Аддиктивная идентичность как объект психологического анализа

Идентичность может быть определена как особая психическая реальность, сложный и многозначный феномен, который включает в себя разные уровни коллективного и индивидуального сознания и имеет разнообразные социогенетические, этнические, полоролевые основания. В современной психологии отсутствуют единые методологические подходы и терминологическая определенность в теоретическом анализе и практическом изучении идентичности.

В предпринятом литературном обзоре описываются основные подходы к исследованию проблемы идентичности и устанавливаются методологические рамки в соответствии с определенными целями и задачами изучения личностной идентичности.

В науке существует три дисциплинарно автономных понимания идентичности, которые можно соотнести друг с другом: в неклассической логике, в неклассической и постклассической философии, в социогуманитарных дисциплинах (социология, антропология, психология). С начала 1980-х годов XX века можно проследить тенденцию к преодолению междисциплинарных различий и универсальному употреблению понятия «идентичность».

Понятие «идентичность», рассматриваемое с позиций логики, тесно соотносится с понятием «тождество» – неотличимость предметов друг от друга в какой-либо совокупности их свойств. Эта связь понятий ясно проявляется в философском контексте: традиция наделения «тождества» более фундаментальным значением, чем «различие» восходит ко временам Аристотеля.

В Новое время Р.Декарт представил свою интерпретацию этой связи в качестве субстанциональности, мыслящей субстанции «cogito». Наиболее полное отражение можно найти в трансцедентализме, в «философии тождества» Ф.Шеллинга, где идентичность трактовалась как самотождественность структур «чистого» мышления, «чистого» идеального Я, из которого извлекаются любые объективные (человеческие) акты. [152, с.57]. Здесь идентичность была представлена как «непосредственно данная и самоочевидная в непосредственности познающего сознания, данная в прозрачности мира для познающего субъекта и прозрачности последнего для самого себя» [152,с.65].

Г.Гегель, предложивший идею становления самого познающего субъекта, хотя и остающегося самотождественным в своей изначальной предопределённости логикой развертывания абсолютной идеи, внес, таким образом, в развитие понятий, существенное дополнение [30]. Следует отметить, что в этом направлении философствования проблема идентичности оставалось непротиворечивой, а её актуализация сделала необходимым преодоление «доминанты тождества» в классической философии.

В неклассической философии необходимо отметить вклад М.Хайдеггера, который последовательно реализовывал взгляд на идентичность, как на всеобщность бытия. У Хайдеггера всякое сущее тождественно самому себе, а в силу того, что оно есть сущее, то и всякому другому сущему. Следовательно, понятие «идентичность» исключает различие как иное бытие, и, стало быть, изменение как таковое [142].

Э.Гуссерль полагал, что через процесс трансцедентальной редукции возможно «выйти» на «чистое» «самотождественное» сознание. Он полагал, что между сознанием и реальностью лежит «подлинная бездна смысла» [40,с.123]. Это делает возможным построение определяемого, идентифицируемого мира.

Но, впоследствии, для дальнейшей разработки проблемы идентичности, приоритетнее оказались идеи Гуссерля, связанные с понятиями «жизненного мира» и «естественной остановки сознания». Именно эти идеи позволили впоследствии его ученику А.Шюцу представить прежнее феноменологическое понимание идентичности в социологическом ракурсе.

В классической философии можно найти и другую линию толкования идентичности. Это, например, представленная И.Скоттом, концепция индивидуализирующей «этовости», представляющая идентичность как самотождественность единичного в его самости.

Дополнением к ней стала концепция «чтойности», которая в неклассической философии, в разработке М. Шелера, представлена как раскрытие самости в ее соотнесенности с «другим» [4,с.456].

Ю.Хабермас объясняет эту «линию» как процесс становления осознания своеобразия единичного и связывает оформление этой «линии» в Новое время с фигурой Г.Лейбница, по мнению которого «каждая самопрезентирующаяся субъектность сосредоточена на самой себе и представляет мир как целое своим собственным уникальным способом» [141,c.157].

