Встретиться лицом к лицу с привязанностью

Двенадцатое наблюдение — последнее в четверке, как и следовало ожидать, естественно вытекает из одиннадцатого.

12. Он наставляет себя: «Освобождая ум, я вдыхаю. Освобож­дая ум, я выдыхаю».

Мы вплотную подошли к истинной випассане — мудрости, ибо в двенадцатом наблюдении Будда впервые предлагает нам сосредоточиться на освобождении, которое является основой его учения. «Как у великого океана, — говорит он, — есть лишь один вкус — соли, так и у моего учения есть лишь один вкус — Свободы». На каждом этапе нашего продвижения вперед (не важно, заметили вы это или нет) мы имели дело с возможнос­тью освобождения ума. Сейчас такая возможность оказывается в центре нашего внимания, хотя это все-таки еще не совсем то освобождение, о котором пойдет речь в конце сутры.

Итак, непосредственным следствием работы над одинна­дцатым наблюдением является одна из форм освобождения: по мере того как ум становится все более сосредоточенным, некоторые его аспекты уходят на задний план. Мы уже гово­рили о жаждущем уме — очень навязчивом и препятствующем сосредоточению. Есть еще гневный ум, который цепляется за какое-нибудь незначительное событие и бесконечно проигры­вает его снова и снова. Скучающий ум малосилен. И как его противоположность, следует назвать неугомонный ум, непре­станно бегающий по кругу. Такой ум, исполненный беспокой­ства и неуверенности, постоянно подвергает все сомнению: учителя, учение и, самое главное, — себя.

Ум попадает в зависимость от своих перечисленных выше аспектов и привязывается к ним. Все эти аспекты обладают немалой силой и никак не хотят отпускать ум, отчаянно пыта­ясь отвлечь его внимание от дыхания. И потому одна из форм освобождения состоит как раз в том, чтобы просто удерживать внимание на дыхании. Описанные проявления ума неизбежно возникают, но мы фиксируем их быстрее, чем прежде, и более ловко ускользаем. Это, несомненно, определенная степень свободы, хотя и кратковременной, потому что в те моменты, когда мы все-таки отождествляем себя с проявлениями ума, возникает пристрастие, порождающее страдание.

Способность удерживать внимание на дыхании приносит некоторое удовлетворение и толику радости и покоя. Сила помех начинает ослабевать. Уделяя помехам меньше внимания, вы перестаете подпитывать их. Раньше, когда в вашей жизни было меньше осознанности, вы словно бы практиковали жад­ность, или гнев, или сомнения, тем самым усиливая их. Вы перестаете их практиковать, и они слабнут.

Другой важный фактор, способствующий их ослабле­нию, — счастье, испытываемое вами от того, что вы следите за дыханием. Стоит испытать это счастье хотя бы один раз, и вам становится намного проще не обращать внимания на помехи: им нет места в спокойном наслаждении осознанным дыханием. Однако такая смена предпочтений предполагает изменение привычек, сложившихся за целую жизнь, а это, как правило, не происходит в один день. Вы снова и снова должны убеждаться, что внимание к дыханию доставляет вам радость, а внимание к помехам причиняет страдания.

Суть двенадцатого наблюдения в том, чтобы осознать свое, пусть и кратковременное, освобождение, прочувствовать, что это значит — когда ум не привязан к вещам. Кроме того, нужно обратить внимание на несвободный ум, скованный привязан­ностями и желаниями. Не нужно ни с того ни с сего начинать исповедовать привнесенную со стороны новую философию: быть привязанным — плохо, а отпустить привязанности — хорошо. Нет, следует наблюдать за этими двумя состояниями, дабы самому увидеть, каковы они. Самый надежный путь к непривязанности лежит через изучение, наблюдение и пони­мание собственных привязанностей. В стремлении отпустить привязанности есть некая фальшь. Часто такое стремление отражает желание человека закрыть глаза на реальное положе­ние вещей. Задача же нашей практики — непредвзято наблю­дать за происходящим.

Когда вы привязаны к чему-либо, мышление не действует. Вы не испытываете желания отпустить объект своей привязан­ности. Даже если ваши переживания болезненны, не пытайтесь от них уйти. Просто оставайтесь со своей болью до тех пор, пока не осознаете, что в ней нет необходимости. И тогда вам удастся отпустить ее легко и естественно.

