Об имманентных законах, действующих в языке

Термин "имманентные законы языка" считается в нашем языкознании одиозным. Многие советские языковеды и философы утверждают, что никаких имманентных законов в языке нет.

Р.А. Будагов ставит вопрос, правомерно ли отождествлять внешние законы с законами социальными, а внутренние законы с законами имманентными. Так называемые внутренние законы языка, по его мнению, тоже социально обусловлены, и лингвист-марксист не может их считать имманентными [1979, 124].

В том же плане подвергает критике понятие внутренних законов языка Ю.Д. Дешериев: "Структура языка -- порождение социального, продукт общества, речевой практики, результат использования органов звукопроизводства в социальных целях, в коммуникативной функции" [1977, 145]. Раздельное рассмотрение внешних и внутренних факторов развития языка Ю.Д. Дешериев считает методологически недопустимым: "Изолировать социальное от внутреннеструктурного невозможно, напрасно стараются разъединить их искусственно" [Там же, 118]. "Функциональная линия языка является определяющей по отношению к внутренней структуре языка" [Там же, 25].

Разновидностью этого взгляда является теория о тождестве внешних и внутренних законов развития языка, развиваемая Т.А. Дегтяревой. Т.А. Дегтярева пытается вообще устранить принципиальное значение внутренних законов языка, поскольку определяющими развитие языка являются внешние причины, а не внутренние законы. «Нельзя понимать внутренние законы языкового развития как законы внеисторической социальной зависимости. Термин "внутренний закон" может функционировать только условно, т.е. в понимании закона конкретной науки, в данном случае языкознания, но не в смысле закона внепричинно-следственных связей многопланового характера, в том числе и экстралингвистических. Массовое изменение какого-либо языкового качества, называемого в советском языкознании последнего времени обычно внутренним законом конкретного языка, всегда обусловлено причиной, лежащей или вне языка, или внутри него. Однако и внутренняя причина при более пристальном рассмотрении предстает как следствие какого-либо внешнелингвистического фактора» [Дегтярева, 1964, 161]. Такого же взгляда придерживается и Ф.П. Филин. "Толчком к изменениям, -- замечает Ф.П. Филин, -- всегда являются те или иные общественные причины (социально-

классовые сдвиги, рост производства и культуры, а также и упадок их, что бывало в истории, перемены в окружающей среде, воздействие других языков и диалектов и многие другие факторы, которые нередко трудно поддаются учету)"[1977, 9].

Интересно, от каких внешних факторов зависят такие явления, как дифтонгизация старых монофтонгов в истории немецкого языка, падение глухих согласных или оглушение конечных звонких согласных в истории русского языка, озвончение интервокальных глухих смычных и спирантов, наблюдаемое во многих языках, развитие буферного звука в группах тг и тп в истории французского языка, превращение древних а, е, о в а я индоиранских языках, превращение начального j в 3 в киргизском языке и т.п.?

Нетрудно понять, что высказывания Ф.П. Филина, Т.А. Дегтяревой и других противоречат известному высказыванию Ф. Энгельса, который в свое время писал: "Едва ли удастся кому-нибудь, не сделавшись посмешищем, объяснить экономически... происхождение верхненемецкого передвижения согласных, превратившего географическое разделение, образованное горной цепью от Судет до Таунуса, в настоящую трещину, проходящую через всю Германию" [Маркс, Энгельс, т. 37, с. 395].

По-иному объясняет отсутствие в языке внутренних законов В.З. Панфилов. Внутренняя слабость концепций, в основе которых лежит принцип имманентности, абсолютной независимости знаковой системы того или иного рода, состоит в том, что этот принцип находится в явном противоречии с основным понятием семиотики -- понятием знака. Сущность знака, его основная функция заключается в том, что он представляет, замещает нечто, находящееся вне этого знака и той знаковой системы, к которой он принадлежит [1977, 5].

Основой этой аргументации является утверждение о невозможности существования в языке имманентных законов, поскольку компоненты языка соотносятся с тем, что находится вне его. Но в действительности такой импликации нет. Фонетические изменения подчинены особым имманентным законам, управляющим изменениями звуков, многие изменения в морфологической структуре языков обязаны возникновению ассоциаций, подчиняющихся определенным законам человеческой психики. И вместе с тем мы на каждом шагу сталкиваемся с тем фактом, как различные слова указывают на определенные явления и предметы окружающего нас мира. Одно здесь не исключает другого. Кроме того, как будет показано в дальнейшем, имманентные законы часто определяются не тем, с каким внешним предметом или отношением знак соотносится, а особенностями языковой сферы, в которой данный знак действует.

