Глава 20. Дуб хорошо, а два лучше

В библиотеке действительно все было обеспечено. Сухую одежду и одеяла кабинетные приволокли из всех доступных уголочков школы, уж что нашли, так что одеты все стали удивительно живописно. Но никто не возражал, даже Мишка, напяливший на себя теплую женскую кофту. Не до того было.

– Тут чай, тут еда, тут еще еда, – распоряжалась маленькая Нина Константиновна.

Еще несколько домовых суетились возле стенки, укладывая маты для сна под руководством Зального.

Машка и Севка кусали что-то на ходу, склонившись над учебниками и судорожно листая страницы. Мишка ел прямо из кастрюли, пододвинув ее к себе, угрюмо глядя в одну точку; Лёля закрыла глаза и прилегла.

– Тебе плохо? – Антон подошел к ней первый раз после того, как увидел, что она жива. Просто не решался сделать это раньше. И сейчас бы не решился, если б не видел, что никто не обращает на них внимания.

– Ты спас мне жизнь, – тихо сказала Лёля.

– Я долг отдал. Ты вытащила меня из-под земли, а я тебя из воды достал… Я тебя вообще везде достану, – попытался пошутить Антон.

Лёля даже чуть улыбнулась.

– Я, кстати, так и не понял, как ты выплыла, – сказал Антоха.

– Просто Лю… Берегиня отвлеклась, когда ты нырнул. Да и забыла про меня. И я вынырнула тихонько. Жаль, моя руна потерялась…

– Да нет же! – воскликнул Антон. – Вот она, я ее достал.

Лёля чуть не кинулась Антону на шею, но смутилась и остановилась – наверное, в последний момент ее отвлек Столовой, который бегал по комнате и вручал каждому по свертку с едой.

– Чтоб до крошки! – скомандовал он и побежал дальше.

– «Берегиня, – прочитала вслух Маша, – лесная русалка. В Берегинь превращались девушки, умершие до свадьбы. Каждого юношу они считали своим женихом, заманивали к себе и… – голос Маши дрогнул, – в лучшем случае сводили с ума своей красотой и жестокостью».

– Она не хотела, – ровно сказал Мишка, – она предупреждала, чтоб я уходил…

– Но есть и другое значение, – прочитал Севка, – «Берегиня – женский образ, связанный с защитой и материнским началом. В архаической древности…»

– Чего? – спросил Мишка.

– Давно очень, прям очень-очень давно – объяснил Севка, – «…под именем Берегини выступала Мокошь, Богиня-Мать»…

– Ага! – сказал Мишка и перестал жевать, – так вот почему она с Перуном так разговаривала!

– Как? – спросили все в один голос.

Мишка рассказал о том как шел за Любой на крышу, как спокойно она держалась.

– Он на нее орет, молнии мечет, а она посреди этого спокойно так спрашивает «Принял ли ты жертву?», а потом как сказанет: «Когда я спрашиваю, Верховный бог славян, ты должен отвечать!»

– А Перун? – спросил Севка.

– Ответил, – хмуро пожал плечами Мишка.

– Но зачем же она тогда… – отчаянно сказал Антон.

– Она думала, так лучше, – перебила его Лёля. – Она думала, это что-то решит…

– В архаичные времена… – задумался Мишка. – Тогда я был Бером.

– Что? – опять спросили все.

И Мишка пустился в сбивчивый рассказ о том, как он узнал о своем происхождении. Севка немедленно закопался в книжки и подкреплял его слова цитатами. Остальные ошарашенно слушали.

– Мишка, – тихо прошептала Маша, – я от тебя столько слов первый раз в жизни слышу…

– А мне не о чем было говорить, – буркнул Мишка и опять уткнулся в кастрюлю.

– Так кто же наша Люба? – спросил Антон. – С остальными теперь все понятно… А она не то русалка, не то богиня.

– Она Любовь! – сказал Библиотечный, вылезая из угла. – Ее ж так и зовут – Любовь. Поэтому и материнское начало, и руна Земли, вы ж про это читали. Земное плодородие, мать-земля, богатство и благо…

– А почему Перун… – начал спрашивать Антон, но Библиотечный его перебил:

– Потому что Любовь – сила гораздо более древняя, чем все славянские боги, вместе взятые…

– Он ее хотел в кикимору превратить, – сказал Мишка. – Не смог.

– А в русалку смог?

– Она сама этого захотела, – всхлипнула Лёля. – Если б не захотела, не смог бы.

– И что нам теперь делать? – отчаялась Маша.

– Спать, – сказал Антон. – Кто может – спит. Набирается сил. Кто может – думает. Из библиотеки не выходить. Всем держаться вместе. Больше – никакой самодеятельности. Понятно?

Антон грозно посмотрел на Лёлю. Но девочка была так измучена, что голос Антона дрогнул.

– Все живы. Это главное, – тихо сказал он. – И мы обязательно что-нибудь придумаем.