Зачастую случается так, что привязанность просто транс­формируется, и тогда вы обнаруживаете, что отныне свободны.

Такое состояние может длиться всего несколько мгновений, но вы успеваете ощутить его сполна. Так получается потому, что вы не пытаетесь ничего делать со своими переживаниями, вы просто позволяете им быть.

Таким образом, двенадцатое наблюдение раскрывает перед нами как виды привязанности, так и путь освобождения от них. Необходимо ясно видеть их и наблюдать ум, когда он привязан и когда не привязан. Со временем ум начинает отдавать пред­почтение свободе, радости и покою и избегать всего того, что якобы (так нам внушали с самого детства) приносит счастье, но в действительности ничего не дает, а именно — жажды обога­щения, стремления куда-то попасть, кем-то стать. Вы обретаете совершенно новый взгляд на собственную жизнь.

Существует множество видов привязанностей и обуслов­ленных ими страданий. Недавно я читал статью об одной очень бедной семье из Латинской Америки. Отчасти страдания этих людей обусловлены тем, что у них очень мало вещей. Недавно они приобрели телевизор и теперь видят на его экране множе­ство вещей, которых у них нет. Глава семьи, дававший интервью, очень красочно описывал свои страдания из-за того, что у него нет того, что доступно другим людям.

Для контраста приведу другой пример. У меня есть при­ятель, живущий в роскошном особняке, полном антикварных вещиц. Его дом похож на музей. Приблизительно в то же время, когда я читал статью о латиноамериканских бедняках, кто-то пришел к нему в гости и случайно разбил один из драгоценных экспонатов. Мой приятель был в полном отчаянии. Он жестоко страдал несколько недель подряд.

Итак, есть страдания бедняка, обусловленные тем, что у него нет почти ничего, и есть страдания богача, обусловленные тем, что у него всего слишком много. Обе разновидности страда­ния существуют в уме. О чем бы ни шла речь: о деньгах, сексе, пище, одни страдают от избытка, а другие — от недостатка. Изначально во всех этих вещах нет ничего плохого. Проблема в том, что мы не умеем ими пользоваться. Проблему из них делает наш ум.

Монашеский путь сводит эти проблемы к минимуму. Многие монахи не прикасаются к деньгам, воздерживаются от половой жизни, одеваются чрезвычайно просто и едят раз в день. Как следствие, монах, хотя он по-прежнему может испытывать страдания, пребывает вне тех сфер жизни, где эти страдания особенно сильны. У нас, мирян, нет возможности решать свои проблемы теми же методами — не стоит даже и пытаться. Большинство из нас значительную часть времени уделяет пище, наши любовные отношения подразумевают секс, нам требуется некоторое количество денег. Нужно научиться эффективно использовать эти три формы энергии, а не бежать от них в ужасе.

Еще одна сфера жизни, где часто возникают привязанно­сти, — наши взгляды и мнения. Они грозят миру погибелью, ибо люди, одержимые идеей собственной правоты, то и дело развязывают войны в защиту своих идеалов — националь­ных, религиозных, политических или экономических. Даже в меньших масштабах — за обеденным столом или в универси­тетских коридорах — различия во мнениях порождают массу страданий. Но проблема не в самих мнениях. Проблема в нашей привязанности к ним.

Когда я оставил преподавательскую деятельность и посвя­тил все свое время учебе у буддийских мастеров и ритритам, многие мои друзья и коллеги пришли в ярость. Один из них даже обвинил меня в том, что я предал интеллектуальную жизнь ради «восточной чепухи». Он не разговаривал со мной в течение пяти лет и игнорировал любые мои попытки поде­литься с ним мудростью Будды. Это было болезненно для нас обоих.

Еще одна проблемная сфера — из тех, которые перечислил сам Будда, —- обряды и ритуалы. В любой практике есть красивые ритуалы, и нередко в этих ритуалах заключен глубокий смысл (например, в поклоне алтарю или же в поклоне собратьям по вере), но мы все встречали людей, одержимых ритуалами, однако не помнящих о стоящем за ними духе. Такие ревнители ритуалов сурово осуждают всех, кто не следует букве.