Вообще следует заметить, что термин "имманентный" истолковывается у нас часто неправильно. Имманентный будто бы означает "ни от чего не зависимый". Ни от чего не зависимых законов вообще не существует. Всякий закон природы и общества зависим. Закон тяготения зависит от способности массы Земли притягивать к себе предметы. Закон естественного отбора зависит от наличия конкурен-

ции в царстве животных. Закон разрушения конца слова связан с тем, что при частом употреблении слова количество звуков, несущих информацию, уменьшается.

Некоторые лингвисты и философы объясняют термин "имманентный закон" в языке как совершенно независимый от общества. При этом совершенно забывается, что не каждая зависимость обусловливает действие закона. Слова, их употребление и значение, конечно, зависят от общества. Словами пользуются люди, говорящие на том или ином языке. Человек создает значения слов. Но закон разрушения конца слова связан с чисто биологическим законом экономии физиологических затрат, и этот закон нельзя назвать общественным законом.

Р.А. Будагов утверждает, что социальные факторы не противоречат факторам имманентным, но глубоко и постоянно взаимодействуют [1979, 164].

Действительно, в истории языков бывают случаи, когда внутренние и внешние факторы взаимодействуют. В пределах первого десятка калининские карелы иногда употребляют карельские числительные, но сложные и составные числительные у них заимствованы из русского языка, например dvenadcat duS oli peren 'Двенадцать душ была семья' [Злобина 1965, 187]. Несомненно, широкое распространение русского языка среди карел является основной причиной вытеснения из карельского истинно карельских составных числительных. Однако и в самом карельском языке были некоторые благоприятные условия для проникновения русских составных числительных. Дело в том, что в исконно карельских числительных от одиннадцати до девятнадцати понятие 'десяти' и следующих за ним единиц было затемнено, ср. карел, укситойста 'одиннадцать' (букв, 'один из второго"), какситойста 'двенадцать' (букв, 'два из второго1). Выражение 'из второго' является эллиптическим и означает 'из второго десятка'. По этой причине эти числительные с затемненной внутренней формой были заменены соответствующими русскими числительными, что открыло путь для заимствования и других сложных числительных (например, dvadcatpat).

Под влиянием русского языка в некоторых тюркских языках наблюдаются случаи опущения притяжательных суффиксов: чув. пи-рён ял 'наша деревня', тат. б1знщ авыл. Нормально должно было быть пирён ялёмёр, б1знщ авылыбыз. Необходимо отметить, что влияние русского языка в данном случае нашло благоприятную почву, так как употребление притяжательных местоимений в сочетании с притяжательными суффиксами является в тюркских языках плеоназмом.

Было бы ошибкой утверждать, как это делает Р.А. Будагов, что внутренний фактор каждый раз взаимодействует с внешним, поскольку существуют многочисленные случаи, когда внешние факторы в изменении языка никакого участия не принимают. Какой внешний фактор мог способствовать проявлению в языке тенденции к уменьшению физиологических затрат или к сокращению числа звуков в суффиксах, выражающих отношение между словами?

Необходимо отметить, что все эти аргументы, применяемые в критике утверждения о существовании имманентных законов в языке, сами отличаются крайней неопределенностью и противоречивостью. Внутренние законы, оказывается, невозможны потому, что все социально обусловлено. Попросту говоря, все в языке создано людьми, принято обществом в целом в целях создания языка как средства общения.

Язык, действительно, создан людьми. Но какой из этого делается вывод? Человеческое общество подчиняется особым законам, которые можно было бы назвать специфическими общественными законами. Если люди создали язык, то тем самым они подчинили образование и развитие языка общественным законам. Но это большая ошибка. Человек, создавая язык, в то же время создает отдельные сферы языка -- фонетический строй, грамматический строй, синтаксический строй, речевую сферу и т.п. Вот в этих-то сферах и начинают действовать специфические имманентные законы, которые не похожи сами по себе на законы общества, и эти законы определяются самой сферой.

Поясним сказанное на конкретных примерах.