* * *

Антоха лежал и пытался спать, буквально на минуты погружаясь в забытье и немедленно выбираясь обратно. Беспокойство не давало расслабиться. Маша спала на мате, Севка заботливо укрыл ее своей кофтой, а сам продолжал читать какой-то толстенный том. Мишка храпел.

Лёля тихонько вздыхала и шуршала чем-то в противоположном углу библиотеки. Как будто почувствовав, что Антон о ней думает, она тихонько встала и подошла к нему.

– Антон, я тут подумала… Мне, наверное, нужно с Перуном поговорить. Подожди, подожди, не ругайся, выслушай, – заторопилась Лёля, не давая Антону раскрыть рот. – Это я пришла к нему с желанием вступить в его войско. Он потребовал жертву. Люба… стала этой жертвой. Но, может быть, если ему сказать, что мы перейдем на другую сторону, он испугается? И вернет нам Любу?

– На другую сторону? К Кощею?

– А чем она хуже? – тоскливо спросила Лёля.

– Не знаю, – вздохнул Антон. – Сам удивляюсь.

И задумался.

– Мне страшно отпускать тебя к Перуну, – сказал он. – Я ему не доверяю.

– У тебя есть другие предложения? – спросила Лёля.

– Нет, – признался Антон, – но и это мне не нравится… Я пойду с тобой.

– Не надо, – сказала Лёля, – Перун тебя не любит. Почему-то…

– Действительно, странно, – съязвил Антоха. – Тогда возьмешь с собой Бера.

– Хорошо, – понурилась Лёля.

– Ты со мной не споришь, – тихо сказал Антон.

– И ты на меня не кричишь, – ответила девочка.

– Может быть, мы действительно что-нибудь придумаем? – спросил Антон, глядя в стенку.

В глазах у Лёли блеснули слезы.

* * *

– Уже утро? – спросил Севка, с трудом продирая глаза.

– А кто его знает? – ответила Маша, разминая затекшую шею. – Восемнадцать тридцать пять!

– Бер! Бер! – позвала Лёля. – Ты пойдешь со мной к Перуну?

– Отвинтить ему голову? – зевнул Мишка.

– Нет. Пока. Нужно попытаться поговорить.

– Я не буду с ним разговаривать, – ответил Беркин.

– Надо, – коротко сказал Антон.

Вокруг уже шустрили домовые, принесшие свежую еду и выстиранную одежду.

Лёля глотнула воды и теперь ждала, пока Мишка переоденется.

– Береги себя, – сказал Антоха. – Я буду страховать. Я провожу вас до крыши.

Лёля кивнула и вышла из библиотеки.

На крыше опять никого не было видно. Только стало еще больше грязной посуды, да еще и добавились разбросанное конфетти и полусдувшиеся воздушные шарики.

– Перун! – позвала Лёля.

Тишина.

– Перун!.. – рявкнул Мишка.

– Отдыхают они, – сообщил давешний парень с венком на голове (правда, на этот раз замотанный в штору), выпав из-за угла. – Вчера всю ночь гуляли, а теперь отдыхают.

– Чтоб он… навсегда наотдыхался, – процедил Мишка сквозь зубы.

– Я вам не советую его тревожить, – сообщил парень, широко зевнув.

– Скажите, – спросила Лёля, – а жертву можно вернуть обратно?

Парень даже закашлялся.

– Вы чего? – поразился он. – Это ж жертва! Как ее вернешь?

– Ну а если ее принесли по ошибке? – гнула свое Лёля.

– Жертва лишней не бывает! – отрапортовал молодец, встал по стойке смирно и выпучил глаза, взяв копье «на караул».

– Ну чего ты орешь, Ярик? – протянул унылый голос, и из-за трубы показался заспанный Перун в халате и с ледовой грелкой на голове. – Ба! Да у нас гости! А я не в форме…

Перун рухнул на ближайший стул и вытянул ноги.

– Не выспался я, – сообщил он. – Трудно быть богом… Чего надо?

– Любу! – выкрикнул Мишка и двинулся на Перуна.

Лёля схватила его за руку.

– Я подумала, что, может быть, вы как Верховный бог славян проявите великодушие… – сказала Лёля.

– Может… – сказал Перун.

– Люба стала Берегиней… Это… Это ужасно, – сорвалась Лёля, но быстро взяла себя в руки. – Я подумала… Мы подумали… Может быть, мы можем что-нибудь сделать, а вы за это отпустите Любу… Вы же бог… Вы же должны быть великодушны…

– Ну во-первых, – зевнул Перун, – я никому ничего не должен. Во-вторых, мы, конечно, великодушны, но мы и справедливы. Перун сказал – Перун сделал. А если я сейчас начну передумывать… Все ко мне прибегут, просить начнут. А этого я допустить не могу. Ой, что ж так голова-то болит…

– Я щас вылечу! – сообщил Мишка, и Лёля из последних сил вцепилась в его руку.

– Но я вас очень, очень прошу! – заплакала Лёля.