И наконец, самая важная сфера, пронизывающая все осталь­ные, — привязанность к вещам в контексте понятий «я» и «мое». Что угодно, даже практика дхармы, может превратиться в проблему, когда мы воспринимаем себя как людей, которые могут сделать что-то, или верят во что-то, или владеют (не владеют) чем-то. Это — наихудшее пристрастие.

Двенадцатое наблюдение обращается непосредственно к данной проблеме. Вы сидите, следя за дыханием, и замечаете, когда вы привязаны, а когда нет. Любые ментальные структуры высвобождаются, когда вы внимательно наблюдаете за ними, не пытаясь на них влиять. В данном случае, оставить в покое — то же самое, что отпустить.

Со временем вы обнаруживаете, что ваш умиротворенный ум обрел неизъяснимую глубину. Ум обладает поразительной способностью к сосредоточению. Вы можете погрузиться в состояние необычайного покоя и воистину всеобъемлющей тишины. Поначалу вы испытываете некоторый дискомфорт и даже страх, поскольку это состояние кажется вам чуждым. Эго пугается, ибо тут для него нет места. Но в конце концов тревога отступает и вы пребываете в дивной тиши. По возвращении оттуда жизнь кажется легче.

Это состояние настолько прекрасно, что (подобно тому, как это происходит с экстазом и счастьем) ум неизбежно к нему привязывается. Что это? Вы только что научились не привязываться, но лишь для того, чтобы привязаться вновь? Вы пребываете в состоянии покоя, но ваш покой омрачен едва заметным страданием. Покой, как и все в мире, непостоянен, и вы страдаете лишь потому, что пытаетесь удержать его.

И все же это очень ценный опыт. Иногда кажется, что жиз­ненные обстоятельства вот-вот сомнут нас, и тогда бывает полезно просто отступить в сторону, ничего не отрицая, и на некоторое время обрести покой. Такой переход вполне есте­ствен для нашей практики: мы сидим в уединении, и затем идем в мир; мы погружаемся в состояние покоя, и затем воз­вращаемся, более подготовленными к любым взаимодействиям с внешним миром. Это очень ценное искусство.

На данном этапе обучения, несмотря на то, что в нашей практике, как и в жизни, не всегда и не все идет гладко, мы познакомились со своим телом, пристально изучили чувства и даже посмотрели, что происходит в нашем уме. Теперь, когда нам отчасти удалось выйти из-под власти тела, чувств и ума и убедиться, что факторы, мешающие сосредоточению, хоть и не преодолены полностью, но заметно ослаблены, мы готовы отправиться еще глубже, в настоящую випассану, и изучить природу процесса, объединяющего тело и ум. Об этом идет речь в последних четырех наблюдениях.

Глава 4

Дыхание и мудрость

Дыхание способно привести вас к нирване.

Аджан Фуан

Не закрывай глаза

Посередине длинной серии из тридцати одной беседы об Анапанасати-сутре (по материалам которой и напи­сана эта книга) мне посчастливилось съездить в Индию. Я побывал в Джетаване, ритрит-центре, спонсируемом обще­ством «Анатхапандика», расположенном в том самом месте, где два с половиной тысячелетия назад в вечер полнолуния Будда поведал ученикам эту сутру. В действительности, Анапанасати-сутра представляет собой учение о шестнадцати моделях функционирования природы. И поскольку мы часть природы, это также шестнадцать уроков о том, что означает быть человеком.

Учение начинается совершенно бесхитростно, с самого простого. Мы вглядываемся в собственное дыхание и тело, затем — в природу чувств и, наконец, — в разнообразные состо­яния ума. Созерцание этих феноменов подобно наблюдению за птицами, растениями или любыми другими бесконечно раз­нообразными и изменчивыми явлениями природы. Например, вы можете считать себя счастливчиком, или пессимистом, или полагать, что пребываете в депрессии, но стоит вам на некото­рое время погрузиться в созерцание ума, и вы увидите, что он претерпевает множество изменений и отражает полный спектр человеческих настроений.

На пути к тринадцатому наблюдению (не имеет значения, сколько времени он у вас займет — кому-то требуются месяцы, а кому-то годы) вы систематически занимаетесь самоисследо- ванием. То же самое сделали и монахи, слушавшие Будду. Они относились к практике с большим рвением и много работали над собой, особенно над этическими качествами, которым в учении Будды отводится исключительно важное место. Эти монахи только что закончили трехмесячный ритрит, в течение которого они созерцали возникновение и исчезновение раз­личных состояний ума.