Дальнейшее становление осознания своеобразного единичного можно увидеть в трудах И.Фихте - в анализе взаимосоотнесения «Я» и «не-Я», в работах С.Къеркегора – идея выбора собственной истории жизни, идея ответственности внутреннего выбора, делания себя тем, кто ты есть. Эти работы во многом предопределили экзистенциалистское фокусирование проблемы идентичности на личности, в ее противопоставлении своим обстоятельствам жизни, а также сосредоточили внимание, прежде всего на аутентичности (подлинности) человеческого бытия, обнажаемого в «пограничных» ситуациях» [4,с.452].

По Ю.Хабермасу, важное значение для европейского философского дискурса об идентичности, для его «разворота» к человеку, имел прецедент исповеди Ж.Руссо перед самим собой. Этот прецедент придал актам самопонимания характер публичного процесса. В последующем это позволило вести разговор об идентичности как о самопрезентации и поставить саму проблему аутентичности идентичности [141].

Другой взгляд на феномен идентичности представлен в традиции, основоположником которой является Д.Локк. В концепции этически окрашенного самоутверждения ответственной личности он связал понятие «идентичность» с понятием «ответственность», понимая под нею ответственность человека за совершенные поступки на основе имеющейся памяти о них, позволяющей идентифицировать эти поступки как свои собственные деяния. Он определил «идентичность» как осознание индивидом собственной личностной тождественности, распространяющееся на любое прошлое действие или мысль [90].

Дальнейшее развитие этого взгляда можно найти в работах Д.Юма который предпринял попытку обосновать тезис о построении идентичности не «изнутри», т.е. из «самости» человека, а «извне», из общества [161]. Он полагал, что поскольку идея «Я» как тождественности самому себе может быть подвергнута сомнению, то поддержание идентичности происходит через имя, репутацию, славу и т.д.

Согласно В.Л.Абушенко, во временной ретроспективе обнаруживается, что в представленной традиции, во-первых, были сформулированы и представлены тезисы о «конструируемости» идентичности в пространстве социума и культуры, о её «обернутости» в модус «символического»; во-вторых, обнаружена связанность идентичности с «психическим» - с телом, характером и т.д. Человек находит себя вне себя самого, в своём деянии и в этом отношении «делает себя» [4,c.490].

Этот круг идей впоследствии наиболее адекватно воплотился в текстах философии диалога. В частности, М.М.Бахтин сформулировал ключевую идею вненаходимости человека, по которой, подлинное «Я» всегда обнаруживается в точках несовпадения человека с самим собой, в его идентификациях с «Другим» [11].

Русская философия XIX и XX веков также интересовалась проблемами идентичности, аутентичности, инаковости - т.е. поиском собственной отличности и специфичности. Это труды П.Я.Чаадаева, Н.Я.Данилевского, западников, славянофилов, почвенников и т.д.

В постклассичекский период появилась потребность найти основания идентичности в диалоговом, интерсубъективном пространстве. Таким образом проблема идентичности приобрела более универсальный характер. Этому способствовала «критическая теория» Франкфуртской школы (А.Адорно), в частности, критика идей Просвещения и концепция негативной диалектики.

Значимыми для перспективного развития феномена идентичности оказалась постструктуралистическая (работы Ж.Деррида, Ж.Делез, М.Фуко) и герменевтическая критика (П.Рикер, Х.Гадамер), которая показала опосредующую роль в формировании структур идентичности знаково-символической среды, прежде всего, языковой [4].

В.Л.Абушенко отмечает, что, таким образом, открылись новые возможности для герменевтических анализов. С одной стороны - это «социологизация», с другой – «психологизация», создание техник коррекции «идентичностей». Эти возможности позволяют преодолеть наследие классической, и частью, неклассической философии, и интерпретировать процесс идентификации как практику означивания и самообозначивания индивидуальности. В этой практике человек конституируется как «Я» в его отличности от «тела» и «личности» через ограничение выбора из многообразия (множественности) возможного [4,c. 454].

