Правооппортунистические извращения стратегии и тактики пролетарского движения

Поскольку правый оппортунизм заменяет теорию классовой борьбы теорией социального мира, о н в с е ц е л о п р и з н а е т т о л ь к о л е г а л ь н ы е ф о р м ы д е я т е л ь н о с т и и п о л н о с т ь ю о т в е р г а е т н е л е г а л ь н ы е. Ленин писал, что правоопортунистические вожди настолько развращены и отуплены буржуазной легальностью, что не могут даже понять мысли о необходимости в известные периоды нелегальной работы[1]. Причем в ходе использования буржуазной легальности правые оппортунисты не заботятся о сохранении революционной сути пролетарской работы и неизбежно сводят ее на нет. Марксисты же, не зарекаясь от подзаконной деятельности, во-первых, используют ее для развития революционного сознания и революционной борьбы масс, а во-вторых, учитывают пределы буржуазной легальности и обязательность, при определенных обстоятельствах, перехода к нелегальным формам борьбы.

Абсолютизация легальности неизбежно и закономерно приводит к тому, что фактически единственное средство осуществления общественных преобразований правый оппортунизм видит в социальных реформах. Он по сути своей – течение глубоко реформистское. Позицию его Ленин обозначил так: не нужно революционной тактики, нужны только реформы; пролетарская партия социальной революции должна быть превращена в мелкобуржуазную партию социальных реформ[2].

Подобная позиция фактически есть отказ от борьбы за уничтожение капитализма и переход к социализму. Ибо социальные реформы, осуществляемые на почве буржуазной законности, вывести общество за рамки капитализма не могут. Признавать только реформы и отрицать революцию, отметил Ленин, означает сказать рабочему: борись за улучшение своего положения как раба, но не посягай на уничтожение рабства. Ограничиваясь реформами, правые оппортунисты опускаются до роли больничных сиделок капитализма, продлевая ему жизнь[3]. При реформистской тактике в условиях буржуазной власти реформы неизбежно превращаются в средство укрепления данной власти и разложения пролетарского движения. По-иному не может быть, ибо орудие осуществления реформ правые оппортунисты видят в государстве – институте, выросшем на почве капитализма и охраняющем интересы господствующего в нем класса.

Марксисты, отметим еще раз, не отказываясь от реформ, подчиняют борьбу за них, как часть целому, революционной борьбе за социализм. Для марксистов реформы – побочный продукт данной борьбы. Их следует использовать в целях улучшения ее условий, развития классового сознания и усиления антикапиталистического натиска масс. Только оценивая каждую реформу с точки зрения общей революционной борьбы, можно избежать ложных шагов, позорных ошибок и превратить их в орудие разложения буржуазной власти, укрепления пролетарского движения. С другой стороны, поскольку реформы проводятся не доброй волей капиталистов, а вызываются революционными действиями масс, усиление действий будет способствовать большему соответствию реформ нуждам трудящихся.

С реформистской сутью правого оппортунизма неразрывно связана такая характерная, непременная особенность его стратегическо-тактической линии, как принесение главных целей рабочего движения в жертву временным, частичным выгодам. Оппортунисты, пишет Ленин, – политики сегодняшнего дня, которые за минутными интересами борьбы не видят более глубоких ее интересов, за минутными задачами забывают завтрашние, более серьезные задачи[4]. Это порождает беспринципность в действиях, получившую концентрированное выражение в ключевой правооппортунистической формуле: движение – все, конечная цель – ничто. Оторвав борьбу за реформы от борьбы за конечную цель, правые оппортунисты обрекли себя на постоянное ковыляние вслед за узко понимаемой, преходящей злобой дня, на действия, диктуемые самым близоруким, поверхностным, прагматическим расчетом. Наличие тщательно выверенной, целенаправленной и последовательно осуществляемой линии поведения для них абсолютно недоступно.

Склонность к классовому сотрудничеству, забвение коренных интересов пролетарского движения и беспринципность неизбежно делают политику правого оппортунизма соглашательской. Уже отмечено, что соглашательство ошибочно путать с соглашением. Соглашение – это договоренность, не нарушающая принципов, заключаемая во имя их конечного осуществления. Марксизм-ленинизм выступает за использование при необходимости таких договоренностей в революционной борьбе. Соглашательство же – это договоренность, нарушающая принципы, беспринципная договоренность, неизбежно связанная с отступничеством и предательством. Ленин указывал, что правый оппортунизм проповедует пролетариату не теорию непреклонной борьбы, а теорию уступчивости по отношению к капиталистам. Он часто выступает против революционного движения в союзе с буржуазными правительствами и партиями, используя самые различные формы этого союза[5]. Соглашательство с буржуазией есть родовое, сущностное свойство правого оппортунизма, ослабляющее пролетарское движение и укрепляющее позиции его врагов.

