Духовный сам и мирская суета

После того как я принял решение отказаться от женитьбы и вновь следовать по пути отречения, мой учитель, полагая, что я буду испытывать чувство вины, порекомендовал мне пожить некоторое время на берегу реки Нармада, что протекает по центральной Индии, и заняться там выполнением определенных аскетических практик. Согласно его наказу я обосновался в безлюдной лесной чаще в тридцати милях к югу от Кхеригхата, вблизи Омкарешвара. Река в тех местах кишела крокодилами, и некоторых из них всегда можно было видеть в утренние и вечерние часы на прибрежном песке. Я прожил у этой реки шесть месяцев в атмосфере полного спокойствия и уединения. При себе я имел лишь кружку для воды, коврик и две набедренные повязки. Раз в день жители деревни, находившейся на расстоянии шести миль, приносили мне белый хлеб и молоко. Эти шесть месяцев интенсивной физической и умственной аскезы были высоко плодотворным периодом моей жизни. Как-то раз мимо проходила группа охотников на крупного зверя. Увидев меня сидящим на берегу в медитации среди многочисленных крокодилов, некоторые из которых находились всего в нескольких ярдах от меня, они сфотографировали меня, чего я не заметил, и послали снимок в газету. Вскоре многие газеты запестрели сообщениями обо мне. В то время Шанкарачарья* из Карвирпитхама искал себе преемника. Он поручил нескольким пандитам** проследить издали за моим распорядком дня. Они ночевали в деревне, а днем наблюдали за тем, что я делаю. Кроме этого они собирали информацию обо мне, расспрашивая людей. Понаблюдав за мной определенное время и выяснив всю мою подноготную, они пришли ко мне и попытались убедить меня стать Шанкарачарьей. В то время Шанкарачарьей был доктор Куркоти, высокообразованный человек и знаток санскрита. Он был близким другом Тилака, индийского национального лидера, и автором Гитарабасьи***. Я был приглашен к доктору Куркоти, и он отнесся ко мне с большой симпатией. Затем я пошел к своему учителю и получил его разрешение занять этот пост. После церемонии назначения, продолжавшейся восемнадцать дней, я был официально объявлен преемником Джагат Гуру Шанкарачарьи. В мой адрес пришли тысячи телеграмм от доброжелателей со всего мира, включая послания папы римского и других духовных руководителей. Я испытывал странное чувство; контраст с шестью месяцами уединения и молчания был разителен. Мне еще не было и тридцати, а на меня уже возлагалась такая огромная ответственность. * Шанкара основал четыре ордена в различных частях Индии и пятый орден в том месте, где он провел свои последние дни. Лица, возглавляющие эти ордена, считаются духовными руководителями Индии и занимают положение, аналогичное положению папы римского в христианском мире. ** Знаток санскрита. *** Эта книга, пропагандирующая карма йогу, широко признана как лучший комментарий к Бхагават Гите, из числа тех что были написаны в наше время.

Д-р Куркоти верил в социально-религиозное преобразование общества и передал мне свою картотеку переписки с другими духовными и политическими руководителями. У меня было много встреч с различными группами и лидерами. Распорядок моих поездок и чтения лекций был очень напряженным. Когда же я не был занят, с утра и до вечера приходили люди, желавшие повидать меня и получить мое благословение. Мне стало очень трудно вести такую жизнь. Я был лишен свободы. "У меня нет времени на медитацию и практические занятия, -- думал я. -- Я целыми днями благословляю людей. Это неправильно". Я отнюдь не был счастлив. "Ты не предназначен для этого. Уходи, -- подсказывала мне моя совесть. Поэтому спустя два года я просто взял и сбежал без гроша в кармане. Еще вчера у меня был огромный дом, в котором я жил, много автомобилей, на которых я ездил, а сегодня -- ничего, кроме той одежды, что на мне. Желая вернуться в Гималаи, я без билета сел в вагон третьего класса поезда, следовавшего в нужном мне направлении. Должно быть пассажиров, ехавших со мной в одном вагоне, очень удивляла моя одежда, так как я все еще был облачен в дорогой наряд Шанкарачарьи. Появившийся проводник заставил меня сойти на следующей станции, потому что у меня не было денег и я не желал раскрыть свою личность. Никогда прежде я не совершал такого нарушения правил, как езда без билета. Опустив голову, я сошел с поезда, смиренно поблагодарив проводника за то, что он не сдал меня полиции. Последователи и обожатели Шанкарачарьи так и не поняли причин моего ухода со столь высокого и престижного поста. Им казалось, что я пренебрег своими обязанностями. Но я не был счастлив и больше никогда не вернулся на этот пост. Когда я пришел к своему учителю, он сказал: "Теперь ты видишь, как преследуют свами мирские искушения и как мир желает поглотить духовную личность. Отныне уже ничто не сможет повлиять на тебя, ибо ты прошел через должности, ордена и выбрал отречение. Люди слишком многого ждут от своих духовных руководителей. Делай все, что в твоих силах, для духовного подъема и просвещения народа, но никогда не предавай забвению свой путь".

