Колесо жизни и движение по спирали
Когда Будда достиг Просветления под древом бодхи, ему было видение человеческого существования, которое его уже никогда не покидало. По сути, оно было едино с самим Просветлением. Будда передавал свое видение четырьмя различными способами: понятиями, символами, поступками и молчанием. Здесь я ограничусь объяснением того, как Будда передавал свое видение посредством понятий и символов.
В понятийных терминах, Будда, сидя под древом бодхи, узрел истину изменчивости. Он увидел, что все есть процесс. Это верно для всех уровней. Процесс имеет место не только в материальной плоскости, но и в психической плоскости ума. Он увидел, что в этом мире, в обусловленном существовании, поистине не было ничего, не подверженного изменениям, то есть не процесса. (В терминах индийской мысли, Будда увидел, что реально не существует «сущего» и «не-сущего».) Он узрел, что вещи возникают и исчезают.
Но Будда увидел также, что эти изменения не хаотичны. Вещи не появлялись и не исчезали случайно. Все, что возникает, возникает в зависимости от условий; все, что прекращается, прекращается из-за прекращения условий своего существования (условия здесь вполне естественные; здесь нет места таким объяснениям, как воля Божья). Таким образом, Будда увидел не только истину изменчивости, но и закон причинности. Этот закон является основополагающим принципом буддийского мышления.
Хотя закон причинности и представляет собою основополагающий принцип буддийской мысли, его можно сформулировать очень просто: если наличествует А, возникает Б; если отсутствует А, Б не возникает. Именно этот знаменитый принцип Ашваджит высказал в ответ Шарипутре[lxi]. Ашваджит был одним из первых пяти учеников Будды (сперва покинувших его, когда он прервал практику умерщвления плоти, а затем призванных самим Буддою после обретения им просветления). Шарипутра в то время был странствующим аскетом и искал себе учителя. Встретив Ашвад-жита, он был весьма поражен обликом того: Ашваджит был очень спокоен, счастлив и прямо сиял. Итак, Шарипутра спросил его: «Кто твой учитель и что за учение он исповедует?» Ашваджит ответил: «Я всего лишь начинающий, я знаю немного. Но то, что знаю, я скажу». После этого он произнес строфу на языке пали, она сохранилась в священных текстах. Перевод ее таков: «Татхагата[lxii] объяснил происхождение вещей, возникающих от причин. Их прекращение он тоже объяснил. Таково учение великого аскета». За одним, возможно, исключением, это знаменитейшая строфа во всех буддийских священных текстах. Часто ее считают суммарным изложением всей дхармы. Услышав этот стих, Шарипутра тотчас обрел высокий уровень духовного прозрения.
Однако причинность не однородна. Во Вселенной и в человеческой жизни действуют два великих закона причинности. Первый мы можем определить как порядок цикличности реагирования в ответ; второй назовем порядком спирального поступательного движения. В циклическом порядке обусловленности есть налицо процесс действий и ответных действий, т.е. реагирования, имеющих место между парами противоположностей: удовольствием и болью, счастьем и горем, прибылью и потерей и, в пределах более широкого горизонта с целым рядом жизней, — рождением и смертью. А спиральный порядок духовности, с другой стороны, определяет постепенное развитие взаимодействующих, последовательно усиливающих друг друга факторов. Здесь каждый последующий фактор подкрепляет воздействие предыдущего, а не противодействует ему и не устраняет его. Так, в зависимости от удовольствия появляется не боль, а счастье; в зависимости от счастья — не несчастье, но радость; в зависимости от радости возникает восторг, затем блаженство, новый порыв и за ним экстаз.
В жизни человека эти два закона причинности выражаются в двух различных типах ума: реагирующем в ответ и творческом. Это не означает, что буквально есть два разных типа ума; лучше сказать, что это два способа, которыми может действовать один и тот же ум. Действовать мы можем либо творчески, либо реагировать в ответ. Реагировать вовсе не означает действовать по-настоящему. Это, в сущности, пассивное состояние, находясь в котором, мы машинально реагируем на любые воздействия. Творческое же действие, напротив, означает именно действовать, поступать, порождать что-то — дарить существование тому, чего раньше не было, будь то произведение искусства или более высокое состояние сознания. Реагирование подразумевает механичность, тогда как творческая созидательность — спонтанность. Реагируя пассивно, вы повторяете себя — все те же старые шаблоны своих жизней, делаете сегодня то же, что делали вчера; на этой неделе — то же, что и неделей раньше; в этом году — то же, что и год назад; то есть вы делаете в этой жизни в точности то же самое, что и в прошлых жизнях. Но став созидательными, вы изменяетесь и развиваетесь, становитесь новым человеком.
