Л.фейербах и и.дицген о вещи в себе

Чтобы показать, до какой степени нелепы утверждения наших махистов, будто материалисты Маркс и Энгельс отрицали существование вещей в себе (т.е. вещей вне наших ощущений, представлений и т.п.) и их познаваемость, будто они допускали какую-нибудь принципиальную грань между явлением и вещью в себе, – мы приведем еще несколько цитат из Фейербаха. Вся беда наших махистов в том, что они принялись говорить со слов реакционных профессоров о диалектическом материализме, не зная ни диалектики, ни материализма.

"Современный философский спиритуализм, – говорит Л.Фейербах, – называющий себя идеализмом, делает материализму следующий, уничтожающий, но его мнению, упрек: материализм-де есть догматизм, т.е. он исходит из чувственного (sinnlichen) мира, как из бесспорной (ausgemacht), объективной истины, считает ее миром в себе (an sich), т.е. существующим без нас, тогда как на самом деле мир есть лишь продукт духа" (Sämtliche Werke, X. Band, 1866, S. 185*).

* Собрание сочинений, т. X, 1866, стр. 185. Ред.

Кажется, это ясно? Мир в себе есть мир существующий без нас. Это – материализм Фейербаха, как материализм XVII века, оспариваемый епископом Беркли, состоял в признании "объектов самих по себе", существующих вне нашего сознания. "An sich" (само по себе или "в себе") Фейербаха прямо противоположно

"An sich" Канта: вспомните вышеприведенную цитату из Фейербаха, обвиняющего Канта в том, что для него "вещь в себе" есть "абстракция без реальности". Для Фейербаха "вещь в себе" есть "абстракция с реальностью", т.е. существующий вне нас мир, вполне познаваемый, ничем принципиально не отличающийся от "явления".

Фейербах очень остроумно и наглядно поясняет, как нелепо принимать какой-то "трансцензус" от мира явлений к миру в себе, какую-то непереходимую пропасть, созданную попами и перенятую у них профессорами философии. Вот одно из таких пояснений:

"Конечно, произведения фантазии тоже – произведения природы, ибо и сила фантазии, подобно всем остальным силам человека, есть в последнем счете (zuletzt), по своей основе, по своему происхождению сила природы, но тем не менее человек есть существо, отличающееся от солнца, луны и звезд, от камней, животных и растений, одним словом, – от всех тех существ (Wesen), которые он обозначает общим термином: природа, – и, следовательно, представления (Builder) человека о солнце, луне и звездах и о всех остальных существах природы (Naturwesen), хотя и эти представления суть произведения природы, но другие произведения, отличающиеся от их предметов в природе" (Werke, Band VII, Stuttg., 1903, S. 516).

Предметы наших представлений отличаются от наших представлений, вещь в себе отличается от вещи для нас, ибо последняя – только часть или одна сторона первой, как сам человек – лишь одна частичка отражаемой в его представлениях природы.

"...Мой вкусовой нерв такое же произведение природы, как соль, но из этого не следует, чтобы вкус соли непосредственно, как таковой, был объективным свойством ее, – чтобы тем, чем является (ist) соль лишь в качестве предмета ощущения, она была также сама по себе (an und für sich), – чтобы ощущение соли на языке было свойством соли, как мы ее мыслим без ощущения (des ohne Empfindung gedachten Salzes)..."

Несколькими страницами раньше:

"Горечь, как вкус, есть субъективное выражение объективного свойства соли" (514).

Ощущение есть результат воздействия объективно, вне нас существующей вещи в себе на паши органы чувств, такова теория Фейербаха. Ощущение есть субъективный образ объективного мира, мира an und für sich.

"...Так и человек есть существо природы (Naturwesen), подобно солнцу, звезде, растению, животному, камню, но тем не менее он отличается от природы и, следовательно, природа в голове и в сердце человека отличается от природы вне человеческой головы и вне человеческого сердца.

...Человек есть единственный предмет, в котором, по признанию самих идеалистов, осуществлено требование "тождества субъекта и объекта"; ибо человек есть тот предмет, коего равенство и единство с моим существом стоит вне всякого сомнения... А разве один человек не является для другого, даже для самого близкого, объектом фантазии, объектом представления? Разве каждый не понимает другого человека в своем смысле, по-своему (in und nach seinem Sinne)?.. И если даже между человеком и человеком, между мышлением и мышлением есть такая разница, которую нельзя игнорировать, то насколько больше должна быть разница между немыслящим, нечеловеческим, нетождественным с нами существом самим но себе (Wesen an sich) и тем же самым существом, как мы его мыслим, представляем и понимаем?" (стр. 518, там же).

