Ii. комплексы а: отчуждение и утопия

20.4. Именование означаемого

Комплексы А открыты во внешний мир по трем причи­нам: во-первых, потому что их означаемые наименованы, вхо­дят в номенклатуру языкового происхождения (их определя-

¹ См выше, 3, II

² Впрочем, напомним, что даже в комплексах В Мода может сооб­
щаться с внешним миром, когда она подчиняется некоторой риторике

ющим признаком служит именно отсутствие изологии); во-вторых, потому что в них Мода становится коннотативной системой, то есть надевает маску рациональности или природ-ности; в-третьих, потому что Мода и означаемые организуют­ся риторикой и образуют некоторое изображение мира, кото­рое само смыкается с некоторой общей идеологией. Однако, открываясь во внешний мир, Мода вынуждена как бы «под­держивать» его - принимать участие в процессе превращения реальности, который обыкновенно описывают под названием идеологического отчуждения; это отчуждение выражается или, если угодно, описывается моментами «открытости» системы. Именование означаемого, составляющее ее исключительное свойство по сравнению с другими известными нам знаковыми системами, приводит к тому, что эти мирские означаемые де­лаются какими-то незыблемыми сущностями: однажды наиме­нованные, Весна, Уик-энд, Коктейль становятся божествами, которые как бы естественным образом создают одежду, вмес­то того чтобы оставаться с нею в произвольно-знаковом отно­шении; этот процесс хорошо известен в антропологии - слово превращает объект в силу, само становится силой; сверх того, при разработке семантического отношения между двумя раз­дельными и протяженными объектами (означающим и озна­чаемым) значительно ослабляется функциональная структу­ра системы, смысл связывается с единицами путем дробно-неподвижного, можно сказать сущностного, соответствия; кор­пус значений сводится к простому лексикону (тюссор = лето). Конечно, на самом деле эти значения подвижны, поскольку лексикон Моды ежегодно пересматривается; но знаки здесь не преобразуются внутренне, как это происходит в диахронии языка; их изменение произвольно, однако эксплицитность означаемого сообщает ему весомость вещей, связанных между собой каким-то общеизвестным сродством; знак здесь не дви­жется¹, а лишь умирает и возрождается, он эфемерен и вечен, прихотлив и рационален; именуя свои означаемые, Мода тем самым осуществляет непосредственную сакрализацию знака: означаемое отделено от своего означающего и вместе с тем кажется неотъемлемым от него в силу естественного и непре­ложного права.

¹ Еще Бергсон писал «Для знаков человеческой речи характерна не столько обобщенность, сколько подвижность Инстинктивный знак неотъем­лем, интеллектуальный же знак подвижен» (Bergson, Evolution creatrice, 3^е ed , Pans, Alcan, 1907, p 172)

20.5. Маскировка Моды

Второе отчуждение, которому подвержены комплексы А (одновременно оно во второй раз открывает их во внешний мир), связано с местом Моды в структуре этих комплексов. В высказывании типа набивная ткань побеждает на скачках мирское означаемое (скачки) как бы вытесняет означаемое-Моду, отбрасывает его в невероятную (в буквальном смысле) зону коннотации; де-юре ничто не указывает на то, что экви­валентность набивной ткани и скачек как-то подчиняется зна­чению Моды, тогда как де-факто сама эта эквивалентность все время представляет собой лишь означающее означаемого-Моды: набивная ткань служит знаком скачек лишь по воле Моды (на будущий год этот знак будет отменен); в таком сво­еобразном «самообмане» форм можно распознать самую суть коннотации: исчезая из виду как реальный знак, Мода вместе с тем присутствует как скрытый порядок, как безмолвный страх, ведь не соблюсти (в нынешнем году) эквивалентность набив­ных тканей и скачек - значит впасть в грех старомодности; здесь вновь проявляется различие между имплицитным озна­чаемым денотативных систем и латентным означаемым сис­тем коннотативных¹; в самом деле, отчуждение здесь заклю­чается именно в том, что имплицитное означаемое делается латентным; Мода скрывается наподобие бога - всемогущего и однако же делающего вид, будто оставляет набивным тканям полную свободу естественно означать скачки. Таким обра­зом, Мода трактуется здесь как стыдливо-тираническая цен­ность, которая скрывает свою идентичность - не просто ли­шая ее терминологического выражения (как в случае денота­тивных комплексов), а подменяя ее именем какой-нибудь су­губо человеческой причинности (семантическими единицами мирского означаемого). Так коннотация включается в более общую форму отчуждения, состоящую в том, что определяю­щий произвол маскируется фатальностью природы.

20.6. Утопическая реальность и реальная утопия

Последнюю точку, где Мода (в комплексах А) откры­вается во внешний мир, образует сама риторика, «покрыва­ющая» сразу и ее терминологическую систему, и ее конно­тацию. Риторика соответствует процессу идеологической ин­версии, когда реальность приобретает обратный облик; фун-

¹ См. выше, 16, 5.

