Xvi. о коммуникативных неудачах

Основные вопросы. Понятие коммуникативной неудачи. Определение. Непонимание разного рода как основа коммуникативных неудач. Причи­ны коммуникативных неудач и их возможные классификации. Коммуни­кативные неудачи, вызванные экстралингвистическими и лингвистиче­скими причинами.

Коммуникативные неудачи постоянны в общении людей, они есте­ственны, так как непонимание, недопонимание, неумение услышать, а также и неумение выразить мысль — почти неизбежные спутники естественного общения (см. Гудков — 2000). Понятно, что неподготов­ленный спонтанный устный дискурс содержит больше шероховато­стей, неточностей, недоразумений, приводящих к неудачам, нежели письменный обработанный текст, поэтому проблемы, связанные с раз­ного рода недостатками в производстве и понимании текста, рассмат­риваются как типичные в рамках диалогического дискурса.

Необходимо также оговорить, что понятие коммуникативной неудачи не будем относить к незнанию языка или плохому владению им. Речь пойдет, в основном, о нормативном знании и употреблении языка его носителями.

Можно считать, что в коммуникативно-прагматической линг­вистике постепенно складывается определение коммуникативной неудачи (КН). «Коммуникативной неудачей мы называем полное или частичное непонимание высказывания партнером коммуникации, т. е. неосуществление или неполное осуществление коммуникативно­го намерения говорящего» (Ермакова, Земская — 1993). Авторы цити­рованной работы рассматривают КН в зависимости от разных причин, выделяя КН, порождаемые свойствами языковых единиц; порождае­мые различиями в индивидуальных свойствах говорящих; порождае­мые неверным пониманием коммуникативного намерения говоряще­го; возникающие в манипулятивных речевых актах; порождаемые неадекватной передачей чужой речи; порождаемые прагматическими факторами, а также реакцией на дескрипцию. Указанное исследова­ние дает достаточно широкое представление о разного рода КН. Мно­го ранее (Городецкий — 1985) в российской лингвистике КН начали рассматриваться не только с точки зрения естественного общения, но и с точки зрения диалога человек — машина.

Как известно, деятельность общения направлена на удовлетворе­ние практических и коммуникативных целей. При КН не достигается либо одно, либо другое, или все в целом: «Говорили, говорили, ну и что в результате-то? — А ничего. С чего начали, тем и кончили

В недопонимании повинны оба партнера — и производящий, и вос­принимающий дикурс/текст, но все же основная причина КН кроется в трудностях понимания: еще Пешковский говорил, что человек спо­собен понимать до конца только самого себя. Психолингвистические исследования Т. М. Дридзе показывают, что процент понимания ин­формации даже в письменном тексте не столь велик, как хотелось бы.

Проблемы понимания в когнитивной лингвистике и психолингви­стике касаются как механизмов понимания (Ыйм — 1983, ван Дейк — 1989), так и тех причин, которые приводят к непониманию.

Непонимание, недопонимание, недоразумение и сбой в общении мо­гут быть вызваны, как упоминалось, самыми разными обстоятельствами, как внешними, экстралингвистическими, так и собственно языковыми.

Опознание того, что в общении произошел сбой, КН, дает ответная реакция партнера. Так, реакция может вообще отсутствовать (адресат не услышал, не расслышал, не счел нужным отвечать, оскорбился и т. д.) или реакция неадекватна экспектациям (ожиданиям) говорящего, что чаще всего и бывает, например: Ты зачем вчера брал Колины коньки?! — Не вчера, а позавчера. — Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю. В ин­тенции говорящего — порицание (взял чужое) и запрещение (больше не бери). Отвечающий, намеренно или случайно, смещает фокус внимания на время события и дает по этому поводу уточняющий ответ, чего не ожидал первый партнер. Таким образом, при КН нет удовлетворения истинных коммуникативных намерений и ожиданий говорящего, что он, в нашем случае, и констатирует как уловку партнера.

КН чаще всего не влекут полного непонимания целого дискурса/ текста общения. Реактивные реплики партнера: отрицательная оценка и побуждение изменить поведение/речь, переспрос, просьба уточнить, разъяснить и т. п. — в конечном итоге приводят к взаимному удовле­творению (имеем в виду кооперативное общение). Полная КН ведёт к прекращению контакта.

КН классифицируются по разным основаниям: социально-куль- турным, психосоциальным и собственно языковым.

