Глава XIII. «Буратино» – запись в полевом дневнике, 19 ноября 2008 года
Есть ценности, несовместимые с потерей суверенитета (в первом приближении – ценности гражданина).
И есть ценности, совместимые с потерей суверенитета (в первом приближении – ценности обывателя).
Пример ценности, совместимой с потерей суверенитета: бедная женщина, живущая в древней Галлии, страстно любит своего ребенка. Цезарь завоевывает Галлию. Геноцида не устраивает. Бедная галльская женщина может так же страстно любить своего ребенка, подчиняясь власти Цезаря. Жить ей при Цезаре никак не хуже (было – хуже некуда), а в чем-то и лучше (гнет верхов становится более упорядоченным)...
Историософия – она и только она – формирует ценности, несовместимые с потерей суверенитета. А деисториософизация разрушает эти ценности. И гипертрофирует другие, совместимые с потерей суверенитета (они же – общечеловеческие ценности, к которым постоянно апеллировал М.С.Горбачев в ходе перестройки).
Защищать суверенитет, опираясь на ценности, совместимые с потерей суверенитета, нельзя.
В Послании Д.Медведева упомянуто много таких ценностей. Какие же ценности, несовместимые с потерей суверенитета, там упомянуты?
Патриотизм.
В Послании сказано: «При самом трезвом, критическом взгляде на отечественную историю и на наше далеко не идеальное настоящее, в любых обстоятельствах, всегда – вера в Россию, глубокая привязанность к родному краю, к нашей великой культуре».
Сказанное обладает тонкой структурой, каждый элемент которой должен быть проверен на совместимость (или несовместимость) с потерей суверенитета.
Элемент №1 – ПРИВЯЗАННОСТЬ К РОДНОМУ КРАЮ.
То березка, то рябина,
Куст ракиты над рекой:
Край родной, навек любимый,
Где найдешь еще такой?
Элемент №2 – ПРИВЯЗАННОСТЬ К НАШЕЙ ВЕЛИКОЙ КУЛЬТУРЕ.
Привязанность... В песне о березке и рябине сказано о любви, причем о любви навек! О привязанности к супруге – когда говорят? Когда признается в качестве слишком уж очевидного обстоятельства отсутствие любви как сильного и горячего чувства. Но надо оговорить наличие какого-то другого чувства – более слабого и холодного. Его-то и называют привязанностью, не правда ли?
Но предположим даже, что к краю и к нашей великой культуре не привязаны, что их любят навек. Ну, есть у вас сильное и страстное чувство по отношению к природе (Цветаева про куст рябины писала), языку, культуре...
Но для формирования ценностей, несовместимых с потерей суверенитета, нужно такое же чувство, имеющее другой адресат. Нужна любовь к исторической личности.
Давайте все же признаем очевидное: люди, влюбленные в родную природу и родную культуру, шли под гитлеровскими знаменами, понимая, что Россия не будет суверенна под властью Гитлера. А почему они шли под этими знаменами? Потому что, любя природу и культуру, они ненавидели историческую личность – «Совдепию». Эмиграция раскололась по отношению к исторической личности. Те, кто хотел спасти свою любовь к исторической личности, а не к природе, культуре и языку, начали искать в Октябрьской революции великий исторический смысл. И, найдя его, тут же стали отстаивать суверенитет новой России, ибо за новой – есть вечная. Это они стали кричать: «Руки прочь от России – пусть и красной! Все равно это бесконечно любимая историческая личность, по сути, та же личность! Великий смысл остался!»
А другие? Другие сказали, что смысл «был да сплыл». Что можно любить язык, природу, культуру, а эту новую историческую личность можно лишь ненавидеть и презирать.
Эти другие, противопоставившие свое отношение к исторической личности отношению к культуре, природе и языку, отстаивать суверенитет новой России сразу же отказались!
Я даже не хочу обсуждать, кто хорош, кто плох. Я только хочу показать, ЧТО формирует ценности, несовместимые с потерей суверенитета. Эти ценности формирует только любовь к исторической личности (иначе – историософская страсть). А все остальные типы любви, и уж тем более привязанности, этих ценностей не формируют.
Но ведь в исследуемом высказывании Д.Медведева упомянута и история! А как она упомянута?
Элемент №3 – ПРИ САМОМ ТРЕЗВОМ, КРИТИЧЕСКОМ ВЗГЛЯДЕ НА ОТЕЧЕСТВЕННУЮ ИСТОРИЮ... Трезвость, критичность к своей истории – это хорошие качества. Но предпишите их фламандцам. Пусть они трезво и критично относятся к своим героям, боровшимся за спасение страны. К тем же гезам, например, чей подвиг олицетворяет Тиль Уленшпигель. Фламандцы в целом очень трезвы и критичны. Но вряд ли они последуют рекомендации о трезвом критическом взгляде на героев гезов. А почему не последуют? Потому что понимают, что трезвый и критический взгляд, как минимум, со второй половины XX века (а то и ранее) является инструментом дегероизации – и только. И рекомендуется тем, кто должен вместе с героизацией уничтожить и свою историческую идентичность.
