в ´Русской грамматикеª (1980), ´Краткой русской грамматикеª (1989) в качестве самостоятельной части речи этот термин не рассматривается. Предикативы в научной литературе называются по-разному: категория состояния, безлично-предикативные слова, предикативные наречия. Но значение у них одно - это слова, обозначающие нединамическое состояние, и, главное, выступающие только в функции главного члена сказуемого однокомпонентного (односоставного или безличного) предложения: В лесу было тихо; Детям весело; На душе было тоскливо. Основную массу предикативов составляют предикативные наречия (темно, тесно, плохо) и страдательные причастия на -но, -то (накурено, заперто). Предикативные наречия первой группы пополняются за счет наречий, заключающих в себе качественные значения (в т.ч. за счет индивидуальных авторских употреблений):´Так было мне, мои друзья, и кюхельбекерно и тошноª (Пушкин); ´В танцевальном зале пустом непесенноª (Рождественский).Т.П. Ломтев в своей последней работе ´Предложение и его грамматические категорииª [Ломтев Т.П. Предложение и его грамматические категории. М., 1972], выпущенной уже его учеником, рассматривает категории предложения, не употребляя термин ´предикативª, предлагает категорию активности и демиактивности (полуактивности), отмечая нединамический характер ´дативныхª предложений. При этом дативные наречные предложения могут быть неопределенно-личными: Было весело; и определенно-личными: В душе она упрекала себя за другое: за то,что ей тогда было хорошо и радостно (Эренбург), Шалун уж заморозил пальчик: / Ему и больно и смешно, / А мать грозит ему в окно (Пушкин) [И.А. Антонова. О терминах ´категория состоянияª и ´предикативыª. Язык, сознание, коммуникация: Сб. статей М.:МАКС Пресс, 2004. Вып. 26.]
Инфинитивные предложения выделяются в отдельный разряд. Не следует объединять признаки определенно-личных, неопределенно-личных, обобщенно-личных и «безличных» предложений. ´Это признаки разных измерений: так называемая «безличность» может совмещаться с любым из трех видов личности. Объединяет их общее, инвариантное грамматическое значение - независимость предикативного признака от воли субъекта - его носителя. Инволюнтативными и будем называть предложения разных моделей, обнаруживающие этот признакª [Золотова Г.А., Онипенко Н.К., Сидорова М.Ю. Коммуникативная грамматика русского языка. М., 1998. С 124].
Мы считаем, что в современном русском языке сформировалась аналитическая «гибридная» часть речи предикатив с собственным категориальным значением состояния. [Лекант П.А., 2002, с. 29 (первая публикация 1995 г.); 2007, с. 82]. Термин предикатив употреблялся рядом исследователей для обозначения словкатегории состояния [Мигирин В.Н., 1957; Панфилов В.М., 1961; Озаровский О.В., 1957;Правда Е.А., 1995]. Предикатив совмещает категории имени прилагательного: род, число (согласуемые формы) и глагола: наклонение, время, лицо (включая безличную форму), число. Глагольные формы выражаются аналитически – посредством связки быть (включая нулевую форму наст. времени изъявит. наклонения); напр.: Как хороша была Елецкая! (А. Пушкин); Каждый день по-новому тревожен (А. Ахматова).
На основе ядерных признаков предикатива (генеральных, облигаторных) обнаруживаются частные свойства, частные категории. Со стороны глагола это употребление так называемых полузнаменательных глагольных связок («гибридных», по Виноградову) вместо формальной связки быть: стать – становиться, делаться – сделаться и др. Формальная связка быть (т.е. ее глагольные значения) как бы растворяется в них. Сами эти связки сообщают предикативу фазисное или модальное грамматическое содержание [Дегтярева М.В., 2007, с. 108-110]. Существенным грамматическим отличием от основной формы, конечно, является категория вида, оформляемая гибридными связками становиться – стать и т. д. Со стороны прила