Таким образом, личное духовное развитие основывается на причинности поступательного порядка, движения вперед. Личное развитие предполагает прекращение ответного реагирования, обретение навыка жить созидательно. Это, конечно, вовсе не просто. Помимо всего прочего, это предполагает глубокое осознавание двух видов причинности, и не как отвлеченных принципов, но как конкретных альтернатив, с которыми мы сталкиваемся. Выбор между этими видами причинности встает перед нами не раз и не два за нашу жизнь, а ежеминутно и каждодневно, потому что каждую минуту мы должны выбирать одно из двух — реагировать или творить. Предположим, что кто-то обращается к вам не очень вежливо. Вы можете отреагировать, войдя в состояние гнева или почувствовав обиду, но можете ответить и в созидательном ключе, попытавшись понять, что происходит (возможно, задумавшись, почему с вами так говорят), проявить участие или же хотя бы стерпеть. Реагируя, мы остаемся прежними, а то и деградируем; поступив же созидательно, мы сделаем шаг вперед в собственном духовном развитии.
На языке символов, Будда, сидя под древом бодхи, узрел две вещи. Сначала — огромное колесо, которое объем-лет собою все существование. Оно сообъемно космосу и включает в себя все живое. Колесо беспрерывно вращается: день за днем, жизнь за жизнью, век за веком. Нам не видно, когда оно завертелось и когда оно остановится, — это видит лишь Будда.
Это огромное колесо вращается на ступице, сделанной из трех тварей, образующих кольцо: красного петуха, жадно роющегося в земле; зеленой змеи, с красными и злющими глазами; и черной свиньи, бессмысленно валяющейся., в грязи; и эта тройка образует кольцо, каждый из них кусает за хвост переднего.
Ступица образует первый круг колеса, а за нею находится второй круг большего диаметра. Он разделен по вертикали на две половины — черную и белую. На обеих половинах размещены изображения мужчин и женщин. На белой стороне фигуры движутся вверх, даже взлетают, словно навстречу звукам прекрасной музыки. Их лица выражают восхищение и блаженство; некоторые тянут руки вверх. Их взоры обращены к вершине круга. На черной половине фигуры движутся вниз; даже не просто движутся, а погружаются вниз головой. Некоторые из них держатся руками за голову. Кто-то наг и обезображен. Некоторые связаны друг с другом. Их лица выражают муки и ужас.
Следующий обод колеса самый широкий. Он разделен на шесть секторов, и в каждом из них изображен целый мир (или несколько миров). Если хотите, каждый сектор представляет состояние ума или уровень сознания. Порядок может варьироваться, однако всегда наверху располагаются боги (дэвы). Они обитают в роскошных дворцах, окруженные великолепием и роскошью. Их существование подобно волшебному сну. У некоторых богов тело состоит из чистого света, а общаются они мыслью без слов.
Далее, если идти по часовой стрелке, мы увидим асуров. Они живут в состоянии вражды и зависти, непрестанно воюют и потому закованы в броню и сжимают в руках оружие. Асуры сражаются, чтобы завладеть плодами с древа исполнения желаний.
В следующем секторе мы видим прет, или голодных духов. Брюхо у них непомерно раздуто, шеи тоненькие и крошечные, с игольное ушко. Все они всегда неутолимо голодны, но любая пища, к которой они прикасаются, превращается в огонь или в отбросы.
В самом нижнем секторе мы видим существ, претерпевающих всевозможные мучения. Одни вмерзают в куски льда, другие горят в огне. У кого-то отсечены головы, кто-то разрублен пополам, третьих пожирают чудовища.
Затем мы видим множество видов животных: рыб, птиц, насекомых, земноводных, зверей. Одни крупные, другие мелкие; одни мирные, другие хищные. Видно, что все они разделены на пары, на самцов и самок, и все заняты поисками пищи.
В последнем секторе мы видим людей, а также их дома и земли, сады и поля... Одни обрабатывают землю — пашут, сеют, жнут, другие — продают и покупают, третьи — подают милостыню... Некоторые медитируют.