– Это правильно, – поведал Перун. – Мы любим, когда нас просят.

– Давайте мы вас с Паляндрой помирим, а? – предложила Лёля. – Война кончится, вы отпустите Любу…

– Что? – презрительно спросил Перун. – Что ты сказала? – Перун встал из-за стола и подошел к гостям. – Ты что, с ума сошла, девчонка! – рявкнул он. – Я никогда не помирюсь с этой проходимкой, ясно? Этот дуб слишком мал для двоих! Или она, или я! Всё! Свободны!

И, грохнув напоследок молнией, Перун удалился за трубу в сопровождении очень испуганного Ярилы.

* * *

Они стояли под дубом, задрав головы, и молчали.

Наконец Лёля с неизбывной тоской произнесла:

– Такой большой дуб… Ну почему они не могут его поделить?

– Потому что, – начал отвечать Севка, – дуб – это древо мира, центр мироздания, обозначаемое руной «алатырь»…

– Сев, – тихо, но настойчиво перебила его Маша, – ты умный, да?

Севка, чувствуя подвох, надулся, но кивнул.

– Тогда, – еще тише сказала Маша, – ты должен знать, что такое риторический вопрос…

Севка надулся еще больше.

– Да если бы он был в два раза выше и в четыре – толще, – пробурчал Мишка, – они все равно из-за него бодались бы.

Лёля подошла и погладила дуб. Антоха не без ревности почувствовал, что старое дерево отозвалось – не звуком, не шевелением, а чем-то нутряным.

– Чувствует, дерево, – донеслось откуда-то сверху Васькино мурчание, – чье сейчас время…

Только сейчас до всех дошло, что цепь разорвана.

– И Русалки что-то не слышно, – с угрозой пробормотал Мишка. – Сейчас я кого-то по полосатой морде…

– Спокойно, – прокудахтала Русалка, но Мишка уже подпрыгнул, потянул за ветку…

…И всеобщему взору представилась удивительная картина: растянувшийся на ветке кот и прильнувшая к нему полуптица-полуженщина.

– Стучаться надо, – ничуть не смутившись, заявил кот.

А вот Русалка зарделась девичьим румянцем и сделала вид, что она тут так, просто пролетала мимо и присела передохнуть.

– Ой, – сказала Маша, – а мы думали, ты ее съел!

– Собирался, – лениво подтвердил Васька, – но тут такие дела… Вместе держаться надо! Сами понимаете…

– Погоди, – перебил его Антоха, – ты сказал что-то про время! Что дуб понимает, чье время сейчас!

– Так Лёлино! – ответила Русалка с таким видом, как будто сообщает всем известную вещь. – 22 марта ее время начинается!

А Лёля все стояла и гладила дуб.

– А давайте его распилим! – предложил Севка. – Половину белым, половину черным! Все справедливо!

– Отличная идея! – неожиданно бодро поддержал его кот. – Слышь, птичка моя, сколько его уже пилить пытаются? Тысячу лет?

Полуптица задумчиво глянула вверх, как будто там были написаны цифры, и ответила:

– Тысячу лет… и еще сто двадцать три года.

– Пили, брат! – торжественно объявил Васька и принялся точить когти о ветку.

Мишка, которому надоело держать оттянутую ветку, отпустил ее. Из кроны раздался возмущенный мявк – видимо, коту попало по носу.

– Если не пилить, – решила поддержать мысль Севки Маша, – тогда можно… рядом второй посадить! Одни в старом останутся, вторые в новый переберутся!

Все задумались. Что-то в этой идее было.

– Не равноценно, – с сожалением сказал Антоха. – Кто согласится поменять древнее древо на молодой дубок?

– Оба согласятся! – вдруг заявил Мишка. – Мы два дубка посадим! Чтобы по справедливости!

– А старый? – спросил Севка.

Мишка пожал плечами, всем видом показывая, что не может же он придумывать каждую мелочь.

– Будет нейтральной территорией! – решил Антон. – Местом для встреч и переговоров. Как думаешь, Лёль?

Но Лёля ничего не ответила. Она стояла, прижавшись к стволу щекой, и гладила его так, как будто навсегда прощалась с дорогим другом.

* * *

Когда делились, кто с кем пойдет договариваться, как-то само собой получилось, что все захотели пойти с Лёлей к Перуну, а к Паляндре – только один Антон. Он, в принципе, не возражал, но Севка, недовольно потеребив очки, все-таки решил к нему присоединиться. Как он пояснил, «для представительности».

Лёля повела Машу и Мишку наверх, втайне ожидая застать уже привычный кавардак, но там оказалось непривычно чисто. Причиной тому была усталая приветливая женщина, которая как раз заканчивала подметать крышу необычным веником. Он больше напоминал букет: затейливо переплетенные одуванчики, мать-и-мачеха, ландыши и даже чертополох. Увидев Лёлю, женщина смутилась и принялась оправдываться:

– Я с утра просто не успела прибраться… Ты уж прости, Лёлюшко-дитятко…

Эти извинения были прерваны неприятным голосом Перуна:

– Лада! Хватит перед ними спину гнуть! Не гости пришли, а просители!

