Проблема существования сознания

Трудности исследования сознания, описанные выше, напрямую связаны с проблемой существования сознания. В естественных науках (физиологии высшей нервной деятельности, нейрофизиологии и др.) и в некоторых философских направлениях отрицается существование сознания как самостоятельной сущности, связывая жизнь сознания с деятельностью мозга. Сознание в них интерпретируется как одна из функций мозга, либо отождествляется с мозгом.

В этой связи очень интересным является подход, предложенный британским философом Стивеном Пристом ()в работе Теории сознания (1991). В своей книге Прист предпринял попытку рассмотреть и систематизировать основные точки зрения на проблему сознания, высказанные в истории мировой философии. Однако для нас важной является позиция самого автора этой работы, поскольку эта позиция оказывается весьма характерной для позитивной науки и некоторых философских подходов к проблеме сознания. Он считает, что такой сущности как сознание не существует и что «ответом на вопрос "что такое сознание?" будет: сознание есть мозг»[362]. Обосновывает он свой подход следующим образом. Сознание, по его теории, есть ничто иное как способность к мышлению. «Обладать сознанием» для него означает «быть способным к мышлению»[363]. Прист не делает различия между Мышление же есть исключительно содержание мышления.

Всякое мышление имеет свое содержание. Бессмысленно утверждать, будто бывает мышление, которое является мышлением ни о чем. Если имеет место мышление, то есть нечто, о чем мыслят, есть некоторое содержание, даже если данная мысль не оценивается с точки зрения истинности, а является, скажем, вопросительной или сослагательной[364].

Содержание мышления составляет опыт как «феноменологическая трансформация физического окружения»[365], которая составляет активность мозга. А потому

Отношение между мышлением и мозгом таково: мышление есть ментальная активность мозга[366].

Я называю это решение проблемы сознания и тела "эмпиризмом", даже несмотря на то, что в качестве общего тезиса относительно мышления оно аналогично: "Мышление есть ментальная активность сознаний". В качестве же конкретной истины относительно человеческих существ и высших животных оно эмпирично и случайно: "Мышление есть ментальная активность мозга". Важным принципом эмпиристской теории сознания является то, что мало значения придается метафизическому понятию "отношения" между вещью и ее активностью. Активность чего-либо суть лишь то, что оно делает, чем бы оно ни являлось и что бы ни делало[367].

…Не бывает каузальных отношений между вещами и их активностью, помимо тех, что упоминаются при объяснении, каким образом или почему они вовлечены в эту активность. Продолжая думать о мышлении как о субстанции, мы будем продолжать задавать вопросы о каузальных связях между мышлением и мозгом вместо того, чтобы правильно рассматривать мышление как ментальную активность мозга. Вопрос о том, какие части мозга задействованы в различных видах мышления, — вопрос эмпирический. Не существует неэмпирического каузального вопроса относительно мышления и мозга[368].

Связывая мышление с ментальной активностью мозга Прист саму активность понимает как нейрофизиологические процессы мозга. Подводя итог своих размышлений он утверждает, что не существует такой сущности как сознание.

А сейчас я хотел бы сделать радикальное предположение: сознание не существует. Различные виды опыта, разумеется, существуют, но как только мы перечислим все виды опыта, которые имеет человек, то слово "сознание" уже не будет схватывать абсолютно ничего. Сознание есть ничто помимо опыта. Для этого утверждения у меня есть три основания. Во-первых, это эмпирическая экономия: все известные феноменологические факты о нас самих могут быть адекватно схвачены путем упоминания одного лишь опыта. Во-вторых, бремя должно ложиться на защитника сознания, который должен доказать, что оно существует. В-третьих, на мой взгляд, можно дать объяснение двум известным фактам относительно сознания — это его эфемерная и невидимая природа, а также невыразимость данного понятия. Оба они объясняются тем фактом, что нет такой вещи, как сознание. Из этого логически следует, что больше нет необходимости в какой-либо философской проблеме отношения между сознанием и мозгом[369].

Надо отметить, что подход, развиваемый британским философом, не нов. В XIX веке такие материалистически ориентированные немецкие естествоиспытатели и философы как Карл Фогт, Людвиг Бюхнер и Генрих Кзольбе, а также голландец Якоб Молешотт считали сознание функцией мозга. Их позицию достаточно хорошо иллюстрируют положения: «мозг выделяет мысль, как печень выделяет желчь» (Фогт), «нет мысли без фосфора» (Молешотт).