Таковы шесть секторов этого обода, составленного из шести миров или шести состояний ума. Обитатели этих миров не остаются там навечно, они исчезают из одного мира и переходят в другой. И даже боги, хотя и находятся в своем мире очень долго, все равно затем покидают его и вновь появляются где-то в другом мире.
Последний обод колеса разделен на двенадцать секторов, в которых мы видим изображение стадий того процесса, в ходе которого существа переходят из одного мира в другой в уже рассмотренном объемлющем ободе (в ряде случаев они появляются вновь в том же самом мире). По часовой стрелке эти картины представляют следующее: (1) слепец с клюкой; (2) горшечник с гончарным кругом и горшками; (3) обезьяна на цветущем дереве; (4) лодка с четырьмя пассажирами; один правит рулем; (5) пустой дом; (6) мужчина и женщина в объятиях друг друга; (7) человек со стрелой в глазу; (8) женщина, подающая вино сидящему мужчине; (9) человек, собирающий плоды с дерева; (10) беременная женщина; (11) роженица; (12) человек, несущий на спине труп к месту кремации.
Это колесо сжимает стоящий за ним ужасный монстр — полудемон, полузверь. Его голова высовывается из-за колеса, у него три глаза, длинные клыки, на нем корона из черепов[lxiii]. По другую сторону колеса видны его когтистые лапы и свисающий хвост. Это и есть тот, кто вечно вращает колесо жизни.
Но есть и еще нечто. Вверху, справа от колеса, находится фигура человека, облаченного в желтые одеяния. Он указывает в пространство между седьмым и восьмым секторами внешнего кольца в колесе (это промежуток между человеком со стрелой в глазу и женщиной, подносящей вино). Здесь, с этого места, в пространстве возникает то второе, что узрел Будда в своем видении человеческого существования. Это не столько символ, сколько группа символов. Кажется, что, когда смотришь на нее, она начинает меняться.
Сперва это похоже на путь, уводящий вдаль. Он ведет мимо возделанных полей, через густые леса, пересекает топи и пустыни, широкие реки и глубокие ущелья, вьется у подножий высоких гор, вершины которых покрыты облаками. Наконец, путь уходит за горизонт. Но символ изменяется: путь, как кажется, расправляется, начинает подниматься вверх и становится огромной лестницей. Эта лестница соединяет небеса с землей, и землю с небесами. Она сделана из золота, серебра и драгоценных камней. И опять символ меняется, лестница превращается в ствол гигантского цветущего дерева. Дерево буйно цветет — внизу чуть меньше, вверху намного больше. А на макушке дерева растет самый большой цветок, сияя, подобно солнцу. И в каждой чаше цветка восседают великолепные сияющие фигуры: будды, бодхисаттвы, архаты, даки и дакини.
Все это и увидел Будда, сидя под древом бодхи. Таково его видение человеческого существования, сообщенное в форме понятий и символов. Значение этого видения вполне ясно. Это видение разных возможностей. С одной стороны, движение может быть циклическим и обусловленным, а с другой стороны, — это путь развития по спирали. По одну сторону — реагирующий ум, а по другую — творческий. И каждый может или застрять на месте, или развиваться, или продолжать сидеть, принимая питье из рук женщины, или отказаться от напитка и крепко встать на свои ноги. Каждый волен пассивно и беспомощно вращаться в колесе или последовать по пути, подняться по лестнице, стать растением и его цветами. Наша участь — в наших собственных руках. (Из лекции№132: «Видение человеческого существования», 1976)
ШЕСТЬ ОБИТЕЛЕЙ
Колесо жизни изображают на стенах храмов и монастырей, а также — во множестве — на рисованных свитках по всему Тибету и сопредельным странам, особенно в районе Гималаев. Но колесо жизни — не простая картина, а нечто совсем иное. Поэтому я призываю вас всмотреться в него еще раз, причем постарайтесь не столько смотреть на изображение, сколько внутрь него.
Колесо жизни — это зеркало, в котором мы видим сами себя. Можно даже сказать, что колесо жизни составлено не из четырех концентрических кругов, а из четырех зеркал, и каждое последующее больше предыдущего. Или, скажем, мы смотрим в зеркало четыре раза и с каждым разом открываем в себе нечто новое. Колесо жизни — это волшебное зеркало, даже магический хрустальный шар, в который мы можем заглянуть. Так давайте же посмотримся в это зеркало, в хрустальный шар, и не четыре раза, а столько, сколько будет необходимо, и да достанет у нас храбрости увидеть самих себя.