Но добрая Лада все-таки поклонилась и, бормоча: «Вот и ладно, вот и ладушки…», скрылась в чердачном окне.

Перун выглядел повнушительнее, чем при вчерашнем разговоре, да и свита собралась более пышная: плечистый Ярило (все еще в занавеске, но в свежем венке); задумчивый старичок, который перебирал в руке, словно четки, цветы шиповника; смешливый мужичонка, который немедленно принялся строить Лёле с Машей то ли глазки, то ли рожи, и несколько полупрозрачных девушек с большими, как у цапель, крыльями.

Все они смотрели скорее добродушно, чем сердито. Даже Перун пыжился, кажется, больше для формы.

Лёля позволила себе перевести дух. «Похоже, – подумала она, – разговор будет не таким уж сложным». Наверное, он и был бы не таким уж сложным, если бы инициативу не взял на себя Мишка.

– Короче, так, – заявил он, выступив на шаг перед девочками, – из дуба вы уходите. Сегодня же. Мы вам новый дуб посадим – в нем жить будете!

Речь имела успех: у Перуна отвисла челюсть, Ярило и смешливый мужичонка схватились за оружие, а крылатые девицы принялись орать, как стая галок. Только старичок с четками улыбнулся:

– А и славно! Новый дубок! Свеженький… Зелененький… Почки… Желуди…

– Цыц, Симаргл! – гаркнул пришедший в себя Перун. – Тебе лишь бы с почками-цветочками своими возиться!

Ярило выставил перед собой копье. Смешливый – который теперь превратился в свирепого – потянул из ножен тяжелый меч. Мишку это не смутило.

– Если кто забыл, – сказал он почти ласково, – так я Бер!

Меченосец бросил на Ярилу вопросительный взгляд.

– Ага, Даждьбог, – неохотно признал тот. – Бер это… Только армия его далеко отсюда!

– А я позвать могу! – весело отозвался Мишка. – Я ведь теперь их новое имя знаю!..

На лицах у Перуна, Ярилы и Даждьбога проявилась сложная смесь эмоций. Коротко ее можно было бы описать так: «А вдруг не врет? Тогда мы влипли…» Крылатые спутницы Перуна, которые, судя по всему, не обладали глубоким умом, заклекотали еще больше. Лёля поняла, что пора спасать положение.

– Минутку! – она вскинула руки ладонями вверх. – Ничего страшного не происходит! Мы просто предлагаем вам с Черными разъехаться! Один молодой дуб получите вы, второй – они! Это просьба, понимаете?

Мишка всем своим видом показывал, что не такая уж это и просьба, но Перун предпочел сделать вид, что по-прежнему тут главный. Он поскреб подбородок под золотой бородой и величественно задумался.

* * *

Паляндра посланных к ней делегатов приняла куда радушнее и, кстати, в полном одиночестве. Она казалась вполне довольной собой и жизнью, развалившись в кресле вахтера (как оно только оказалось в подвале?) и потягивая что-то пахучее из большой глиняной кружки. После обмена почти официальными приветствиями она извиняющимся голосом сказала:

– Вам не предлагаю, потому как вино… Или?

Черная дама бросила на мальчиков испытующий взгляд, но Антон решительно замотал головой.

– Ладно, – кивнула Паляндра-Кощей и ловко достала из темного угла две табуретки. – Присаживайтесь. В ногах правды нет.

Севка уселся, настороженно глядя на Паляндру сквозь запотевшие отчего-то очки. Антон, присаживаясь, вскользь подумал, что табуреточки явно свистнуты из столовой.

– По делу или поболтать? – предводительница Черных с явным удовольствием отхлебнула из кружки.

Антохе очень хотелось выбрать второй вариант, но он пересилил себя.

– По делу.

Пока он, перебиваемый осмелевшим Севкой, излагал свой план, Кощей попивала вино, будто и не слушая. Только изредка кивала – мол, продолжай, я тут, я все слышу.

– Интересно, – протянула она, – хороший план.

* * *

Мишка уже стал терять терпение, когда Перун огласил свой вердикт:

– План мы принимаем…

«Неужели так просто?!» – внутренне заликовала Лёля.

– …но не полностью, а наполовину!

Все, даже ближайшие сподвижники Белого бога, удивленно на него уставились.

– Пусть Кощеиха убирается в молодой дубок, а мы останемся в своем, исконном!

– Но… – начала Лёля.

– Перун – бог строгий, но справедливый! – гордо сообщил Перун. – Я всегда готов к диалогу с простыми смертными. Так что, девочка, если что надумаешь, приходи еще.

Перун встал и обратился к своей свите:

– Вот! Уже даже дети понимают, что Черные силы должны быть полностью изжиты! И маленький дуб – это первый шаг к нашей полной и безоговорочной победе. Ура!