Неудачный эксперимент

Один знавший меня человек зарабатывал себе на жизнь тем, что подстригал газоны, собирал траву и продавал ее на корм скоту. Как-то раз он подумал: "Свами Рама наслаждается жизнью, ничего не делая. Где бы он не появился, люди несут ему цветы, расстилают для него ковры и даже предоставляют жилье. За ним прибирают, готовят для него пищу, заботятся обо всех его нуждах. Как это здорово -- быть свами". Он пришел к своей жене и заявил ей: "Я хочу проделать эксперимент. В течение шести месяцев я буду выдавать себя за свами". "Но мне нужны деньги, -- возразила жена. -- Ты же должен заботиться о семье". "Я буду давать тебе все деньги, что будут приносить мне люди", -- успокоил он ее. На свои скудные сбережения он купил нужную одежду и стал выдавать себя за свами. В течение первых трех дней никто не поинтересовался, голоден ли он. Он чувствовал себя оскорбленным, так как видел, что ко мне приходило много людей, и эти люди приносили мне фрукты, хотя я их и не ел. (Если люди приносят мне что-нибудь, я передаю это дальше. Благодаря этому я остаюсь свободен от каких-либо обязательств. Люди выражают свою любовь ко мне, давая мне вещи, а я выражаю свою любовь, отдавая их кому-нибудь еще.) Спустя семь дней он изрядно похудел, но тем ни менее продолжал упорствовать, желая заработать хоть какие-нибудь деньги. По ночам он обычно тихонько ходил к своей жене. В конце концов та сказала ему: "Ну и глупец же ты. Раньше ты зарабатывал достаточно денег, а теперь -- вообще ничего. Сходи по крайней мере к Свамиджи и спроси у него, в чем секрет его успеха". Тогда он пришел ко мне в одеянии свами. Увидев его, я сказал: "Пожалуйста, свамиджи, проходите вперед". "Господин, мне нужно задать вам вопрос наедине". Я попросил всех выйти наружу. "Я хочу знать, в чем секрет вашего преуспевания", -- спросил он. "Но я вовсе не чувствую себя преуспевающим. Что вы подразумеваете под моим преуспеванием?" "Вы ни у кого не просите денег, и тем не менее получаете их. Этот дом предоставлен в ваше распоряжение. Многие люди являются сюда, чтобы побыть подле вас. Почему?" "Видите ли, когда мне хотелось таких вещей, они мне никогда не доставались. Но с того дня, как я решил, что больше не хочу их, я начал получать их". Помните, что, как сказал свами Вивекананда: "Счастье подобно кокетливой женщине. Если вы домогаетесь его, оно ускользает от вас. Но если вы перестаете интересоваться им, оно начинает само преследовать вас".