Французы, которые тоже трезвы и критичны, не будут эти свои свойства мобилизовывать по отношению к Жанне д'Арк. Причем в точности по той же причине. И это многократно обсуждалось в ходе внутрифранцузских историософских полемик.
На своем опыте мы знаем, что трезвость и критичность рекомендовано применять по отношению к определенным субъектам, прецедентам, тенденциям. По отношению же к другим рекомендовано этого не применять. Или применять прямо противоположное. Рассмотрение данной избирательности (кого надо трезво критиковать, а кого не надо) доказывает, что рекомендующие избавляют нас от исторического как такового. А также от всего, что с этим историческим связано. То есть от ценностей, НЕСОВМЕСТИМЫХ С ПОТЕРЕЙ СУВЕРЕНИТЕТА.
Ведь ценности, несовместимые с потерей суверенитета, и вдохновляемые этими ценностями герои (Тиль Уленшпигель, Жанна д'Арк и так далее) формируются только на основе трепета перед историей, а не трезвого и критичного взгляда на нее. Этим определяется «этос» – благоговение перед историософски обусловленными святынями родной земли. Все ценности, несовместимые с потерей суверенитета, обусловлены этосом. И вне его не существуют. А трезвый, критический взгляд...
Как-то так у нас повелось в последние десятилетия, что где трезвость и критический взгляд – там перестройка. То есть разрушение этоса. Сказали «трезвость и критический взгляд» – и понеслось: покаяние, переименование улиц, фильм «Адмиралъ» etc.
Иноземцы ухмыляются: «Не понимаете, что такое этос, трезвейте и "окритичнивайтесь" и дальше. Но – под властью Цезаря. А почему бы нет? Он даже поможет вам развить вашу трезвость и вашу критичность. Конечно же, не по отношению к Цезарю».
Элемент №4 – ВЕРА В РОССИЮ.
Опять «И-И». И трезвость с критичностью, И вера.
Вера в Россию рекомендована была Тютчевым. Так он сначала трезвость с критичностью проблематизировал («умом Россию не понять»), а потом сказал о вере («в Россию можно только верить»).
Для меня бесспорно то, что нужно верить в Россию. Но верить в Россию можно только историософски. «Мы попробуем любовью», – писал Тютчев, противопоставляя Бисмарку (с его «железом и кровью») НАШ историософский принцип симфонии, положенный в основу НАШЕЙ государственности. Нельзя верить в Россию и производить деисториософизацию. Нельзя верить в Россию и рекомендовать только критичность и трезвость (рацио).
НЕЛЬЗЯ сочетать в одном высказывании элементы, заряженные прямо противоположной смысловой энергией.
Да, постмодернизм пренебрегает таким НЕЛЬЗЯ. Но за счет чего? За счет выхолащивания смысловой энергии вообще и соединения «освобожденных» от нее элементов по принципу так называемых склеек.
Склейте из кусков всего, что окажется под рукой, бутафорский меч... Пока вам надо этим мечом размахивать на представлении – что склеенный меч, что выкованный. А когда надо воевать? А ведь скоро будет так надо, что дальше некуда. И что тогда произойдет с постмодернистским мечом, склеенным из несочетаемых друг с другом осколков?
В Послании говорится: «Основу нашей политики должна составить идеология, в центре которой – человек».
Это впечатляло... неискушенную публику в 1988 году. Теперь неискушенные Посланий не читают. Что же касается искушенных, то они подразделяются на тяготеющих к публицистике (мой российский «далекий собрат по разуму» А.Пионтковский, например) и тяготеющих к научному подходу (мои зарубежные «далекие собратья по разуму» из Сорбонны, Гарварда, Оксфорда и других мест).
Тяготеющие к публицистике, услышав об идеологии, в центре которой человек, окажут: «Все чукчи знают этого человека».
Тяготеющие к научному подходу тонко и деликатно улыбнутся. И промолчат. С их точки зрения (которую я, кстати, не разделяю), идеология умерла в 80-е годы XX века, и ей на смену пришла политическая антропология, которая доводит до предела человекоцентричность любого мировоззрения.
Но ведь и в идеологиях человекоцентричность наличествовала – с незапамятных времен до нашего времени. Коммунисты говорили: «Все во имя человека, все для блага человека». Но имели в виду определенного человека («Ты же советский человек!» – кричит комиссар Мересьеву). Новый человек и новый гуманизм у коммунистов... Сверхчеловек и антигуманизм у фашистов... В центре любой идеологии – человек (чему б еще быть в центре-то?). Вопрос – какой именно?