Когда мы смотрим внутрь зеркала впервые, мы видим трех животных — петуха, змею и свинью. Нас часто наставляют, что эта тройка изображает «три отравы ума» — алчность, отвращение и неведение, наличествующие в наших сердцах. Однако замечу, это и простовато, и легковесно. Такое объяснение является своего рода защитной рационализацией. Зато какое потрясение ждет вас, когда, заглянув в зеркало, вы узрите не свое привычное человеческое лицо, а птичью голову (петуха), или голову змеи, или свиное рыло. А именно это мы и видим в зеркале, потому что они — это мы. Иными словами, у нас есть непосредственное переживание своей собственной животной природы; мы просто животные, звери. Мы видим, что не до такой степени очеловечились и стали цивилизованными, как нам это представлялось ранее. Мы видим себя, какие мы есть, принимаем себя таковыми и исходим из этого. Осознание этого является началом духовной жизни.
Исходить из этого означает, прежде всего, еще раз взглянуть в зеркало, как только мы оправимся после первого раза. Посмотрев теперь в зеркало, мы видим два пути. Один наверх, другой — вниз. Один путь бел, другой — черен. Итак, мы перед выбором: двигаться ли вверх или вниз, развиваться или деградировать. Это настолько просто, и сам выбор лежит перед нами; возможность выбора присутствует каждую минуту каждого дня. Находясь в любых обстоятельствах, мы решаем для себя — подниматься или опускаться, следовать белой или черной дорогой. Итак, все зависит от решения, принимаемого каждым.
Предположим, после серьезного обдумывания вы решили, что будете двигаться вверх по светлому пути развития. Тогда возникает вопрос: что же нужно делать, чтобы развиваться? Какой будет следующий шаг? Содержание следующей ступени зависит от того, где вы находитесь сейчас, в настоящий момент. И чтобы определить сейчас свое местонахождение, мы смотрим в зеркало в третий раз.
Иногда, посмотрев в зеркало в третий раз, мы видим в нем счастливое, улыбающееся, радостное лицо; это лицо бога. А иногда мы видим сердитое агрессивное лицо титана. Иногда же на нас глядит изможденное лицо с запавшими глазами, сморщенным ртом и неудовлетворенным выражением — это облик голодного духа. При других обстоятельствах мы наблюдаем несчастное, жалкое и даже мученическое лицо того, кто в аду. И вновь глядя в зеркало, мы видим вытянутую морду, или усищи, или длинные острые клыки зверя. Иногда, вглядываясь в зеркало, мы встречаем там обычное человеческое лицо. Но когда бы мы ни посмотрели в зеркало и что бы там ни увидели, — всегда это будем мы сами.
Шесть секторов, на которые разделено третье кольцо в колесе жизни, представляют собой шесть миров, шесть действительных областей существования: обители богов, титанов, голодных духов, мучеников ада, животных или людей. Живые существа перерождаются в одной из обителей в результате своей кармы и остаются там, пока эта карма не будет изжита. Это сущая правда, но не вся правда. Шесть секторов третьего кольца представляют также шесть состояний ума, которые мы можем переживать здесь и сейчас, в своем нынешнем человеческом существовании. Иногда мы переживаем эти состояния ума настолько сильно, что кажется, в этот момент мы скорее всего обитаем в ином мире — на небесах, или в аду, или среди голодных духов и так далее. Иными словами, мы переживаем это как состояния бытия, а не просто как состояния ума. Посмотрим же на каждый из этих миров с той точки зрения, что это состояния ума или бытия, а не обители неких существ.
Первый мир — богов — выражает счастливое, довольное состояние ума, состояние покоя, удовлетворения, отдохновения. Здесь все идет гладко и само собой, без помех, трудностей и сложностей. Это также и состояние эстетического переживания, и даже медитации в несколько ограниченном понимании этого слова (медитации как переживания высшего состояния сознания, не дающего, однако, доступа к запредельному).
Второй мир принадлежит асурам или титанам. Это соревновательно-напористое состояние ума. Здесь очень много энергии, возможно, даже слишком много, и она вся выплескивается наружу, выражаясь в неспокойствии, подозрительности и ревности. Титаны изображаются в колесе жизни в состоянии войны с богами за обладание древом исполнения желаний[lxiv]. Этот тип состояния ума борется за бесконечное улучшение материального благополучия, за все более и более высокие заработки и т.п. Это состояние самоутверждающегося эгоцентризма: всегда хочется быть лучше других или каким-то образом других превзойти. В этом состоянии может даже хотеться контролировать других, употреблять над ними свою власть и господствовать над другими.