Эта позиция была подвергнута критике за ее натурализм, за неизбежную редукцию сознания к нейрофизиологическим процессам мозга. Попытки экспериментальными методами установить однозначные связи между сознательными актами и мозговыми процессами столкнулись с принципиальной невозможностью сведения первых ко вторым. Выступая на I Всесоюзной школе по проблеме сознания в 1982 году известный нейрофизиолог, академик Наталья Петровна Бехтерева (1924-2008)говорила:

Самое удивительное в мозге – это его способность, конечно, обеспечивать наше мышление.
Мы располагаем сегодня возможностью регистрации практически любых (не только патологических) изменений состояний мозга и анализа этих изменений на основе разработанного нами метода компьютерной стереотаксии. То есть использования специальных электродов для записи биоэлектрических импульсов, протекающих в точно определенных зонах мозга, с целью получения данных в том числе и о характере организации мыслительной деятельности человека на нейрофизиологическом уровне. В частности, этим путем были выявлены некоторые статистически достоверные изменения частоты разрядов нейронов и их соотношений в ходе тестирования пациентов. Однако полученные таким образом нетривиальные нейрофизиологические корреляты импульсной активности мозга едва ли могут рассматриваться в качестве адекватных параллельному процессу мышления. То есть состоянию мозга, которое порождает и обеспечивает мыслительный процесс. Мозг в этом случае всегда оказывается намного сложнее, чем мы его себе представляем[370].

Через пятьдесят с лишним лет в своем выступлении на секции «Актуальные вопросы нейрофилософии» в рамках XI международного междисциплинарного конгресса «Нейронауки для медицины и психологии» (Крым, Судак, 10-11 июня 2015 г.) на тему Конь и трепетная лань: ученый на стыке наук доктор филологических и доктор биологических наук Татьяна Владимировна Черниговская фактически подтвердила слова Натальи Бехтеревой о невозможности сведения мыслительных процессов к нейродинамическим. И дело не столько в сложности системной организации мозга и сложности сознания как функции мозга, делающих любые расчеты с целью понимания связи системы с ее функцией бессмысленными. Скорее, здесь принципиальные трудности.

Иной подход разрабатывается в психологии, которая связывает феномены сознания не с мозгом, а с психикой человека как одной из основных материальных систем человека. Сознание в этих подходах интерпретируется либо как структура или функция психики в таких направлениях как структурализм, функционализм, психоанализ, либо как в бихевиоризме сознание отождествляется с внутренним поведение. Сознание – это внутреннее поведение, которое отличается от внешнего лишь тем, что в этом случае реакции столь слабы, что не могут быть замечены наблюдателем. Например, мышление бихевиористы трактовали как «речь минус звук». Но и здесь возникали трудности с переводом эмпирически фиксируемых действий, эмоций и реакций в мыслительные процессы. В конце концов, такие направления в психологии как структурализм, функционализм, бихевиоризм, гештальт-психология либо отказываются от сознания, объявляя его фикцией, не существующим, либо как когнитивная психология не употребляют термин сознание при описании когнитивных (познавательных) процессов.

Выдающийся советский психолог и нейрофизиолог, академик Филипп Вениаминович Бассин (1905-1992) подчеркнул парадоксальность ситуации, сложившейся в исследовании мыслительных процессов нейрофизиологическими методами. Он писал в своей книге Проблема бессознательного (О неосознаваемых формах высшей нервной деятельности) (1969), что нейрофизиологический подход, разработанный в 50-е годы для анализа сознания, расширил представления ученых о мозге и его работе, но в то же время он исключил представление о сознании из числа рабочих терминов, которые использует учение о мозге.

Мы говорим о весьма интересной для тех, кто имеет склонность анализировать логику развития научных представлений, имеющей оттенок парадоксальности и очень характерной для нейрокибернетического подхода тенденции к исключению представления о «сознании» из числа рабочих понятий, которыми учение о мозге, создаваемое современной нейрокибернетикой, имеет право пользоваться[371].

Подобные примеры, показывающие, что категория «сознания» как рабочее понятие чужда современной нейрокибернетике, логически не связуема с абстракциями, которые это направление ввело в употребление, и, следовательно, не находит законного места в рамках общей картины работы мозга, создаваемой нейрокибернетикой, можно было бы легко продолжить[372].

Современная нейрокибернетика налагает своеобразное «вето» на использование категории «сознания». Разрабатываемая ею теория мозговых механизмов не апеллирует к этому понятию. Создается поэтому впечатление, что многое из установленного нейрокибернетикой в отношении принципов организации и закономерностей мозговой активности относится скорее к теории неосознаваемых форм высшей нервной деятельности, чем к теории сознания[373].

