Теоретический очерк о движущей силе человеческих поступков
872. Вопрос о свободе воли может быть кратко выражен так: человек не ведом неизбежно ко злу; поступки, им совершаемые, ни в коей мере не писаны заранее; преступления, кои он совершает, никак не являются делом рока. Он может в качестве испытания или искупления избрать себе такую жизнь, в которой у него будут случаи оказаться вовлечённым в преступления, либо из‑за среды, в какой он будет помещён, либо по обстоятельствам, которые у него сложатся, но он всегда при этом волен делать или не делать зло. Так, в состоянии духа свобода воли существует в выборе рода жизни и испытаний, а в состоянии человека – в способности уступать или сопротивляться вовлекающим факторам, коим мы подчиняемся добровольно. И задача воспитания – изживать эти дурные склонности; оно сможет с успехом делать это, когда будет основываться на углублённом изучении нравственной природы человека.
Через знание законов, управляющих этой нравственной природой, можно будет реформировать систему воспитания, как реформируют ум образованием, а темперамент – гигиеной.
Дух, освобождённый от материи, в скитающемся состоянии выбирает себе будущие свои физические существования в зависимости от степени совершенства, коей он достиг, и именно в этом, как мы сказали, свобода его воли проявляется прежде всего. Свобода эта, с его воплощением ни в коей мере не упраздняется; и если он уступает влиянию материи, то это значит, что он подвергается тем самым испытаниям, которые он себе избрал. И для того, чтобы ему помогли преодолеть их, он может обратиться за помощью к Богу и благим духам. (См. N 337).
Без свободы воли у человека нет ни вины во зле, ни заслуги в добре; и это настолько общепризнано, что в миру всегда соизмеряют порицание или похвалу с намерением, т.е. с волей; а кто говорит «воля», говорит и «свобода». Человек, стало быть, не смог бы искать себе извинения в своих проступках, ссылаясь на своё устроение и не отрёкшись от разума и своего права быть человеком, если только он не уподобляет себя животному. Если это верно в отношении зла, то верно также и в отношении добра; но когда человек делает добро, то он весьма озабочен тем, чтобы приписать самому себе заслугу совершения его, и не помышляет о том, чтобы благодарить за это свои матерьяльные органы, что докажет, что он, инстинктивно, вопреки мнению некоторых систематиков, не отрекается от самой прекрасной привилегии рода человеческого – свободы мысли.
Неизбежность, как её обыкновенно понимают, предполагает предварительную и бесповоротную предопределённость всех событий жизни, какова бы ни была их значимость. Если бы порядок вещей действительно был таким, то человек был бы лишь безвольной машиной. К чему послужил бы его ум, если бы во всех действиях он был неизменно в подчинении у силы судьбы? Такая доктрина, если бы она была истинна, разрушала бы всякую нравственную свободу; для человека не было бы ответственности, и, следовательно, ни добра, ни зла, ни преступлений, ни добродетелей. Верховно справедливый Господь не мог бы наказывать тварь Свою за ошибки, не совершать которые от неё б не зависело, ни награждать её за добродетели, в которых она б не имела заслуги. Подобный закон, помимо того, отрицал бы закон прогресса, ибо человек, ожидающий всего лишь от судьбы, не предпринимал бы ничего, чтобы как‑то улучшить своё положение, ибо в таком случае от таких попыток ничто бы не менялось?
«Неизбежность», однако, не пустое слово; она существует и проявляется в том положении, которое человек занимает на земле, и обязанностях, каковые он здесь исполняет по роду существования, какое его дух избрал в качестве испытания, искупления или назначения; он неизбежно испытывает на себе все превратности этого существования и все хорошие и плохие влечения, ему свойственные; но на этом неизбежность и заканчивается, ибо от его воли зависит уступать или нет этим склонностям. Конкретные события подчинены обстоятельствам, кои он вызывает сам своими действиями и на которые могут повлиять духи через мысли, ими подсказанные. (См. N 459).