Различия в картинах мира, сформированных разными национальными культурами коммуникантов, нередко приводят к КН. Лишь два примера. Характерно свидетельство профессора К. Преоб­раженского: когда он был студентом 4-го курса японского отделения и поехал на практику в Японию, то, стоя в автобусе за человеком у две­ри, он спросил того на хорошем, с его точки зрения, японском языке: Вы выходите на следующей остановке?, на что получил гневный ответ: А вам какое дело? Хочу выхожу, а хочу не выхожу. Перенося собствен­ный «транспортный» стереотип на нормы обыденного японского обще­ния, говорящий нарушил нормы национально специфичного речевого поведения, следовательно, допустил возможность непонимания, вернее, понимания высказывания как вторжения в интимную сферу (чем и вызвано возмущение Г₂), вроде вопроса: Вам не жмут ботинки? Вто­рой пример. В Китае на конференции по русистике автор этих строк задержался в зале и пришел в ресторан с опозданием, когда еда с больших блюд уже была разобрана, но чаши с супом были полны, поэтому можно было налить себе порцию супа, что и было сделано. Подошла китаянка — преподавательница русского языка и сочув­ственно спросила: Вы ничего не хотите есть?, на что последовал столь же недоуменный вопрос: Почему ничего? — Но вы же уже едите суп! Как известно, по китайским обычаям, суп едят в последнюю очередь, он как бы знак насыщения в конце обеда. Примеры несовпадения речевого поведения свободно говорящих на одном языке представите­лей разных национальностей в силу специфики национально-куль­турных стереотипов рассматриваются также в разделе о речевом эти­кете (см. ниже). То же и в среде русских коммуникантов. (Строят дачу случайные рабочие, говорят по-русски, но многие слова заказчику непонятны.) — Что это за слова странные, понять ничего нельзя! — А ты что, не сидел, что ли? (пример Н. Н. Аминовой)

Обратимся к КН в среде носителей русского языка. Причины КН многообразны и многослойны. Один и тот же диалог с неудовлетво­ренными интенциями говорящего или недовольством партнера может истолковываться с помощью самых разных оснований. Мы коснемся лишь некоторых причин и следствий КН, не претендуя на их строгую классификацию.

К КН могут приводить разные у коммуникантов ментальные модели фрагмента действительности, кроме несовпаде­ния в общих картинах мира. Пример из кинофильма «Белый Бим Черное Ухо». Предполагается, что Бим взбесился и укусил человека, медсестра обладает сформированным ее профессией фреймом слова тошнит, — взволнованный партнер по общению этим словом выража­ет свое оценочное состояние отвращения и интенцию отказа: Выпейте воды. — Меня тошнит от вашей воды. — Вот видите, тошнит от во­ды — это первый симптом (бешенства).

Близко к этому стоят и несовпадения оценок фрагментов и явлений действительности: Это что за гадость такая? — Почему гадость? Это не гадость, это любимая морская свинка!

КН может быть вызвана ощущением партнера как «не того» ли­ца — по статусу, социальной роли, психологическим установкам и т. д. Это нередко наблюдается при декларативных или директивных РА, ко­гда не уполномоченное лицо берет на себя больше коммуникативных и фактических прав — приказывать, требовать, декларировать и под., — чем это представляется адресату. В этом случае ответные реплики кон­статируют вину автора РА и именно такое недовольство партнера: По какому праву вы берете на себя смелость...; Кто дал вам право так себя вести?; Какое право ты имеешь так разговаривать со мной?; Кто вы та­кой, чтобы...; Мал еще, чтобы указывать — и мн. др.

При КН могут быть нарушены условия места и времени коммуникации или же помехи идут от присутствия третьего ли­ца. В этом случае в ответной реплике корректируется неуместность речевого действия партнера: Не здесь об этом; Не будем сейчас это об­суждать; Такое не говорят при детях — и т. п.

Нарушения речевого поведения, в том числе и правил вежливости, как КН, уже отмечались при рассмотрении основных принципов прагматики Грайса и Лича. При несоблюдении указанных максим говорящий расценивает речь партнера как неудачную и вно­сит поправки в коммуникативный процесс. Так, при нарушении мак­сим вежливости может следовать побуждение к исправлению речево­го поведения: Не будь бестактным; Будь повежливее; Будьте велико­душны; Хоть бы слово доброе сказал; Что ты меня все ругаешь?; По­хвалил бы наконец! — и др.

Нарушение этикетных стереотипов, несоблюдение социальных норм взаимоотношений, как правило, также находит отпор: Вы мне не тычьте!; Что это за «Пока!»? Я что, ровня вам? — и мн. др. Ср. к моло­дому цветущему человеку: Ну как здоровье? — Ты что! Я еще болеть не собираюсь/; тот же вопрос к женщине: Как ваше здоровье? — А я что, плохо выгляжу?\ в транспорте: Ну-ка подвиньтесь! — Это еще что за требование! Невежливыми, стало быть, неудачными репликами счи­таются такие, которые уничижают партнера и его ближайшее окруже­ние (вторжение в личную сферу): Что это ты на себя нацепила?; Что ты здесь раскаркалась?; Этот твой дурачок звонил; Тут твоя девица приходила... — и т. п.