КАКОЙ ЧЕЛОВЕК НАХОДИТСЯ В ОСНОВЕ ИДЕОЛОГИИ, К КОТОРОЙ АПЕЛЛИРУЕТ ПОСЛАНИЕ Д.МЕДВЕДЕВА? Это человек, чьи ценности несовместимы с потерей суверенитета? Это человек, чьи ценности совместимы с потерей суверенитета? Это ТАКОЙ человек, каковым его сделала личная сопричастность нашей истории? Или это ДРУГОЙ человек, каковым его делает продолжающаяся деисториософизация?
Вот строчки из стихов покидающего Россию Бродского:
Вези меня по родине, такси.
Как будто бы я адрес забываю.
В умолкшие поля меня неси.
Я, знаешь ли, с отчизны выбываю.
Как будто бы я адрес позабыл:
К окошку запотевшему приникну
И над рекой, которую любил,
Я расплачусь и лодочника крикну.
(Все кончено. Теперь я не спешу.
Езжай назад спокойно, ради Бога.
Я в небо погляжу и подышу
Холодным ветром берега другого.)
Бродский не Тютчев. Но и для него таксист, подвозящий к КПП, за которым – эмиграция, несет «в умолкшие поля» (в Аид). Бродский понимает, что ему предуготованы в эмиграции успех, признание, безопасность, комфорт. И – превращение в ДРУГОГО человека.
За то, чтобы не оказаться в «умолкших полях», а остаться на Родине, МОЖНО терпеть лишения и гибнуть. Это не значит, что ты ХОЧЕШЬ терпеть лишения и гибнуть. ХОЧЕШЬ ты, конечно же, преуспевать и жить. Но когда тебе предложат «ИЛИ-ИЛИ» и ты в сердце своем по-настоящему переживешь коллизию «умолкших полей» и лодочника, то ты, возможно, выберешь Родину. А главное – ты тогда ТАКОЙ, а не ДРУГОЙ человек (к вопросу о том, что в центре идеологии, КАКОЙ человек).
Мой дед, и не он один, сделал свой выбор и погиб на Родине в 1937 году. А другие представители его класса сделали другой выбор. За что я их никоим образом не упрекаю. Но они, сделав другой историософский выбор, стали ДРУГИМИ. Не говорю – плохими. ДРУГИМИ. Как это видно по потомкам белоэмигрантов! И крестятся, и русский язык безупречен, и в русскую культуру влюблены ... А уже ДРУГИЕ.
Кстати, у англичанина, преподающего русскую культуру в Оксфорде, со знанием нашего языка и нашей культуры тоже все в порядке. Может, и его назовем патриотом России?
Турбулентность, о которой я предупреждал, уже налицо. Не за горами момент, когда небрежное отношение к историософскому, если оно не будет преодолено (хотя я на это преодоление продолжаю надеяться), подорвет союз власти со всеми, кто готов выстаивать, опираясь на ценности, несовместимые с потерей суверенитета, и на историософию, единственно порождающую такие ценности.
А те, кто не готов выстаивать («население 150» и «элита 0,5»), власть будут сносить вместе с государством – «оранжевым» или иным образом. Занимаясь деисториософизацией и противопоставляя «глупым и жестоким» ценностям, несовместимым с потерей суверенитета, «умные и добрые» ценности, совместимые с этой потерей (к вопросу о Цезаре и галльской женщине).
Нас, приверженных ценностям, несовместимым с потерей суверенитета, нас, не желающих потерять свое право быть ТАКИМИ, какими нас сформировала наша великая история (не бывает великой культуры без великой истории), ОЧЕНЬ много. Мы ОЧЕНЬ разные. А еще – мы слабы, разрозненны, дезориентировании, травмированны. Но это не значит, что нас НЕТ. Мы ЕСТЬ. Мы ЕСТЬ, поскольку ЕСТЬ Родина. Но и Родина ЕСТЬ, поскольку ЕСТЬ мы.
Пока остается на данной территории сообщество тех, кто хочет быть ТАКИМИ людьми, какими это им предписано их историческим смыслом, их историософией, – до тех пор, повторяю, здесь будет и армия, и все остальное. И никто сюда не сунется. А как только этот социальный массив испарится (в том числе и с помощью деисториософизации) – испарится и все остальное. Государство, власть, политическая система, олигархия, бюрократия – все.
Я верю, что в душе президент Медведев все понимает правильно. Но я не о душе – о Послании.
Политическая борьба 2009–2015 годов отделит зерна от плевел, булат от стекла, дробимого кризисом, людей, имеющих ценности, несовместимые с потерей суверенитета, от людей, чьи ценности прекрасно совмещаются с потерей оного.
Патриотизм как ценность? Я помню, кто и как издевался над этой ценностью в 1988 году и поносил меня за то, что я тогда назвал себя патриотом. Потом патриотами стали все, кто меня третировал. Я постоянно вижу их лица на телеэкране.