Таким образом, идентичность представляется не как застывшая, фиксируемая «реальность», а как длящееся состояние, «проблема», точнее «проблемность». Оказывается, человек как целостность не дан при жизни самому себе, его «авторство» на собственную личность оказывается существенно ограниченно.

С одной стороны, его целостность «отграничивается» точками рождения и смерти, в которых он представлен в значительной степени лишь телом, а с другой – эта целостность может быть реализована, прежде всего, в пространстве диалога, пространстве межсубъектной коммуникации. Проецируя себя в интерсубъективное пространство жизненного мира, личность получает «гарантию» своей идентичности от «других», вменяющих ей ответственность. Ю.Хабермас описывает это так: «… соответственно моя идентичность, а именно моя концепция меня самого как автономно действующего и полностью индивидуализированного существа, может быть настойчивой лишь в том случае, если я получу подтверждение и признание и как вообще личность, и как эта индивидуальная личность» [141, с. 54].

Следует отметить, что сам термин «идентичность» ввёл З.Фрейд, когда описывал механизмы интериоризации при формировании Супер-эго –усвоенной индивидуумом системы стандартов поведения и социальных норм, полученных от родителей через поощрения и наказания [147].

Появление обсуждения феномена идентичности (дискурса идентичности в узком смысле его понимания) принято связывать с психоаналитической традицией. Согласно ей, идентификация первоначально понимается как процесс подражания чему-либо, далее идентификация рассматривается как субъективное переживание некоей степени слияния с объектом. Такое толкование можно найти в работах А.Фрейд по исследованию психологических защитных механизмов проекции и интроекции; в работах А.Адлера, описавшего механизм формирования комплекса неполноценности и связь его с комплексом превосходства.

Универсализации проблемы идентичности, её выходу за границы философской дисциплины способствовал Э.Эриксон. В.С.Малахов [94] отмечает, что «если встреча философского и социологического словоупотребления и произошла, то случилось это именно благодаря Эриксону…» [94,с.32]. С середины 70-х гг. XX века термин «идентичность» прочно входит в словарь социально-гуманитарных наук. В этот же период понятие «идентичность» появляется и в справочных изданиях

Э.Эриксон описывал идентичность как переживание индивидом себя как целого, длящееся внутреннее равенство с собой в непрерывности самопереживаний индивида [159]. То есть идентичность в эриксоновском смысле представляет собой идентичность индивидуальную (личностную, персональную). Социальная же идентичность в социальной и индивидуальной психологии описывается как особое измерение индивида, «социальное Я» [94].

Следует отметить, что Э.Эриксон предложил понятие «кризис идентичности», понимая под ним «момент изменения, критический период повышенной уязвимости и возросших потенций, и, вследствие этого, онтогенетический источник возможного формирования хорошей или плохой приспособляемости» [158,с.105].

По Эриксону, каждый человек, если он проходит весь жизненный цикл, может пережить восемь кризисов развития. Это периоды жизни, когда происходит постепенный переход от одной стадии развития к другой. В подростковом возрасте, потом в юности и ранней зрелости (на пятой и шестой стадиях психосоциального развития) формируется и устанавливается доминирующая эго-идентичность, которая может переживаться разными путями: как чувство идентичности, как процесс формирования идентичности и как результат - сформированное состояние или внутрипсихическая структура.

Изучая содержание эго-идентичности, Э.Эриксон определяет ее так: «… это больше, чем сумма идентификаций, приобретенных в детстве. Это сумма внутреннего опыта, приобретенного на всех предшествующих стадиях, когда успешная идентификация приводила к успешному уравновешиванию базисных потребностей идивидуума с его возможностями и одаренностью… возросшая уверенность индивида в том, что его способность сохранять внутреннюю тождественность и целостность (психологическое значение эго) согласуется с оценкой его тождественности и целостности, данной другими» [147,с.228].