Большинство монахов занимались практикой на протяже­нии многих лет. Для них это был лишь очередной из множе­ства ритритов. Им уже были знакомы состояния блаженства и глубокого умиротворения. Скорее всего, они практиковали и другие наблюдения, посвященные любви-милосердию и состраданию. Наверное, многие из них уже развили в себе невозмутимость — обрели ту широту ума, благодаря которой ничто не может вывести их из равновесия, ибо на просторах такого ума легко умещается все происходящее.

Следует также предположить, что они уже созерцали собственную смерть — весьма распространенная практика во времена Будды, — дабы ослабить свойственный людям страх перед смертью и научиться больше ценить свою жизнь и практику. Перефразируя Дхаммападу, можно сказать, что один день занятия практикой более ценен, чем сто лет жизни без практики.

В любом случае, монахи, слушавшие Будду, к тому моменту уже достигли уровня тринадцатого наблюдения, которое, в определенном смысле, является самым важным из всех. Можно также сказать, что оно содержит в себе три оставшиеся наблю­дения последней четверки. Поэтому мы будем говорить о нем довольно подробно.

13. Он наставляет себя: «Сосредоточиваясь на непостоян­стве, я вдыхаю. Сосредоточиваясь на непостоянстве, я выдыхаю».

Мысль о непостоянстве не нова для нас. Философы, поэты и певцы говорят о нем с тех самых пор, как появилось человече­ство. Но как эта мысль соотносится с практикой? Ведь буддизм представляет собой нечто большее, чем философская система, хотя и философия занимает в нем важное место. Возьмите свою школьную или институтскую выпускную фотографию и посмотрите, как вы изменились. Да, мы все считаем себя вечно молодыми; люди нередко говорят, что чувствуют себя точно такими же, как и прежде. Но обратите внимание на то, как вы изменились внешне.

Можете взглянуть на проявления непостоянства в более крупных масштабах: на города, страны и цивилизации. На­пример, Гарвард-сквер — одно из самых оживленных и пре­красных мест в Кембридже — изменяется непрестанно. Я живо помню, как однажды вернулся в город после полугодичного ритрита. Раньше на площади был уютный старомодный ресто­ранчик, где я частенько сиживал с приятелями, — в таком местечке приятно выпить кофе с булочкой, почитать газету, поболтать с друзьями. Так вот, когда я вернулся с ритрита, этого ресторана не было. На его месте появился роскошный магазин одежды, в витринах которого красовались манекены в манящих позах. Я долго смотрел на новый магазин и вспо­минал старый ресторанчик. Моего любимого местечка больше не существовало. Именно тогда я очень остро осознал непо­стоянство вещей.

В другой раз во время путешествия по Индии я посетил один музей, в котором было выставлено множество огромных фрагментов буддийских статуй, некоторым из них перевалило за тысячу лет. Нищета и уровень заболеваемости в городке, где находится этот музей, впечатляют даже по индийским меркам. Особенно ужасали дети: тощие, с гноящимися глазами.

Мне рассказали, что в древности это был богатый про­цветающий город с большим монастырем. Многочисленных монахов поддерживали миряне, на средства которых и было создано все, что ныне хранится в музее. А теперь былое величие исчезло без следа. Остался лишь нищий городишко, в котором правят голод и болезни. И снова я с особой силой прочувство­вал непостоянство вещей.

Учитель из Таиланда Аджан Чаа,уча о непостоянстве, нередко упоминал мир неодушевленных предметов. Однажды, беседуя с пожилой ученицей, находящейся на пороге смерти, он сказал: «Ты можешь сравнить свое тело с домашней утварью, которой тебе довелось пользоваться в течение длительного времени, — с чашками, тарелками и прочим. Когда ты покупала их, они были чистыми и блестящими, но в конце концов в результате долгого использования потерлись и потускнели. Некоторые из них давно разбились, некоторые делись непонятно куда, а те, что остались, треснули. Они не сохранили своего прежнего вида, и это в порядке вещей — такова их природа. То же касается и тво­его тела: оно постоянно изменяется с того самого дня, когда ты родилась. Затем было детство, потом юность и зрелость. Теперь наступила старость. Ты должна принять это. Будда говорил, что условия — как внутренние, так и внешние, — такие, как тело, не имеют своего «Я». Изменения — в их природе. Размышляй над этой истиной, пока не узришь ее ясно».