– Ура!.. – подхватили полупрозрачные девушки.

– Ура-то, ура… – скептически сказал Даждьбог, – но, по-моему, они имели в виду что-то другое…

– Все свободны! – заявил Перун и обратился к визитерам. – Назначаю вас ответственными за переезд. Чтоб к четвергу духа этой черной твари в нашем дубе не было!

– Почему к четвергу? – спросила ошеломленная Лёля, глядя как бог со свитой удаляется за трубу.

– Четверг – день Перуна, – машинально ответила Маша, – Только как мы определим, когда он настанет, время же остановилось…

– Он что, совсем тупой? – возмутился Мишка.

– Не знаю, – сказала Лёля, – я уже ничего не знаю.

* * *

– Я – согласна, – сказала Паляндра.

– Так просто? – изумился Севка.

– А что? Меня этот солдафон напыщенный, знаешь, как достал?

Паляндра вытаращила глаза и прорычала:

– Я – Верховный бог славян, и я повелеваю…

Получилось так похоже на Перуна, что мальчишки покатились со смеху.

– Идите, растите дубы. А я буду готовиться к переезду, – сказала Паляндра и с наслаждением потянулась.

Мальчики резво подскочили, раскланялись, но уже у выхода Севка притормозил.

– Па-па-ляндра, – спросил он, волнуясь, – а можно вам вопрос задать?

– Конечно, – улыбнулась девушка.

– А почему все считают, что вы – плохая, а Перун – хороший?

– Все? – Паляндра кокетливо приподняла бровь.

– Нет, – поспешно заявил Севка, – то есть мы, конечно, нет…

Мальчик сбился и покраснел.

– Ладно, ладно, не смущайся, – засмеялась Паляндра, – считай, что комплимент засчитан.

– Я читал книжки. Много, – продолжил Севка откашлявшись – и везде одно и то же. Перун – свет и справедливость, а Кощей – смерть и злость. Но вы… Мы вот на вас посмотрели, битвы все эти и вообще… Вы же одинаковые!

Паляндра опять приподняла одну бровь. Севка опять смутился.

– Ну… Я хотел сказать, что вы даже лучше, – прошептал Севка.

– Да ладно, – махнула рукой Паляндра. – Одинаковые мы, ты прав… Просто так получилось, что последнюю тысячу лет я провела в заточении…

– Тысячу лет? – ахнул Севка.

– Вообще-то даже больше, – отмахнулась Паляндра, – я неплохо сохранилась. Так вот – историю пишут победители. Перун на троне, Кощей в цепях – и в результате Перун хороший, а Кощей плохой. Все просто.

– А сейчас? – спросил Севка.

– А сейчас у нас равновесие, – оскалилась Паляндра, – и стоит его качнуть в мою сторону… Уж поверь мне, я отыграюсь…

Севка поверил. Антоха коротко кивнул, и мальчики побежали наверх. Рассказывать всем хорошие новости.

* * *

– Гад он! – заявил Мишка. – Надо дать ему по голове разок!.. Тоже мне, Перун нашелся!

Антон, который задумчиво рассматривал замысловатую тень на потолке коридора, промолчал. Зато отозвался Севка:

– Ты уже один раз пытался!

– Я тогда не знал, что я Бер! – возразил Мишка. – А теперь как рявкну! Мои беры… то есть медведи как сбегутся!..

Девочки, сидевшие рядком на подоконнике, как две курочки на насесте, угрюмо переглянулись, а Севка только головой помотал.

– Ты не веришь в моих беров?! – возмутился Мишка.

– Да верю, верю, – вздохнул Севка. – Только они даже не пошевелятся…

Мишка даже побагровел от такого наглого заявления, и Севка поторопился объяснить.

– Просто они снаружи, за пределами школы, в застывшем времени они нас не услышат.

Все уставились на Севку.

– Почему в застывшем времени? – спросила Маша.

– А что? – удивился он. – Вы сами еще не догадались? Часы на мобильниках остановились, за окнами – непрерывная ночь… Для всех, кроме нас, время остановилось!

Подумал и, ради объективности, добавил:

– Возможно, для нас оно идет в миллионы раз медленнее, чем для остальных.

Все пригорюнились. Но тут неожиданно ожил Антоха.

– Мишка прав, – сказал он глухо, как будто даже и не выходя из задумчивости. – Тут нужна грубая сила.

– Но ведь беры… – попыталась встрять Маша, но Антон ее перебил.

– Без них разберемся. У нас есть Мишка, есть я, есть Лёля… Севка с Машкой тоже что-нибудь придумать могут. А главное – домовые… в смысле – кабинетные.

– Они маленькие, слабые! – тихо возразила Лёля. – Их просто затопчут…

Антоха вспомнил недавнее свое видение, усмехнулся, но рассказать друзьям о настоящих способностях домовых не успел – из темного угла раздался возмущенный голос директорского кабинетного:

– Мы не слабые! Мы просто на глаза не лезем. А если надо – мы ого-го!