Последователь символического интеракционизма Р.Дженкинс в своем анализе современных взглядов на идентичность приходит к следующим положениям: идентичность рассматривается как данность, вне процессов ее образования. Сам автор рассматривает оба основных понятия идентификации – идентификацию как классификацию, категоризацию вещей, людей, событий, и идентификацию как отождествление кого-то с кем-то или с чем-то, подчеркивающими момент активности человека. «Эти идентификации существуют лишь в момент делания, общения, практики и не могут быть поняты вне процессов активности. Также неверно сводить изучение идентичности к самодетерминации, самокатегоризации, необходимо учитывать роли других людей в процессе ее формирования или трансформации» [107с.141]. Можно сказать, что люди определяют и переопределяют себя на протяжении всей своей жизни.

Аддиктивная идентичность

В исследованиях по проблеме двойного диаг­ноза (Ц.П. Короленко, Н.В. Дмитриева, 2000-2006) был подтвержден факт сравнительно частого развития аддиктивных реализаций при пограничном и других личностных расстройствах. Такая же закономерность устанавливалась и у лиц с выра­женными симптомами созависимости. Тенденция к эмо­циональной фиксации (аттачменте) на аддиктивных аген­тах или ситуациях обнаруживалась уже в раннем детско-подростковом возрасте и усиливалась в последующие пе­риоды.

Общим объединяющим элементом во всех состояниях была недостаточность идентичности. Формирование когезивной (спаянной) идентичности задерживалось в ран­нем возрасте в результате неадекватного парентинга (родительствования) [77].

Основными негативными факторами здесь являлись различные виды насилия над ребенком (физическое, пси­хическое, сексуальное, смешанное насилие, баттеринг), недостаточность психоэмоционального и физического кон­такта матери с ребенком, особенно в первые 12 месяцев его жизни. В результате не создавались условия необходи­мые для развития нормальной идентичности на различных этапах раннего развития. В результате подростки оказыва­лись неподготовленными к переживанию психосоциаль­ного моратория. Они по-настоящему не задумывались о своей будущей жизни, их жизненный выбор в отношении профессии, обучения, работы осуществлялся пассивно, без сколько-нибудь значительной внутренней работы над со­бой, анализа своих истинных интересов, импульсивно под влиянием случайных обстоятельств, в результате суггес­тии родителей. Несформировавшаяся диффузная идентич­ность являлась в подобных случаях основой формирова­ния личностного расстройства.

Представляется важным вопрос, почему при некоторых формах личностных расстройств сравнительно легко воз­никает аддиктивное поведение.

Ситуация становится более ясной, если принять во вни­мание основные проявления типичного для этих состоя­ний самоощущения пациенток/пациентов. На первый план здесь выступает трудно вербализуемое чувство потерян­ности, расплывчатости границ собственного я, часто на­ступающая паника на фоне фрагментарности, обломков психического состояния. Характерно дереализационо-де-персонализационное состояние, особенно остро пережи­ваемое во время одиночества даже непродолжительного по времени, а также в периоды относительной незагружен­ности какой-либо деятельностью.

Лица с диффузной идентичностью нуждаются в посто­янной психологической поддержке, они проявляют четкую тенденцию к развитию признаков созависимости, что обус­ловлено сознательно-бессознательным стремлением уси­лить свое ego за счет его объединения с ego другого чело­века, к которому и формируется созависимость. Однако такой симбиоз ненадежен, развивается на достаточно по­верхностном уровне, требует постоянных усилий для его сохранения. Эмоциональная фиксация на конкретном че­ловеке требует особой тактики и стратегии поведения и, естественно, связана с поведением и реакциями другого участника созависимых отношений. По существу созави­симость можно рассматривать как одну из форм аддиктивного поведения, а именно как аддикцию отношений [79].

