ГЛАВА ВТОРАЯ. Границы ориентирования в мире

Относительность убедительного (des Zwingenden)

1. Границы трех родов убедительного; 2. Убедительное знание и экзистенция.

Непреодоленная нескончаемость

1. Преодоление нескончаемости в методе; 2. Преодоление нескончаемости в действительности; 3. Идея и антиномии; 4. Нескончаемость и трансценденция.

Недостижимость единства картины мира

1. Четыре сферы действительности в мире; 2. Лежащее в основании не имеет единства; 3. Единство как идея; 4. Единство мира и трансценденция.

Границы целесообразной деятельности в мире

1. Границы в техническом создании, в опеке и воспитании, в политической деятельности; 2. Утопия законченного устроения мира и трансценденция; 3. Пример: терапия в медицине.

Смысл науки

1. Что науки связаны между собою в единство знания; 2. Наука и метафизика; 3. Смысл науки в специфическом удовлетворении исследующего человека; 4. Ценность науки.

Трансцендирование по ту сторону мира (Tanszendieren über die Welt)

Ориентирование в мире как наука полагает овладеть неким существованием, независимым от познающего в его субъективности. Пафос его заключается в том, чтобы знать то, что имеет силу безотносительно к смене времен и исторических индивидуальностей, всегда и на всяком месте, и даже не только для людей, но для всякого возможного разумного существа.

Правда, само фактически имеющееся знание независимым не является. То, что оно было приобретено и постигнуто, и каким именно образом оно было приобретено и постигнуто - это зависит от исторических, психологических и социологических условий. Однако значимость этого знания независима. Она, как и то существование, о котором это знание имеет силу, сохраняется, даже если никто ее не знает. Законы природы и нормы логики имеют силу и смысл, прежде чем они будут открыты как таковые. Существование,

даже если оно никогда не окажется в сфере жизни сознательного существа, все-таки существует незнаемое, хотя бы и ни для кого.

Может показаться, что, о чем никто не знает, того и нет. Не имеет смысла говорить о значимости теоремы Пифагора как о чем-то таком, что было, прежде чем его открыли, или о существовании мира растений, которого никогда ничьи глаза не видали. На это нужно сказать, что смысл научного исследования обращен как раз на то, что было прежде, чем его познали; познанное подразумевается в нем именно как таковое. Правда, для этого исследования нет того, чего в принципе невозможно знать, - но для него существует все то, чего люди еще не знают. Поэтому оно как эмпирическое существование может изучать то, что имеется или имелось вне пределов непосредственной воспринимаемости, но в достижимой через умозаключение взаимосвязи (im erschließbaren Zusammenhang) с нею. Перед ним открываются нескончаемые времена прошлого, из которого не оставил следов ни один человек, зато сохранились следы иной действительности. Она завладевает значимым смыслом, сознавая, что не производит его своей исследующей деятельностью, но открывает его.

Мир науки неповторимым образом приковывает к себе внимание человека как исследователя. После того как человек оставил замкнутое в себе лишь-живое существование и сделался сознательным, мыслящим существом, он в своем существовании не уверен в том, чего ему следует ожидать, беспокоен из-за всего того, что удивляет его неожиданностью, пугается в незнании: но наука, насколько простирается ее область, дает ему убедительное, всеобщезначимое знание, как прочную опору; на это знание он может положиться. В существовании он оказывается отдан на произвол нескончаемого; он тонет в бездонности, ни с чем он не в силах справиться: наука учит его господствовать над нескончаемым', он может охватить его взглядом и антиципировать для всякого возможного случая. В существовании все распадается на множества (zerfällt in Vielerlei): наука показывает ему единство знаемого (die Einheit des Wißbaren); он постигает систематическое целое, в котором все взаимосвязано со всем.

Ни убедительное, ни господство над нескончаемым, ни единство - не составляют такого приобретения, которое бы можно было уловить в знании непосредственно. Историчное развитие нашего человеческого познавания - это путь к познанию, обретаемый путем самокритики и счастливых озарений и то и дело вновь подвергающийся опасностям; с трудом взбираясь на ступени этого пути, мы, однако, не видим перед собою его цели. Отделение науки, как всеобщезначимого знания сознания вообще, от существования в его субъективности и множественности, - это не отделение какого-то уже окончательно покоренного царства, но только отделение пути подлинного ориентирования в мире.

После этого отделения возникли две границы: граница вследствие того, от чего мы отделили; и граница, неожиданно обнаруживающая себя для самого пути.