Всякая таинственная, мудреная, хитроумная разница между явлением и пещью в себе есть сплошной философский вздор. На деле каждый человек миллионы раз наблюдал простое и очевидное превращение "вещи в себе" в явление, "вещь для нас". Это превращение и есть познание. "Учение" махизма, что раз мы знаем только ощущения, то мы не можем знать о существовании чего-либо за пределами ощущений, есть старый софизм идеалистической и агностической философии, поданный под новым соусом.

Иосиф Дицген – диалектический материалист. Мы покажем ниже, что его способ выражений часто неточен, что он часто впадает в путаницу, за которую и ухватились разные неумные люди (Евгений Дицген в том числе) и, конечно, наши махисты. Но разобрать преобладающую линию его философии, ясно отделить материализм от инородных элементов, этого они не потрудились сделать или не сумели.

"Возьмем в качестве "вещи в себе" мир, – говорит Дицген в своем сочинении "Сущность головной работы" (нем. изд. 1903 г., стр. 65); – легко понять, что "мир в себе" и мир, как он нам является, явления мира, отличаются одно от другого не больше, чем целое от части". "Явление отличается от того, что является, не больше и но меньше, чем десять миль пути отличаются от всего пути" (71-72). Никакой принципиальной разницы, никакого "трансцензуса", никакой "прирожденной несогласованности" тут нет и быть не может. Но разница, конечно, есть, есть переход за пределы чувственных восприятии к существованию вещей вне нас.

"Мы узнаем (erfahren, испытываем), – говорит Дицген в "Экскурсиях социалиста в область теории познания" (нем. изд. 1903 года, "Kleinere philosoph. Schriften"³⁸, стр. 199), – что всякий опыт есть часть того, что, говоря вместе с Кантом, выходит за пределы всякого опыта". "Для сознания, которое сознало свою сущность, всякая частичка, будь то частица пыли или камня или дерева, есть нечто непознаваемое до конца (Unauskenntliches), т.е. каждая частичка есть неисчерпаемый материал для человеческой познавательной способности, следовательно, нечто выходящее за пределы опыта" (199).

Видите: говоря вместе с Кантом, т.е. принимая – ради целей исключительно популяризаторских, ради противопоставления – ошибочную и путаную терминологию Канта, Дицген признает выхождение "за пределы опыта". Это – хороший пример того, за что цепляются махисты, переходя от материализма к агностицизму: мы-де не хотим выходить "за пределы опыта", для нас "чувственное представление и есть вне нас существующая действительность".

"Нездоровая мистика, – говорит Дицген, как раз против такой философии, – отделяет ненаучно абсолютную истину от относительной. Она делает из являющейся вещи и "вещи в себе", т.е. из явления и истины, две категории, различные между собой toto coelo (всецело, но всей линии, принципиально) и не содержащиеся ни в какой общей категории" (S. 200).

Посудите теперь об осведомленности и об остроумии русского махиста Богданова, который не хочет признать себя махистом и хочет, чтобы его считали в философии марксистом.

"Золотую середину" – между "панпсихизмом и панматериализмом" ("Эмпириомонизм", кн. II, изд. 2-ое, 1907 г., стр. 40-41) – "заняли материалисты более критического оттенка, которые, отказавшись от безусловной непознаваемости "вещи в себе", в то же время считают ее принципиально (курсив Богданова) отличной от "явления", и потому всегда лишь "смутно-познаваемой" в явлении, внеопытной по содержанию (т.е., по-видимому, по "элементам", которые не таковы, как элементы опыта), но лежащей в пределах того, что называют формами опыта, т.е. времени, пространства и причинности. Приблизительно такова точка зрения французских материалистов XVIII века и из новейших философов – Энгельса и его русского последователя Бельтова".

