Что говорит шифр целокупности существования (спекуляция бытия)

Что такое бытие без существования — это для нас абсолютно недоступно. То, что трансценденция вообще есть, — это спекулятивно мыслили в рассуждениях, которые носят сбивающее с толку название доказательств бытия Божия. То, что шифр, как существование, вообще есть, — это следовало постичь как непостижимость. Действительность присутствия чтения шифров прояснялась в спекулятивном припоминании и предвидении.

Но то, что, собственно, говорит шифр целокупности существования, это дало бы нам, если бы только оно могло стать достоянием спекулятивного знания, глубочайшее познание, какое возможно в существовании. Однако существование, как шифр, остается многозначным, оно не становится окончательно каким-либо целым. Поэтому то, что говорит нам существование, есть опять-таки лишь форма движения, в котором возможная экзистенция положительно наполняет шифрами свое сознание трансценденции:

Ориентируясь в мире, она изучает действительное и желает при помощи всеобъемлющей гипотезы совлечь покров с того, что лежит в основе целого. Она хотела бы познавать и, вместо шифра, обрести некое знание в позитивизме.

Она, исследуя, проходит по всей действительности с экзистенциальным сознанием сплошь соотнесенного внутри себя единства духовного целого, которое, в бесчисленном множестве вариаций, она находит повсюду, в идеализме.

Она видит необходимость краха гипотетического познавания и границу единства и духовного целого. Хотя она и возвращается к позитивизму с непреклонной зоркостью на всякую эмпирическую действительность, но эту действительность она не считает абсолютным бытием; хотя она и оставляет в относительной силе сознание единства и духовного целого, но раздробляет его как абсолютизацию и антиципацию. Ибо экзистенция должна оставаться там, где она только и может быть действительной: во временном существовании, из которого ей видна множественность бытия, неопределимость трансценденции, многозначность шифра. Только в историчной конкретности она может верить в то, что она фактически совершает как чтение шифров в философии экзистенции.

Позитивизм

— Сильная сторона позитивизма в том, что он не желает упустить никакой эмпирической реальности. Он отвергает всякое средство, позволяющее превратить какую-нибудь действительность в нечто недействительное, под именем случайного, безразличного, несущественного, больного, аномального. Но слабая сторона его состоит в том, что он хочет изучать недоступное для изучения. Его гипотеза о мире, будучи в качестве исследования заблуждением, подчинена побуждению толковать шифр существования. Поскольку в этом методе этот импульс неверно понимает себя самого, он утрачивает свой собственный исток: в конце концов вместо шифров он получает пустые категориальные механизмы или пустое незнание.

Позитивизм составляет почву мироориентирующих наук. Их побуждение заключается в том, чтобы видеть то, что есть; их метафизический смысл — в том, чтобы выразительно указать на то фактическое, которое становится возможным шифром.

Идеализм

— Сильная сторона идеализма в том, что он улавливает единство духовного целого. Он не хочет оставить ничего в обособленности, но хочет постигнуть его исходя из целого, связать со всем остальным. Но слабая сторона его состоит в том, что он не замечает того, что нарушает его единство. Между тем как он, казалось бы, пробегает мыслью все богатство существования, он кончает пустым — лишенным трансценденции — успокоением ввиду мнимой гармонии целого.

Всякое единство и целость, исконный шифр единства бытия, перестают быть шифром для идеализма, как только он постигает их в мысли: Целое есть единство противоположностей. То, что, казалось бы, исключает друг друга, лишь в своем синтетическом единстве образует истинное бытие. То, что, казалось бы, взаимно уничтожает друг друга, именно в самом отрицании вызывает друг друга к содержательному существованию. То, что в изолированности выглядит дисгармонией, составляет лишь момент для усиления гармонии целого. Эта гармония есть органическое, подразделяющееся единство в некотором развитии, которое делает возможным одно за другим то, что не может сосуществовать одновременно. Всему находится свое место и свое назначение, как всякому персонажу в драме, как всякому органу в живой плоти, как всякому отдельному шагу в исполнении известного плана.

Мотивы этого единства заключаются, прежде всего, в том основополагающем опыте, что мой мир всегда становится для меня некоторым целым: Он есть в пространстве не куча развалин, но такая формация, которая, если я правильно понимаю ее, всегда обращается ко мне как красота. Там, где я живу, для меня возникает некоторое целое, в подразделениях моего пространства, в структуре телесности, в атмосфере ландшафта, включающей в себя то, что в своей изолированности структуры не имеет. Эта целостность не есть лишь мое собственное создание, природа идет мне навстречу: на самое разорванное и резкое она набрасывает покров единящего мира.’Мировое целое, мыслимое как космос, наглядно представляемое в образах, есть по аналогии, как мировой ландшафт, словно бы наполненная пространственность существования.

Второй основополагающий опыт есть единство духа, — то, что все сущее вступает, как понятое, в единую взаимосвязь самосознания. Космос прочитывается не в единстве пространственной природы, а скорее, в единстве духа, как абсолютного духа, в котором пространственная природа есть лишь одно звено. Дух, открытый существованию в истории, присутствует всякий раз во мне самом, как возможность понимания (Der Geist, in der Geschichte daseinsoffenbar, ist je in mir selbst als Verstehbarkeit gegenwärtig).

Но решающий мотив признания единства есть воля к примирению. Гармония есть потому, что сознание бытия возможной экзистенции достигает покоя в восстановлении из отрицательности неистинного, злого, дурного, боли и страдания. Хотя отрицательное и есть в мире, но есть только как момент некоторого процесса, в котором бытие приходит к самому себе. Я, в своей ограниченности и своем несовершенстве, занимаю известное место в целом, на котором я должен выполнять эту специфическую задачу, нести принадлежащее к нему отрицательное моей партикулярности и растворить его в целом. Всякого рода отрицательное само по себе вовсе не имеет действительности, но есть артикуляция положительного. Отрицательность на моем месте в целом, мое страдание, хотя и бессмысленна на этом месте, будучи рассмотрена сама по себе, однако, рассмотренная в целом, становится осмысленной. Мне нужно обрести покой созерцания, которое видит меня на моем месте в целом, в сознании как ограниченности, так и призвания, и которое знает, что все находится в порядке. Для этого покоя свобода есть только согласие (Zusammenstimmen) внутренней установки с этим целым; красота — совершенство бытия в произведении искусства, какого никогда не может быть в ограничивающем существовании.

Идеализм — это философия счастья. Жизнь в сознании реального целого, которое живо присутствует в шифрах существования, как всеединство (das All-eine) и вновь отменяет всякую отрицательность, хотя и знает напряжения, но только как такие, для которых всегда находится и разрешение. Брак, семья, государство, совокупность профессий и целостность общественного тела, и наконец, мировое целое есть та субстанция, с которой кажется возможным жить в глубоком душевном согласии. Там, где есть недостаток, что-то другое дает восполнение. Борьба есть только средство становящегося объединения. Одно усиливает другое. Через диссонанс лежит путь к гармонии.