Во многих языках глагол ставится на конце предложения. Общество абсолютно безразлично к тому, где находится глагол. И действительно, в кельтских языках он может стоять в начале предложения. Есть языки, где он находится в середине предложения или располагается в конце предложения. Здесь важно, чтобы был достаточно выражен такой важный процессуальный признак подлежащего, как указание на его действие. Чем же в таком случае определяется постановка глагола на конце? Она определяется порядком слов "определение + определяемое", который в отдельных языках имеет силу внутреннего закона. Совершенно естественно, что различные причастные и деепричастные конструкции, выступающие в роли определений, оттесняют глагол на конец предложения.

Ученые, занимающиеся историей различных языков, давно подметили, что конец слова часто подвергается разрушению. Древнегреческое слово яотац6(; 'река' в одном из диалектов современного греческого языка превратилось в лотсщ. Слово индоевропейского праязыка *krongos в русском языке превратилось в круг, а в немецком в Ring. Какой-либо общественной необходимости в таком изменении не было. Длина слова или его краткость не имеет для коммуникации особого значения. Люди, пользующиеся языком, заинтересованы только в том, чтобы тот или иной звуковой комплекс имел определенное значение. Что же в таком случае привело к сокращению конца слова? Истинная причина разрушения конца слова, очевидно, заключается в том, что по мере употребления слова уменьшается количество звуков, несущих информацию, что ведет к смещению границы слова, например, если древнегреческое слово лотац6<; в некоторых новогреческих диалектах приняло форму лотац, то это означает, что количество из пяти звуков стало носителем информации. Остаточные звуки, в данном случае комплекс oq, стали пустыми. Следовательно, разрушение конца слова подчинено внутреннему закону.

Если слово повторяется, то человек к нему настолько привыкает, что число звуков, входящее в данное слово, становится избыточным.. Это своего рода биологический закон.

Один внутренний закон может иметь довольно много следствий. Например, с тенденцией к разрушению конца слова связаны такие явления, как сокращение долгих конечных гласных, тенденция к сужению гласных конечного слога, превращение полных конечных гласных в редуцированные, отпадение гласного, находящегося в абсолютном конце слова, тенденция к стяжению дифтонгов в абсолютном исходе слова, отпадение конечного т. превращение конечного т в п, устранение геминат в абсолютном исходе слова, упрощение групп согласных, ослабление ауслаутных согласных, оглушение конечных согласных, отпадение ауслаутных согласных и т.д.

Процесс образования ассоциаций происходит в языке постоянно. Этим объясняется тот факт, что слово в языке, имеющее звуковой комплекс, может с течением времени заменить его на другой. Слово С8юр в древнегреческом языке означало 'вода'. Казалось, не было никаких оснований заменять его другим. Тем не менее в современном греческом языке оно звучит как uEpo. Произошло это от того, что название 'вода' было ассоциировано с выражением vEctpov йбсор 'пресная вода', откуда возникло современное vepo 'вода'. Слово CA.ii в древнегреческом языке означало 'лес'. В современном греческом языке 'лес' называется Stioot;. Произошла какая-то новая ассоциация слова ОА.Т1 с 5аог| СХт] 'густой лес', откуда баоод.

Новыми ассоциациями объясняется также появление в языках синонимов. Образование таких синонимов, как путь и дорога, первоначально было связано с совершенно разными ассоциациями. Слово путь имеет многочисленные параллели в других индоевропейских языках, ср. др.-инд. panlha 'путь, дорога"; авест. pant, др.-перс. patii, осет. fandag, fdnddg, др.-прус. /ми/is 'дорога', лат. pans, pontis 'мост', др.-гр. TCOVTOI; 'морской путь, море'. Устанавливается также связь этого слова с гот. finpan, др.-в.-н. flnpan и fandan 'находить' [Vasmer 1955, 469]. Первоначальная идея -- осуществление прохода путем ориентации в трудно проходимой местности, чем и объясняется связь этого слова с нем. finden 'находить'. Слово дорога, имеющее параллели и в других славянских языках, связывается с глаголом дергать, и.-е. derg [Там же, 363--364]. Первоначальная идея -- проход, "продранный" в непроходимой чаще леса, ср. рус. продираться через лес.

Одна и та же ассоциация не может возникнуть у людей, находящихся в разных точках земного шара. Этим объясняется тот факт, что названия одних и тех же предметов и явлений основываются на разных признаках.