Мини-директор вышел к центру коридора и гордо ударил себя в грудь. К нему начали подтягиваться и остальные кабинетные. У всех вид был воинственный и слегка оскорбленный.

– Скромные мы, – подхватил Столовой, – и терпеливые! Если можно не воевать, так и не воюем. Но когда воюем…

И Столовой повторил гордый жест товарища, хлопнув себя по пышному бюсту.

– А кто людей спокон веков по лесам прятал? – вступила в беседу маленькая Анна Павловна.

– А кто неприятелю глаза отводил? – зашумели остальные. – Кто еду беженцам в землянки таскал? Кто скот от мора в лесу берег?

– А кто ворогам следы путал и в болота заводил? – продолжил Кладовой. – Наш брат… точнее, наш двоюродный брат Лесовик!

– Погодите! – Севка попытался прервать этот парад оскорбленного достоинства. – Это же человек заводил! Иван Сусанин!

– Челове-е-ек! – насмешливо протянул Кладовой.

– Ну конечно! – заступилась за друга Маша. – Целый полк поляков завел! Никто не выжил!

– А коли никто не выжил, – хитро прищурился Кладовой, – откуда тогда известно про сей подвиг стало?

На это ни Маша, ни Севка не нашлись что ответить.

– Так что, – заключил директорский Кабинетный, – мы воевать можем… когда припрет!

– А сейчас приперло? – решила уточнить Лёля.

Кабинетный отвел взгляд, но врать не стал.

– Пока нет… Но если сейчас Перуна не пугануть, тут такая бойня пойдет… что всех припрет!

Антоха, слушая все это, улыбался все шире.

– Вопросы есть? – спросил он и сам себе ответил: – Вопросов нет. Мишка, строй кабинетных!

Пока Мишка с видом заправского генерала организовывал кабинетных, Лёля подошла к Антону и тронула его за рукав:

– Ты правда, – с надеждой спросила она, – надеешься, что Перун домовых испугается?

– Если не испугается, – твердо ответил Антоха, – припугнем Паляндрой.

Лёля испуганно замерла.

– Не волнуйся, – Антон постарался придать голосу побольше уверенности, – просто припугнем. Я тоже не хочу войны. Ограничимся принуждением Перуна к миру!

А Лёля вдруг робко улыбнулась.

– Эти домовые, – сказала она, – типичные белорусы. Не воюют, пока не припрет… Или, наоборот, мы такие, потому что нас такие домовые опекают?

Антоха пожал плечами и покосился на Машку с Севкой, которые возились со шпагой, той, что Маша когда-то добыла с боем.

* * *

Сначала, когда на крышу выбрался Антон с друзьями и громко выкрикнул «Я пришел объявить ультиматум!», Перун – а за ним и его свита – расхохотались. Но, по мере того как пространство начало заполняться кабинетными, смех становился все неувереннее. Слишком серьезно оказались настроены маленькие человечки, сжимавшие в руках веники и швабры, тряпки и указки. Сразу было понятно, что они пришли сюда выполнять тяжелую, но необходимую работу и пока не выполнят ее, не уйдут. Даже если для этого придется лечь тут всем до единого.

– Ультиматум! – повторил Антоха севшим голосом и принялся откашливаться.

Лёля не выдержала и вышла у него из-за спины.

– Великий Перун! – сказала она, и это звучало скорее как обвинение, чем как титул. – Мы требуем, чтобы ты и твое войско заняли один из молодых дубков, которые мы посадим во дворе школы… в ближайшее время! А если нет…

Тут голос сдал уже у Лёли, и откашлявшийся Антоха продолжил:

– Тогда мы тебя загоним туда силой! – он обвел рукой войско кабинетных.

Мишка издал глухой рык. Перун и его свита перестали улыбаться.

– Если понадобится, – завершил Антоха, – мы готовы для этого объединиться с Паляндрой.

На сей раз Перун откровенно дрогнул, да и все остальные Белые принялись испуганно шептаться.

– Кстати, – Лёля попыталась хоть как-то смягчить Антонову угрозу, – Паляндра уже согласна перебраться в свой дуб.

Они замолчали, ожидая ответа. Шепот в стане Белых стих. А кабинетные с самого начала стояли в тяжелом молчании.

Перун собрался с духом и гордо задрал бороду.

– Никто не смеет приказывать великому Перуну, – грозно произнес он и выставил вперед руку.

Искры заплясали на кончиках его пальцев, но никто из противников Перуна не дрогнул. Белый предводитель криво усмехнулся, поднял руку над головой…

…И молния, сорвавшаяся с ладони громовержца, никого не задев, устремилась к Севке. Впрочем, его она не задела тоже, а впилась в острие шпаги, которую он успел вскинуть за секунду до жеста Перуна. Севка при этом никак не пострадал.