Третий мир — это мир прет, голодных духов. Это состояние невротического желания. Желание является невротическим, если оно в своем объекте ищет либо больше того, что тот способен дать, либо вообще нечто совершенно иное, не свойственное самому объекту. Возьмем для примера невротическое желание пищи. Иной раз люди поглощают неимоверные количества еды — чаще всего это какие-то сласти. Очень часто они на самом деле вовсе не хотят есть. Хотят-то они чего-то другого. Еда в этом случае является замещением иного. Психологи могут нам сказать, что люди, потребляющие несоразмерно большие количества пищи по психологическим причинам, в действительности хотят быть любимыми. Невротическое желание очень часто присутствует в личных взаимоотношениях, особенно более интимного свойства. В некоторых случаях доля его настолько велика, что отношения выглядят как попытки одного голодного духа поглотить другого.
Четвертый мир — мир адских мучеников. Это состояние острого душевного страдания, нервного срыва или психического расстройства. Получается это состояние ума от различных обстоятельств. Скажем, оно может возникнуть из-за долгого неудовлетворения естественных человеческих побуждений, или из-за внезапной тяжкой утраты, или вследствие бессознательных психических конфликтов. Что бы там ни было в частном случае, оно выливается в состояние острого психического страдания. Это состояние и представлено адскими мучениками.
Пятый мир — это мир животных. Это состояние потакания своим чувственным желаниям. Все интересы в этом состоянии ограничиваются едой, совокуплением и простыми материальными удобствами. Когда все желания удовлетворены, обитатель этой сферы выглядит смирным и даже ручным. Но если вдруг заметно недодать чего-то, он становится опасным, как дикий зверь.
Шестой мир — это мир людей. Его состояние, свойственное именно человеческому сознанию, — ни экстатическое, ни мученическое, ни яростно-соревновательное, ни безмозгло-чувственное, ни невротично-вожделеющее. В этом состоянии мы осознаем самих себя и других людей, удовлетворяем объективные человеческие нужды и в то же время видим всю их ограниченность. В этом состоянии мы посвящаем себя духовному развитию. Это — подлинно человеческое состояние, но для большинства тех, кто зовется людьми, оно лишь одно из многих, а то и вообще никогда не переживается.
Подытожим сказанное. Мир богов соответствует состоянию высшего эстетического наслаждения — будь оно достижимо посредством изящных искусств или в медитации. Мир титанов подобен сфере политики, бизнеса и профсоюзных движений. Мир голодных духов подобен миру романтики или межличностного симбиоза. Мир адских страдальцев соответствует состоянию психической болезни, а мир людей — состоянию доподлинно людей, ведущих человеческий образ жизни.
В изображениях колеса жизни внутри каждого из шести миров находится один из будд. Согласно учению тибетского буддизма, все эти будды суть проявления бодхисаттвы Авалокитешвары, воплощенного сострадания как аспекта просветления. Каждый из шести будд держит в руках особый предмет; это то, что прежде другого необходимо обитателям данного мира. Можно сказать, что это символ следующего шага, который надо сделать пребывающему в определенном состоянии сознания.
Миру богов является белый Будда. Он держит в руках вину, то есть лютню и играет мелодию непостоянства. Это означает, что, когда мы находимся в состоянии эстетического наслаждения, следующим шагом для нас будет напоминание о том, что оно непременно кончится. Нам необходимо напоминать себе, что все эстетические наслаждения, сколь бы велики они ни были, не могут заменить высшего блаженства нирваны. Так что, хотя и кажется, что все до поры идет отлично и вы вполне счастливы, довольны, радостны и наслаждаетесь жизнью, но вы не достигли нирваны, и вам по-прежнему очень далеко до нее.
Это подводит нас к важному положению в буддийской традиции: длительное счастье может оказаться опасным и даже катастрофическим для духа. Когда мы все время счастливы, всегда поступаем по-своему и у нас нет никаких сложностей, развивается склонность к благодушеству, самодовольству и даже беспечной небрежности и легкомыслию. Мы забываем, что смертны, что жизнь коротка и время драгоценно. Это же относится и к наслаждению изящными искусствами или высокоэстетическими переживаниями в медитации (в узком смысле этого термина). Нам необходимо двигаться дальше, даже из самого высокого эстетического мирского состояния — к переживанию запредельного.