Нарушения канала связи нередко также относят к коммуни­кативным неудачам. Адресат нечеткой, неясной и т. п. речи также кор­ректирует поведение партнера: Говори четче; Убери шпильки изо рта; Перестань зевать; Сначала прожуй, потом говори; Алло, аллоI Тебя не слышно, говори громче!; Что ты орешь!? — и мн. др.

К КН иногда относят (О. Н. Ермакова, Е. А. Земская) и изменение эмоционального состояния партнера (в худшую сторону, как правило) как неожиданную реакцию на РА говорящего, как непредвиденный перлокутивный эффект, например: Куда ты положила словарь? — Ни­когда больше не буду убираться в твоем кабинете! (вопрос воспринят как упрек, в результате обида); — Ты почему жаришь картошку на сли­вочном масле? — Могу и на постном, если тебе не нравится, а могу и вовсе не жарить (та же реакция).

Неправильное прочтение речевой интенции в инициирующей реплике может вызвать неадекватную реакцию. Это распространенный тип КН. Например: Зачем ты Сашу позвала? — Он что, мешает тебе? (вопрос прочитан как недовольство) — Да нет, я не возражаю, я просто спрашиваю; — Вчерашняя «Комсомолка» не у тебя? — Мне сейчас некогда искать. (Вопрос прочитан как просьба). — Да я не прошу, я спрашиваю; Почему ты разрешаешь Олегу так поздно воз- вращаться? — Сам попробуй запретить! (вопрос прочитан как упрек) А если хочешь знать, почему — потому что он ощущает себя взро­слым — и мн. др. Как видим, высказывания с вопросительным словом особенно часто могут истолковываться то как собственно вопросы, то как косвенные РА с разнообразными интенциональными значениями.

Употребление коммуникативных стереотипов оце­ночного и модального х а р а к т е р а, нередко с вопроситель­ным словом, также может вести к КН, если они (с нечеткой интонаци­ей) воспринимаются адресатом в прямом значении, например: Какой он художник! (плохой) — Он баталист; — Что это за праздник! (не праздник) — Это Троица; — Зачем мне ваша шкатулка! (не нужна)

— Будете нитки класть — и мн. др. Однозначность подобным выска­зываниям придают частицы: И зачем мне..., И что это за.... Да какой он... и под. (см. также и ниже).

Нередко адресат, вычленивший интенцию говорящего, специ­ально игнорирует его намерение и реагирует как будто не­адекватно, как в примере М. Ю. Федосюка: Я вчера говорил по телефо­ну с Аллой Пугачевой. — Как, тебе уже поставили телефон? Замысел говорящего — хвастовство, которое адресат, видимо сознательно, иг­норирует, перенося фокус внимания с Пугачевой на телефон. Такой прием нередко используется в языковых играх. Еще пример: Тебе не трудно почистить картошку? — Господи, конечно трудноI — в замыс­ле говорящего — просьба, адресат, игнорируя ее, отвечает на прямой вопрос о трудностях.

Неверные пресуппозиции и импликации также ведут к КН. Вот не­сколько примеров: Банки вымыты, значит, варенья больше нет. — Да есть варенье, я просто переложила; — Позовите, пожалуйста, Новико­ва. — Его здесь нет. — А когда он будет? — Он у нас больше не работа­ет; — Вот, брат приезжает, теперь не поработаешь. — Да ведь у тебя нет брата! — Не мой брат, а соавтора, с которым я статью делаю;

— Вы ведь можете сделать Наде предложение — у вас квартира.

— Квартира-то не моя, а теткина - и др.

Многочисленные КН кроются в природе языковых еди- н и ц: многозначности слов и конструкций, неточной денотативной и референтной отнесенности номинаций, окказиональных образовани­ях и т. д. Коснемся некоторых из них.

Многозначные средства, как правило, уточняются контек­стом, просодиями, актуальным членением, частицами и другими уточ­няющими средствами, однако все же КН могут возникать именно по причине многозначности. Ср. примеры неверного понимания много­значного слова: — Наш Илья Васильевич все копает и копает. — На да­че что ли? — Зачем на даче. Он материал для диссертации раскапыва­ет; Надя у нас все копается, конца не видно. — Медленно дела идут? — Да я не о том! Участок дачный взяла, землю осваивает; (И без того вы­сокая, Елена Викторовна пришла на работу на высоких каблуках, к ней обращается заведующий кафедрой) — Лена, как вы оцениваете свой рост? — А что, на каблуках мне плохо? — Какие каблуки?! Я ду­маю, вам пора подавать на доцента; (О сыне-музыканте) — Вот это концерт он дал! — Что, удачно выступил? — Да нет, поскандалил крупно в филармонии; — Надежда у него просто кошка какая-то! — Гу­ляет что ли? — Зачем гуляет? Коварная!; — В субботу мы работаем.