Это – один сплошной комок путаницы. 1) Материалисты XVII века, с которыми спорит Беркли, признают "объекты сами по себе" безусловно познаваемыми, ибо наши представления, идеи суть лишь копии или отражения этих объектов, существующих "вне ума" (см. "Введение"). 2) Против "принципиального" отличия между вещью в себе и явлением спорит решительно Фейербах, за ним И.Дицген, а Энгельс кратким примером превращения "вещей в себе" в "вещи для нас" опрокидывает это мнение. 3) Наконец, что материалисты считают вещи в себе "всегда лишь смутно познаваемыми в явлении", это просто вздор, как мы видели из опровержения агностика Энгельсом; причина искажения материализма Богдановым – непонимание им отношения абсолютной истины к относительной (о чем у нас будет речь ниже). Что касается до "внеопытной" вещи в себе и до "элементов опыта", – то это уже начинается махистская путаница, о которой мы достаточно говорили выше.

Повторить за реакционными профессорами невероятный вздор про материалистов, – отречься в 1907 году от Энгельса, – пытаться в 1908 году "обработать" Энгельса под агностицизм, – вот она, философия "новейшего позитивизма" российских махистов!

4. СУЩЕСТВУЕТ ЛИ ОБЪЕКТИВНАЯ ИСТИНА?

Богданов заявляет: "для меня марксизм заключает в себе отрицание безусловной объективности какой бы то ни было истины, отрицание всяких вечных истин" ("Эмпириомонизм", кн. III, стр. IV-V). Что это значит: безусловная объективность? "Истина на вечные времена" есть "объективная истина в абсолютном значении слова", – говорит там же Богданов, соглашаясь признать лишь "объективную истину только в пределах известной эпохи".

Тут смешаны явно два вопроса: 1) существует ли объективная истина, т.е. может ли в человеческих представлениях быть такое содержание, которое не зависит от субъекта, не зависит ни от человека, ни от человечества? 2) Если да, то могут ли человеческие представления, выражающие объективную истину, выражать ее сразу, целиком, безусловно, абсолютно или же только приблизительно, относительно? Этот второй вопрос есть вопрос о соотношении истины абсолютной и относительной.

На второй вопрос Богданов отвечает ясно, прямо и определенно, отрицая самомалейшее допущение абсолютной истины и обвиняя Энгельса в эклектицизме за такое допущение. Об этом открытии эклектицизма Энгельса А.Богдановым мы будем говорить дальше особо. Теперь же остановимся на первом вопросе, который Богданов, не говоря этого прямо, решает тоже отрицательно, – ибо можно отрицать элемент относительного в тех или иных человеческих представлениях, не отрицая объективной истины, но нельзя отрицать абсолютной истины, не отрицая существования объективной истины.

"...Критерия объективной истины, – пишет Богданов несколько дальше, стр. IX, – в бельтовском смысле не существует, истина есть идеологическая форма – организующая форма человеческого опыта..."

Тут не при чем ни "бельтовский смысл", ибо речь идет об одном из основных философских вопросов, а вовсе не о Бельтове, ни критерий истины, о котором надо говорить особо, не смешивая этого вопроса с вопросом о том, существует ли объективная истина? Отрицательный ответ Богданова на этот последний вопрос ясен: если истина есть только идеологическая форма, то, значит, не может быть истины, независящей от субъекта, от человечества, ибо иной идеологии, кроме человеческой, мы с Богдановым не знаем. И еще яснее отрицательный ответ Богданова из второй половины его фразы: если истина есть форма человеческого опыта, то, значит, не может быть истины, независящей от человечества, не может быть объективной истины.

Отрицание объективной истины Богдановым есть агностицизм и субъективизм. Нелепость этого отрицания очевидна хотя бы из вышеприведенного примера одной естественноисторической истины. Естествознание не позволяет сомневаться в том, что его утверждение существования земли до человечества есть истина. С материалистической теорией познания это вполне совместимо: существование независимого от отражающих отражаемого (независимость от сознания внешнего мира) есть основная посылка материализма. Утверждение естествознания, что земля существовала до человечества, есть объективная истина. С философией махистов и с их учением об истине непримиримо это положение естествознания: если истина есть организующая форма человеческого опыта, то не может быть истинным утверждение о существовании земли вне всякого человеческого опыта.

* В тексте, по-видимому, допущена неточность; по смыслу следовало бы "абсолютного". Ред.

Но этого мало. Если истина есть только организующая форма человеческого опыта, то, значит, истиной является и учение, скажем, католицизма.³⁹ Ибо не подлежит ни малейшему сомнению, что католицизм есть "организующая форма человеческого опыта". Богданов сам почувствовал эту вопиющую фальшь своей теории, и крайне интересно посмотреть, как он пытался выкарабкаться из болота, в которое он попал.