Интересно, к слову, отметить, что в обители богов Будда не выступает перед ними с проповедью о непостоянстве, но играет мелодию об этом на лютне. Боги, или люди в состоянии ума, как у богов, пребывают здесь в высшем эстетическом переживании, которое, хотя и высокое, без сомнения, но тем не менее самодостаточно и самоуспокоенно. Белый Будда пробуждает их для более высокой запредельной истины и реальности, и мелодия его лютни передает весть о том, что все непостоянно и преходяще. Будда объясняет это посредством искусства, а не философии или религии.
Миру асур является зеленый Будда, держа в руках пылающий меч запредельной мудрости. Это означает, что, когда мы пребываем в состоянии напористого противоборства, следующей ступенью для нас будет развитие интеллектуального прозрения в истину и реальность.
Здесь мы касаемся интересного аспекта, который затрагивался профессором Конзе в его статье, озаглавленной «Ненависть, любовь и совершенная мудрость»[lxv]. Личность, подобная асуру или титану, враждует с богами, в ней господствует ненависть. Согласно буддийской традиции, ненависть имеет сходство с мудростью, или даже мудрость имеет сродство с ненавистью. Когда вы переполнены гневом и ненавистью, то, как бы странным это ни казалось, вы в состоянии довольно легко развить мудрость (это не мудрость в обыкновенном смысле, как интеллектуальные познания, но мудрость разумного проникновения в истину и реальность, что является духовным опытом). Признак ненависти — стремление к уничтожению ненавидимого. И если вы что-либо действительно ненавидите, тогда вы бросаетесь, чтобы разрушить и сокрушить это. Если вы действительно ненавидите кого-либо, вы хотите уничтожить его, извести на корню, превратить в пустое место. Вы не всегда признаетесь себе в этом, но это именно то, что вы бы хотели сделать с теми, кого вы ненавидите. В природе ненависти — разрушить и убить. В природе и задачах запредельной мудрости тоже есть стремление разрушить и убить. Запредельная мудрость стремится разрушить все то, что нереально и иллюзорно; она также уничтожает все, что встает у нее на пути, все, что не реально, не истинно, отлично от Буддовости. (Символ запредельной мудрости — громовая стрела, которая символизирует наиболее мощное оружие во Вселенной, способное разрушать любые препятствия. Ваджраччхедика праджня парамита сутра — знаменитая Алмазная сутра[lxvi]— буквально построена на рассуждениях о совершенстве мудрости, которая рассекает, как громовой удар или алмаз). Итак, мы обнаруживаем сродство между ненавистью и запредельной мудростью — та и другая обладают огромной разрушительной силой: в одном случае она неискусна, а в другом — весьма искусна[lxvii].
И в самом деле, обнаруживается, что люди вспыльчивого темперамента часто наделены хорошим и даже высокоразвитым интеллектом. Скажу откровенно, что я отмечал это среди ученых — востоковедов, специализирующихся на палийских, санскритских, тибетских, китайских и японских штудиях. Эти ученые, которые часто также специализируются на исследовании буддизма и много пишут с научных позиций о любви, медитации, высших духовных переживаниях и тому подобном, почти всегда бывают дурного, неуживчивого нрава, особенно в отношениях друг с другом. Пример тому — сам профессор Конзе, который прославлен не только своей поразительной ученостью, изумительной остротой ума и мощью интеллекта, но и своим, как порох, вспыльчивым темпераментом. Когда профессор Конзе выступает с лекцией, вам следует быть по-настоящему осмотрительными, потому что слушателей своих он иной раз отделывает нещадно, особенно если решит, что ему задали дурацкий вопрос. Тут он уже не миндальничает.
Похоже, что огромная энергия ненависти может быть направлена в чисто интеллектуальные каналы и использована для раскрытия и познания истины. Асурический тип личности не только может сражаться с богами, но и способен завоевывать саму истину, хотя бы используя интеллектуальный подход. Делает это он более эффективно, чем другие люди, с которыми, возможно, и легче общаться.