Привязываясь к вещам, которые все время изменяются, мы испытываем ужасное утомление. Люди, не задумываю­щиеся над своей жизнью, часто не могут усвоить этот урок. Они снова и снова ходят по одному и тому же кругу: те же решения начать с нового года новую жизнь, те же безнадежные любовные интрижки, те же ссоры с супругами. Когда человек действительно осознает закон непостоянства, он понимает: неразумно привязываться к изменчивым вещам.

Если хотите, можете называть это мудростью. С точки зре­ния буддизма, мудрость — это всего лишь ясное и глубокое видение. Мудрость не в словах, она — в видении.

Самая выразительная иллюстрация к теме привязанности пришла из Индии. Некоторые индийцы для забавы держат дома обезьянок. Ловят их так: в пустой кокосовой скорлупе вырезают отверстие чуть меньше кулака обезьянки, но так, чтобы туда пролезла ее ладошка, и привязывают эту скорлупу к пню. Внутрь скорлупы кладут орешек и рассыпают немного орешков вокруг — в качестве приманки. Обезьянка съедает приманку, затем обнаруживает орешек в кокосовой скорлупе, запускает лапку в отверстие и хватает лакомство. Схватив орешек, она сжимает его в кулаке, и в результате не может высвободить лапку из ореха. Люди выходят из укрытия и забирают обезьянку.

Чтобы освободиться, обезьянке достаточно отпустить орех. Недостатка в пище нет: вокруг джунгли, еды полно. Нередко приближение людей приводит зверька в ужас, и все же обе­зьянка не разжимает кулачок — невежество в сочетании с жад­ностью порождает страдание. Если бы обезьяна освободилась от привязанности, она бы избежала страдания. Но увы.

Время от времени какой-нибудь обезьянке удается ясно осознать ситуацию, она отпускает приманку и убегает. С какой из этих обезьянок можете сравнить себя вы?

Однажды мне довелось посмотреть фильм под названием «Рогатка» о семье шведских социалистов. Эти люди отстаивали права женщин и боролись против фашизма. В одном из эпи­зодов в дом, где проходило собрание социалистов, ворвались полицейские и начали избивать присутствующих. Сын хозяев дома успевает спрятаться на антресолях. Видя, как полицейские колотят дубинками отца, мальчик закрывает глаза. Смотреть на такое выше его сил. Отец замечает это. Вернувшись из тюрьмы, он беседует с мальчиком наедине: «Я видел, как ты зажмурился. Запомни сын: революционеры никогда не закрывают глаза».

То же самое я хочу сказать всем практикующим медитацию. Мы учимся смотреть на все, что происходит, открытыми гла­зами. Реакция мальчика из фильма вполне естественна: никому не хочется смотреть на кровь и насилие, особенно если бьют твоего отца. Но медитативная практика учит нас, что всё в жизни — и самый невыносимый страх, и самое тяжелое разо­чарование — можно преодолеть, когда встречаешь трудности, не отводя от них взора.

В любом случае, избегать неприятных переживаний бес­смысленно. Это бесполезная трата энергии. Единственный выход — спокойно встретить жизнь такой, какова она есть сейчас. Работа учителя заключается в том, чтобы снова и снова напоминать ученикам: тот, кто в пути, не закрывает глаза.

Перемены происходят сейчас

Непостоянство — центральная тема учения Будды. У при­роды много законов, но к закону непостоянства он возвраща­ется наиболее настойчиво. Будда использует его как дверь во все остальное: в пустоту, в более глубокое понимание страдания, которому подвержены все существа, в освобождение от этого страдания.

Упоминавшиеся выше способы постичь непостоян­ство — созерцание школьного альбома, прогулка по окрест­ностям — внешние. Будда настоятельно рекомендует постигать непостоянство изнутри, в собственном теле и уме. Вместо того чтобы наблюдать за галактиками, небесами и явлениями природы, человек вглядывается в себя и осознает, что сам является средоточием энергии, пребывающей в постоянном движении. Он видит это внутренним взором. Это и есть тот глаз, который нужно всегда держать открытым, — та часть нас, которая поддерживает постоянный контакт с жизнью, такой, какова она есть.