"Основа объективности, – читаем в 1-ой книге "Эмпириомонизма", – должна лежать в сфере коллективного опыта. Объективными мы называем те данные опыта, которые имеют одинаковое жизненное значение для нас и для других людей, те данные, на которых не только мы без противоречия строим свою деятельность, но на которых должны, по нашему убеждению, основываться и другие люди, чтобы не прийти к противоречию. Объективный характер физического мира заключается. в том, что он существует не для меня лично, а для всех" (неверно! он существует независимо от "всех") "и для всех имеет определенное значение, по моему убеждению, такое же, как для меня. Объективность физического ряда – это его общезначимостью (стр. 25, курсив Богданова). "Объективность физических тел, с которыми мы встречаемся в своем опыте, устанавливается в конечном счете на основе взаимной поверки и согласования высказываний различных людей. Вообще, физический мир, это – социально-согласованный, социально-гармонизированный, словом, социально-организованный опыт" (стр. 36, курсив Богданова).

Не будем повторять, что это в корне неверное, идеалистическое определение, что физический мир существует независимо от человечества и от человеческого опыта, что физический мир существовал тогда, когда никакой "социальности" и никакой "организации" человеческого опыта быть не могло и т.д. Мы останавливаемся теперь на изобличении махистской философии с другой стороны: объективность определяется так, что под это определение подходит учение религии, несомненно обладающее "общезначимостью" и т.д. Послушаем дальше Богданова:

"Еще раз напомним читателю, что "объективный" опыт вовсе не то, что "социальный" опыт... Социальный опыт далеко не весь социально организован и заключает в себе всегда различные противоречия, так что одни его части не согласуются с другими; лешие и домовые могут существовать в сфере социального опыта данного народа или данной группы народа, например, крестьянства; но в опыт социально-организованный или объективный включать их из-за этого еще не приходится, потому что они не гармонируют с остальным коллективным опытом и не укладываются в его организующие формы, например, в цепь причинности" (45).

Конечно, нам очень приятно, что сам Богданов "не включает" социальный опыт насчет леших, домовых и т.п. в опыт объективный. Но эта благонамеренная, в духе отрицания фидеизма, поправочка нисколько не исправляет коренной ошибки всей богдановской позиции. Богдановское определение объективности и физического мира безусловно падает, ибо "общезначимо" учение религии в большей степени, чем учение науки: большая часть человечества держится еще поныне первого учения. Католицизм "социально организован, гармонизован, согласован" вековым его развитием; в "цепь причинности" он "укладывается" самым неоспоримым образом, ибо религии возникли не беспричинно, держатся они в массе народа при современных условиях вовсе не случайно, подлаживаются к ним профессора философии вполне "закономерно". Если этот несомненно общезначимый и несомненно высокоорганизованный социально-религиозный опыт "не гармонирует" с "опытом" науки, то, значит, между тем и другим есть принципиальная, коренная разница, которую Богданов стер, когда отверг объективную истину. И как бы ни "поправлялся" Богданов, говоря, что фидеизм или поповщина не гармонирует с наукой, остается все же несомненным фактом, что отрицание объективной истины Богдановым "гармонирует" всецело с фидеизмом. Современный фидеизм вовсе не отвергает науки; он отвергает только "чрезмерные претензии" науки, именно, претензию на объективную истину. Если существует объективная истина (как думают материалисты), если естествознание, отражая внешний мир в "опыте" человека, одно только способно давать нам объективную истину, то всякий фидеизм отвергается безусловно. Если же объективной истины нет, истина (в том числе и научная) есть лишь организующая форма человеческого опыта, то этим самым признается основная посылка поповщины, открывается дверь для нее, очищается место для "организующих форм" религиозного опыта.

Спрашивается, принадлежит ли это отрицание объективной истины лично Богданову, который не хочет признать себя махистом, или оно вытекает из основ учения Маха и Авенариуса? На этот вопрос можно ответить только в последнем смысле. Если существует на свете только ощущение (Авенариус, 1876 г.), если тела суть комплексы ощущений (Мах в "Анализе ощущений"), то ясно, что перед нами философский субъективизм, неизбежно приводящий к отрицанию объективной истины. И если ощущения называются "элементами", которые в одной связи дают физическое, в другой – психическое, то этим, как мы видели, только запутывается, а не отвергается основной исходный пункт эмпириокритицизма. Авенариус и Мах признают источником наших знаний ощущения. Они становятся, следовательно, на точку зрения эмпиризма (все знание из опыта) или сенсуализма (все знание из ощущений). Но эта точка зрения приводит к различию коренных философских направлений, идеализма и материализма, а не устраняет их различия, каким бы "новым" словесным нарядом ("элементы") вы ее ни облекали. И солипсист, т.е. субъективный идеалист, и материалист могут признать источником наших знаний ощущения. И Беркли и Дидро вышли из Локка. Первая посылка теории познания, несомненно, состоит в том, что единственный источник наших знаний – ощущения.