— Поздравляю. — Нашла, с чем поздравлять!

Кроме многозначности, омонимия, паронимия — частые источники КН: Это очень эффектный ход. — Не вижу ничего эффектного. Про­сто он результативный. — Ну да, я это и хотела сказать. — Тогда эф­фективный, а не эффектный — и др.

Неточное понимание значений грамматических средств также нередко приводит к КН: Кирилл сдал зачет по английскому?

— Не сдал. — Провалил?! — Да нет, не сдавал, у них преподаватель за­болел; — Он у нее больной. — Что-нибудь хроническое? — Да нет, анги­ной сейчас болеет — и мн. др.

Неоднозначность истолкования грамматической конструкции уже была показана на примере вопросительных структур, когда адресат (при нечеткой интонации) извлекал не предусмотренный говорящим интенциональный смысл. Еще примеры: Что ты делаешь?! — Разби­раю кофемолку. — Я не спрашиваю, что, я говорю: не смей!; — Марья Петровна опять руку сломала. — Как?! — Да, видно, поскользнулась.

— Я не спрашиваю, а просто удивляюсь, ведь это третий раз уже!;

— Какой сегодня день?! — Четверг. — Да разве я об этом? Ты посмот­ри, какое солнце! — и мн. др.

Неточная референциальная отнесенность также ведет к КН, особенно часто при неясном использовании дейктических слов, например: Он ему говорит, а он не слушает, а он как закричит...

— Постой, кто он-то?; — Сходи на кухню и принеси мне это. — Что это? — Ну это, блюдце; — Все дети на кислое кидаются. — Почему? Дети ведь сладкое любят. — А у него все дети, все трое странные, они кислое предпочитают. Я же не говорю о детях вообще — и мн. др.

Неточное указание на денотат также вызывает дву­смысленность, что ведет к КН: (В магазине) — У вас сахар есть?

— Нет, только песок; — Есть в доме масло? — Есть, конечно. — Ну, так поставь на стол, сделаем бутерброды. — Масло-то растительное;

— Где корзины-то? — На веранде. — Где это у вас веранда? — А это что? — Так ведь это терраса! — и т. д. О. Н. Ермакова и Е. А. Земская перечисляют часто смешиваемые по денотативной отнесенности сло­ва: кольцо и перстень; ива, верба, ветла; курага, урюк; вобла, тарань; ишак, осел; бублик, баранка — и целый ряд других.

Типичным источником КН является употребление окка­зионализмов, придуманных слов, свойственных узкому кругу лиц, а также жаргонизмов, диалектизмов и т. п. Несколько примеров: Светка у нас печеночница. — Такая маленькая, и .уже больная печень!

— Да нет, она печенку жареную обожает, я вот потому и готовлю; — Эти грибы у вас зимушники? — Как это? — Ну на зиму пойдут или сей­час съедите?; — Она очень хороший словообразователь. — Что, что?

— Словообразованием занимается, и очень интересно; — Я тащусь от этой музыки! — Что это за словечки такие, понять ничего нельзя! Вы­ражайся по-русски! — А я по-русски и выражаюсь.

Как видим, разновидности коммуникативных неудач множествен­ны, причины их возникновения разнообразны, мы коснулись лишь основных. Бытование КН в непринужденном диалоге почти неизбеж­но, и тем не менее, когда мы готовимся к устной публичной речи или создаем письменный текст, стремление избежать КН велико, и они, как правило, успешно преодолеваются. Хотя, повторим, процент понимания адресатом того, на что рассчитывает автор текста, в прин­ципе невелик.

ВОПРОСЫ

1.Как можно определить такое явление, как коммуникативная неудача?

2. Найдите примеры КН, вызванные различиями в национальных карти­нах мира у партнеров по коммуникации.

3. Выделите другие экстралингвистические причины КН.

4. Возможны ли КН, вызванные внутренними свойствами языковых еди­ниц?

5. Перечислите некоторые свойства языковых единиц и их употребления, которые могут привести к КН.

ПРИМЕРЫ ДЛЯ АНАЛИЗА

/. Проанализируйте причины разнообразных коммуникативных неудач.

1) Жена (мужу). — Ты опять нахамил маме! Муж. — ?!

Ж. — Мама сказала, что просила тебя полить огород, а ты отказался. М. — Не было этого! Ничего она не просила! Ж. — Она тебе сказала: «Я плохо себя чувствую, а мне еще огород поливать надо» ... (пример К. Ф. Седова).

