ЧАСТЬ ВТОРАЯ. Философствование из возможной экзистенции

Искание бытия отбросило себя назад в вопрос о том, кто ищет. Он есть не только существование; ибо оно не ищет бытия, поскольку оно, скорее, имеет свое удовлетворение в самом себе. Бытие ищущего, как такового, есть возможная экзистенция, ее искание -философствование. Бытие впервые становится вопросом для озадаченности (Betroffenheit) экзистенции в существовании, когда она, философствуя, пробивается к бытию по путям мышления.

Поскольку сознание вообще мнит общезначимо познавать бытие, постольку философствование не становится философствованием возможной экзистенции. Ибо сознание вообще познает предметы в мире; его науки суть ориентирование в мире; они, в своем смысле, находят бытие и имеют его; они бывают философскими науками, если состоят на службе искания бытия, но в самих себе они не заключают искания бытия.

Философствование из возможной экзистенции, которое хочет достичь действительности посредством философской жизни, остается исканием. Сознание истока влечется (drängt) к этому истоку как самосознательное искание, усиливающее свою готовность принять бытие всюду, где бытие говорит с ним.

Подступ к экзистенции

Движение в представлении (Vergegenwärtigung) способов бытия должно остановиться здесь, чтобы принять новое направление. Бытие было отчетливым там, где речь шла о предметном бытии, которое, как предмет, есть только этот предмет; это бытие было бы миром постижимого (des Begreiflichen). Напротив, экзистенция и трансценденция, как мыслимые, - это воображаемые точки; философствование же есть движение вокруг этих точек.

Это движение имеет своим средоточием экзистенцию. В ней сходится и пересекается все, что имеет для нас абсолютную значительность (absolute Relevanz). Без экзистенции, как настоящего или как возможности, мысль и жизнь теряются в бесконечном и лишенном сущности. Если я оспариваю бытие экзистенции, не только в речи, но и действительно, и превращаю объективное бытие в абсолютное бытие (Sein schlechthin), то в бесконечности вещей повсюду предо мной тоска и пустота моего собственного существования; остается искание и спешка безэкзистенциальности (Existenz-losigkeit), влекомые остающейся у меня точечной экзистенцией, не дающей покоя, потому что она требует субстанции и наполнения. Но субстанцию и наполнение мы находим единственно лишь в непостижимой достоверности безусловности экзистирующего, которая хотела бы прояснить себя в философствовании.

Но если я хочу прямо взглянуть (geradezu ins Auge fassen) на экзистенцию, то мой взгляд ее не встречает. Нечто отчетливо лишь в той мере, в какой оно предметно. То, что зримо предстоит нам в пространстве, есть чувственный прообраз всего предметного; мыслить предметно - значит мыслить в пространственных образах. Уже структура сознания не имеет предметности пространственной вещи; ей присуща производная аллегорическая (gleichnishafte) предметность, - но все же предметность, делающая сознание доступным эмпирическому исследованию объектом. Только подступая к экзистенции (wenn wir auf Existenz zugehen), мы приближаемся к чему-то абсолютно непредметному, самодостоверность чего, тем не менее, составляет центр нашего существования, из чего мы ищем бытие и из чего возблистает (aufleuchtet) существенность всякой объективности.

Если нечто вообще не может стать предметом, то - как кажется - о нем мы также не можем и говорить; ведь тот, кто говорит о нем, все-таки делает его предметом. В самом деле, всякий мнимо доступный знанию результат подобного мышления превращал бы экзистенцию в объект и тем самым психологизировал бы ее. Но мы можем мыслить и говорить не только о предметах, у нас есть также средства, становиться в мышлении ясными себе самим, хотя бы мы и не получали прозрения ни о какой вещи. Становиться ясным -такова форма существования непредметной возможной экзистенции. Мышление и речь обращаются также на непредметную самодостоверность, которая может называться установкой сознания (Bewußtseinshaltung), ясностью сознания (Bewußtseinshelle), сознанием бытия, или также абсолютным сознанием.

Мы говорим «экзистенция», мы говорим о бытии этой действительности. Но «экзистенция» есть не понятие, но стрелка (Zeiger), указывающая на нечто «по ту сторону всякой предметности». Философствование из возможной экзистенции есть усилие средствами мышления прийти к более ясному представлению (Vergegenwärtigung), выводящему за пределы простого указания в некоторую пустую глубину. Там, где мы не перестаем углубляться в экзистенцию, даже если не можем познать, там совершается подлинное философствование (Wo man nicht nachläßt, auch wenn man nicht erkennen kann, sich in Existenz zu vertiefen, ist eigentliches Philosophieren).

Именно потому, что философствование совершается из возможной экзистенции, оно не может сделать также и экзистенцию своим объектом, который бы оно исследовало и познавало. Как начинающееся философствование легко поддается соблазну принять единичное за целое, относительное за абсолютное, так ему постоянно грозит опасность поддаться искушению и опредметить экзистенцию, сделав ее чем-то абсолютным. Ибо может показаться естественным стремление считать экзистенцию абсолютом, если кажется, что ее сознание бытия замыкается в самом себе. Но подобная абсолютизация экзистенции была бы роковой для нее же самой, поскольку она, как существование во времени, остается в процессе.

Из подлинного бытия, как абсолютного, должно бы быть возможно постичь в понятии то, что вообще существует. Но из экзистенции существование не становится понятным. Поскольку мы ни в каком смысле не можем произвести мира из экзистенции, экзистенция не может быть абсолютным бытием (das Sein schlechthin).

Однако вопрос о том, не есть ли абсолютное сама экзистенция, подлежит окончательному разрешению не в неудаче дедукции из нее всякого бытия, и не посредством логической мысли, но посредством самого же экзистенциального сознания. Это сознание отвечает или в страхе: в сознании своей незамкнутости и незаконченности, а также своей соотнесенности с неким темным иным; или в упорстве (Trotz): в защитной отнесенности как утверждении на себе самом (abwehrenden Bezogenheit als das Aufsichselbststellen), в отрицании без спокойной безопасности (Geborgenheit) в себе. Экзистенция есть вместе и покой, и беспокойство (Ruhe und Unruhe in einem). Она не покоится ни в существовании, ни в самой себе, но лишь в овладение (Ergreifen) абсолютным бытием через подлинное сознание свободы в его трансцендентной зависимости.

Если исключительно созерцающее понимание людей и вещей приводит к разложению философии на феноменологию и психологию, то абсолютизация экзистенции приводит к плененности в некоторой воображаемой точке, которая есмь я сам и которой я не могу помыслить. Я мыслю из нее, что я есмь, поскольку я есмь я сам; она не становится бытием, имеющимся у меня, но подступает к себе (geht auf sich zu) в мире через овладение существованием (Ergreifen des Daseins). Ее сущность есть косвенность (Indirektheit).

Поэтому то, что экзистенция не замыкается в себе самой, становится пробным камнем для всякой философии экзистенции. Непрестанно маня к более глубокой раскрытости, с тем чтобы она пережила искание своей трансценденции как свое подлинное бытие, ее мышление растворяет солипсистское существование, запутывающееся в безмирности (Weltlosigkeit) в плену вещей; она освобождает из лишенности коммуникации к открытости для другой экзистенции и указывает безбожию (Gottlosigkeit) на трансценденцию.