Созависимость как аддикция отношений является "тру­доемкой" аддикцией, требующей больших энергетических затрат со стороны созависимого индивидуума. В структу­ре самого процесса реализации созависимости часто воз­никают аффективные нарушения, состояния тревоги, деп­рессии, а порою и отчаяния в связи с неудачами, пораже­ниями, страхом покидания.

Такая ситуация стимулирует к использованию других, более доступных, хотя и кратковременных, форм аддиктивных реализаций. К последним относятся аддиктивное употребление алкоголя, наркотиков, других веществ, изменяю­щих психическое состояние. Возможно также развитие сек­суальной аддикции, аддикции к еде, работоголизма.

Аттачмент к разнообразным аддиктивным агентам и событиям у индивидуумов с диффузной идентичностью имеет специфическую привлекательность. Она заключа­ется в том, что эмоциональная фиксация становится цент­ром кристаллизации в сознании, "точкой сборки", вокруг которой эти лица пробуют выстраивать формирование но­вой аддиктивной идентичности, заменяющей прежнюю диффузную, на которую было нельзя опереться.

Новая аддиктивная идентичность является патологи­ческим образованием, хотя на какое-то время может быть привлекательной, освобождая от переживания многих на­копившихся и постоянно появляющихся психологических, социальных и бытовых проблем. Жизненный маршрут, система ценностей, присущие аддиктивной личности в целом деструктивны, так как противоречат основным тре­бованиям психобиологии.

Аддиктивная идентичность формирует аддиктивную личность. Аддиктивная личность игнорирует, прежде все­го то, что человек является не виртуальным образованием, а биологическим существом, живущим по психобиологи­ческим законам. Аддиктивная личность живет в виртуаль­ном мире, руководствуясь "мышлением по желанию", кото­рое вытесняет реальное восприятие себя и окружающего мира. В результате аддиктивный индивидуум постоянно на­рушает психобиологические законы необходимые для вы­живания: не соблюдается режим бодрствования и сна, игнорируется диета, в течение долгого времени пренебрегаются болевые и другие признаки развивающихся болезней.

Аддиктивные индивидуумы относятся к себе скорее не как к живой экзистенции, а как к машине, которую можно легко "починить", заменить какую-то из ее частей. Они стараются обычно насколько возможно ограничить контак­ты с медицинским персоналом, что, в частности связано с нежеланием нарушить ритуальный ритм аддиктивных ре­ализаций, затрачивая время на посещение и пребывание в медицинских учреждениях.

С этой особенностью во многом связана ориентация аддиктов на возникновение в их жизни чуда, которое мо­жет быть вызвано применением магических процедур со стороны колдунов, хилеров, лиц, обладающих сверхесте-ственными способностями и помогающими во время од­номоментного психотерапевтического сеанса.

Нельзя забывать также о том, что воздействие некото­рых аддиктивных агентов способно активизировать глу­бинное бессознательное, усилить связь с аутентичным self ом, что субъективно воспринимается как высвобож­дающее, необычно сильное эмоциональное переживание, которое по своему содержанию имеет некоторое, хотя и отдаленное, сходство с феноменом трансформации. Стрем­ление повторно испытать вызванное состояние может стать ключевым в динамике аддиктивного процесса.

Как уже указывалось, трансформация может возникнуть внезапно или происходить постепенно. Состояния экстаза, необычного вдохновения, вспышки инсайта, особого виде­ния потенциально способны вызвать глубокие изменения в личности индивидуума. Подобная конверсия может быть тотальной. James (1910) в книге о дзен-буддизме писал о моменте "сатори" который парадоксальным образом изме­няет "все и ничего". Сила воздействия аддиктивных аген­тов заключается в том, что их эффект в большей или мень­шей степени напоминает состояние трансформации.