2) — Извините, сколько стоит масло?

— У вас что, глаз нет? (запись устной речи).

3) — Сережа не звонил?

—Что, что? Говори внятно, а то бормочешь себе под нос.

— И вовсе я не бормочу! Что я, кричать должна?

4) (Корейский аспирант научному руководителю):

—Садитесь, пожалуйста, в вашем возрасте надо сидеть.

—Что это вы меня в старухи записываете?

— Но возраст вызывает у нас самое большое уважение!

П. Охарактеризуйте обыгрывание в анекдотах коммуникативных неудач.

1) (Учительница истории на уроке):

— Петров, кто взял Измаил?

— Не я, Анна Сергеевна! (В учительской):

— Представляете, я спрашиваю Петрова, кто взял Измаил, а он го­ворит: «Не я!»

— Ну взяли, так отдадут. Ведь дети же. (С директором школы):

— Представляете, я рассказываю в учительской, что на вопрос: «Кто взял Измаил?» Петров ответил: «Не я». А мне говорят, что, мол, раз взяли — отдадут!

— Какой класс?

—5 «б».

—Эти не отдадут.

2) (В школе под Рязанью):

—Сидоров, читай стихотворение, которое я задала.

—Поздняя осень, грачи улятели...

— Да как же «улятели»? Мы изучаем язык Толстого и Достоевско­го, Тургенева и Чехова. Ну почему «улятели»?

—Клявать стало нечего, вот и улятели.

ЛИТЕРАТУРА

1 .Ермакова О.Н., Земская Е.А. К построению типологии коммуникативных не­удач // Русский язык в его функционировании. — М_м 1993.

2. Городецкий Б. Ю., Кобозева И. М., Сабурова И. Г. К типологии коммуникативных неудач // Диалоговое взаимодействие и представление знаний. — Новосибирск, 1985.

3. Ыйм X. Семантика и теория понимания текста. Анализ лексики и текстов дирек­тивного общения. Дисс... д-ра филол. наук. — Тарту, 1983.

4. Ван Дейк Т. А. Язык. Познание. Коммуникация. — М., 1989.

5. Гудков Д. Б. Типы коммуникативных неудач // Slavica gandensia, 2000, № 27.

XVII. РЕЧЕВОЙ ЭТИКЕТ

Основтие вопросы. Понятие речевого этикета (РЭ), его определение. Книги и пособия по РЭ. Этикет как система моральных норм поведения и общения и как приемы демонстрации этих норм. Этикет как древнейший, исконный способ демонстрации иерархического устройства сообщества и как вторичная система, надстраивающаяся над языком. Этикет и РЭ как стандарт, стереотип, ритуал поведения. Стереотипное и творческое нача­ло в употреблении РЭ. 3 функции ритуалов и специализированные функции РЭ. РЭ как «социальные поглаживания». РЭ и вежливость. РЭ и культура, национально-культурная специфика речевого поведения. РЭ как речевой акт. РЭ как класс речевых актов и как этикетная рамка общения.

В 1967 году вышел первый номер журнала «Русский язык за рубе­жом», его открывала статья В. Г. Костомарова «Русский речевой эти­кет». В 1968 году было опубликовано (ротапринтное) издание учебно­го пособия А. А. Акишиной и Н. И. Формановской «Русский речевой этикет» (М., ССОД). Так в русистику вошло терминологически и на­чало развиваться понятие речевого этикета, охватывающее об­ширную зону коммуникативных единиц с особыми функциями и зна­чениями и коммуникативных взаимодействий партнеров — со специ­фикой речевого поведения, своими стратегиями и тактиками, речевы­ми актами, диалогами-дискурсами и текстами, ситуациями общения и социальными отношениями партнеров и т.д. Можно дать следующее определение: под речевым этикетом будем понимать социально заданные и национально специфичные регулирующие правила речевого поведения в си­туациях установления, поддержания и размыка­ния контакта коммуникантов в соответствии с их статусно-ролевым и и личностными отношениями в официальной и неофициальной обстановке об­щения. Каждое положение данного определения будет далее охарак­теризовано более или менее подробно.

К настоящему времени вышло немалое количество работ теорети­ческого и практического плана, посвященных РЭ. Перечислим лишь некоторые: А. А. Акишина, Н. И. Формановская. Русский речевой эти­кет. — М., 1974 и послед, изд.; модификации этого учебного пособия для лиц, говорящих на английском, немецком, французском, итальян­ском, вьетнамском и др. языках; А. А. Акишина, Н. И. Формановская. Этикет русского письма. - М., 1981 и послед, изд.; Н. И. Форманов­ская. Употребление русского речевого этикета. — М.,1982 и послед.