Очень интересное явление представляет асимметрия лингвистического знака. Обе части языкового знака -- звуковой комплекс и его значение -- могут изменяться независимо друг от друга. Бывают случаи, когда звуковой комплекс меняется, но значение его остается неизменным. Древнегреческое слово п/лос; 'солнце' в одном из диалектов новогреческого языка превратилось вIXEv. Однако при этом

не произошло никакого изменения значения. Окончание местного падежа -да в истории чувашского языка в некоторых случаях изменилось в -ра, (хулара 'в городе' из хулада). Значение местного падежа осталось неизмененным. Может сильно измениться значение, но звуковой комплекс при этом остается прежним, ср. тур. yaz- 'писать', которое когда-то означало 'царапать*.

Разные слова и формы слов могут иметь одно и то же значение

Асимметрия знака обладает всеми признаками закона. Она отли чается постоянством, устойчивостью, обнаруживается во всех языках мира. Выше уже говорилось о том, что каждый закон должен от чего-то зависеть, чем-то порождаться. Действие этого закона зависит от свойств самого знака. Звуковой комплекс не имеет никакой связи с тем, что он обозначает. Связь между звуковыми комплексами и их значениями имеет чисто конвенциональный характер. Закон асимметрии знака проявляется только в определенной сфере, в сфепе наименования или создания слов. Это типичнейший имманентный закон, и его никак нельзя назвать законом развития общества, хотя обшест во использует знак для целей общения. Асимметрия языкового знака представляет свойство самого знака.

Форма и функция языковых элементов изменяются с разной скоростью. Так, например, аналитические формы слова определяются как единицы, функционально равнозначные морфологической словоформе, но сохранившие раздельность оформления. Это также можно рассматривать как внутренний закон языка.

В различных языках мира существует тенденция к изменению фонетического облика слова при утрате им лексического значения. Наиболее наглядное выражение эта тенденция получает в процессе превращения знаменательного слова в суффикс. Так, например, в чувашском языке существует творительный надеж, характеризующийся суф. -па/-пе (карандаш-па 'карандашом', вай-пе 'силой*). Это окончание развилось из послелога палан, пелен 'с', который представляет форму какого-то существительного в совместном падеже. Суффикс латива -Ъа/-Ье в венгерском языке (ydros-ba 'в город', erdo'-be 'в лес1) был первоначально формой латива от существительного bel 'внутренность', которая звучала как bile. Когда эта форма превратилась в суффикс, ее фонетический облик подвергся разрушению. В английской разговорной речи вспомогательный глагол have в формах перфекта утратил свое лексическое значение, фактически редуцировался до звука v a форма had до звука 'а\ например, I'v written 'я написал', he d written 'он написал' и т.д. Суффикс совместного падежа, или комитатива, мн. числа -guim в норвежско-саамском языке, например obbai-guim 'с сестрами' (от obba 'сестра'), восходит к самостоятельному слову kuieme, guoibme 'товарищ'. От древнеиндийского karya 'дело' через промежуточные ступени kaira, kera возник суффикс род. падежа -ег/-г в бенгальском языке; от karna, karma 'сделанный' образовался суффикс твор. падежа в хинди -пе, суффикс дат. падежа -пе в раджастани и гуджарати, суффикс дат. падежа пи в пенджаби и суффиксы род. падежа -по, -n'i, -пи, -па в гуджарати; к antar>anta 'между 'восходит суффикс местн. падежа -t/-te в бенгальском языке и суффикс того же падежа -at в маратхи [Chatterji 1960, 124].

В различных языках слова, состоящие из одного звука или даже из одного слога, встречаются крайне редко. Они мало выразительны, могут легче подвергаться всякого рода фонетическим изменениям, Полнозначные слова должны иметь более полнозвучные звуковые комплексы. Значения падежных суффиксов крайне абстрактны. Способы их выражения должны быть более простыми. Можно вполне ограничиться для их выражения одним или двумя звуками.

Количество звуков, содержащихся в послелогах, часто не уступает количеству звуков в полнозначных словах, ср. тат. аньщ урнына 'вместо него', тавлар арасында 'между гор' и т.д. Это объясняется тем, что послелоги, в особенности так называемые служебные слова, находятся на перепутье. Они еще внешне сохраняют прежнюю форму некогда самостоятельных слов, от которых произошли. Уменьшение количества звуков у слов, утративших лексическое значение, можно также назвать внутренним законом языка.