Тринадцатое наблюдение — основа медитации випассана. Ведь мудрость — в ясном видении изменчивости всех природ­ных форм. Во время нашей встречи с Аджаном Буддхадасой, о которой я упоминал в начале книги, он, разъясняя мне истин­ную ценность Анапанасати-сутры, также сказал, что один из методов работы с этим наблюдением состоит в последователь­ном возвращении к первым двенадцати наблюдениям с точки зрения тринадцатого.

Фокус внимания при этом несколько смещается. Впервые прорабатывая первые два наблюдения, мы просто созерцали дыхание. Теперь мы следим за происходящими с ним пере­менами. Даже этот простой процесс вдоха-выдоха позволяет ясно пронаблюдать действие закона непостоянства: нет двух одинаковых вдохов. Мало осознать этот факт (так же, как мы осознаем перемены, происходящие в окрестностях дома), главное — впустить его в свое сердце.

Мы фокусируем внимание на том, что происходит в данный момент. В действительности, чтобы освоить этот урок, очень важно осознавать, как вдох рождается и когда он угасает. Вы наблюдаете за происходящим будто на экране: вот зарождение вдоха, вот его смерть. Точно так же вы наблюдаете за всеми преходящими состояниями сознания.

Такой тренинг намного эффективнее, чем наблюдение за тем, как меняются окрестности. Это уже не просто раз­мышления, воображение, логические построения, но ясное видение настоящего момента. Вы видите, что сами являетесь непостоянством.

Наблюдая за дыханием в процессе медитации, мы видим изменения, которые оно претерпевает, а также то, как эти изме­нения сказываются на состоянии тела. Вы можете погрузиться в глубокое самадхи, влекущее за собой состояние экстаза, и как бы ни было интенсивно это состояние, оно постоянно изменяется и обязательно подходит к завершению. За экста­зом следует глубокое умиротворение, тишина и покой. И даже этим состояниям свойственны тонкие колебания и градации. Потом что-то прерывает их — звук извне, тревожная мысль, и они исчезают.

Можно практиковать не только эти глубокие яркие чувства. Наблюдайте за неисчислимыми мелкими эмоциями, которые возникают в течение дня. Нас побуждает к действиям желание испытать приятные чувства и избежать негативных пережива­ний. Когда человек видит, насколько непостоянно и то и другое, в его жизни нередко многое меняется: он перестает гоняться за тем, что доставляет ему удовольствие, и избегать того, что ему неприятно.

Еще более богатые результаты дает изучение непостоянства самого ума, когда вы возвращаетесь к девятому наблюдению. Вы созерцаете то, каким образом изменяются состояния вашего ума в течение дня. Не исключено, что вас удивит резкий контраст между состоянием вашего ума и предпринимаемыми вами действиями или же тем, какими вы себе кажетесь. Это и есть истинное самопознание, основанное не на том, что говорят о нас люди, и не на каких-то идеализированных представлениях о себе, но на созерцании, секунда за секундой, себя такими, каковы мы на самом деле.

С точки зрения тринадцатого наблюдения можно рассмо­треть и другие наблюдения из группы ума. Так, мы выше гово­рили о радости ума, которая приходит благодаря дхарме. Но и медитативной практике свойственно непостоянство. Сегодня вы сидите и испытываете радость медитации, как если бы вам уже удалось достигнуть вершин мастерства в этом деле, а зав­тра вам кажется, что вы вообще медитируете впервые. Вам не удается почувствовать даже свои ноздри.

То же самое касается и глубокого сосредоточения (одинна­дцатое наблюдение): наблюдая за своим сосредоточением, вы осознаете, что и оно постоянно изменяется и в конце концов исчезает — как и все остальное. В двенадцатом наблюдении мы испытываем радость освобождения ума. Мы видим, насколько прекрасно, когда что-то уходит и мы способны легко отпустить это. Но через секунду мы снова к чему-то привязываемся, возможно к своей гордости за то, что нам удалось освободить ум.