Неизбежность, стало быть, в происходящих событиях, поскольку эти события суть последствие того существования, которое избрал себе дух; и её может не быть в результате этих событий, поскольку от человека в его осторожности может зависеть изменить их ход; никогда нет неизбежности в деяниях нравственной жизни.
И лишь в смерти человек абсолютным образом подчинён неумолимому закону неизбежности, ибо он не может никак избежать приговора, определяющего предел его существования и род смерти, которая должна будет прервать его ход.
Обывательская доктрина учит, будто человек черпает все инстинкты в себе самом; они, якобы, происходят либо от его физического строения, каковое никак от него не зависит, либо от его собственного характера, который он может пытаться оправдать в своих глазах, говоря, что не его вина, если он так устроен. Спиритическое Учение, очевидно, и в этом смысле более нравственно: оно допускает у человека свободу воли во всей полноте; и говоря ему, что он, делая зло, уступает чужому злому внушению, оно оставляет за ним всю ответственность в этом, поскольку оно признаёт за ним силу сопротивления, – дело, очевидно, более осуществимое, чем если б ему приходилось бороться с собственной природой и характером. Так, согласно спиритическому Учению, нет неодолимого вовлечения во зло: человек всегда может закрыть свой слух оккультному голосу, толкающему его в глубине души ко злу, как может он закрыть его и матерьяльному голосу говорящего; он может это по своему желанию, прося у Господа необходимую силу и взывая для этого к содействию благих духов. Именно этому учит нас Христос в возвышенно‑прекрасной молитве «Отче наш», когда он побуждает нас сказать: «Не дай поддаться нам искушению, но избави нас ото зла!»
Эта теория о побуждающей причине наших действий очевидно выступает из всего Учения, данного духами; она не только отмечена высокой нравственностью, но и возвышает человека в собственных глазах; она показывает ему, что он волен скинуть с себя ярмо одержателя, подобно тому, как он волен закрыть двери своего дома для незваных гостей; человек перестаёт быть машиной, действующей под побуждением не зависящей от него внешней причины, но оказывается разумным существом, всё выслушивающим, оценивающим и делающим свой свободный выбор из двух советов, ему данных. Добавим, что, несмотря на это, человек никоим образом не лишён собственного побуждения, инициативы; он действует по собственному почину, поскольку в конечном счёте он есть лишь воплощённый дух, сохраняющий и в физической оболочке те достоинства и недостатки, какие он имел как дух. Ошибки, нами совершаемые, стало быть, имеют первопричину в несовершенстве собственного нашего духа, не достигшего ещё нравственного превосходства, каковое он будет иметь однажды, но пользующегося свободой своей воли; физическая жизнь дана ему для того, чтобы очиститься от своих несовершенств в испытаниях, им переносимых, и эти‑то несовершенства делают его более слабым и уступчивым перед внушениями других несовершенных духов, пользующихся этим для того, чтобы помешать ему устоять в предпринятой борьбе. Если он выходит из этой борьбы победителем, он возвышается в иерархии духов; если терпит неудачу, остаётся тем, кем был, не становясь ни хуже, ни лучше: ему вновь предстоит подвергнуть себя этому же испытанию, и так может длиться долго. Чем он более очищается, тем меньше становится у него уязвимых мест и тем труднее к нему подступиться тем, кто побуждает его ко злу; его нравственная сила возрастает по мере его возвышения, и дурные духи отдаляются от него.
Все духи, в той или иной степени добрые, когда они воплощены, составляют земное человечество; и поскольку Земля наша является одним из наименее развитых миров, то здесь и встречается более злых духов, нежели добрых, вот почему мы видим здесь столько зла и порочности. Надо приложить, стало быть, все наши усилия к тому, чтобы не возвращаться сюда больше ещё и после этой остановки и чтобы заслужить честь отдыхать в каком‑либо мире лучшем этого, в одном из тех благословенных миров, где добро царит безраздельно и где мы будем вспоминать о нашем прохождении здесь лишь как о времени изгнания.
Глава Одиннадцатая