изд.; Н. И. Формановская. Русский речевой этикет: лингвистический и методический аспекты. - М., 1982,1987; Н. И. Формановская, 3. Се- пеши. Русский речевой этикет в зеркале венгерского. — М., 1986; Н. И. Формановская, П. Тучны. Русский речевой этикет в зеркале чешского. — М., 1986; есть ряд популярных книг, рассчитанных на но­сителей русского языка: В. Е. Гольдин. Речь и этикет. — М., 1983; Н. И. Формановская. Вы сказали: «Здравствуйте!». Речевой этикет в нашем общении. — М., 1982 и послед, изд.; Н. И. Формановская. Рече­вой этикет и культура общения. — М., 1989. Для россиян, изучающих иностранные языки, выпущены пособия, представляющие русско-не­мецкие, русско-французские, русско-итальянские, русско-испанские соответствия этикетных формул и выражений. Проблемы теории и практики РЭ отражены в ряде других книг, статей, диссертаций. В 1999 году в Кемерове выпущен словарь, составленный А. Г. Балака­ем: «Доброе слово. Словарь-справочник русского речевого этикета и доброжелательного простонародного обхождения XIX — XX вв». Вто­рое издание выпущено издательством АСТ-пресс в Москве под назва­нием «Словарь русского речевого этикета». Книга уникальная! Собра­но и описано в алфавитном порядке около 6000 словарных единиц — выражения речевого этикета и составляющие их слова — с иллюстра­тивными примерами из художественных текстов. Вторая часть пред­ставляет ситуативно-тематические речения. Одних приветствий 383, прощаний 225! Расписан «Словарь живого великорусского языка» В. И. Даля, словари народных говоров, сборники пословиц, поговорок, фразеологии. Обширнейший исторический и современный материал подан в безупречной лексикографической форме.

Речевой этикет связан с понятием этикета, который определяется следующим образом: «ЭТИКЕТ — (фр./.../ярлык, этикетка) — сово­купность правил поведения, касающихся отношения к людям (обхож­дение с окружающими, формы обращения и приветствий, поведение в общественных местах, манеры, одежда)» (Словарь по этике. — М., 1981). Этикет, по определению, антропоцентричен и диалогичен: он отражает ту часть действительного мира, которая связана с челове­ком в его отношении к другим людям (обхождение с окружающими) и к этикетно значимым вещам (одежда, прическа и т. д.) (см. Байбу- рин, Топорков — 1990). Как видим, в определении этикета в Словаре по этике совмещены неречевые и речевые проявления, что характерно, поскольку вербальные, невербальные и «вещные» этикетные отноше­ния в процессе общения, как правило, взаимодействуют. Ср.: «— Я люблю, как дядя Павел наклоняется ко мне и берет мою руку в свою, большую и теплую, и улыбается, и хрипло и ласково говорит: — Здрав­ствуй, Человек/» (В. Драгунский). Однако в центре нашего внимания будет именно речевой этикет.

Словарь по этике относится к типу философских (этика — раздел философии), поэтому можно сказать, что понятие этикета изучается в философий.

Этикет исследует и семиотика (теория знаковых систем): этикетные знаки с их значениями рассматриваются с точки зрения отражения объектов действительности как маркировка взаимоотношений и взаи­модействий людей в обществе и в общении (семантика этикетных знаков), с точки зрения сочетания этикетных знаков (вербальных и невербальных) в речевых актах, диалогах, текстах (синтактика эти­кетных знаков), с точки зрения говорящего, его оценки и выбора знака в конкретной ситуации, для конкретного адресата (прагматика этикет­ных знаков). Этикет изучается в этнографии с точки зрения быта, строения семьи, общества, ритуалов, обрядов, обычаев, поведенческих традиций и т. д., как правило, национально специфичных. Ср. ритуалы отпевания умершего, заговор от болезни, величание невесты и мн. др. Приведем пример ритуальных проводов мальчика на первую охоту на морского зверя, равную у нивхов посвящению в мужчины: «Провожа­ла его только мать, и то, не сказав вслух ни слова о предстоящем пла­вании и не дойдя до бухты, попрощалась. «Ну, иди в лес!» — нарочито внятно сказала она сыну, при этом не глядя на море, а глядя в сторону леса: «Смотри, чтобы дрова были сухие, а сам не заблудись в лесу!» Это она говорила для того, чтобы запутать следы, оберечь сына от кинров — злых духов» (Ч. Айтматов). (Об этнографических аспек­тах этикета см. Байбурин — 1988.)