Иными словами, он сказал, что для описания нейродинамических процессов мозга термин «сознание» является лишним! Свидетельства такого рода, как отечественных ученых, так и зарубежных, можно множить. Фактически эти свидетельства констатируют, что невозможно ни редуцировать сознание к мозговым процессам, ни вывести из нейрофизиологических процессов мозга даже элементарную мысль. Для нейрокибернетиков сознание, по словам академика Ф. В. Бассина, было нечто аналогичное «эфиру» физиков, представление о котором должно «испариться» в результате более глубокого изучения мозговых и мыслительных процессов.

Однако существует иная точка зрения, имеющая более чем двухтысячелетнюю традицию и утверждающая необходимость существования сознания в мире человека. Опишем эту позицию, так как она представлена в современной философии. На уже упомянутой I Всесоюзной школе по проблеме сознания 1982 года Мераб Мамардашвили в своем докладе О сознании ставит перед собой и аудиторией вопрос: действительно ли понятие «сознание» ничего не означает в человеческом существовании?

Нужен ли, например, вообще этот термин и не является ли он дубликатом других, более необходимых терминов? Скажем, если мы действительно можем показать, что наряду с физиологическими терминами или терминами физическими есть действительно что-то, что даже фиксировано быть не может без употребления термина «сознание», тогда употребление этого термина осмысленно. Если же этого не случается, то термин «сознание» является, видимо, лишним, без него можно обойтись.

Короче говоря, на мой взгляд, проблема сознания состоит в том, чтобы, рассуждая естественнонаучно, мы могли в самой эволюции космоса или Вселенной, или живых существ Вселенной увидеть какое-то явление, которое действительно требует применения к нему термина «сознание». Если же мы не можем рассмотреть его как элемент эволюции, то разговор о нем — особенно в такой среде, где собрались и физики, и физиологи, и математики, и биологи, и философы, — не имеет смысла. Тогда просто нужно все это отдать идеологам и пусть они себе говорят о сознании в отведенных для этого местах, а мы могли бы и не собираться. Но, к счастью, для нашей встречи вопрос, мне кажется, стоит все-таки иначе, поскольку есть в эволюции реальных, физических, жизненных явлений что-то, что требует от нас применения этого термина[374].

Итак, надо искать такие феномены, которые можно маркировать лишь термином «сознание». Задача не из легких, поскольку в отличие от эмпирических феноменов, описываемых языком науки, феномены сознания ненаглядные, непредметные. Вместе с тем, будучи непредметными на эмпирическом уровне эти феномены можно уловить на уровне своих последствий. И эти эмпирические последствия невозможно ни понять, ни объяснить, не вводя абстракции, означающие ненаглядные феномены сознания. Иначе говоря, термин «сознание» необходим для понимания и объяснения некоторого класса феноменов человеческой жизни.

Но вернемся к тем случаям, где термин «сознание» необходим как термин анализа, который указывает на что-то специфическое, не обозначенное никакими другими терминами. Так вот, когда мы попытаемся ввести такой термин, то оказывается, что для выделения сознательных явлений или сознательных процессов мы вынуждены абстрагироваться, проделать абстракцию. Абстракцию очень сложную, которую я условно назову феноменологической — это абстракция от содержания. Я имею в виду, что если мы рассматриваем сознание как отражение мира, как некую дупликацию реальных событий, о которых говорит, например, физика, как дупликацию их в некотором совершенно нам неизвестном нефизическом пространстве — «идеальном» или «психическом» или каком-то еще, — то мы, собственно говоря, дублируем мир и неэкономно употребляем термин «сознание». Сознание ведь выступает для нас как прозрачная оболочка реальных событий и процессов, физически (или математически и логически) описуемых, и тогда, конечно, оно эпифеномен этих процессов, побочный продукт нашей не слишком чистой в экспериментальном смысле ситуации, не имеющий места в реальном мире. Но если мы подходим к сознанию как к материалу эволюции или факту эволюции в том смысле, в каком я говорил, то оно есть реальное событие в мире. И тогда сознанием мы называем не сознательные содержания, а событие присутствия сознания или субъекта в сознании. А точнее — это сознание сознания. То есть сознание мы не можем определить без круга, без круговой процедуры в логическом смысле — оно оказывается для нас фактически самосознанием, или сознанием сознания — другого способа определения у нас нет. (Трансцензус минимальности.)