«Слаб человек»? Согласен. Но человек, который слаб, хорош, покуда всё «в шоколаде». А поелику «шоколад» тю-тю, человек этот... Он как от слабости своей вдруг СТАЛ патриотом, так (от этой же слабости) и ПЕРЕСТАНЕТ им быть. Погодите совсем немного, и вы получите по этому поводу самые наглядные доказательства.
Я обещал, завершая марафон, обсудить еще Обаму, кризис и манифест Ходорковского.
Ходорковский сначала сделал стратегическую заявку («кризис – это смена парадигмы»), но тут же заявку провалил (парадигма – это «тэтчеризм-рейганизм»). Смешно...
Кризис и впрямь тянет на смену парадигмы. Смена эта произойдет не в один день. Но не исключено, что на нее уйдет всего лишь 6–8 лет. Обычно парадигмы менялись многими десятилетиями, но и такая длина переходного периода воспринималась как катастрофический скачок. А тут...
Да, кризис парадигмален. Но не потому, что отменяется «тэтчеризм-рейганизм», а потому, что не отменяются законы капитализма. Всеобщие кризисы капитализма – не выдумка. После двух первых всеобщих кризисов были мировые войны. Которые и выводили из кризисов. Других способов выводить из всеобщего кризиса капитализм не знает. В условиях кризиса подешеветь должно все, кроме собрания сочинений К. Маркса. Потому что все происходит строго по Марксу. Презирали Маркса, презирали... Допрезирались.
А еще кризис парадигмален потому, что исчезла дуальность мира. У капитализма нет «альтер эго» (им были СССР и мировая коммунистическая система). А капитализм без «альтер эго» – это та еще штучка. Скоро и Ремчуков с Юргенсом поймут, какая именно.
Парадигмальность парадигмальности рознь. Есть такое понятие «ранг». Формационная парадигмальность имеет высокий ранг. Но более высокий ранг – у парадигмальности мегапроектной. Кризис, по существу, подводит черту под всей эпохой Модерна и спрашивает человечество: «У вас есть, чем этот Модерн заменить? Не Постмодерном же!» Нет ответа? Наступает великое удушье. Всемирный «бобок».
Но и мегапроектная парадигмальность – не наивысшая.
Наивысшая же по своему рангу парадигмальность кризиса адресует к человеческому роду как таковому. К его барьерам и тупикам. Мы и впрямь приближаемся к барьеру, по своей непреодолимости и чудовищности равному барьеру между палеолитом и неолитом. Технологический рост, несовместимый с антропологической консервацией, играет тут очень важную роль... Да и многое другое.
В Послании Медведева смене парадигм вообще места не нашлось. Скажут, что и в Посланиях Путина ничего такого не было. Да, но и В РЕАЛЬНОСТИ (к которой текст все же должен иметь отношение) не было при Путине явлено того, что явлено сейчас. Мы предупреждали, что это будет явлено. И к этому надо готовиться, Но от предупреждений отмахивались, говоря, что всё «в шоколаде». Теперь же отмахнуться невозможно!
Кроме того, Послания Путина всегда были (причем сознательно) прагматичны донельзя. А Медведев-то от прагматичности ушел. А к «парадигматичности» (когда-то доклады генсеков съезду КПСС не случайно начинались с «содержания всемирно-исторической эпохи») не пришел.
И ясно, почему. Потому, что все еще работает изношенная, дышащая на ладан стратегическая формула «И-И» (И западничество, И патриотизм). Согласно этой формуле, определять содержание всемирно-исторической эпохи должна цитадель западничества. И всем понятно, что за цитадель. Ну, вот теперь в цитадели этой – Обама. Пиарщику кажется остроумным приурочить Послание президента РФ к избранию Обамы. Но мало «приурочиться». Надо еще и соотнестись.
Барак Хусейн Обама – это сложнейшее уравнение со многими неизвестными... Культ племени луо, к которому принадлежал дедушка... Сопричастность исламу деда, отца и отчима... Значение негритянской теологии освобождения в Объединенной Церкви Христа Джереми Райта, от которой так мучительно открещивался в ходе президентской кампании Обама... Параллели между Линкольном и Обамой, а также между Джоном Брауном («Джон Браун пал на поле боя»), от которого как бы открестился Линкольн, и Джереми Райтом, от которого как бы открестился Обама... Русский язык, изучавшийся отцом и матерью Обамы... Не вполне ординарная, не чуждая истеблишменту белая бабушка... Колумбийский университет, в который поступил Обама... Его сенсационная, беспрецедентная по сути для афроамериканца карьера в Гарварде, предполагающая специфические каналы вертикальной мобильности... Внутренний круг Обамы, включающий не только стратега Дэвида Аксельрода и менеджера Дэвида Плуффа, которых Обама публично благодарил, но и Валери Джаррет, Роберта Гиббса, чикагских экономистов (Остена Гулсби и Джефри Либмана), Сьюзен Райс (будет у нас новая Райс), а также легенду ЦРУ Джона Бреннана, вне понимания роли которого разговор об Обаме бессмыслен. И о котором говорить будут меньше всего.
