ТЕЛЕСНОСТЬ — англ. CORPORALITY, CORPOREALITY.
BODINESS — понятие постструктурализма и постмодернизма, не
получившее однозначной терминологич. фиксации и именуемое
по-разному у разл. теоретиков. Является побочным следствием
общей сексуализации теоретич. и эстетич. сознания Запада и
служит одним из концептуальных обоснований деперсонализации
субъекта.
Если классич. философия разрывала дух и плоть, конструи-
руя в "царстве мысли" автономный и суверенный трансценден-
тальный субъект как явление сугубо духовное, резко противо-
стоящее всему телесному, то усилия мн. влиятельных мыслите-
лей современности, под непосредственный воздействием к-рых
и сложилась постструктуралистско-постмодернистская доктри-
на, были направлены на теоретич. "сращивание" тела с духом,
на доказательство постулата о неразрывности чувственного и
интеллектуального начал. Эта задача решалась путем
"внедрения" чувственного элемента в сам акт сознания, утвер-
ждения невозможности "чисто созерцательного мышления" вне
чувственности, к-рая объявляется гарантом связи сознания с
окружающим миром.
В результате было переосмыслено и само представление о
"внутреннем мире" человека, поскольку с введением понятия
"телесности сознания" различие между "внутренним" и "внешним"
оказывалось "снятым" по крайней мере, в теории. Это довольно
распространенная фантасциентема совр. философско-
литературоведческой рефлексии, породившая целый "веер" самых
разл. теоретич. спекуляций. Достаточно вспомнить
"феноменологическое тело" М. Мерло-Понти как специфич. вид
"бытия третьего рода" обеспечивающего постоянный диалог
человеческого сознания с миром и благодаря этому чувственно-
смысловую целостность субъективности. Для Мерло-Понти
источник любого смысла кроется в человеческом одушевленном
теле, одухотворяющем миры и образующем вместе с ними "кор-
релятивное единство"
В этом же ряду находятся "социальное тело" Ж. Делеза,
"хора" как выражение телесности "праматери-материи"
Ю. Кристевой и, наконец, "тело как текст" Р. Барта ("Имеет
ли текст человеческие формы, является ли он фигурой, ана-
граммой тела? Да, но нашего эротического тела") (39, с. 72)
— это лишь только немногие, хотя, возможно, и самые влия-
тельные примеры того литературоведческого теоретизирования,
на к-рые обычно ссылаются совр. зап. критики и под воздейст-
вием к-рых формируется сегодняшняя наука о литературе в ее
постструктуралистско-постмодернистском варианте. Далеко не
последнюю роль в разработке этой концепции сыграл и
М. Фуко.
Введение принципа "телесности" повлекло за собой (или,
вернее, усилило и без того давно проявившиеся) три тенденции.
Во-первых, "растворение" автономности и суверенности субъ-
екта в "актах чувственности", т. е. в таких состояниях сознания,
к-рые находятся вне власти волевого и рационального начала.
Во-вторых, акцентирование аффективных сторон чувственно-
сти обусловило обостренный интерес к патологич. ее аспекту.
И, наконец, сексуальность как наглядно-концентрированное
проявление чувственности выдвинулась на первый план практи-
чески у всех теоретиков постструктурализма и постмодернизма
и стала заметно доминировать над всеми остальными ее форма-
ми. В принципе этим можно объяснить и тот интерес к литера-
туре "отрицательных аффектов" (де Саду, Аотреамону, Арто,
Жене и проч.), к-рый демонстрирует совр. литературоведение в
его постмодернистском варианте. Несомненно также, что сама
концепция сексуализированной и эротизированной телесности
формировалась в русле фрейдистских и неофрейдистских пред-
ставлений.
Роль Фуко в развитии концепции "телесности" заключается
в том, что он стремился доказать непосредственную взаимообу-
словленность социальных и телесных практик, формирующих,
по его мнению, исторически различные виды телесности. Глав-
ное, что он попытался обосновать в первом томе "Истории
сексуальности" (1976) (84), — это вторичность и историч-
ность представлений о сексуальности. Для него она не природ-
ный фактор, не "естественная реальность", а "продукт", следст-
вие воздействия на обществ, сознание системы постепенно
формировавшихся дискурсивных и социальных практик, в свою
очередь явившихся результатом развития системы надзора и
контроля над индивидом. По Фуко, эмансипация человека от
деспотич. форм власти, сам факт складывания его субъективно-
сти является своеобразной формой "духовного рабства" по-
скольку "естественная" сексуальность человека сформирова-
лась под воздействием феномена "дисциплинарной власти"
Ученый утверждает, что люди обрели сексуальность как
факт сознания только с конца XVIII столетия, а секс — начи-
ная с X IX в., до этого у них было всего лишь понятие плоти.
При этом формирование сексуальности как комплекса социаль-
ных представлений, интериоризированных в сознании субъекта,
Фуко связывает с зап.-европ. практикой исповеди-признания,
к-рую он понимает очень широко. Для него и психоанализ
вырос из "институциализации" исповедальных процедур, ха-
рактерных для зап. цивилизации.
В частности, в Средние века священники, считает Фуко, во
время исповеди интересовались лишь сексуальными проступка-
ми людей, так как в общественном сознании они связывались
исключительно с телом человека. Начиная с Реформации и
Контрреформации "дискурс сексуальности" приобрел новую
форму: священники стали исповедовать своих прихожан не
только в делах, но и в помыслах. В результате чего и сексуаль-
ность стала определяться в терминах не только тела, но и ума.
Возникший дискурс о "греховных помыслах" помог сформиро-
вать как и само представление о сексуальности, так и способст-
вовал развитию интроспекции — способности субъекта к
наблюдению за содержанием и актами собственного сознания.
Формирование аппарата самосознания и самоконтроля лично-
сти способствовало повышению уровня его субъективности,
самоактуализации "Я-концепции" индивида.
Т о., сексуальность предстает как факт историч. становле-
ния человека, причем человека современного, как неотъемлемая
часть его мышления, как конечное проявление все той же
"телесности сознания" Столь исторически позднее возникно-
вение представлений о сексуальности обусловило, по Фуко,
относительно недавнее появление "современного человека"
якобы возникшего на исходе XVII столетия и при изменении
основных установок знания" его породивших, способного так
же быстро исчезнуть: "Если эти установки исчезнут так же, как
они возникли, если какое-нибудь событие (возможность к-рого
мы можем лишь предвидеть, не зная пока ни его формы, ни
облика) разрушит их, как разрушилась на исходе XVIII в.
почва классич. мышления, тогда — в этом можно поручиться
— человек изгладится как лицо, нарисованное на прибрежном
песке" (84а, с. 398).
И. П. Ильин