Обратимся к истолкованию этикетных знаков в следующем приме­ре: «— Глядит, а перед ним на грудке руды у большого камня женщина какая-то сидит. Спиной к парню, а по косе видать — девка. Коса сиза- черная и не как у наших девок болтается, а ровно прилипла к спине. На конце ленты не то красные, не то зеленые» (П. Бажов). Информа­ция «а по косе видать — девка» — несомненно этикетного характера. Это этикетный социальный знак принадлежности к «девкам», т.е. незамужним женщинам. «Рано мою косоньку на две расплетать» — ра­но меня, девицу, замуж отдавать. Стало быть, старорусские обычаи причесываться определенным образом имели знаковое значение. Эти- кетность знаков такого рода находила отражение и в обхождении друг с другом: девица с одной косой могла позволить себе одни манеры и способы существования в социуме (плясать с парнями на гулянках, принимать ухаживания и т. д.), особа с двумя косами, оплетенными вокруг головы, имела совершенно иной статус и разрешенные формы поведения. В приведенном отрывке из художественного текста содер­жится и другая богатая информация. Прежде всего, о времени описы­ваемого эпизода — оно ушедшее, старое; во-вторых, о месте действия и социальной среде — это не город, скорее, деревня, деревенский оби­ход, девица принадлежит, возможно, крестьянской среде. Так запечат­левает народное сознание в уральских сказах облик волшебный и цар­ственный — Хозяйки медной горы.

Этикет возник в древнейшие времена как правила упорядочения общественной жизни. Исследователи отмечают, что сведения об эти­кете содержатся уже в «Поучениях Кагемни фараону Снофри», кото­рым пять тысяч лет (Арова — 1982). Этикетные правила охватывают разрешения и запреты, организующие в целом морально-нравствен- ные нормы: оберегай младших, заботься о жене, уважай старших, будь добрым к окружающим, не оскорбляй зависящих от тебя, будь трудолюбивым, имей совесть и т. д. и т. п. Правила поведения петров­ских времен «Юности честное зерцало» были переизданы трижды.

Этикетные знаки несут информацию и об иерархическом устрой­стве общества. Ср. описание Марко Поло (XIII-XIV вв.) пира при дво­ре" монгольского хана Хубилая: «На пиру великий хан за столом сидит вот как: его стол много выше других столов; садится он на северной стороне, лицом на юг; с левой стороны возле него сидит старшая жена, а по правую руку, много ниже, сыновья, племянники и родичи импе­раторского роду; а головы -их приходятся у ног великого хана; а прочие князья садятся за другие столы, еще ниже. Жены рассажива­ются точно так же. Жены сыновей великого хана, его племянников и родичей — с левой стороны, пониже, а за ними, еще ниже, садятся жены баронов и рыцарей. Всякий знает свое место, где он должен си­деть по порядку, установленному великим ханом...» (по Гольдин — 1983). Ср. с русским феодальным «местничеством» XIV—XV вв.

Как видим, этикет — это такие правила ритуализованного (а в ши­роком смысле — социального) поведения, которые отражают сущест­венные для данного общества моральные и этические нормы, связан­ные как со статусными и ролевыми признаками общающихся, так и с их социально значимыми биологическими признаками (мужчина — женщина, старый — молодой). Этикет вырабатывает нормы поведе­ния, общения, способы и приемы исполнения, демонстрации этих норм и вещественные атрибуты такой демонстрации.

Этикетных знаков великое множество, они непрерывно развива­ются вместе с развитием общества, несмотря на устойчивость и кон­серватизм, на смену одним приходят другие. Само же слово «этикет» возникло при дворе Людовика XIV и сообщало, главным образом, о правилах придворного церемониала (ср. китайские церемонии). Одна­ко этикет распространяется далеко за пределы дворцового поведения и охватывает вообще всякое обхождение людей друг с другом, прави­ла общественного поведения и социальных взаимодействий людей.

Утверждают, что «этикет относится к так называемым вторичным моделирующим системам, надстраивающимся над первичной модели­рующей системой — языком» (Байбурин — 1990, с. 8). Однако это мнение может быть поколеблено, поскольку ритуализованное поведе­ние можно усмотреть и в некоторых проявлениях взаимодействий особей в животном сообществе. Интересно, что исследователь поведе­ния животных, лауреат Нобелевской премии, австрийский этолог Конрад Лоренц свидетельствует (см. «Знание — сила» 1990, № 9, с. 58-67)[15], что животным сообществам присущи ритуалы, служащие сохранению стада, стаи, в конечном итоге вида, как неукоснительные правила совместного общежития, поведения каждого члена сообщест­ва с точки зрения его места в иерархическом устройстве этого сообще­ства и соблюдения соответствующих правил согласно своей «роли». При этом сами правила передаются в филогенезе как наследственные.