Обалдевший Перун послал еще одну молнию, теперь уже прицельно в наглеца, но тот успел изящным движением шпаги перехватить гигантскую искру.

– Экономьте энергию, – ехидно сказала Маша, – шпага надежно заземлена.

Севка небрежно продемонстрировал провод, спускающийся от шпаги куда-то вниз. Рукоять шпаги оказалась щедро увитой изолентой. Вождь Белых бросил беспомощный взгляд через плечо. Ярило вскинул копье, а Даждьбог выхватил меч….

Вернее, оба попытались выполнить эти действия. На самом деле копье зацепилось за бельевую веревку, которой еще секунду назад тут не было, а нога меченосца поскользнулась на неизвестно откуда взявшейся на крыше банановой шкурке. Оба Белых воина неловко грохнулись на крышу.

– Оно вам надо, парни? – спросил Столовой, красноречиво помахивая половником.

Перун сник.

– Никто не смеет приказывать великому Перуну, – повторил он почти жалобно, – но я готов сделать жест доброй воли…

– А еще отпусти Любу! – зарычал Мишка.

– Нет уж, давайте по очереди, – затараторил Перун. – Утром дуб – вечером Люба…

– Тогда сначала Любу! – грозно заявил Мишка.

– Ну уж нетушки! – возмутился Перун, который сейчас очень походил на обиженного первоклассника. – Я вам Любу, а вы меня потом обманете вместе со своим Кощеем! Вот переедем в новый дуб, устроимся, тогда и поговорим! А то ишь! Такие молодые, а так и норовят надуть! И чтоб дуб был благоустроенный! Со всеми удобствами!

Перун с компанией резво подобрались и почти бегом понеслись к себе за трубу. По дороге Перуну в затылок кто-то из домовых засветил огрызком. Великий бог всех славян ойкнул, втянул голову в плечи и прибавил ходу.

– Ну, что будем делать? – спросил Антоха, когда на крыше остались только его команда и домовые.

– Дубы растить, – сказала Лёля.

Антон внимательно посмотрел на девочку.

– А как? – спросил он.

– Не знаю еще, – пожала плечами Лёля. – Я думала, ты знаешь. Чья была идея с дубами?

– Не помню, – сказал Антоха. – Слушайте, а правда, где мы возьмем два новых дуба?

– Я знаю! – разом выкрикнули Маша и Севка.

Вид у них был такой счастливый, что все невольно рассмеялись.

Глава 21. Конец войне

В кабинете биологии Севка рассматривал горшки для цветов.

– Что ж они у вас такие маленькие? – ворчал мальчик.

– Для фасоли хватает, – ответил кабинетный с прической Виолетты Николаевны, биолога старших классов, – а дубы мы по программе не проращиваем.

– Ладно, – вздохнул Севка, – сойдут и эти, потом пересадим.

– А что мы все-таки делать будем? – спросил Антон. – И куда Маша убежала?

Севка таинственно улыбнулся:

– За семенами!

– А! – сообразила Лёля. – Она желуди из директорского сейфа принесет!

Севка кивнул, но по его виду было понятно, что он бы предпочел более эффектное появление своей напарницы по серому цвету.

– А наше дело, – сказал он, – посадить их…

– …и ждать тысячу лет, пока они превратятся в тысячелетние дубы, – закончил за него Антон.

– Нет, – возразил Севка, – мы будем поливать их живой водой! И тогда они вырастут быстро. В сказках это стандартная технология!

– И где же мы найдем живую воду? – спросил Мишка.

– Сделаем! – сообщил Севка. – Это, конечно, антинаучно… Но я здесь уже как-то попривык… Короче, я смотрел фильм по телевизору про свойства воды. Много там чего рассказывали, жаль, я слушал невнимательно, если вернемся домой…

– Когда вернемся домой, – поправил Антон.

– Да, – согласился Севка, – там вот рассказывали, что вода может впитывать информацию, что ты ей наговоришь, такой она и будет.

– И? – протянул Антон.

– Я думаю, Лёля нам подскажет, что нужно сказать, чтоб вода стала живой, – сказал Севка.

– Ты знаешь? – спросил Антон у Лёли.

– Догадываюсь, – улыбнулась девочка, – бабушка всегда так делала. Заговаривала воду, чтоб на здоровье… А городскую воду пить не могла, говорила – мертвая вода.

– А что говорить-то надо? – спросил Мишка.

– Неважно что. Главное, чтоб с любовью… Ну, бабушка так говорила. Говорила, что если еду с плохим настроением готовить, то несварение будет, что вода для еды должна добрыми чувствами напитаться, что нельзя ругаться и бранных слов говорить за столом. Еда сразу как бы отравленной становится.

– Ничего себе! – сказал Мишка. – Я слышал, что грузчики говорили, когда продукты в столовке разгружали! А потом у нас народ котлетами травится!

Тут появилась Маша, которая с таинственным видом держала что-то за спиной. Лёля с Антоном уже были готовы сделать вид, что появление директорских желудей стало для них сюрпризом, но Мишке не терпелось побыстрее все закончить.