Мирские чары

Один образованный молодой человек решил,, что он должен стать свами. Понаблюдав за тем, как свами говорят и ведут себя, он без прохождения какого-либо курса подготовки и без вступления на путь, стал самовольно выдавать себя за свами, нося такую же, как они, одежду, и внешне копируя их поведение. Однажды он пришел в мой ашрам в Уттаркаши в Гималаях и обратился с просьбой пожить здесь некоторое время. Я заметил, что всякий раз, когда он разговаривал со мной, его взгляд оказывался прикован к моим наручным часам. Эти часы, хронометр "Омега", подарил мне один человек, и меня нимало не заботило то, были ли они простыми часами или являлись дорогостоящей вещью, способной пленить воображение этого молодого человека. В разговоре он всегда сводил тему обсуждения к этим часам. "Ох, какие замечательные часы, -- вздыхал он. -- Как красиво они оформлены. Они должны показывать время с удивительной точностью". Спустя три дня я сообщил этому молодому человеку, что собираюсь съездить на некоторое время в Ганготри, и попросил его присмотреть за моими часами. Еще до того, как я взял одеяло, надел сандалии и попрощался со своим гостем, я уже знал, что скоро в моем ашраме не будет ни этого человека, ни моих часов. В мои намерения, на самом деле, не входила поездка в Ганготри; я просто хотел посмотреть, что произойдет. Вскоре я вернулся обратно, вполне уверенный в том, что не увижу ни этого человека, ни моих часов. Так и случилось. Через несколько дней мои знакомые поинтересовались, куда подевались мои наручные часы. Не придавая сколь-нибудь серьезного значения происшедшим событиям, я сказал, что они сломались. Шесть месяцев спустя я совершенно случайно столкнулся с этим молодым человеком на железнодорожной станции в Хардваре. Он страшно смутился и, поняв, что бежать уже поздно, сказал: "Сэр, то, что я сделал, было ужасно". "Вы не сделали мне ничего плохого", -- возразил я в ответ. -- Если вы полагаете, что поступили дурно, никогда не совершайте больше таких вещей". Заметив затем, что у него на руке не было часов, я спросил, что с ними случилось и как они работают. "Я продал их. Мне нужны были деньги", -- печально сообщил мне он. Вскоре после этого часы вновь оказались у меня. Они были куплены моим учеником, который узнал их и вернул мне. Тогда я вновь разыскал этого молодого человека и еще раз отдал ему часы, сказав при этом, что, если они могут ему помочь, они должны быть у него. Вначале ему казался абсолютно непонятным и неприемлемым мой образ действий, но постепенно он пришел к осознанию возможности совершенно иного отношения к вещам этого мира, нежели то, что было известно ему. Этот случай так подействовал на него, что позднее он отправился в один ашрам, рекомендованный ему мной для практики самодисциплины, и сегодня уже является совершенно другим человеком. Многие люди не способны взглянуть прямо в лицо некоторым собственным качествам. Они уклоняются от столкновения с теми конфликтами, желаниями, привычками, которые возможно им самим не нравятся, но от которых они не могут избавиться. Они не позволяют другим узнать, каковы они на самом деле, надевая на себя защитные маски. Однако где-то, с кем-то и в каких-то условиях мы должны полностью раскрыться, чтобы перестать, подавляя, хранить в себе эти семена смущения. Эти скрытые тайны лишь задерживают наш прогресс. Мы проецируем на других те самые вещи, которых не желаем видеть в себе. Во время медитации человек позволяет спокойно высвободиться всем этим смущающим мыслям и желаниям и может просто наблюдать их, не будучи затронут ими. Таким образом медитация служит эффективным средством оздоровления и обретения равновесия в жизни. Отказываясь во имя отречения от своего дома и своих обязанностей, люди тем не менее оставляют в себе глубоко укоренившиеся самскары*, приобретенные в предшествующих жизнях. Избавление от них занимает много времени. Оно требует постоянного умственного приема и усвоения творческих впечатлений и семян духовности. Такого рода очищение и замена умственного содержимого становятся возможны в том случае, если человек следует путем самодисциплины. Слишком много современных учителей обучают духовности и медитации без дисциплины. Подобные курсы обучения могут включать в себя техники, основанные на чтении мантр, но без обучения дисциплине -- это все равно, что сажать семена в невспаханную почву. Самодисциплина очень важна на пути духовности. Стать свами или монахом не так важно. Что действительно важно, так это согласие дисциплинировать свою жизнь. Это нужно для того, чтобы навести мост между жизнью внутри и снаружи. Дисциплина является опорами этого моста. Не следует увлекаться одними лишь техническими приемами; необходимо культивировать внутреннюю дисциплину. * Скрытые впечатления, источником которых является прошлый опыт.

Два обнаженных отшельника

По пути в Ганготри я на месяц остановился в Уттаркаши, расположенном в глубине Гималаев. По утрам я обычно совершал пешие прогулки протяженностью в две-три мили в направлении Текхалы. Между Текхалой и местом моей остановки, на берегу Ганга, находился небольшой деревянный домик, в отдельных комнатах которого жили два совершенно нагих саддху. Это были неграмотные люди, лет шестидесяти, у которых не было никаких собственных вещей, даже котелка для воды. Я знал их: они пользовались широкой известностью, что объяснялось однако не их эрудицией или йогической мудростью, а внешним видом, -- ведь они были нагими в таком холодном климате. В действительности оба они были полны эгоизма, злости и зависти. Они презирали друг друга. Однажды, прогуливаясь солнечным днем в направлении Текхалы, я увидел издали, что они расстелили возле дома свою солому, чтобы прогреть ее на солнце. Изредка они проделывали такую процедуру, чтобы просушить солому. Приблизившись к дому, я вдруг стал свидетелем потасовки: двое нагих саддху свирепо дрались между собой. Я разнял их и спросил, что здесь происходит. Они встали поодаль друг от друга, и один из них сказал: "Он наступил на мою солому! Что он о себе воображает! Он, видно, считает себя величайшим саддху в мире". Этот случай произвел на меня тягостное впечатление, и я стал анализировать путь отречения. Я понял, что, даже отрекаясь от богатства, дома, родственников, жены и детей, человек не может легко отказаться от жажды имени и славы, равно как не способен легко очистить свое эго и направить свои эмоции к самореализации. Необходимым шагом на пути к просветлению является воспитание нового ума. Без этого отречение лишь делает человека несчастным и разочарованным. Отречение без осознания цели жизни создает проблемы, как для самого отрекшегося, так и для мирских людей, взирающих на него как на образец для подражания. Люди обычно склонны думать, что те, кто отрекся от этого мира, представляют собой наивысший образец для подражания. Но я встречал достаточно мирян, намного превзошедших отшельников в своем духовном развитии. Внутреннее состояние более важно, нежели внешний образ жизни.