А тут еще и вице-президент Джозеф Байден, по сути, главный организатор бомбардировок Сербии... Старая клинтоновская гвардия... Збигнев Бжезинский и его молодая поросль... Предупреждения Байдена и Комиссии по оборонному бизнесу о том, что Обаме вскоре после начала правления предстоит столкнуться с кризисом (возможно, имеющим отношение к России)... Заявление Обамы о том, что русские «демонстрируют поведение зла (evil behaviour)», сделанное в ответ на вопрос Тома Брокоу, является ли Россия при Владимире Путине «империей зла»... Место, где это было сказано (Нэшвил, штат Теннесси – это все равно, как если бы Медведев сделал подобное заявление по поводу США в «атомном» Сарове)... Не чуждый созданию кризиса Пол Волкер, который теперь – при Обаме – от кризиса должен спасать...
Приурочили Послание к избранию Обамы? СООТНОСИТЕСЬ! А это ведь более чем непросто. Потому что феномен Обамы донельзя проблематизирует формулу «И-И». Сковывающую и Путина, и Медведева ничуть не меньше, чем мировой кризис.
Почему проблематизирует?
Во-первых, потому, что Обама, понимающий, что ему придется иметь дело с беспрецедентными вызовами, апеллирует в своих выступлениях перед американцами ПРЕЖДЕ ВСЕГО К ИДЕАЛЬНОМУ. Не к Идеальному НАРЯДУ с чем-то другим. И не ТОЛЬКО к Идеальному. А именно ПРЕЖДЕ ВСЕГО К ИДЕАЛЬНОМУ.
Во-вторых, потому, что в отличие от Послания Д.Медведева, апелляции Обамы посвящены ценностям, несовместимым с потерей суверенитета, – то есть американскому историософскому Идеальному. Обама, зная, что предстоит мобилизация (жертвы, затягивание поясов и так далее), как бы говорит: «Американцы, мы же с вами народ Иакова!»
Итак, «обамизм» – это новый вызов. Приурочиться к нему легко. Соотнестись с ним трудно. Ибо это не просто новый вызов. Это новый системный стратегический вызов. Каковы же слагаемые вызова?
№1 – идеология. Это слагаемое мы только что обсудили.
№2 – геополитика. При Буше Европа, США и ислам были порознь. Теперь они могут (и даже должны) оказаться вместе. Вместе – против кого? А ну как против России? Близкий к Обаме Бжезинский прямо говорит именно об этом.
№3 – экономика. Ведь чаще всего американским демократам (представляющим не только Уолл-стрит, но и обрабатывающую промышленность), в отличие от американских республиканцев (представляющих не только ВПК, но и нефтяников), НУЖНЫ НИЗКИЕ ЦЕНЫ НА НЕФТЬ. Кризис сам по себе понижает эти цены, но их понижение еще и нужно победившим американским демократам.
Между тем высокие цены на нефть и отсутствие консолидированного (американо-европейско-исламского) международного давления на Россию – это два немаловажных условия, при которых могла существовать предыдущая (путинско-бушевская) система.
№4 – историософия. Обама ведь и впрямь назвал поведение России «поведением зла»... А это... Это в устах демократа звучит более эксцентрично, чем в устах республиканца Рейгана. Нет ни коммунизма, ни СССР, а это есть. Да еще и, повторяю, в демократическом исполнении.
№5 – психология. Обама – это еще и новизна личности. А когда новизна личности помножена на новизну ситуации (то бишь кризис), то грань между объективным и субъективным размывается. Кризис всегда обостряет конфликты. Ресурсов меньше – аппетиты все те же. Кто «облизнется» на чьи ресурсы? И как будет прокладывать себе к ним дорогу?
№6 – политика как таковая. В избрании Обамы есть один-единственный КОНКРЕТНЫЙ смысл, ПРЯМО касающийся внутренней политики России.
Приди к власти республиканец (желательно такой, как Буш, то есть не «заточенный» специально на Россию, но даже и любой, вплоть до Маккейна), что бы это нам подарило? Большее или меньшее наращивание холодной войны... Что само по себе не страшно. Да, специфические объективные обстоятельства в сочетании с субъективной заданностью (которая в случае Маккейна была очевидна) сулили еще и возможность перерастания холодной войны в горячую. Но столь ли велика была эта возможность?
А вот избрание демократа вообще (и Обамы в частности) знаменует собой не разрядку, как это кому-то хотелось бы, а оттепель, перерастающую в перестройку. Причем на фоне новой внешнеполитической конфигурации, кризиса и снижения цен на нефть. От нас ждут не избавления от зол («чекистского» или иного), а 1991-го или 1993 года. То есть или развала страны, или паралича власти за счет конфликта дуумвиров... и опять же развала страны.