Многие явления языка связаны с тенденцией к экономии физиологических затрат. В различных языках мира наблюдается превращение г переднеязычного в г язычковое. Так, в истории французского языка в XVII в. появляется новое произношение г как язычкового, вместо прежнего переднеязычного. "В настоящее время, -- пишет В.М. Жирмунский, -- "картавое" R господствует в Германии в городском произношении почти повсеместно" [Жирмунский 1956, 347]. В артикуляции датского г кончик языка вообще не участвует. Этот звук образуется более глубоко, при прохождении воздушной струи через отверстие между задней частью языка, оттянутого назад, и маленьким язычком. Датское г похоже на так называемое картавое г, произносимое некоторыми русскими [Жаров 1969, 17]. Фонема г на Кубе в разговорном стиле реализуется во всех позициях как фрикативный звук [Иванова и др. 1971, 17]. Причиной всех этих изменений является, по-видимому, большая артикуляционная легкость картавого г.

Довольно часто / среднеевропейское в конце закрытого слога превращается в / велярное, которое также способно превратиться в дальнейшем в и. Это происходило в латыни, что нашло отражение также в романских языках, ср. исп. otro 'другой*, фр. autre<alter. В сербохорватском / в этой позиции превратилось в о, ср. читао 'он читал'< читаль. То же самое явление происходило в белорусском языке, ср. воук 'волк'<волк. Аналогичное явление наблюдается в некоторых севернорусских говорах. Велярное / в конце слога превращалось в и в вепсском языке: jaug 'нога', ср. фин. jalka 'нога'. То же явление имело место в истории голландского языка, ср. голл. kout 'холодный', нем. kalt. Превращение велярного / в и и затем в v имело место в некоторых диалектах языка коми, ср. вое 'лошадь', вдл-ыс 'его лошадь'. Переход велярного / в и имел место в истории английского языка. Этим объясняется переход азов сочетании al, ср. talk 'говорить' -- tok.

Причину этого явления М. Граммон видит в том, что предшествующий гласный стремится сделать / более открытым. С другой стороны, /, следующее за гласным, воспринимает это влияние. Кончик

языка становится менее устойчивым. Это означает, что язык ослабляется, и его задняя часть поднимается к нёбу. Затем кончик языка совершенно утрачивает контакт, и велярное / превращается в и [Grammont 1950, 297]. Кроме того, велярное / отличается большей артикуляционной легкостью.

В различных языках встречаются случаи объединения в одной парадигме форм различного происхождения. В основе образования парадигматических единств, содержащих элементы различного происхождения, лежит придание этим элементам какого-нибудь объединяющего их значения. Можно выделить два наиболее типичных случая: 1) придание общего значения основам различного происхождения и 2) придание общего значения формативам различного происхождения.

Ярким примером первого случая могут служить парадигмы спряжения немецкого глагола sein 'быть' в наст, времени и имперфекте.

Настоящее время ед. число мн. число

1 л. ich bin 'я есть' wir sind

2 л. du hist и т.д. ihr seid

3 л. er ist sie sind

Имперфект ед. число мн. число

1 л. ich war 'я был' wir waren

2 л. du worst и т.д. ihr wart

3 л. er war sie waren

Формы, начинающиеся с Ь, образованы от индоевропейского корня *ЬМ -- ср. рус. быть, лит. but/, лат. /и/ 'я был', гр. фбсо 'расти, произрастать', др.-инд. bharami 'быть', перс, budan и т.д. Формы /5/, sind, seid, sind образованы от индоевропейского корня *es, выступающего в разных степенях аблаута. Этот корень также имеет параллели и в других индоевропейских языках, ср. лат. esse 'быть', гр. е1щ 'я есть', др.-инд. as-mi 'я есть'. В немецких формах sind, seid, sind этот корень представлен в так называемой нулевой ступени аблаута. Форма 2 л. ед. ч. н. вр. bist возникла в результате контаминации корней bhu и es. Наконец, формы имперфекта, содержащие элемент w, образованы от сильного глагола wesan 'быть'. В современном немецком языке этот глагол не употребляется. Можно предполагать, что когда-то все эти три корня имели разное значение, но позднее значение у них стало общим, что и послужило причиной их объединения в одной парадигме.