Признав эту первую посылку, Мах запутывает вторую важную посылку: об объективной реальности, данной человеку в его ощущениях, или являющейся источником человеческих ощущений. Исходя из ощущений, можно идти по линии субъективизма, приводящей к солипсизму ("тела суть комплексы или комбинации ощущений"), и можно идти по линии объективизма, приводящей к материализму (ощущения суть образы тел, внешнего мира). Для первой точки зрения – агностицизма или немного далее: субъективного идеализма – объективной истины быть не может. Для второй точки зрения, т.е. материализма, существенно признание объективной истины. Этот старый философский вопрос о двух тенденциях или вернее: о двух возможных выводах из посылок эмпиризма и сенсуализма, не решен Махом, не устранен, не превзойден им, а запутан посредством языкоблудия со словом "элемент" и т.п. Отрицание объективной истины Богдановым есть неизбежный результат всего махизма, а не уклонение от него.

Энгельс в своем "Л.Фейербахе" называет Юма и Канта философами, "оспаривающими возможность познания мира или, по крайней мере, исчерпывающего его познания". Энгельс выдвигает, следовательно, на первый план то, что обще Юму и Канту, а не то, что разделяет их. Энгельс указывает при этом, что "решающее для опровержения этого" (юмовского и кантовского) "взгляда сказано уже Гегелем" (стр. 15-16 четвертого нем. изд.).⁴⁰ По этому поводу мне кажется небезынтересным отметить, что Гегель, объявляя материализм "последовательной системой эмпиризма", писал:

"Для эмпиризма вообще внешнее (das Außerliche) есть истинное, и если затем эмпиризм допускает что-либо сверхчувственное, то он отрицает познаваемость его (soil doch eine Erkenntnis desselben (d. h. des Übersinnlichen) nicht statt finden können) и считает необходимым держаться исключительно того, что принадлежит к восприятию (das der Wahrnehmung Angehörige). Эта основная посылка дала, однако, в своем последовательном развитии (Durchführung) то, что впоследствии было названо материализмом. Для этого материализма материя, как таковая, есть истинно объективное" (das wahrhaft Objektive).*

* Hegel. "Enzyklopädie der philosophischen Wissenschaften im Grundrisse", Werke, VI. Band (1843), S. 83. Ср. S. 122 (Гегель. "Энциклопедия философских наук в ожатом очерке", Сочинения, т. VI (1843), стр. 83. Ср. стр. 122. Ред.).

Все знания из опыта, из ощущений, из восприятии. Это так. Но спрашивается, "принадлежит ли к восприятию", т.е. является ли источником восприятия объективная реальность? Если да, то вы – материалист. Если нет, то вы непоследовательны и неминуемо придете к субъективизму, к агностицизму, – все равно, будете ли вы отрицать познаваемость вещи в себе, объективность времени, пространства, причинности (по Канту) или не допускать и мысли о вещи в себе (по Юму). Непоследовательность вашего эмпиризма, вашей философии опыта будет состоять в таком случае в том, что вы отрицаете объективное содержание в опыте, объективную истину в опытном познании.

Сторонники линии Канта и Юма (в числе последних Мах и Авенариус, поскольку они не являются чистыми берклианцами) называют нас, материалистов, "метафизиками" за то, что мы признаем объективную реальность, данную нам в опыте, признаем объективный, независимый от человека, источник наших ощущений. Мы, материалисты, вслед за Энгельсом, называем кантианцев и юмистов агностиками за то, что они отрицают объективную реальность как источник наших ощущений. Агностик – слово греческое: а значит по-гречески не; gnosis – знание. Агностик говорит: не знаю, есть ли объективная реальность, отражаемая, отображаемая нашими ощущениями, объявляю невозможным знать это (см. выше слова Энгельса, излагавшего позицию агностика). Отсюда – отрицание объективной истины агностиком и терпимость, мещанская, филистерская, трусливая терпимость к учению о леших, домовых, католических святых и тому подобных вещах. Мах и Авенариус, претенциозно выдвигая "новую" терминологию, "новую" якобы точку зрения, на дело повторяют, путаясь и сбиваясь, ответ агностика: с одной стороны, тела суть комплексы ощущений (чистый субъективизм, чистое берклианство); с другой стороны, если перекрестить ощущения в элементы, то можно мыслить их существование независимо от наших органов чувств!