Ничего другого от нас не ждут! Беда же в том, что слишком многие считают, что ждут другого – белого и пушистого. Эти ожидания другого опасны больше, чем холодная война. Выстоять в новых условиях можно. Но только по модели Иакова.
Обама использует эту модель для США. А мы... В последний раз даю слово И.Юргенсу, успевшему за это время несколько раз выступить, в том числе и в «The New Times» (замечу: А.Н.Яковлев у В.И.Новодворской в газете не выступал).
Юргенс: «С одной стороны, как призывал Бухарин, обогащайся. А с другой – иди в русле коллективной воли и покажи всем вокруг величие. Но величие заключается в миссии. А какую именно миссию мы сейчас несем?»
«Принцесса, вы так наивны, что можете сказать совершенно страшные веши», – говорили придворные дамы из сказки Е.Шварца. Именно так наивны наш «класс 0,5» и его идеологи. Обама и Аксельрод американцам про миссию, а наш «класс 0,5» и его идеологи русским про Бухарина (с восхваления которого, как мы помним, началась «перестройка–1»).
Хуже всего, что Юргенс кое в чем прав. И пора сказать, в чем же именно.
За период с 1991 по 2008 год в России сформировался некий ПОРЯДОК ВЕЩЕЙ. Этот (скажем так, существенно безыдеальный и даже антиидеальный) ПОРЯДОК ВЕЩЕЙ устраивает как власть, так и подавляющее большинство населения. Этот ПОРЯДОК – уникален. И – не случаен. Его создание является плодом многолетних дерзновенных усилий всего господствующего капиталистического класса планеты.
Поясню. Страх этого господствующего класса перед коммунистической революцией был огромен. Но, к чести класса, страх не парализовал, а мобилизовал класс, причем в неслыханной степени.
Мобилизация была всесторонней – в том числе интеллектуальной. В поисках лекарства от коммунистической революции капиталистический класс не высмеивал и не сжигал на кострах, а штудировал Маркса. И понял, что Маркс прав. Что история неминуемо отменит господство класса капиталистов так же, как отменяла господство других классов. А на смену господству класса капиталистов придет или господство других классов, или нечто совсем новое.
Поняв этот исторический рок (а понять его класс мог только осмыслив Маркса), класс не спасовал, не подчинился року, а стал искать способ сохранения своего классового господства.
Способ, как ни странно, был подсказан самим Марксом (а в еще большей степени Гегелем). Если история отменяет господство класса, то класс, желающий сохранить господство, может сделать только одно – ОТМЕНИТЬ ИСТОРИЮ.
Ни египетские жрецы, ни Платон, ни контрреформаторы Средневековья не могли осуществить проект под названием «отмена истории». Они могли мечтать об этом и мечтали, но не более того. А вот капиталистический класс, вооружившись Марксом и принципиально новыми возможностями, предоставленными ему историческим развитием, уже мог и выдвинуть, и осуществить такой неслыханно амбициозный проект.
Гуманитарные технологии – не мелочь. Это оружие пострашнее ядерного или химического. Если человека можно, как Буратино, обстругать под некоторый (в принципе неважно даже, какой) ПОРЯДОК ВЕЩЕЙ, то этот ПОРЯДОК ВЕЩЕЙ будет поддержан всем сообществом обструганных буратино. Гуманитарные технологи, отвечая на заказ господствующего класса капиталистов, сказали классу:
«Обстругать можно. В XIX веке было еще нельзя, в первой половине ХХ-го было еще нельзя. А теперь – можно, но... Но это будет фундаментально деисториософизированный человек. Человек, из которого вытравлено все историческое. Этот человек будет бороться за место в ПОРЯДКЕ ВЕЩЕЙ и не посягать на порядок как таковой. Но он не сможет развиваться. Вытравливая из него все историческое, мы вытравим из него имеющийся в нем «развиватель» – орган развития, механизм развития, мускул развития. Человек будет находиться в гомеостазе с ПОРЯДКОМ ВЕЩЕЙ.
Вы можете нам задать параметры ПОРЯДКА ВЕЩЕЙ. Мы выстругаем Буратино под заданные параметры. Но это будет Буратино. Он будет счастлив. Но он не сможет ни развиваться, ни развивать (и даже поддерживать) ПОРЯДОК ВЕЩЕЙ. Симбиоз Буратино и Буратинии будет основан на контристорическом проседании. Мы сможем управлять скоростью этого проседания. Но превратить проседание в развитие мы уже не сможем.
Вы заказчики – решайте, нужно это или нет. Это будет называться... ну, неважно, например, потребительское общество. Главное тут не общество, а человек. Если можно выстругать потребителя под потребительское общество как ПОРЯДОК ВЕЩЕЙ – история прекращается. И по вашему заказу мы ее прекратим, если вам это нужно. Но вы должны понимать последствия».
Класс, к которому пришли «буратинизаторы», задумался. И согласился на частичную «буратинизацию» нужных ему стран первого мира, где было надо любой ценой погасить «огонь истории».