Первая граница была найдена потому, что, овладевая чистым объектом, мы всегда отвлекались от чего-то, что приходилось выделять как нечто иное, чтобы достичь всеобщезначимой истины. Иное мы называли субъективным, перспективным искажением, произвольной оценкой, простой точкой зрения, чтобы, преодолевая его, достичь того объективно сущего, к которому лишь привходит познающий индивидуальный субъект. Это выделенное иное само становится затем объектом в качестве предмета психологического и исторического изучения; ибо субъективность, как иллюзия, все-таки существовала; в качестве психического переживания, вера и субъективно переживаемая абсолютность есть все-таки в своих проявлениях некоторый эмпирический предмет в мире, который хотя и имеет свойство меняться и раскрываться в истории, но который не перестает оттого быть прошлой действительностью в некотором времени, и относится к содержанию истории мифологии, религий и философии. Но в качестве предмета эмпирического исследования это отделенное не остается тем, чем оно было. Сделавшись объектом, оно лишается своей души. Даже в самом превосходном понимающем представлении (verstehende Vergegenwärtigung) оно остается, сравнительно с изначальной верой и признанием за истину, чем-то видимым только извне. Я, как возможная экзистенция, сознаю поэтому, что я в своем исследующем бытии, как сознание вообще, отделил для себя то, что, как оно само, никогда не может стать снова доступным мне для этого сознания, и что, следовательно, мир в сознании вообще - это не всё. На этой границе, - у которой для науки то, что она отделила от себя, уже не может быть, как оно само, содержанием знания, не может уже даже и чувствоваться нами, - мы можем отзываться, когда философия обращается к нам в просветлении экзистенции и метафизике (Von dieser Grenze, an der für die Wissenschaft das von ihr Ausgeschiedene nicht mehr als es selbst gewußt, nicht einmal mehr gefühlt werden kann, lassen wir uns in Existenzerhellung und Metaphysik ansprechen).

Теперь же, в философском ориентировании в мире, мы наталкиваемся на другую границу, которая обнаруживается в чистой объективности как таковой вследствие того, что смысл этой объективности нигде не находит завершения. Я получаю убедительное познание (zwingende Einsicht), но убедительное не становится абсолютным; я становлюсь господином нескончаемости, но она остается также непреодоленной; я достигаю отдельных единств, но не достигаю единства мира.

Как сознание вообще, я позволяю себе печалиться об этих границах лишь так, что работаю над их преодолением. Хотя я и способен постичь их окончательность, но окончательность эта не имеет для меня значения, поскольку фактически я продвигаюсь вперед и вижу приобретение от своего исследования, не позволяя запугивать себя неизмеримостью предстоящего пути.

Если, однако, сам этот путь будет живо мною осознан, то может случиться, что я буду подавлен унынием и малодушием, но только если, неверно поняв путь ориентирования в мире, я решу, будто уже обладаю в предвосхищении тем, что всего лишь указывает мне направление для исследующего ориентирования: единством мира, как овладеваемой при помощи убедительного и потому надежного знания нескончаемости (der durch ein zwingendes und darum zuverlässiges Wissen beherrschten Endlosigkeit). Я считал прежде существование в мире, как предмет науки, абсолютным бытием, которое давало мне покой. Этот покой, доставленный знанием, не может долго длиться, ибо в нем я забываю о границах. Он должен быть нарушен, чтобы не ослабел и интерес к знанию, оттого что его начинают разуметь вовсе не как знание, а как средство подобного самоуспокоения. Нарушение этого покоя есть уничтожение одной иллюзии; ибо то, что недостижимо в мире знания, а именно покой из беспокойства, - возможно лишь экзистенциально: не в объективно убедительном, но в уверенности самобытия, - не в единстве мира, а в шифре единого, - не в подвластной нескончаемости, но в даруемой бесконечности настоящего (statt in dem objektiv Zwingenden in der Zuverlässigkeit des Selbstseins, statt in der Welteinheit in der Chiffre des Einen, statt in beherrschter Endlosigkeit in der geschenkten Unendlichkeit der Gegenwart). Если смысл мироориентирующего знания смешивают с тем, что обретает существование лишь в осуществлении возможной экзистенции, то всякая наука может показаться нам безразличной, потому что мы овладевали ею тогда не вследствие присущего ей самой импульса, но побуждались иллюзией удовлетворения, неистинный покой которого не мог удержаться. Тогда мы жалуемся на то, что нет ничего прочного, что все подвержено сомнению, что овладеть полнотой явлений невозможно и что все реальности суть только возможности, так что множество отдельных принципов пронизывают друг друга и мы уже сами себя не можем понять; на то, наконец, что наука не имеет смысла. Эти жалобы выражают сущность науки в ее объективности, какой она становится, если научное исследование потеряет направляющий его движение и принадлежащий к самому его существу экзистенциальный мотив: ее произвольную относительность, ее нескончаемость и как-угодность (Beliebigkeit). Ибо смысл науки, ради которого ведется исследование (aus dem geforscht wird), - это уже не предмет доступного усмотрению знания (des einsehbaren Wissens), но его граница.

Эти границы ориентирования в мире имеют значение (relevant) для возможной экзистенции. Они в одно и то же время показывают, что мир невозможно замкнуть в нем самом как бытие в себе, - что с познанием мира, стало быть, еще не все познано, - и что ориентирование в мире, как наука, имеет свой смысл из иного истока, чем тот, который может стать достоянием познания в нем самом. В философском ориентировании в мире мы ищем сознания этих границ.