Махисты любят декламировать на ту тему, что они – философы, вполне доверяющие показаниям наших органов чувств, что они считают мир действительно таким, каким он нам кажется, полным звуков, красок и т.д., в то время как для материалистов, дескать, мир мертв, в нем нет звуков и красок, он отличается сам по себе от того, каким кажется, и т.п. В подобной декламации упражняется, например, И.Петцольдт и в своем "Введении в философию чистого опыта", и в "Проблеме мира с позитивистской точки зрения" (1906). За Петцольдтом перебалтывает это г. Виктор Чернов, восхищаясь "повой" идеей. На самом же деле махисты – субъективисты и агностики, ибо они недостаточно доверяют показаниям наших органов чувств, непоследовательно проводят сенсуализм. Они не признают объективной, независимой от человека реальности, как источника наших ощущений. Они не видят в ощущениях верного снимка с этой объективной реальности, приходя в прямое противоречие с естествознанием и открывая дверь для фидеизма. Напротив, для материалиста мир богаче, живее, разнообразнее, чем он кажется, ибо каждый шаг развития науки открывает в нем новые стороны. Для материалиста наши ощущения суть образы единственной и последней объективной реальности, – последней не в том смысле, что она уже познана до конца, а в том, что кроме псе нет и не может быть другой. Эта точка зрения бесповоротно закрывает дверь не только для всякого фидеизма, но и для той профессорской схоластики, которая, не видя объективной реальности, как источника наших ощущений, "выводит" путем вымученных словесных конструкций понятие объективного, как общезначимого, социально-организованного и т.п. и т.д., не будучи в состоянии, зачастую и не желая отделить объективной истины от учения о леших и домовых.

Махисты презрительно пожимают плечами по поводу "устарелых" взглядов "догматиков" – материалистов, которые держатся за опровергнутое будто бы "новейшей наукой" и "новейшим позитивизмом" понятие материи. О новых теориях физики, касающихся строения материи, речь будет у нас особо. Но совершенно непозволительно смешивать, как это делают махисты, учение о том или ином строении материи с гносеологической категорией, – смешивать вопрос о новых свойствах новых видов материи (например, электронов) с старым вопросом теории познания, вопросом об источниках нашего знания, о существовании объективной истины и т.п. Мах "открыл элементы мира": красное, зеленое, твердое, мягкое, громкое, длинное и т.п., говорят нам. Мы спрашиваем: дана ли человеку, когда он видит красное, ощущает твердое и т.п., объективная реальность или нет? Этот старый, престарый философский вопрос запутан Махом. Если не дана, то вы неизбежно скатываетесь вместо с Махом в субъективизм и агностицизм, в заслуженные вами объятия имманентов, т.е. философских Меньшиковых. Если дана, то нужно философское понятие для этой объективной реальности, и это понятие давно, очень давно выработано, это понятие и есть материя. Материя есть философская категория для обозначения объективной реальности, которая дана человеку в ощущениях его, которая копируется, фотографируется, отображается нашими ощущениями, существуя независимо от них. Поэтому говорить о том, что такое понятие может "устареть", есть младенческий лепет, есть бессмысленное повторение доводов модной реакционной философии. Могла ли устареть за дне тысячи лет развития философии борьба идеализма и материализма? Тенденций или линий Платона и Демокрита в философии? Борьба религии и науки? Отрицания объективной истины и признания ее? Борьба сторонников сверхчувственного знания с противниками его?

Вопрос о том, принять или отвергнуть понятие материи, есть вопрос о доверии человека к показаниям его органов чувств, вопрос об источнике нашего познания, вопрос, который ставился и обсуждался с самого начала философии, вопрос, который может быть переряжен на тысячи ладов клоунами-профессорами, но который не может устареть, как не может устареть вопрос о том, является ли источником человеческого познания зрение и осязание, слух и обоняние. Считать наши ощущения образами внешнего мира – признавать объективную истину – стоять на точке зрения материалистической теории познания, – это одно и то же. Чтобы иллюстрировать это, приведу только цитату из Фейербаха и из двух руководств по философии, – дабы читатель мог видеть, насколько элементарен этот вопрос.