Ритуал, по мнению Лоренца, возникает из привычки к определенным, поначалу целесообразным действиям, переходящим в обычай. Далее возникает собственно ритуал, когда движения и действия утрачивают житейскую целесообразность и становятся символическими. Так, символическими являются брачные ритуалы, когда ярко украшенные природой самцы «сражаются» за самку, однако не до смерти, а до при­нятия символической позы покорности. А далее Лоренц замечает, что позы покорности у животных сродни ритуалам вежливости у людей: поклоны, прижимания рук к груди и т. д. «Общественное поведение лю­дей пронизано культурной ритуализацией до такой степени, что именно из-за ее вездесущности это почти не доходит до нашего сознания. Если захотеть привести пример заведомо неритуализованного поведения че­ловека, то придется обратиться к таким действиям, которые открыто не производятся, как неприкрытая зевота или потягивание, ковыряние в носу или почесывание в неудобоназываемых частях тела. Все, что назы­вается манерами, жестко закреплено культурной ритуализацией» (там же, с. 65). При этом ритуализованное поведение в человеческих социу­мах осваивается в индивидуальном опыте в процессе социализации.

К.Лоренц приписывает ритуалу три главные функции: ^сдер­живание агрессии как запрет смертельной борьбы между чле­нами группы, 2)удержание членов группы в замкнутом сообщест­ве «своих», 3) отторжение членов других сообществ как «чужих». Далее мы увидим, что речевой этикет ярко отмечен именно этими (на­ряду с другими) сущностными признаками. Сейчас же можно сделать вывод, что в глубокую древность уходит рождение ритуалов, норм и правил социального поведения, которые присущи не только человеку, но и «братьям нашим меньшим».

Ритуализованость предполагает стандарт, стереотип опреде­ленных форм поведения, в том числе и речевого (см. Речевые и мен­тальные стереотипы — 1995). Общество для гармоничного взаимодей­ствия своих членов вырабатывает стандартизованные нормы социаль­ного поведения, определяемые представлениями об образце, шаблоне. Поведение индивидов, в том числе и речевое, чтобы не быть анархич­ным, осуществляется в рамках неписаных (и писанных) законов, вы­работанных обществом в силу многократного повторения одинаковых проявлений в стандартных ситуациях. «Прежде всего в социальном общении подвергаются стандартизации простейшие, миллионы и миллиарды раз повторяющиеся коммуникативные проявления, каж­дое из которых как будто не наделено атрибутом значимости, но сово­купность которых образует жизненно важную ипостась человеческих отношений. Это в первую очередь отношения этикета, поддержания неантогонистических контактов в человеческом общежитии. Они об­растают семиотическими стереотипами, которые усваиваются с детст­ва в процессе воспитания и продуцируются в коммуникативных ситуациях...» (Соковнин — 1974, с. 105). Это отмечал и Л. П. Якубин- ский: «Говорение в связи с определенными шаблонами быта влечет образование целых шаблонных фраз, как бы прикрепленных к данным бытовым положениям и шаблонным темам разговора» (Якубин- ский — 1923). В самом деле, стереотипы общения: Сколько стоит...?, Покажите, пожалуйста..., Взвесьте..., Заверните... — характерны для общения в магазине; Вы выходите на следующей?, Проходите вперед, там свободно и др. — в транспорте — и т. д. и т. п.

Любой функциональный стиль обладает своими стандартами, за­данным выбором лексических и синтаксических единиц и их сочлене­нием в текстовые структуры, клишированными выражениями — тем и маркируется в значительной мере. Особо стандартизирован, как из­вестно, официально-деловой стиль. «Настоящим предписывается неукоснительное исполнение вышеназванного» не оставляет у читателя сомнения в стилевой принадлежности текста. Газетно-публицистиче- ский стиль также характеризуется стандартизацией. Невозможно соз­дать, например, информационную заметку вне «сетки» стереотипных, клишированных элементов: «Вчера (или в другое время) здесь (или в определенном месте) был дан прием в честь высокого гостя. Прием прошел в теплой и дружественной обстановке». Для привлечения внимания читателя газеты обильно вводят экспрессивные средства. Как хорошо известно, сочленение стандарта и экспрессии является конструктивным принципом публицистического стиля (Костома­ров — 1971). Научный текст распознается без труда не только из-за терминологических обозначений, но и стандартизованного построе­ния текста: «Завершая рассмотрение мультипликативной, дистрибу­тивной и итеративной неоднократности, мы хотели бы обратить вни­мание на то, что названные типы множества ситуаций представляют собой результат классификации, для которой используются два би­нарных семантических признака». Казалось бы, всего менее поддаю­щиеся стандартизации разговорный и литературно-художественный стили все же без труда распознаются слушающим/читающим как при­<