Миру голодных духов — прет является красный Будда. Он благодетельно подает им еду и питье, которые те в состоянии потребить. Это означает, что, когда нас обуревают невротические желания, то следующим шагом будет наше возвращение в объективную реальность, к настоящему. Тогда мы сможем увидеть, что же на самом деле желаемый объект в состоянии нам дать, а чего не может. И мы видим, чего желаем на самом деле и откуда приходят желания. В конце концов мы должны удовлетворить желание или отказаться от него.
Миру мучеников ада является Будда дымчатого цвета. Он услаждает страждущих в аду амритой — нектаром, амброзией. Это толкуется двояко и несколько противоречиво. Одно из толкований намного глубже другого. Поверхностный смысл заключается в том, что после состояния интенсивного страдания, особенно душевного, следующий шаг — просто передышка, от мук, облегчение и расслабление. Для большинства людей это лучшее, что они могут обрести в таких обстоятельствах. Часто единственной мыслью людей, пребывающих в тяжелых душевных муках, является стремление обрести передышку.
Более глубокое значение этого символа связано со словом амрита. Обычно его переводят как «нектар» или «амброзия», но это также и синоним нирваны во многих буддийских текстах. Нирвану часто называют амритапада (на пали — аматапада), бесконечное вечное состояние амброзии — бессмертия. Будда дымчатого цвета подает существам ада не только амброзию, но и нирвану. Это означает: когда мы находимся в состоянии острого страдания, следующей ступенью будет достижение нирваны, то есть наши страдания ничего не оставляют нам более, как погрузиться в нирвану. У нас нет другой опоры, все мирские надежды потонули. Существует словно сродство между интенсивным душевным страданием и возможностью высокого духовного достижения.
Миру животных является синий Будда. Он показывает животным книгу. Это означает, что после погруженности в варварство и дикость (состояние, представляемое животными) следующий наш шаг — просто стать цивилизованными, а для этого надо будет познакомиться с искусствами и науками, с культурной жизнью человечества, ибо все это оказывает очищающее влияние. Ведь очень трудно, даже невозможно перейти от стадии душевной дикости и варварства непосредственно к духовной жизни.
История свидетельствует, что буддизм на Востоке всегда способствовал развитию культуры. Он не только распространял учение Будды по всей Азии, но и нес с собой высокую культуру Индии. И буддизм поступал так по вполне определенной причине, ибо светская гуманистическая культура создает фундамент для более высокой духовной жизни. По этой же причине в махаянских текстах часто говорится, что идеальный буддист, бодхисаттва, должен быть мастером в искусствах и науках.
Последнему миру, населенному людьми, является Будда шафранно-оранжевого цвета. Он держит чашу для подаяния и посох с тремя кольцами — атрибуты нищенствующего монаха и, таким образом, всей духовной жизни. Это означает: когда мы достигли человеческой стадии, следующей нашей ступенью, главной целью жизни будет посвящение себя полностью задаче духовного развития. (Из лекции №103: «Символизм тибетского колеса жизни», 1972)
ДВЕНАДЦАТЬ ЗВЕНЬЕВ
Двенадцать звеньев (нидан) взаимозависимого происхождения представляют собой приложение главного буддийского философского принципа — всеобщей обусловленности — к процессу повторных рождений. Повторные рождения — не тот аспект буддизма, который особенно привлекает людей в наши дни. Тем не менее, его значение очень велико, особенно исторически. Это учение составляет неотъемлемую часть всей буддийской традиции. Различные аспекты буддизма вызывают больший или меньший интерес в определенном месте и в определенное время. Однако следует добиваться уравновешенности всех этих различных аспектов. Это возможно лишь в том случае, если мы сами станем психологически и духовно уравновешены. Но если обнаруживается, что один из аспектов привлекает нас много сильнее других, то это обычно происходит потому, что в нас самих есть некий дисбаланс, какая-то потребность, которой отвечает именно этот аспект учения. Когда мы становимся все более и более уравновешены, то оказывается, что этот частный аспект не так безраздельно поглощает нас, и привлекает нас в большей мере все учение в целом.
Пратитья-самутпада, или взаимозависимое происхождение, трактует появление или возникновение явлений и составлено из двенадцати нидан, или двенадцати звеньев одной цепи. Каждое из этих звеньев возникает в зависимости от предыдущего, им обусловлено. Вот почему мы говорим об обусловленном происхождении или взаимозависимом возникновении этих звеньев, следующих одно за другим.