"Как это пошло, – писал Л.Фейербах, – отказывать ощущению в том, что оно есть евангелие, извещение (Verkündung) от объективного спасителя".*

Как видите, странная, чудовищная терминология, но совершенно ясная философская линия: ощущение открывает человеку объективную истину.

"Мое ощущение субъективно, но его основа или причина (Grund) объективна" (S. 195) –

сравните вышеприведенную цитату, где Фейербах говорит, что материализм исходит из чувственного мира, как последней (ausgemachte), объективной истины.

* Feuerbach. Samtllche Werke, X. Band, 1866, SS. 194-195.

Сенсуализм, – читаем мы в "Философском словаре" Франка,* – есть учение, выводящее все наши идеи "из опыта чувств, сводя познание к ощущению". Сенсуализм бывает субъективный (скептицизм⁴¹ и берклианство), моральный (эпикуреизм⁴²) и объективный.

"Объективный сенсуализм есть материализм, ибо материя или тела суть, по мнению материалистов, единственные объекты, которые могут действовать на наши чувства" (atfceindre nos sens).

* "Dictionnaire des sciences philosophiques", Paris, 1875 ("Словарь философских наук", Париж, 1875. Ред.).

"Если сенсуализм, – говорит Швеглер в своей "Истории философии", – утверждал, что истина или сущее может быть познано исключительно при помощи чувств, то оставалось лишь (речь идет о философии конца XVIII века во Франции) объективно формулировать это положение и – перед нами тезис материализма: только чувственное существует; нет другого бытия, кроме материального бытия".*

* Dr. Albert Schwegler. "Geschichte der Philosophie im Umriß", 15-te Aufl., S. 194 (Д-р Альберт Швеглер. "Очерк истории философии", 15 изд., стр. 194. Ред.).

Вот эти азбучные истины, успевшие войти в учебники, и позабыли наши махисты.

5. АБСОЛЮТНАЯ И ОТНОСИТЕЛЬНАЯ ИСТИНА,
ИЛИ ОБ ЭКЛЕКТИЦИЗМЕ ЭНГЕЛЬСА, ОТКРЫТОМ Л.БОГДАНОВЫМ

Открытие Богданова сделано им в 1906 году в предисловии к III книге "Эмпириомонизма".

"Энгельс в "Анти-Дюринге", – пишет Богданов, – высказывается почти в том смысле, в каком я характеризовал сейчас относительность истины" (стр. V) – т.е. в смысле отрицания всяких вечных истин, "отрицания безусловной объективности какой бы то ни было истины". "Энгельс неправ в своей нерешительности, в том, что он сквозь всю свою иронию признает какие-то, хотя жалкие, "вечные истины"" (стр. VIII). "Только непоследовательность допускает здесь эклектические оговорки, как у Энгельса..." (стр. IX).

Приведем один пример опровержения энгельсовского эклектицизма Богдановым. "Наполеон умер 5 мая 1821 года", – говорит Энгельс в "Анти-Дюринге" (глава о "вечных истинах"), разъясняя Дюрингу, чем приходится ограничиться, какими Plattheiten, "плоскостями" довольствоваться тому, кто в исторических науках претендует на открытие вечных истин. И вот Богданов следующим образом возражает Энгельсу:

"Что это за "истина"? И что в ней "вечного"? Констатация единичного соотношения, которое, пожалуй, уже для нашего поколения не имеет никакого реального значения, не может служить исходной точкой ни для какой деятельности, никуда не ведет" (стр. IX). И на стр. VIII: "Разве "Plattheiten" можно называть "Wahrheiten"? Разве "плоскости" – истины? Истина – это живая организующая форма опыта, она ведет нас куда-нибудь в нашей деятельности, дает точку опоры в жизненной борьбе".