В этих странах он согласился, повторяю, лишь на частичную «буратинизацию». Но ему очень хотелось понять, что такое «буратинизация» полная, тотальная. Для этого нужно было провести эксперимент в отдельно взятой стране. Причем именно той, где пылал ненавистный классу «огонь истории», угрожающий классовому господству. То есть в СССР.
Сюда-то класс и направил «буратинизаторов». И сказал им: «Тут обстругивайте Буратино полностью. И так, чтобы эти буратино навсегда возлюбили Буратинию и гнили с нею вместе, опускаясь сколь угодно низко и с любой скоростью».
«Буратинизаторы» отработали. Ошалев от масштаба задания и предоставленных средств, они сначала чуть-чуть поныли: «Ах, ох, трудно быть богом! Надо же, хищные вещи века! Не может быть! Факультет ненужных вещей!» Но, поныв, они засучили рукава. И обстругали так, что дальше некуда. ПОРЯДОК ВЕЩЕЙ опирается на Буратино, Буратино поддерживает ПОРЯДОК ВЕЩЕЙ.
«Буратинизаторы»... Они же регрессоры... Социокультурный шок, карнавализация, архаизация, культ карго... Много стружек – и Буратино. Довольный предоставленными возможностями и тогда, когда они велики, и тогда, когда они так себе, и тогда, когда они «скуднее скудного». Ибо и тогда ведь – дешевый алкоголь, наркотики, отсутствие принуждения к труду, криминальная вольница, приобщение к низкой, но праздничности.
ПОРЯДОК ВЕЩЕЙ... Никто из наших оппозиционеров (ни Зюганов, ни Лимонов, ни скинхеды, ни белые монархисты – НИКТО) не посягает всерьез на этот, устраивающий столь многих, ПОРЯДОК ВЕЩЕЙ.
И уж тем более на него не посягает власть, которой абсолютно непонятно:
а) что плохого в этом порядке вещей,
б) как на него можно посягнуть,
в) чем его можно заменить,
г) зачем его на что-то заменять, если и так хорошо (точнее, если только так и хорошо).
Но при чем тут тогда развитие? Поддерживая этот ПОРЯДОК ВЕЩЕЙ, мы должны признать, что в центре идеологической надстройки, освящающей этот базис, ЭТОТ человек, по имени Буратино. Причем, чтобы этот человек оставался Буратино, его надо все время подстругивать.
Власть хочет разместить пять «и», от «интеллекта» до «инноваций», в этом ПОРЯДКЕ ВЕЩЕЙ и в порожденном ПОРЯДКОМ ВЕЩЕЙ человеческом материале? Но это невозможно.
Власть мыслит пять «и» как добавку к наличествующему: Буратино скушает пищевую добавку «2020» или «2030», и у него будет побольше жирка «пять "и"»? Но пять «и» – это не нагуливаемый жирок.
Где есть Буратино, там нет пяти «и». А где есть пять «и», там нет Буратино.
Буратино деисториософизирован. Потому они Буратино. А где деисториософизация, там нет ценностей, несовместимых с потерей суверенитета. Точнее, эти ценности валяются на полу в виде стружек. А где нет ценностей, несовместимых с потерей суверенитета, – там нет суверенитета. Причем никакого суверенитета – ни духовного, ни политического.
Если нет ни развития, ни ценностей, несовместимых с потерей суверенитета, какое государство, какая власть и так далее? Властвовать над Буратино легко. Но как побудить Буратино мобилизоваться для защиты отсутствующих у него ценностей, несовместимых с потерей суверенитета? А значит, и всего остального. В том числе, между прочим, и власти.
Путин, Медведев, вся наша актуальная элита, в которой немало умных и совестливых людей, упорно отказываются признать очевидное.
Что И Буратино, И развитие не вытанцовываются. ИЛИ Буратино, ИЛИ развитие. Человек, находящийся в симбиозе с существующим ПОРЯДКОМ ВЕЩЕЙ и реализующий пять «и» (и уж тем более опережающее развитие), возможен в той же степени, что и гордый папуасский космонавт, первым прилетающий на Марс или Альфу Центавра.
Буратино создает Буратинию. Но и Буратиния достругивает Буратино. Приглядитесь к обоюдоострому процессу. Буратино делают – стружки летят.
Специалисты по развитию – с чего начинают? С помещения в центр идеологии человека, способного к развитию. Любому развитию! А уж если речь идет об опережающем развитии, тогда... Тогда совершенно особое значение придается эмоциям, стимулирующим развитие, иерархии потребностей (хотя бы по Маслоу, но желательно потоньше и посовременнее), трансцендентирующему началу, устройству очагов развития в человеческом мозге, управлению целеполаганием. Все понимают, что в основе лежит смысл, экзистенциальное беспокойство. А если «homo обструганному» и без этого хорошо... если он выструган под это «хорошо»... если он день и ночь говорит это «хорошо» в интонации престарелого генсека Черненко, опускающего бюллетень в урну («хорошо-о-о...»)... Тогда какое развитие (если ему ТАК хорошо-о-о)?