И у нас возникает только один вопрос: значимо ли такое событие в мире? Оказывается, что значимо. Такого рода события, которые несводимы к своему собственному содержанию, или содержание которых неотделимо от них — скажем, сознательное восприятие не есть воспринимаемое содержание, а есть сознание восприятия в акте самого восприятия. Лишний ли это акт в мире или нелишний? Вот, о чем идет речь, и что должно быть предметом исследования сознания в том случае, если это специфическое исследование, а не дублирование, скажем, физиологического, физического и т.д. Оказывается, что такого рода акты, являющиеся событиями в мире, имеют отношение к тому, что можно назвать процессами структурации. Или к явлению так называемых генеративных структур в мире, которые, наподобие резонансов, внутри себя порождают какие-то эффекты, а не являются отражением мира. Актуальная бесконечность трансцензуса, определенная лишь в смысле феноменально полного и вездесущего «я есть, я могу». Пока мы рассматриваем сознание как отражение мира, «сознание» — лишний термин, и мы не должны его вводить. А когда можем показать, что есть некоторые изображения, внутри себя рождающие что-то, что не породилось бы, если бы не было изображения, тогда мы говорим о сознании[375].

Согласно логике рассуждения философа для выделения сознательных феноменов необходимо в ситуациях человеческой жизни, которые фиксируются чисто опытным путем, абстрагироваться от содержания самих этих ситуаций. В результате такого абстрагирования от содержания обнаруживается некий акт (Мамардашвили называет его «событие присутствие сознания»), благодаря которому можно понять само содержание человеческой ситуации. Что собой представляет этот акт или событие сознания? Мамардашвили в докладе приводит следующий пример. Он говорит, вот мы воспитываем детей, программируем, отдаем в математические школы, вскармливаем математических гениев, а они возьмут да и станут хиппи или обоснуют школу свободной любви. Как понять этот факт «взбрыкивания» человека? Его невозможно понять, если не допустить, что поступок человека как существа разумного определяется таким феноменом сознания как свобода. Феномен свободы, а также феномены справедливости, честности, совести, мужества и др. как собственно феномены человеческого существования и есть феномены сознания. Философ называет эти феномены «сознательными структурами». Благодаря этим структурам сознания жизнь человека определяется (структурируется, оформляется) как человеческую жизнь.

В следующем фрагменте доклада Мераб Мамардашвили показывает как «работает» такая структура сознания.

Так вот, дело в том, что в человеческой психике, человеческой культуре, человеческой истории масса такого рода образовании. Скажем, идею бесконечности мы не можем вывести ни из какой конечной совокупности человеческого опыта. Не можем этого сделать по определению, так как не можем представить такой опыт, который породил бы, обусловливая наше сознание, идею бесконечности. Последняя может казаться иллюзией, раз она есть в сознании, но, возможно, более значим сам факт, что она есть в нашем сознании? Или — никакая конечная совокупность опыта не объясняет в человеческом сознании идею Бога. Она может быть иллюзией, но она есть. Откуда? То есть я обращаю сейчас внимание не на содержание, не на «что», а на «откуда?» Что порождает? И то же самое относится к идее гражданственности, общественного договора.

Хорошо, вот появилось в голове понятие, объясняющее конечную совокупность опыта. Когда «понятое» и «объясняет»; объясняет в эфире понимания. Так что здесь нет проблемы (возникающей у Гумбольдта) «понимания» и «объяснения», или она есть и в физике, в любой теории. Короче, я утверждаю, что из самой конечной совокупности опыта понятие вывести нельзя. Но оно появилось и объясняет. Оно должно быть, есть этот опыт. Хотя когда он есть, по его частям нельзя заключить о понятии. Следовательно, специфические феномены сознания в своем первичном виде прежде всего и являются такого рода событиями, ниоткуда не выводимыми. Мы их должны просто принять как данность, т.е. онтологически. Они есть, и мы должны вглядеться в их природу и продумать до конца вытекающие из этого последствия. Ибо здесь нет полной индукции. Даже в философии, в математике и т.д. возникают такие парадоксы. Хотя я не берусь судить окончательно о математической стороне дела, моей грамотности здесь недостаточно, но я могу сказать как философ лишь одно: мы вводим понятие потенциальной бесконечности на фоне актуальной бесконечности — феноменологической полноты, феноменологической бесконечности, а не реальной. Так как всякое личностное поведение предполагает актуальную бесконечность. Трансцендентальное ведь — это бесконечная форма всякой актуальности. Поэтому философ не утверждает, что есть и реально пройден и завершен бесконечный ряд предметов. Нет, в этих случаях он скажет: «сознание», «феноменологическая полнота» (феноменально полно, а реально, конечно, нет, мы не можем реально пройти бесконечность) и т.д. Вот в этих пунктах мы и имеем дело с неустранимым феноменом сознания. То есть опять же я пытаюсь выявить те случаи, когда действительно нужно употреблять этот термин. А когда сознание сводится к его содержанию, тогда, естественно, не нужно дублировать его содержание. Зачем? — вполне можно обойтись и без него[376].