Из этих двух цитат достаточно ясно видно, что вместо опровержения Энгельса Богданов дает декламацию. Если ты не можешь утверждать, что положение "Наполеон умер 5-го мая 1821 г." ошибочно или неточно, то ты признаешь его истинным. Если ты не утверждаешь, что оно могло бы быть опровергнуто в будущем, то ты признаешь эту истину вечной. Называть же возражением такие фразы, что истина есть "живая организующая форма опыта", – значит выдавать за философию простой набор слов. Имела ли земля ту историю, которая излагается в геологии, или земля сотворена в семь дней? Неужели от этого вопроса позволительно увертываться фразами о "живой" (что это значит?) истине, которая куда-то "ведет" и т.п.? Неужели знание истории земли и истории человечества "не имеет реального значения"? Ведь это же просто напыщенный вздор, которым Богданов прикрывает свое отступление. Ибо это есть отступление, когда он взялся доказать, что допущение вечных истин Энгельсом есть эклектицизм, и в то же время только шумом и звоном слов отделывается от вопроса, оставляя не опровергнутым, что Наполеон действительно умер 5-го мая 1821 года и что считать эту истину опровержимой в будущем нелепо.

Пример, взятый Энгельсом, весьма элементарен, и всякий без труда придумает десятки подобных примеров истин, которые являются вечными, абсолютными, сомневаться в которых позволительно только сумасшедшим (как говорит Энгельс, приводя другой такой же пример: "Париж находится во Франции"). Почему Энгельс говорит здесь о "плоскостях"? Потому, что он опровергает и высмеивает догматического, метафизического материалиста Дюринга, который не умел применить диалектики к вопросу об отношении между абсолютной и относительной истиной. Быть материалистом значит признавать объективную истину, открываемую нам органами чувств. Признавать объективную, т.е. не зависящую от человека и от человечества истину, значит так или иначе признавать абсолютную истину. Вот это "так или иначе" и разделяет материалиста-метафизика Дюринга от материалиста-диалектика Энгельса. Дюринг направо, налево, по сложнейшим вопросам науки вообще и исторической науки в частности, бросал словами: последняя, окончательная, вечная истина. Энгельс его высмеял: конечно, – отвечал он, – вечные истины есть, но неумно употреблять большие слова (gewaltige Worte) относительно простых вещей. Чтобы двинуть материализм вперед, надо бросить пошлую игру со словом: вечная истина, надо уметь диалектически поставить и решить вопрос о соотношении абсолютной и относительной истины. Вот из-за чего шла борьба тридцать лет тому назад между Дюрингом и Энгельсом. А Богданов, который ухитрился "не заметить" данного Энгельсом в той же главе разъяснения вопроса об абсолютной и относительной истине, – Богданов, который ухитрился обвинить Энгельса в "эклектизме" за допущение им положения, азбучного для всякого материализма, – Богданов только лишний раз обнаружил этим свое абсолютное незнание ни материализма, ни диалектики.

"Мы приходим к вопросу, – пишет Энгельс в начале указанной главы (отд. I, гл. IX) "Анти-Дюринга", – могут ли продукты человеческого познания вообще и если да, то какие, иметь суверенное значение и безусловное право (Anspruch) на истину" (S. 79 пятого немецкого издания).

И Энгельс решает этот вопрос следующим образом:

"Суверенность мышления осуществляется в ряде людей, мыслящих чрезвычайно несуверенно; познание, имеющее безусловное право на истину, – в ряде относительных (релятивных) заблуждений; ни то ни другое" (ни абсолютно истинное познание, ни суверенное мышление) "не может быть осуществлено полностью иначе как при бесконечной продолжительности жизни человечества.

Мы имеем здесь снова то противоречие, с которым уже встречались выше, противоречие между характером человеческого мышления, представляющимся нам в силу необходимости абсолютным, и осуществлением его в отдельных людях, мыслящих только ограниченно. Это противоречие может быть разрешено только в таком ряде последовательных человеческих поколений, который, для пас, по крайней мере, на практике бесконечен. В этом смысле человеческое мышление столь же суверенно, как несуверенно, и его способность познавания столь же неограниченна, как ограниченна. Суверенно и неограниченно но своей природе" (или устройству, Anlage), "призванию, возможности, исторической конечной цели; несуверенно и ограниченно по отдельному осуществлению, по данной в то или иное время действительности" (81).*

* Ср. В.Чернов, назв. соч., стр. 64 и след. Махист г. Чернов всецело стоит на позиции Богданова, не желающего признать себя махистом. Разница та, что Богданов старается замазать свое расхождение с Энгельсом, представить случайностью и т.п., а Чернов чувствует, что речь идет о борьбе и с материализмом и с диалектикой.

"Точно так же, – продолжает Энгельс, – обстоит дело с вечными истинами".<