ИЛИ-ИЛИ... ИЛИ преодоление «буратинизации» (глубочайшая посттравматическая реабилитация, широкий комплекс восстановительных социокультурных программ и т.д.)... ИЛИ... Или это «хорошо-о-о...». И симбиоз «хорошиста» с «хорошизмом», Буратино с Буратинией, абсолютно губительный для государства, политической системы, народа. Симбиоз и задуманный для того, чтобы все сгноить... А потом еще сгноить гной... И в итоге возвести гной в бесконечную степень.
ОПЕРЕЖАЮЩЕЕ РАЗВИТИЕ?
Что в «2020» и «2030» от опережения? Какое отношение модернизация имеет к опережению? В каком социальном и культурном смысле следует говорить об опережении? ОПЕРЕЖЕНИИ ЧЕГО? КОГО? Мировых лидеров? Но они потому и лидеры, что побежали по своему историческому пути.
Как минимум, опережение означает, что либо у нас будет своя «Калифорния–2020», до которой в США если додумаются, то лет на 50 позже, либо... либо у нас будет нечто такое, чего у США никогда не будет. Нечто, определяемое нашей траекторией исторического движения. Но тогда это даже не опережение, а нечто большее. Предположим, что мы уже знаем, что у них тупик, знаем, как выйти из тупика и вывести из него человечество, идем сами этим путем и выводим других... Вам это ничего не напоминает?
МЕЖДУ ПРОЧИМ, ЧЕЛОВЕЧЕСТВО ОТ НАС ДО СИХ ПОР ЖДЕТ ТОЛЬКО ЭТОГО И НИЧЕГО ДРУГОГО. А МЫ ПРЕДЪЯВЛЯЕМ ЕМУ ОБСТРУГАННОЕ И СТРУЖКИ.
Для кого-то Буратино – это метафора?
А аномия по Дюркгейму (болезнь ценностей, все ее признаки налицо) – для вас тоже метафора? Люди, оптимистически обсуждающие какую-то модернизацию, что стали бы делать на Западе, если бы их спросили: «А сочетаема ли модернизация с аномией»? Но эти лжеоптимисты отлично понимают, что они не на Западе. Эти высоколобые прогрессивные эксперты-модернизаторы, порицающие «совок» (в котором человек, способный к развитию, очевидным образом был – просто по факту), сами ведут себя как в анекдоте брежневской эпохи:
«Уважаемый товарищ... Чаушеску!» – «Леня, Герек это, Герек!» – «Уважаемый товарищ... Чаушеску!» – «Да Герек же, Леня, Герек!» – «Сам вижу, что Герек, но тут написано "Чаушеску"!»
Вот и эксперты наши... «Сам вижу, что аномия. Но пишу – инициативный актор новой модернизации!»... «Сам вижу, что Буратино. Но пишу...» Ох, допишетесь! Не к добру все это. И не ко времени.
В Послании говорится: «Наши цели неизменны».
Мало сказать «неизменны». Надо сказать, в чем цели.
Демократические институты, частная собственность, политические свободы – это не цели. Вот, например, опережающее развитие – это цель. Но тогда все остальное – средства. А средства не могут быть неизменными. Вы идете к «Граду на холме». Путь преграждает река. Вы садитесь в лодку. Вы же не скажете, что неизменно будете идти только пешком и никак иначе!
Так что же, цель – поддержание ПОРЯДКА ВЕЩЕЙ? Но предъявление в качестве цели поддержания любого ПОРЯДКА ВЕЩЕЙ, как мы понимаем, до крайности проблематизирует развитие. Если цель – гомеостаз, то какое развитие? А если цель – поддержание того ПОРЯДКА ВЕЩЕЙ, который я описал и назвал Буратинией, то она СОВСЕМ несовместима с развитием. И абсолютно тождественна его антитезе. То есть регрессу.
Кроме того, есть «наши цели» и «их». А ну, как мы скажем, что наши цели неизменны, а они изменят цели? Например, они отменят капитализм, а мы его продолжим лелеять... говоря о неизменности целей... Но это тогда будет точь-в-точь «капитализм в отдельно взятой стране». То есть автаркия. Однако ведь в Послании-то утверждается, что «мы давно сделали свой выбор в пользу глубокой интеграции в мировое хозяйство». Сделав такой выбор, мы не можем говорить о неизменности наших целей, не правда ли? Ибо наши цели уже предопределены целями тех, кто управляет мировым хозяйством...
Или мы решили, что мы управляем мировым хозяйством? Решить-то, конечно, можно все, что угодно. Если оторваться от реальности. Но вряд ли стоит так от нее отрываться. Тем более рекомендуя трезвый и критический подход к своему прошлому. Наверно, и