Материалистическая интерпретация картезианства.
Физическая компонента картезианства нашла поддержку у других сторонников Декарта, которые стремились построить на этой основе целостное понимание: одни — человека, другие — природного бытия в целом. Первым из них стал Хендрик Деруа (1598-1679), ученик и соратник Декарта в борьбе против фанатичного клерикала Гисберта Воэция, гонителя Картезия, профессора Утрехтского университета. Однако уже в двух своих произведениях, опубликованных при жизни Декарта, — «Основания физики» (1646) и «Разъяснение о человеческом уме, или Разумной душе, в котором объясняется, что она есть и чем может быть» (1647) — Деруа порвал с дуализмом учителя и объявил — в противоположность будущему окказионализму — мышление только свойством ("модусом") тела, в принципе таким же, как и его способность к движению. Отвергал Деруа и врожденность идей, допуская наличие в душе только способности к мышлению. Механистическую физиологию учителя Деруа увязывал с сенсуалистическим убеждением в опытно-чувственном происхождении идей.
Сразу после выхода последнего произведения Декарт опубликовал небольшую брошюру, в которой с прежних позиций дуализма и идеализма отверг как упрощенные идеи своего бывшего ученика. Тем не менее последний уже после смерти Декарта опубликовал книгу «Естественная философия» (1654), где еще резче выдвинул на первый план физику, которая предшествует здесь психологии и теории познания, а не следует за ними, как было у Декарта.
В дальнейшем во Франции выступали с книгами и лекциями другие поборники картезианства, исходившие из его физической компоненты и отвергавшие идеи окказионализма.
Особо значительную роль среди них сыграл Бернар де Фонтенель (1657-1757), философ и писатель, длительное время (1699-1740) состоявший ученым секретарем Парижской академии наук. Убежденный поборник науки, он с большей энергией подчеркивал значение прогресса научных знаний и основанной на них техники для овладения силами природы. Пропагандист картезианской механики, Фонтенель сочетал ее с учением Бруно о безграничности Вселенной, о множестве и населенности ее миров в сочинении «Разговоры о множестве миров» (1686) — одной из первых популяризации естественнонаучной и философской мысли.
В опубликованном в том же году «Сомнении по поводу физической системы окказиональных причин» Фонтенель полемизировал с Мальбраншем, противопоставляя понятию окказиональной причины, трактовавшейся автором «Разыскания истины» как первопричина, понятие истинной, физической причины, необходимо связанной со своим действием. В произведениях, написанных позже, Фонтенель распространял понятие детерминизма и на психические акты, отходя тем самым от картезианского дуализма. Оставляя в тени понятие Бога, вскрывая несостоятельность языческой мифологии и начиная критику религии, Фонтенель стал одним из ранних просветителей, прокладывавших путь французскому Просвещению и материализму XVIII в.
Блез Паскаль.
Однако развитие науки и рационалистической методологии отнюдь не приводило автоматически на позиции отрицания религии и тем более ее перечеркивания. Одним из ярких свидетельств в пользу этого тезиса служит деятельность Блеза Паскаля. Гениальный естествоиспытатель и методолог научного знания, разрабатывавший собственную классификацию наук, противник схоластического авторитаризма, сторонник прогрессивного движения человечества по пути цивилизации, философ вместе с тем считал, что разум не исчерпывает сути человеческого существа. "Мы познаем истину не только разумом, но также и сердцем", — провозгласил Паскаль в своем главном произведении «Мысли», написанном в последние годы его недолгой жизни и изданном лишь посмертно (1669). В эти годы он стал затворником монастыря Пор-Рояль, центра янсенизма — полу протестантского направления в католицизме, отстаивавшего подлинную, искреннюю, неформализованную религиозность.
Достоверное знание как неотъемлемое достояние разума, знание, для обоснования которого так много сделал Паскаль, распространяется лишь на сферу конечных предметов, с которыми человек имеет дело в своей повседневной деятельности. Но проблема познаваемости мира становится совершенно иной, когда встает мировоззренческий вопрос, затрагивающий все человеческое существо, проникающий в самые сокровенные глубины его души. Любое решение этого вопроса для Паскаля невозможно вне проблемы соотношения бесконечного и конечного, в контексте которой только и можно уяснить место человека в универсуме. Пафос бесконечности Бога пронизывает все мировоззрение Паскаля, и здесь оно перекликается с мировоззрением Николая Кузанского. Декарт систематически различал потенциальную бесконечность мира (он называл ее безграничностью или неопределенностью), с которой имеет дело и чувственное, и рациональное познание, и актуальную бесконечность божественного абсолюта. Чувственному познанию он совершенно недоступен, но для рационально-интуитивного духа его познание вполне по силам. Для Декарта это максимально общее познание составляет предельно ясную идею нашего ума. Такой же вскоре стала и позиция Спинозы. Паскаль же (как вскоре после него и Мальбранш), в сущности, игнорировал понятие потенциальной бесконечности, безграничности, считая ее вариантом конечного. Французский мыслитель в своем мировоззрении полностью сосредоточился на подлинной бесконечности, трактуемой актуалистски. Одна ее разновидность — это "бесконечность в большом" (1'infinite de grandeur), давно ставшая очевидной беспредельностью универсума. Менее очевидна "бесконечность в малом" (1'infinite de petitesse), которая, однако, все настоятельнее выдвигалась развитием естественнонаучной мысли. Но обе разновидности подлинной бесконечности сливаются в бездонный абсолют, который и должен мыслиться единым и неделимым Существом, т.е. Богом. Паскаль последовательно подчеркивает его непознаваемость в духе тысячелетней апофатической теологии. Вместе с ней в наше познание закономерно вторгается элемент агностицизма, наделяющий зыбкостью и все то, что мы считаем твердо познанным. Здесь снова приходится вспоминать Николая Кузанского.
Паскаль систематически подчеркивает зыбкость конечного, "догматического" знания в его претензиях на безусловность обретенных истин, на невозможность осмыслить в их свете подлинную бесконечность, созерцаемую человеком. Ни в одной из своих наук человек не способен ни к полному неведению — иначе бы он не обладал этой наукой, — ни к всеобъемлющему знанию. Люди действительно рождаются в полном неведении. Наиболее одаренные из них много познают, однако при всем объеме их познаний подлинная мудрость наиболее проницательных из них состоит в том, что они осознают и подчеркивают свое неведение перед лицом неисчерпаемой бесконечности. Им противостоят те "догматики", которые, набравшись обрывков знаний, воображают, будто все познали.
Эти выпады Паскаля были обращены против схоластики и даже официальной теологии. Впрочем, к догматикам философ относит и атеистов. "Атеизм указывает на силу ума, но только до определенной степени". Основная ошибка всяких догматиков — полное противопоставление истины и заблуждения, между тем как истина всегда частична, относительна. То же самое следует сказать и о заблуждении. А равным образом о добре и зле. Срединное положение человека между бытием и небытием с необходимостью делает все его истины относительными. Агностицизм Паскаля, отнюдь не отрицающий частичной познаваемости мира (что, конечно, присуще и всякому агностицизму), — одно из следствий его убеждения в непознаваемости актуальной бесконечности, представляющей для него (как и для Гоббса) выражение божественной темноты. Действительность, погруженная в непроглядный мрак бесконечности, многократно превосходит возможности человеческого понимания.