кция риторической системы - скрадывать системно-семан­тическую природу подчиненных ей высказываний, преоб­разовывая эквивалентность в рациональное оправдание; сама образуя систему, риторическая деятельность тем не менее антисистематична, поскольку отнимает у высказываний Моды всякую видимость семиологичности; соединение внешнего мира с одеждой она делает предметом обиходного дискур­са, оперирующего причинами, следствиями, сходствами -словом, всевозможными псевдологическими отношениями. Такую работу превращения можно в общих чертах срав­нить с работой души в сновидении: сновидение также моби­лизует голые символы, то есть элементы первичной семан­тической системы, - но связывает их в форме повествова­ния, где сила синтагматики затмевает (или скрадывает) глубину системы. Здесь, однако следует отметить этичес­кую инверсию: Мода именно в силу своей баснословности становится кое в чем реальной вопреки своей терминологи­ческой системе, которая так и остается невероятной; проис­ходит любопытный перекрестный обмен между реальным и воображаемым, возможным и утопическим. На терминоло­гическом уровне семантические единицы (уик-энд, вечер, шопинг) еще остаются фрагментами реального мира, но эти фрагменты уже носят переходно-иллюзорный характер, так как реальный мир не дает никакой мирской санкции соотно­шению между этим свитером и уик-эндом; это соотношение не осуществляется в рамках реальной системы; таким обра­зом, на своем буквальном уровне реальность Моды образует­ся из чистой утвердительности (это и имеется в виду, когда мы говорим о ее невероятности). По сравнению с такой «ирреаль­ностью» терминологической системы модная риторика пара­доксальным образом оказывается более «реальной», посколь­ку она входит во внутренне связную идеологию, зависящую от реальности целого общества; заявить на терминологичес­ком уровне, что этот свитер подходит для уик-энда, - это просто голое утверждение, неотчужденное в силу своей не­прозрачности; напротив того, заявить, что этот свитер надо взять с собой на уик-энд в замок в Турени, отправляясь в гости к патрону вашего мужа, - это значит связать предмет одежды с целостной ситуацией, одновременно воображаемой и истинной, в смысле той глубинной истины, какая бывает в романе или сновидении; соответственно можно сказать, что терминологический (денотативный) уровень - это уровень

• 317

утопической реальности (так как на самом деле в реальном мире нет никакого вестиментарного лексикона, хотя реально присутствуют его элементы - отдельно внешний мир и отдель­но одежда), тогда как риторический уровень - это уровень реальной утопии (так как целостность риторической ситуации прямо восходит к реальной истории). Можно сказать и иначе: что у Моды есть содержание только на риторическом уровне; распадаясь, система Моды как раз и раскрывается в мир, от­чуждается и «очеловечивается», символически изображая тем самым основополагающую двойственность всякого сознания реальности: нельзя говорить о реальности, не отчуждаясь в ней, сознание - это сообщничество

20.7. Натурализация знаков

Перекрестному обмену между денотативной ирреальнос­тью и коннотативной реальностью соответствует инверсия знака, его превращение в рациональное оправдание, - очевидно, важ­нейшая операция, осуществляемая в комплексах А; посколь­ку на них зиждется «натуралистическое» видение одежды и мира, то они по-своему (одновременно утопически и реально) смыкаются с производящим их обществом, тогда как система чистых, открыто заявленных знаков выражает собой лишь усилие людей создать «осмысленность» вне всякого содержа­ния. При этом становится понятно, какова вообще значимость любых превращений знака в рациональное оправдание - не только в самой системе Моды. Действительно, комплексы А являют собой семиологический парадокс: с одной стороны, любое общество, очевидно, неустанно старается проникнуть реальность значением, образуя сильно и тонко разработанные знаковые системы, превращая вещи в знаки, чувственное в значимое; с другой стороны, после того как эти системы созда­ны (вернее, уже по мере их создания), люди столь же упорно сгараются замаскировать их систематическую природу, пре­вратить семантические отношения обратно в отношения при­родные или рациональные; идут сразу два процесса, одновре­менно противоположных и взаимодополнительных, — сигни-фикация и рационализация. По крайней мере, так, очевидно, происходит в нашем обществе, поскольку нет уверенности, что семиологический парадокс имеет универсально-антропо­логический характер: некоторые общества архаического типа, создавая интеллигибельные построения, сохраняют их в фор­ме открыто знаковых комплексов, при этом человек стре-

мится не превращать природу и сверхприроду в рациональ­ность, а просто расшифровывать их; мир не «объясняют», а читают, философия является мантикой¹; напротив, осо­бенностью нашего общества - и в особенности нашего мас­сового общества - представляется натурализация или раци­онализация знака посредством оригинального процесса, описанного здесь под названием коннотации; этим объяс­няется, что создаваемые нашим обществом культурные объекты одновременно и произвольны (как знаковые систе­мы) и обоснованны (как рациональные процессы); итак, можно представить себе градацию различных обществ по степени «откровенности» их семантических систем, в зави­симости от того, является ли неизбежно приписываемая вещам интеллигибельная значимость откровенно знаковой или деланно рациональной; иными словами - в зависимос­ти от того, насколько сильна в них коннотация.