– Давай, не тяни! – приказал он. – Гони желуди!

Момент был испорчен. Маша с разочарованным видом достала из-за спины два огромных желудя. Мишка схватил оба и придирчиво рассмотрел.

– Вроде настоящие… – сказал он. – Только буква «П» на них… Прорастут ли? Вдруг это пометка: «П», «плохие».

– Конечно, прорастут! – заявил Севка. – Это не буква, а руна! Называется…

Он наморщил лоб.

– «Перун»! – вспомнила за него Маша.

Это заставило всех задуматься.

– Интересно, – озвучила общие сомнения Лёля, – согласится Кощей жить в дубе, который выращен из Перунова желудя?

Антон почему-то почувствовал себя задетым.

– Во-первых, – сказал он, – она покладистая! Не то что некоторые… великие боги! Во-вторых, может быть, это все-таки просто «П»? Тогда Паляндре вполне подходит.

– Ладно, – решил Мишка, – если что, будем убеждать… по-всякому. Давайте сажать!

Он примерил один из желудей к цветочному горшку. Желудь занял его почти полностью.

– М-да… – пробормотал Севка.

– Эх вы, – горестно вздохнула маленькая Виолетта Николаевна, о которой в разговоре как-то подзабыли, – никакой смекалки. Заноси, ребята!

По этой команде домовые, торжественно пыхтя, внесли в кабинет две большие пластиковые мусорки.

* * *

Землю в «горшки» решили набирать прямо возле дуба. Лопатой орудовал только Мишка, больше никому рядом с ним было не развернуться. Так что остальные стояли и смотрели, как Бер с грацией и скоростью бешеного экскаватора заполняет емкости.

– Все, – заявил он, отставив лопату, – можно сажать!

– Погоди! – сказала Лёля, наклоняясь над лоханью. – Сначала давай воду заговорим. Это Столовой принес, сказал, что вода чистая. Давайте мы, каждый, скажем над ней что-нибудь хорошее и посмотрим, что будет.

Лёля подошла к сосуду, закрыла глаза и зашептала что-то.

– Следующий! – позвала девочка.

Что-то наговорили и Маша и Севка, а Антоха стоял в сторонке и сильно сомневался в том, что таким странным способом можно получить живую воду. И тут над лоханью склонился Мишка. Он закрыл глаза, сжал кулаки, что-то пробормотал…

– Давай, Антох! – заявил он, отойдя в сторону.

Антон подошел к воде и отшатнулся. Она стала гадкого зеленого цвета, воняло от нее нестерпимо…

– Что это? – ужаснулся он.

– Мишка, ты что наговорил? – расстроилась Лёля.

– Я? – Мишка покраснел. – Я хочу, чтоб Любу отпустили…

– Ну?

– Ну и пожелал Перуну… Пару ласковых… Но я ж хотел как лучше, – Мишка совсем расстроился.

Пока Лёля, зажав нос, выливала под кусты вонючую жижу, пока мыли тазик и бегали за чистой водой, Антон тихонько подлез к Севке.

– Слушай, – спросил он, – и ты веришь, что вот так просто можно живую воду получить?

Севка хмыкнул.

– За последнее время мои научные принципы подвинулись. Я верю в то, что вижу. Ты видел, во что вода превратилась после Мишкиных пожеланий? Я видел. У меня больше вопросов нет.

– Слушай, а вдруг в жизни потом тоже так будет, – задумался Антон, – ругнулся, и все – суп и компот можно выбрасывать.

– Ага, – усмехнулся Севка, – человек, кстати, на 80 процентов сам из воды состоит. Так что ругнулся – и все… Себя тоже можно выбрасывать.

Антона замутило.

Вторая попытка приготовить живую воду была удачной. Все были предельно осторожны, слова подбирали долго и говорили с чувством. Вода получилась чистая-чистая, прозрачная и прохладная, словно родниковая.

«Горшки» установили недалеко от старого дуба. По его веткам вдруг пробежал еле уловимый шелест, хотя ни одного листа на них пока не было. То ли старик приветствовал своих детей, то ли грустил о чем-то. Потом в торжественной тишине под внимательным взглядом нескольких десятков глаз Антоха и Лёля взяли по желудю и погрузили их в рыхлую землю. И наконец щедро плеснули из бадьи с «живой водой» сначала на Лёлин желудь, потом на Антонов.

Ничего не произошло. Антоха и Лёля, не шевелясь, гипнотизировали «горшки». Все остальные стояли, затаив дыхание, и Севке вдруг показалось, что время остановилось и тут, внутри школы.

Просто чтобы услышать свой голос, он произнес:

– Может, желуди…

И тут из Лёлиного «горшка» словно кто-то выпрыгнул.

– У-у-ух! – пронеслось по двору, и самые пугливые подались назад.

Но это всего лишь выстрелил вверх тонкий прутик, на макушке которого с легким хлопком лопнула по<