Второй случай -- форманты разного происхождения могут быть объединены единством значения.

В латинском языке существовала особая система личных окончаний перфекта, которая была представлена в следующем виде:

Ед. число Мн число

1 л. -7 -imus

2 л. -isti -jstis

Зл -И -erunt

Состав этих личных окончаний, если их рассматривать с исторической точки зрения, является довольно пестрым. Окончание 1 л. ед. ч. -/ восходит к медиальному перфектному окончанию -ai, которое в латинском языке через промежуточную ступень -ei превращалось в -7; личное окончание 2 л. ед. ч. -isti содержит примету особого аориста. Второй составной элемент -//, восходящий к -toi, -tei, возник в результате осложнения древнего перфектного окончания -tha элементом -/-. Окончание 3 л. ед.ч. -it восходит к -ed, ср. оск. deded 'он дал'. Возможно, -ed включает перфектное окончание 3 л. ед. ч. -е, ср. гр. oî8e 'он знает*, к которому присоединено вторичное личное окончание 3-го лица ед. числа. Окончание 1 л. мн. ч. -intus содержит обычное окончание -mus, встречающееся в наст, времени и в имперфекте. Окончание 2 л. мн. ч. -istis содержит показатель аориста -is и обычное окончание 2-го лица мн. числа.

Каждый язык стремится к созданию типового однообразия. В целом ряде языков ударение занимает определенное в слове место. В венгерском, финском и латинском языках оно падает на первый слог, в удмуртском и тюркских языках, за некоторыми исключениями, на последний, в польском на предпоследний, в новогреческом на один из трех последних слогов и т.д.

Многообразие слогов в различных языках может быть сведено к сравнительно немногим типам. Если в языке возникает какая-либо специфическая артикуляция звука в определенной позиции, то она стремится возникнуть во всех подобных условиях. Мало того, она часто не ограничивается только одним звуком и стремится захватить также и другие звуки. В древнегреческом языке было не только / придыхательное, но также и придыхательные p и k, во французском языке, помимо а носового, существуют о, е и и носовые. Так называемые надгортанные согласные в грузинском и армянском языках представлены фонемами t, р, с, с, церебральные согласные в современных индийских языках представлены согласными t, th, d, dh, n. Если в языке существует ü, то обязательно должно быть о и т.д.

В плане этой тенденции также осуществляются звуковые законы. Всякое частное изменение стремится создать тип изменения, осуществляющийся во всех одинаковых условиях. Превращение начального .у в Л характерно для башкирского языка, ср. hdk a л 'борода' из cdka/i, Нары 'желтый' из сары-г, hem 'молоко' из cv:m. Аналогичное явление наблюдается в древнегреческом языке, ср. етгта 'семь' и лат. septem, др.-греч. елоцси 'я следую' -- лат. sequor и т.д. Тот же самый звуковой переход имел место в истории бурятского языка, ср. hapa 'луна' и калм. cap.

С самого начала появления слова возникает конфликт между содержанием так называемой знаковой опоры слова и общим значением слова. Одним из наиболее эффективных средств является формальная, а нередко и более радикальная смысловая изоляция вновь возникшего слова.

В языке может произойти утрата источника наименования. Слова береза и лебедь в русском языке связаны с названиями белого цвета.

Береза происходит от древнего bherag 'светлый, белый'; а лебедь -- от корня albh 'белый', ср. лат. albus 'белый'. Но таких прилагательных в русском языке давно нет. Слово сын из sunos никак не может быть ассоциировано с глагольной основой su 'рождать', поскольку эта основа в русском языке, даже в его предке -- праславянском давно утрачена. Это тоже внутренний закон языка.

Можно утверждать, что внутренним законом развития языка является неравномерность изменения его различных сфер. Одни его составные элементы могут изменяться, тогда как другие могут сохраняться в течение длительного времени, иногда на протяжении целых столетий. Неравномерность изменений наблюдается даже в пределах одною языкового уровня, скажем фонологического уровня. Если сравнить фонологические системы прибалтийско-финских и пермских языков, то можно установить, что система гласных фонем в прибалтийско-финских языках более архаична, тогда как система согласных фонем подверглась очень сильным изменениям. Как раз наоборот обстоит дело в пермских языках. В этих языках система согласных фонем более архаична, система гласных фонем сильно изменилась.