Трансформация может быть кратковременной и про­должительной. Кратковременная трансформация представляет собой изменение сознания, длительная является лич­ностным изменением. Кратковременная трансформация (изменение сознания) включает разнообразные состояния как, например, физиологический сон, погружение в меч­ты, гипнотический транс, медитацию, психоделические состояния, расстройства психотического уровня.

Weil (1990) считает, что измененное сознание является врожденной потребностью человеческого мозга, одним из естественных состояний. Трансформация может быть выз­вана воздействием внешних и внутренних факторов. Ши­роко известны случаи трансформации сознания в связи со встречей с каким-то необычным событием, природным явлением или каким-то человеком. К последнему относится "любовь с первого взгляда". Катализировать трансформа­цию могут гуру, шаманы, лица обладающие сильной ха­ризмой.

В то же время известны многочисленные случаи, когда трансформация возникает безо всяких видимых внешних причин. Self-актуализация по внутренним причинам раз­вивается, как правило, постепенно в процессе усиления связи с архетипным центром личности.

Обычные формы химических и нехимических аддикций вызывают кратковременные изменения сознания, но не толь­ко неспособны стимулировать познание себя посредством расширения ego за счет частичного осознания своего бес­сознательного, но фактически приводят к противоположно­му результату, к блокированию процесса индивидуации, приближения к целостности и интегральности. Этим непос­редственно обусловлена динамика психологического состо­яния аддиктов в относительно длительной перспективе. Присутствующее в начале аддиктивного процесса повышен­ное настроение, приятное чувство возможности самостоя­тельно контролировать свое психическое состояние, по же­ланию оперируя аддиктивными агентами, в дальнейшем сменяется нарастающим психологическим дискомфортом, тревогой, депрессией с экзистенциальным оттенком. Дли­тельность таких состояний, их возникновение не только при химических, но и нехимических аддикциях не позволяет объяснять их развитие в рамках абстинентных расстройств. По своему содержанию они более близки к расстройствам, обусловленным потерей достаточной связи сознания (ego) с бессознательной сферой [79].

В заключение подчеркнем, что основной характерис­тикой любой аддикций является образование патологичес­ких отношений с аддиктивным агентом. Эти отношения для аддикта становятся более важными, чем отношения с членами семьи, друзьями, работой. В динамике аддикций аддикт пробует организовывать себя вокруг аддиктивной реализации, вокруг состояний измененного сознания, ко­торые становятся центральными в его жизни. Тайная жизнь аддикта для него более реальна, чем социальная. Аддиктивное переживание становится смыслом жизни, источ­ником питания, средоточием энергии, средством возбуж­дения. Аддиктивная реализация превращается в главное средство избавления от неприятных эмоций и психичес­кой боли, помогает временно сохранять эмоциональное равновесие. В мире аддикта присутствует эмоциональное напряжение и происходит борьба между прежним и ад­диктивным self-ом, между доктором Джекиллом и мисте­ром Хайдом.

Ложная аддиктивная идентичность вытесняет недоста­точно спаянную базисную диффузную идентичность, на основе которой и развилась аддикция. По мере того, как ложная аддиктивная идентичность захватывает все боль­шее пространство в ментальном поле, нарастает изоляция аддикта, рвутся его связи с семьей, знакомыми. Отчужде­ние принимает тотальный характер. Без этих связей теря­ется контакт и со своим аутентичным self-ом. Искусствен­но вызванные изменения сознания все более кратковременны. Кроме того, они постепенно становятся менее интен­сивными в связи с повышением толерантности. На этом фоне способность к самостоятельной активизации связи с аутентичным self -ом оказывается все более заблокирован­ной. В итоге "путешествие аддикта за золотым руном" в виде обретения новой основанной на аддикции идентич­ности заканчивается катастрофой. Ложная аддиктивная идентичность не в состоянии на длительную дистанцию заменить предшествующую ей недостаточно сформирован­ную идентичность.