* * *

Антиреволюционная природа правых оппортунистов в полной мере проявляется и в их отношении к буржуазному парламентаризму. Они не только признают необходимость использования рабочими партиями парламентов, но и абсолютизируют этот вид деятельности. То есть считают парламентскую борьбу единственной, при всяких условиях главной формой классовой борьбы. Ленин охарактеризовал такую позицию, как выражение парламентского кретинизма. Парламентский кретин, указывал он,– человек, ничего не видящий, кроме буржуазного парламента, считающий парламентаризм единственным, исключительным, исчерпывающим путем[6].

Данная позиция правых оппортунистов получила воплощение в идеологии так называемого парламентского социализма. Его сторонники полагали, что недостатки буржуазной демократии можно устранить парламентской деятельностью социалистов без революции, что основным средством разрешения конфликта между трудом и капиталом должны служить избирательная урна и принимаемые парламентом законы. Ленин подверг парламентский социализм критике. Он писал, что ограничивать борьбу классов деятельностью внутри парламента, считать внутрипарламентскую борьбу высшей, подчиняющей себе все остальные формы, значит фактически переходить на сторону буржуазии против пролетариата.

Приверженцы подобных взглядов, по мнению Ленина, погрязли в предрассудках, взращенных десятилетиями мирного развития капитализма и буржуазного парламентаризма. В представительных учреждениях они проводили непоследовательную, изменническую политику. Отходя от марксистской мето-дологии анализа общественных явлений, они вольно или невольно подкрашивали буржуазную демократию, буржуазный парламентаризм, изображая дело так, будто капиталисты решают государственные вопросы волей большинства населения, а не волей капитала[7]. Это вело к прямому обману рабочего класса, дезорганизации пролетарского движения.

Анализируя практику парламентского социализма в западноевропейских странах, Ленин вскрыл его наиболее негативные черты. Так, во время Первой мировой войны верхушка парламентских социалистических вождей оказалась в стане шовинистов. Она на словах выдавала себя за представителей рабочего класса, а фактически превратилась в лакеев своей национальной буржуазии, поскольку изображала империалистическую войну справедливой и способствовала тому, чтобы народ проливал кровь за чуждое ему дело[8]. В условиях послевоенного революционного подъема парламентская тактика социал-шовинистов трансформировалась в социал-предательство международного пролетариата. Ибо они стремились сохранить атрибуты внутрипарламентской борьбы периода спокойного развития капитализма и тем ограничивали действия пролетариата рамками исключительно парламентской оппозиции. Ленин отмечал, что когда история поставила на очередь дня вопрос о разрушении парламентского строя и переходе к социализму, ограничиваться буржуазным парламентаризмом – это позорно изменять пролетариату, оказываться в стане его классового врага, быть ренегатом. Он указывал, что главным содержанием парламентской тактики оппортунистов было блокирование с буржуазией в целях противодействия пролетариату и в интересах капиталистов[9].

Отвратительной, по мнению Ленина, чертой парламентского социализма является министериализм. Этим термином обозначили ситуацию, когда социалисты становились министрами буржуазных правительств, но не могли оказывать должное влияние на проводимую данным правительством политику. Ленин писал: «...Получается всегда такая вещь, при всевозможных ‘‘коалиционных’’ министерствах с участием ‘‘социалистов’’, что эти социалисты, даже при условии полнейшей добросовестности отдельных лиц из их числа, на деле оказываются пустым украшением или ширмой буржуазного правительства, громоотводом народного возмущения от этого правительства, орудием обмана масс этим правительством. Так было и с Луи Бланом в 1848 году, так было с тех пор десятки раз в Англии и Франции при участии социалистов в министерстве, так было и с Черновыми и Церетели в 1917 г., так было и будет, пока держится буржуазный строй и сохраняется в неприкосновенности старый, буржуазный, чиновничий, государственный аппарат»[10]. Последний и существует для того, чтобы обслуживать, укреплять буржуазный строй. Проводить же реформы, не уничтожающие, а хотя бы серьезно ограничивающие капиталистические порядки, он абсолютно не способен.

Министериализм, парламентская практика правых оппортунистов обусловили и такое отмеченное Лениным явление, как обуржуазивание парламентариев-социалистов. В их среде значительные размеры приобрел типичный для буржуазного парламентаризма бесстыжий карьеризм, корыстное использование теплых, выгодных парламентских местечек. Власть осознанно и настойчиво ведет линию на то, чтобы задобрить, подкупить представителей трудящихся в парламенте, развратить их привычками буржуазного образа жизни. В результате происходит постепенное приручение части парламентариев-социалистов, врастание их в капиталистическую государственную машину. Фактически они делаются игрушкой в руках буржуазии, а то и прямыми ее прислужниками[11].