Между изменениями, совершающимися в разных сферах языка, вообще может не быть какой-либо взаимозависимости. Так, например, консонантизм и вокализм в скандинавских языках архаичнее консонантизма и вокализма немецкого языка, однако древняя падежная и глагольная системы разрушились в скандинавских языках в гораздо большей степени, чем в немецком.

Переход языка от старого качества к новому происходит не путем взрыва, не путем уничтожения существующего языка и создания нового, а путем постепенного накопления элементов нового качества и постепенного отмирания элементов старого. Следует также иметь в виду, что элементы старого качества могут в языке переосмысляться.

Внезапный скачок и взрыв языковой системы в корне противоречит сущности языка как средства общения. Внезапное коренное изменение неизбежно привело бы любой язык в состояние полной коммуникативной непригодности.

Могут ли все эти явления быть названы внутренними законами?

Прежде чем говорить о законах в языке, необходимо вспомнить, какими особенностями обладает закон, действующий в любой сфере. "Закон, -- говорил В.И. Ленин, -- есть отношение" [т. 29, с. 138]. Закон выступает как общая и устойчивая необходимая связь. Поскольку любой закон есть необходимое отношение, он вместе с тем и общее отношение. В.И. Ленин в "Философских тетрадях", конспектируя книгу Л. Фейербаха о философии Лейбница, делает вывод: Необходимость неотделима от всеобщего [Там же, 72].

К. Маркс писал, что под законом следует иметь в виду "внутреннюю и необходимую связь между... явлениями" [т. 25, ч. 1, с. 246].

Всякая существенная и, следовательно, закономерная связь является в то же время и необходимой связью, ибо она обусловливает само существование объекта, его развитие и функционирование. Следовательно, всякий объективный закон природы и общества вы-

ражает необходимое отношение, связь между явлениями [Друянов 1981, 12].

В силу того, что закономерная связь (закон) является существенной и необходимой, она носит в то же время устойчивый, стабильный и, следовательно, повторяющийся характер. Закон, таким образом, -- это повторяющаяся связь. Повторяемость -- важнейшая черта закона [Там же, 23,24]. Следует, однако, заметить, что повторяемость -- не эквивалент понятия закона. Повторяться могут и несущественные, случайные связи объектов. [Там же, 25].

Закон есть не только необходимое общее, но и необходимое устойчивое отношение. Закон не может основываться на неустойчивых связях. Он необходимо предполагает относительное постоянство. Одни свойства предметов под влиянием различных обстоятельств изменяются, исчезают, другие, наоборот, возникают, закрепляются. Закон не может отражать все их многообразие. Он фиксирует лишь относительно постоянные отношения предметов и явлений, которые в процессе их изменения и развития не претерпевают соответствующих изменений [МД 1982, 226, 227].

Охватывая лишь существенное, относительно "спокойное" и устойчивое в явлениях, закон, естественно, не может воспроизвести всего конкретного многообразия действительности, бесконечного множества присущих ей связей и опосредствовании [Друянов 1981, 12]. Закон всемирного тяготения Ньютона выражает величину гравитационного взаимодействия между материальными объектами в зависимости от их масс и расстояния между ними, но, очевидно, не имеет прямого отношения к их цвету, структуре и многим другим особенностям [Там же, 12].

Познание законов не может быть результатом простого чувственного восприятия. Оно достигается лишь путем теоретического исследования.

Общее, существенное, необходимое (и, следовательно, закономерное) не имеет отдельного бытия. Оно выражается в единичном, случайном. В реальном, объективном мире существенное неразрывно слито с несущественным, необходимое со случайным, всеобщее, инвариантное, закономерное с вариантным, преходящим, незакономерным. Поэтому в чувственном восприятии эти аспекты, или стороны, действительности воспринимаются в нерасчлененной форме -- существенное одновременно и вместе с несущественным, закономерное -- со случайным и т.д. Элиминировать закономерность из общей массы -- сплава чувственных восприятий без абстрагирующей деятельности мышления, без рефлексии невозможно [Друянов 1981, 88].

"Закон, -- говорил Ленин, -- есть прочное (остающееся) в явлении... (Закон -- идентичное в явлении)" [т. 29, с. 136].