Мы разберем каждую нидану. Но сперва я должен отметить, что в некоторых текстах перечисляется пять нидан, а в других десять нидан, хотя общепринятое их число двенадцать. Не будем забывать о наличии пятичленного и десятичленного вариантов: пусть это напоминает нам, что все такие перечни не должны восприниматься слишком буквально. Не следует думать, что какой-либо определенный изучаемый предмет буквально поделен на заданное число частей. Нельзя реально представить восьмеричный путь[lxviii] состоящим буквально из восьми отдельных частей. Эти части выделены для практического удобства. При изучении (в этом случае двенадцати нидан) нам, скорее, надо постараться понять с их помощью саму суть обусловленности, а не пытаться пришпилить их к застывшим очертаниям заранее заготовленного каркаса.
Первая из нидан — avidya (пали — avijja), — неведение. Это нидана в определенном смысле самая важная из всех. Авидья означает не столько неведение в интеллектуальном смысле, сколько отсутствие или недостаток духовного осознавания и духовной сущности, даже сознания или бытия духовности. В этом смысле авидья представляет прямую противоположность бодхи, Просветлению. Бодхи — это цель всего эволюционного процесса, особенно процесса высшей эволюции[lxix]. Авидья же представляет все то в эволюционном процессе, что находится внизу или позади нас. И если Просветлением выражена цель, то неведением — глубины, из которых мы вышли. Просветление — это горный пик, а неведение — покрытые мраком долины, из которых мы постепенно поднимаемся наверх.
Говоря более подробно, авидья слагается из различных неправильных взглядов. Их число точно обозначено в канонических текстах. Например, существует неправильное видение, заключающееся в том, что, обознавшись, обусловленное принимают за необусловленное и полагают, что какой-либо феномен может длиться вечно. Это, конечно, не интеллектуальное убеждение, а неосознаваемый предрассудок. Мы ведем себя так, словно определенные вещи будут с нами вечно. Мы цепляемся за них и чувствуем себя несчастными, когда приходится расстаться с ними.
Другой неправильный взгляд — вера в личного Бога, верховное существо. Буддизм, как и психоанализ, склонен видеть в фигуре Бога проекцию фигуры отца, — наш детский образ отца в ореоле божественной славы, на чью помощь мы склонны полагаться в трудной ситуации. Буддизм относит подобного рода веру и зависимость к проявлениям духовной незрелости.
Основанными на неправильных взглядах считаются различные убеждения в действенности чисто внешних действий, будь они рационализированными или нет. Быть может, для большинства читателей упоминание об этом излишне и подобно попыткам хлестать околевшую лошадь. Однако за двадцать лет, проведенных в Индии, я видел много проявлений простонародного индуизма, и мне кажется, и в других странах здесь есть еще что покритиковать; быть может, лошадь еще не околела. И по сей день множество правоверных индуистов истово верят, что воды Ганга производят очистительное воздействие. Стоит вам, дескать, только поглубже окунуться, как все грехи будут смыты. Достаточно образованные и умные индуисты, часть из которых получили образование на Западе, возьмутся со всей серьезностью и важностью отстаивать это верование.
Это напомнило мне одну историю, связанную с именем Рамакришны, великого индуистского мистика конца прошлого века. Однажды его спросили: «Правда ли, если войти поглубже в Ганг, все грехи будут смыты?» Рамакришна не хотел обижать ортодоксальные верования, но не хотел и подтверждать их. Поэтому он ответил: «Да, это совершенно верно, если погрузиться в воды священного Ганга, все грехи окажутся смыты. Но, когда ты заходишь в воду, твои грехи принимают форму ворон и усаживаются на ближайшем дереве, и, когда ты выходишь из воды, они возвращаются опять». Так Рамакришна ответил на трудный вопрос. Это пример стремления людей преувеличивать значимость внешних действий.
Можно отметить, что протестантское движение, начатое Мартином Лютером, было связано именно с этим вопросом: имеется ли ценность в чисто внешних обрядах и ритуалах. В этом смысле ставился вопрос о покупке индульгенций[lxx] и в целом о церковных таинствах. Тогда существовало церковное учение — думаю, в Римско-католической церкви оно сохранилось до сих пор, — что греховность пастыря не мешает действенности таинств. Священник может быть сколь угодно грешен, но при совершении таинства, поскольку он повторяет определенные слова в определенной последовательности, действенность не нарушается. Лютер выступил именно против подобного внешнего воззрения на религию.
Однако приверженность в религии к чисто внешнему по