«Закон -- это существенное отношение (связь), и как таковое оно присуще не отдельному объекту, а всей совокупности объектов, составляющих определенный класс, вид, порядок, множество объектов данного типа. Ибо всякое существенное отношение для данной совокупности явлений есть в то же время и общее для них отношение. Следовательно, закон -- это существенное общее отношение (связь)

между явлениями или же между их сторонами, которое определяет способ "поведения" объектов данного типа, характер их существования и развития» [Друянов 1981, 8, 9].

Законы могут быть менее общими, действующими в ограниченной области, более общими и всеобщими, универсальными.

Если возможны законы, действующие в ограниченной области, то и в языке должны существовать законы, специфические для данной области. Такие законы, действительно, существуют.

"Раскрыть закон как связь необходимую, всеобщую, повторяющуюся, инвариантную; и, следовательно, необходимость, всеобщность, повторяемость, инвариантность являются важнейшими чертами всякого закономерного отношения" [Там же, 10, 11].

Закон по существу -- это повторение какого-то наиболее устойчивого явления. Закон всемирного тяготения проявляется всюду, потому что притяжение предметов Землей является постоянно действующим. Закон может проявляться в определенной области. Поэтому нужно выяснить, к какой области явлений относится данный закон. Чтобы определить, к какой категории относится данный закон, имманентный он или неимманентный, необходимо определить, чем он порождается.

Для того чтобы выяснить, существуют ли в языке имманентные законы, необходимо их сравнить с типичными общественными законами. Развитие любого общества, как показывает всемирная история, проходит через определенные этапы, называемые общественно-экономическими формациями. Эта закономерность осуществляетя в силу определенной необходимости, она устойчива, постоянна, типична для развития общества. Здесь все признаки закона.

В своем развитии общество принимает форму государства. Формы этого государства могут быть самыми различными (и, возможно, в будущем государства не будет), но государственность, как опять-таки показывает всемирная история, является признаком любого упорядоченного человеческого общества. Как только формируется общество, тотчас же возникает язык и общественное сознание. Это также закономерно и проявляется в форме определенного закона. Типичным признаком всякого антагонистического общества является появление антагонистических классов, ведущих между собой классовую борьбу.

Базис не может существовать без соответствующей надстройки, которая его укрепляет и поддерживает. С изменением базиса изменяется и надстройка. Это тоже общественный закон.

Переход из одной общественно-экономической формации к другой обычно совершается путем революции. Этот переход чаще всего совершается бурно и влечет за собой создание нового качества общества. Критика теорий стадий в развитии языка наглядно показала, что в языке нет смены стадий, которые можно было бы уподобить сменам общественно-экономических формаций. Следовательно, стадиальность не является внутренним законом развития языка.

В развитии языка нет явлений, которые можно было бы уподобить государству. Язык -- средство общения между людьми.

Язык не может быть классовым, так как общество нуждается в языке, который был бы способен обслуживать все классы общества. Классовый язык был бы неспособен выполнять эту функцию. Язык не может развиваться путем внезапных скачков и взрывов. Внезапно изменившийся язык стал бы непригодным как средство общения. Это могло бы парализовать жизнь общества.

Язык развивается стихийно. В системе языка нет математической упорядоченности, поскольку в его создании участвует много людей, действия которых не связаны никакими планами и договоренностями. Законы, присущие определенной, качественно специфической области явлений, не имеют места в других качественно специфических областях. Научные законы, применимые к определенной сфере материальных объектов, к одной какой-либо форме материального движения, неприменимы к другой.

Внутренний закон в языке -- это прежде всего закон определенной лингвистической сферы, закон, присущий этой сфере. Совершенно неверны попытки некоторых лингвистов отрицать существование имманентных законов и отождествлять их с законами общественными.

Какими существенными признаками должен обладать имманентный закон?

1) Имманентный закон должен быть похож на всякий другой закон в том отношении, что ему, как и всякому другому закону, свойственны постоянство, необходимость, повторяемость и способность выражать существенную связь.

2) Имманентный закон имеет собственный импульс, который порождается в той сфере, в которой данный закон действует.

3) Действие этого закона не связано с каким-либо специфическим характером общества, его историей, внутренним устройством и т.п. Единственным условием его проявления является язык.

Критика имманентных законов и их огульное отрицание отражает глубокое непонимание сущности человеческого языка.

Вместе с тем было бы неправильно утверждать, что в языке существуют только внутренние з